"творческое"  волнение,  воровское
"вдохновенье" все равно налицо. Ощущение риска, азарта, жизни.
     Вору  вовсе  нет дела  до  того  человека,  которого вор обкрадывает. В
лагере  вор ворует  подчас  вовсе ненужные  тряпки  только  для  того,  чтоб
украсть, чтоб лишний раз испытать  "высокую болезнь"  кражи. "Зараженный"  -
говорят  про таких блатари. Но деятелей "чистого  искусства" кражи  в лагере
немного.  Большинство предпочитает грабеж, а не кражу, наглый  и откровенный
грабеж, вырывая у жертвы на глазах  всех пиджак, шарф, сахар, масло, табак -
все, что можно съесть, и все, что может служить валютой в карточной игре.
     Железнодорожный  вор  рассказывал о  том  особом волнении,  с  каким он
вскрывает украденный "угол"  (чемодан). "Замков  мы не открываем,  - говорил
он, - крышкой о камень - и "угол" вскрыт".
     Это воровское  "вдохновение"  очень далеко  от  человеческой  смелости.
Смелость - не  то слово. Наглость самой чистой воды, наглость беспредельная,
которую могут остановить только выставленные жесткие барьеры.
     Никакой  психологической   нагрузки   в   виде   душевных   переживаний
деятельность вора не имеет.
     Карты занимают очень большое место в жизни блатаря.
     Не  все  блатные играют  в  карты  запоем, как  "больные", проигрывая в
сражении последние брюки. Проиграться так - не считается позором.
     Однако  умеют играть в карты все блатари. Еще бы. Уменье играть в карты
входит  в  "рыцарский кодекс" "человека"  блатного  мира.  Не много азартных
карточных игр, коими обязан владеть  каждый блатарь  и которым  он учится  с
детства. Воровская молодежь тренируется постоянно - и в изготовлении карт, и
в уменье поставить "транспорт" с кушем.
     Между прочим, это  карточное выражение, обозначающее увеличение  ставки
(с "кушем"), Чехов в своем "Острове Сахалине" записал как "транспорт скушан"
(! ) и выдал это  за термин карточной  игры  среди  уголовников. Так по всем
изданиям  "Острова  Сахалина",  включая и академические, кочует  эта ошибка.
Писатель недослышал весьма обыкновенную формулу карточной игры.
     Блатной мир - косный мир. Сила  традиций в нем  очень сильна. Поэтому в
этом  мире  удержались  игры,  которые давно исчезли из обыкновенной  жизни.
Статский советник Штосс из гоголевского "Портрета" в блатном мире до сих пор
- реальность.  Игра столетней давности "штосс" получила  другое,  лексически
более  подвижное  название  "стос".   У   Каверина  в  одном  из   рассказов
беспризорники поют известный романс, меняя его  по своему  понятию  и вкусу:
"Черную розу, блему печали..."
     В "стос"  должен уметь играть каждый блатарь, загибать углы, как Герман
или Чекалинский.
     Второй игрой  -  первой по  распространенности  - является "бура" - так
называется блатарями "тридцать одно". Схожая с "очком",  бура осталась игрой
блатного мира. В "очко" воры не играют между собой.
     Третья,  самая сложная, игра  с записью - это "терц"  -  вариация  игры
"пятьсот  одно".  В  эту игру играют мастера, вообще "старшие", аристократия
блатного мира, те, что пограмотней.
     Все   карточные   игры   блатарей   отличаются  необыкновенно   большим
количеством правил.  Эти правила нужно хорошо  помнить, и тот, который лучше
помнит их, выигрывает.
     Карточная  игра - всегда поединок.  Блатари  не  играют компанией,  они
играют всегда один на один, разделенные традиционной подушкой.
     Проигрался один  -  садится  другой против  победителя, и пока есть чем
"отвечать" - карточное сражение продолжается.
     По правилам,  неписаным  правилам, выигравший не имеет права прекратить
игру,  пока  есть "ответ" -  штаны,  свитер,  пиджак. Обычно определяется по
согласию сторон цена "играемой" вещи  - и вещь  разыгрывается,  как денежная
ставка.  Все расчеты надо держать  в памяти и уметь себя защитить - не  дать
обсчитать, обмануть.
     Обман в картах - доблесть. Противник должен заметить обман, разоблачить
и тем самым выиграть "роббер".
     Все  блатные  игроки  -  шулера,  но  это  так  и  должно  быть -  умей
разоблачить, поймать,  доказать...  С тем и садятся за игру, обманывая  один
другого, "исполняя" шулерские приемы под взаимным контролем.
     Карточное  сражение   -  если  оно  идет   в  безопасном  месте  -  это
нескончаемый  поток  взаимных  оскорблений, матерных  ругательств;  под  эту
взаимную ругань идет игра. Старики блатари говорят, что в  дни их молодости,
в двадцатые годы, воры не ругали друг друга так грязно и похабно, как сейчас
за карточной игрой. Седые "паханы" качают головами и шепчут:  "О  времена! О
нравы!" Повадки блатарей портятся год от году.
     Карты  изготовляются в тюрьме, в лагере  с быстротой сказочной  -  опыт
многих поколений воров отработал механизм изготовления; самым рациональным и
доступным способом изготовляются карты в тюрьме.  Для этого нужен клейстер -
то есть хлеб, пайка, которая  всегда есть под рукой и которую можно изжевать
для  получения  клейстера очень быстро. Нужна бумага - для  этого годится  и
газета, и  оберточная бумага, и брошюра,  и книга. Нужен  нож,  - но в какой
тюремной камере, в каком лагерном этапе не найдется ножа?
     Самое главное  - нужен  химический  карандаш для  краски - и вот почему
блатные  так  бережно хранят грифель химического карандаша, уберегая  его от
всяких обысков. Этот  обломок химического карандаша служит  двойную  службу.
Осколки карандаша можно,  очутясь в критическом  положении, затолкать себе в
глаза  -  и это  заставляет  фельдшера  или  врача  направить заболевшего  в
больницу. Бывает, что больница - единственный выход из трудного, угрожающего
положения,  в  котором  оказался  блатарь.  Беда,  если  медицинская  помощь
запоздает.  Немало  блатарей  ослепло  от  этой смелой  операции. Но  немало
блатарей  избежало опасности и  спаслось в  больнице. Это  -  запасная  роль
химического карандаша.
     Молодые  "начальнички"  думают,  что   химический  карандаш  нужен  для
изготовления  печатей,   штампов,   документов.   Применение   такого   рода
чрезвычайно редко, и  уж  конечно,  если будут изготовлять документы, то  им
понадобится не только химический карандаш.
     Главное  же,  для чего приобретаются и  хранятся  химические  карандаши
блатными,   за   что  ценятся  гораздо  выше  простых  карандашей,   -   это
использование их для окраски карт, для "печатания карт".
     Сначала изготовляется  "трафаретка". Это  - не  блатное  слово,  но  на
тюремном  языке  в  большом ходу. На "трафаретке"  вырезается  узор масти  -
блатные карты  не знают красного и черного, "руж" и "нуар". Все масти одного
цвета.  У валета - двойной узор - ведь в  валете  два очка по  международной
конвенции.  У дамы - три соединенных вместе узора. У короля -  четыре. Туз -
соединение нескольких узоров в  центре карты.  Семерки,  восьмерки, девятки,
десятки  изготовляются  в  обычной  их  конфигурации  -  как  и  на выпусках
государственной карточной монополии.
     Нажеванный хлеб  протирается  через тряпку, и  превосходным  клейстером
склеиваются  вдвое  листы тонкой  бумаги, потом просушиваются и  разрезаются
острым ножом на нужное  количество карт. Химический карандаш закладывается в
тряпочку,   размачивается   -   и   печатная  машина   готова.  "Трафаретка"
накладывается на  карту и смазывается  фиолетовой краской,  оставляя  нужный
узор на лицевой стороне карты.
     Если бумага толста, как  в изданиях  "Академии", то  просто режут ее на
части и "печатают" карты.
     На изготовление колоды карт (вместе с просушкой) нужно часа два.
     Таков наиболее рациональный способ изготовления игральных карт, способ,
подсказанный   вековым   опытом.   Рецепт   пригоден  при  всех  условиях  и
общедоступен.
     При всех обысках, а также из  посылок  химические карандаши  отбираются
охраной самым заботливым образом. На сей счет есть строгий приказ.
     Говорят,  что воры проигрывают друг другу вольнонаемных девушек в карты
- нечто похожее было в  "Аристократах" Погодина.  Думается,  что это одна из
"творимых  легенд". Мне  никогда не  доводилось видеть сцен из лермонтовской
"Казначейши".
     Говорят, проигрывают пальто, когда оно еще на плечах фраера.  И  такого
характера  проигрышей мне встречать не приходилось, хотя ничего невероятного
в  этом  нет. Думается все же,  что тут был проигрыш "на представку" и нужно
было отнять, украсть пальто или что-либо равноценное к сроку.
     Бывает  в  игре  такой  момент, когда при  переменном  счастье  фортуна
склоняется на одну сторону к концу вторых  или третьих суток игры. Проиграно
все,  и игра  кончается.  Горы свитеров,  брюк, шарфов,  подушек высятся  за
спиной  выигравшего. А проигравший умоляет:  "Дай отыграться, дай еще карту,
дай в долг, я завтра "представлю". И если сердце победителя великодушно,  он
соглашается,   и   игра  продолжается,  где   партнер  победителя   отвечает
"представкой".  Он  может  выиграть,  счастье  может  измениться,  он  может
отыграть вещь  за вещью все  и воскреснуть и сам оказаться победителем... Но
может и проиграть.
     "На представку" играют  один раз,  и условленная  сумма  не меняется, и
срок представления долга не откладывается.
     Если вещь или деньги не будут  представлены в срок  - побежденный будет
объявлен "заигранным",  и  ему одна дорога -  или самоубийство, или побег из
камеры,  из лагеря,  побег к  черту  на рога -  он должен  в срок  заплатить
карточный долг, долг чести!
     Вот тут-то и являются  чужие пальто, еще теплые теплом фраерского тела.
Что делать!  Воровская  честь,  а  вернее,  воровская  жизнь -  дороже,  чем
какое-то пальто фраера.
     О низменнейших же потребностях, их качестве и размахе  мы уже говорили.
Эти потребности своеобразны и очень далеки от всего человеческого.
     Существует еще одна точка зрения на поведение блатарей.  Дескать, это -
психически больные люди и,  тем  самым,  вроде  как невменяемы.  Слов  нет -
блатари сплошь и  рядом истерики и неврастеники.  Пресловутый "дух" блатаря,
способность  "психануть"  -  говорит  за  расшатанность   нервной   системы.
Блатари-сангвиники,  флегматики  чрезвычайно  редки,  хотя   и  встречаются.
Знаменитый карманник  Карлов по кличке "Подрядчик" (в тридцатых  годах о нем
писала  "Правда",  когда  его  изловили  на  Казанском  вокзале) был полный,
розовощекий, пузатый, жизнерадостный мужчина. Но это - исключение.
     Есть ученые-медики, считающие всякое убийство - психозом.
     Если  блатари  -  психические  больные,  то  их надо  держать  вечно  в
сумасшедшем доме.
     Нам же кажется, что уголовный мир - это  особый мир людей,  переставших
быть людьми.
     Мир  этот  существовал  всегда, существует он  и  сейчас,  растлевая  и
отравляя своим дыханием нашу молодежь.

     Вся воровская психология построена на том давнишнем, вековом наблюдении
блатарей, что их жертва никогда не сделает, не может подумать  сделать  так,
как с легким сердцем и спокойной душой ежедневно,  ежечасно рад сделать вор.
В этом его сила - в беспредельной наглости,  в отсутствии всякой морали. Для
блатаря нет  ничего "слишком". Если вор по  своему  "закону" и не считает за
честь и доблесть  писать доносы на  фраера,  то он  отнюдь не прочь в  целях
своей выгоды составить и  дать  начальству  политическую  характеристику  на
любого своего соседа-фраера. В 1938 году и позднее - до  1953 года  известны
буквально  тысячи визитов  воров к  лагерному  начальству с заявлениями, что
они,   истинные   друзья   народа,   должны   донести    на   "фашистов"   и
"контрреволюционеров".  Такая   деятельность  носила  массовый  характер   -
предметом  постоянной  особой  ненависти   воров   в  лагере   всегда   была
интеллигенция из заключенных - "Иваны Ивановичи".

     Карманники  составляли   когда-то   наиболее   квалифицированную  часть
воровского  мира.  Мастера  "чердачных"  краж  проходили  даже  нечто  вроде
обучения,  овладевали  техникой  своего  ремесла,   гордились   своей  узкой
специальностью. Они предпринимали  длительные поездки, где с начала до конца
"гастролей" они оставались  верными  своему  уменью,  не сбиваясь на  всякие
"скоки" или фармазонство. Небольшое  наказание за карманную  кражу,  удобная
добыча  -  чистые деньги -  вот  два обстоятельства,  привлекавшие  воров  к
карманным кражам. Уменье держаться  в любом обществе, чтобы  не выдать себя,
тоже было одним из важных достоинств мастера карманных краж.
     Увы, валютная политика свела "заработки" карманников к доходу мизерному
по сравнению с риском, с ответственностью.  "Доходней и прелестней" оказался
вульгарный  "скок" за бельем, развешанным на веревке, -  это было  подороже,
чем содержимое любого бумажника, изловленного в автобусе или трамвае.  Тысяч
в кармане  не найдешь,  а любая "лепеха"  при  скидке  на  краденое окажется
подороже денег, которые можно отыскать в большинстве бумажников.
     Карманники переменили специальность и влились в ряды "домушников".

     И все же "жульническая кровь" не синоним "голубой крови". "Жульническая
кровь", "капля жульнической крови" может быть  и у фраера, если он разделяет
кое-какие  блатные убеждения, помогает  "людям",  относится с  сочувствием к
воровскому закону.
     "Капля жульнической крови" может  быть даже у  следователя, понимающего
душу блатного мира и втайне сочувствующего этому миру. Даже (и не так редко)
у лагерного начальника,  делающего важные послабления блатным не за взятки и
не под угрозой. "Капля жульнической крови"  есть и у  всех "сук"  на свете -
недаром  же они были когда-то ворами. Кое в  чем люди с  каплей жульнической
крови могут помочь вору, а это вор должен иметь в виду. "Жульническую кровь"
имеют  все "завязавшие", то есть покончившие с  блатным  миром,  переставшие
воровать, вернувшиеся  к  честному  труду.  Есть и такие,  это  не "суки", и
ненависти к себе "завязавшие" вовсе не вызывают. При случае в трудную минуту
они могут даже оказать помощь - скажется "жульническая кровь".
     Наводчики, продавцы краденого, хозяева воровских притонов  -  наверняка
люди с "жульнической кровью".
     Все  фраера,  так или  иначе оказавшие помощь вору,  имеют, как говорят
блатари, эту "каплю жульнической крови".
     Это  -  блатная  подлая,  снисходительная  похвала  всем  сочувствующим
воровскому закону, всем, кого  вор  обманывает и  с которыми  расплачивается
этой дешевой лестью.

     1959

ЖЕНЩИНА БЛАТНОГО МИРА

     Аглаю  Демидову привезли в больницу с фальшивыми документами. Не то что
было подделано ее личное  дело, ее арестантский паспорт. Нет, с этой стороны
было  все  в  порядке - только у личного дела  была  новая желтая обложка  -
свидетельство  того, что  срок  наказания Аглаи Демидовой был начат снова  и
недавно.  Она  приехала, называясь тем  самым именем, под  каким и два  года
назад ее  привозили  в больницу.  Ничего  не  изменилось из ее "установочных
данных", кроме срока.  Двадцать пять лет,  а два года назад папка ее личного
дела была синего цвета и срок был - десять лет.
     К  нескольким  двузначным  цифрам,  выставленным   чернилами  в   графе
"статья", добавилась  еще одна  цифра - трехзначная. Но  все это  было самое
настоящее,  неподдельное.  Подделаны были ее  медицинские документы  - копия
истории   болезни,  эпикриз,   лабораторные   анализы.   Подделаны   людьми,
занимавшими вполне официальное положение и имевшими в своих руках и  штампы,
и печати,  и  свое доброе или недоброе -  это  все равно -  имя. Много часов
понадобилось начальнику санчасти прииска, чтобы  выклеить  фальшивую историю
болезни,  чтобы   сочинить   липовый   медицинский   документ  с   подлинным
артистическим вдохновением.
     Диагноз  туберкулеза  легких   являлся  как  бы  логическим  следствием
хитроумных  ежедневных  записей.  Толстая  пачка   температурных   листов  с
диаграммами типичных туберкулезных кривых,  заполненные бланки  всевозможных
лабораторных анализов  с угрожающими показателями.  Такая работа для врача -
подобна письменному экзамену, где по  билету требуется описать туберкулезный
процесс, развившийся в организме -  до степени, когда срочная госпитализация
больного - единственный выход.
     Такую работу можно проделать и из спортивного чувства - суметь доказать
центральной  больнице, что  и на прииске - не  лыком  шиты.  Просто  приятно
вспомнить все  по порядку, что ты учил когда-то в  институте.  Ты,  конечно,
никогда не думал, что свои знания тебе придется применить столь необычайным,
"художественным" образом.
     Самое главное -  Демидова должна быть положена в больницу во  что бы то
ни стало. И  больница не может, не вправе  отказать в приеме  такой больной,
пусть у врачей явится хоть тысяча подозрений.
     Подозрения возникли сразу же, и, пока вопрос о приеме Демидовой решался
в местных "высших сферах", сама она сидела одна в огромной комнате приемного
покоя больницы. Впрочем,  "одна"  она была лишь в "честертоновском" значении
этого слова. Фельдшер и санитары приемного покоя шли, очевидно, не в счет. И
также не в счет шли два конвоира Демидовой, не  отходившие от нее ни на шаг.
Третий конвоир с бумагами скитался где-то в канцелярских дебрях больницы.
     Демидова  не  сняла  даже шапки  и только  расстегнула  ворот овчинного
полушубка.  Она неторопливо курила  папиросу  за папиросой, бросая  окурки в
деревянную плевательницу с опилками.
     Она металась по  приемному покою от  венецианских  зарешеченных  окон к
дверям, и, повторяя ее движения, за ней кидались ее конвоиры.
     Когда  вернулся дежурный врач вместе с третьим  конвоиром, уже стемнело
по-северному быстро, и пришлось зажечь свет.
     - Не кладут? - спросила Демидова конвоира.
     - Нет, не кладут, - хмуро сказал тот.
     - Я знала, что не положат. Это все Крошка виновата. Запорола врачиху, а
мне мстят.
     - Никто тебе не мстит, - сказал врач.
     - Я лучше знаю.
     Демидова  вышла  впереди конвоиров, хлопнула  выходная  дверь, затрещал
мотор грузовика.
     Сейчас  же отворилась неслышно  внутренняя дверь,  и в  приемный  покой
вошел начальник больницы с целой свитой из офицеров спецчасти.
     - А где она? Эта Демидова?
     - Уже увезли, гражданин начальник.
     - Жаль, жаль, что я ее не посмотрел. А все вы, Петр Иванович,  с вашими
анекдотами...- И начальник со своими спутниками вышел из приемного покоя.
     Начальнику  хотелось взглянуть хоть одним глазком на знаменитую воровку
Демидову - история ее и в самом деле не совсем обыкновенная.
     Полгода назад воровку Аглаю Демидову,  осужденную за убийство нарядчицы
на 10 лет - Демидова полотенцем удушила слишком бойкую нарядчицу, - везли  с
суда на  прииск.  Конвоир  был один, ибо  в  дороге ночевок не  было - всего
несколько  часов  езды  на  автомашине  от  поселка  управления, где  судили
Демидову, до того прииска, где она работала. Пространство и время на Крайнем
Севере - величины  схожие. Часто пространство  меряют временем  - так делают
кочевые якуты -  от  сопки  до  сопки шесть  переходов.  Все, живущие  около
главной  артерии,   шоссейной   дороги,   измеряют   расстояние   перегонами
автомашины.
     Конвоир  Демидовой  был  из   сверхсрочных  молодых  "стариков",  давно
привыкший  к вольностям конвойной  жизни,  к ее особенностям, где  конвоир -
полный господин арестантских судеб. Не в  первый раз сопровождал  он бабу  -
всегда такая поездка сулила известные  развлечения,  какие не  слишком часто
выпадают на долю рядового стрелка на Севере.
     В дорожной  столовой все трое - конвоир, шофер и Демидова  - пообедали.
Конвоир  для  храбрости выпил  спирту (на  Севере  водку пьет  только  очень
высокое начальство) и  повел Демидову в кусты. Тальник, лозняк  или  молодая
осина были в изобилии вокруг любого таежного поселка.
     В кустах  конвоир положил  автомат на землю  и  подступил  к Демидовой.
Демидова вырвалась, схватила  автомат и двумя перекрестными очередями набила
девять пуль в тело  сластолюбивого конв