о при дневном свете мы сможем причалить в Призрачной бухте.
     Без Грациллония морякам, не имевшим опыта в устройстве военного лагеря, было не обойтись. На галечной полосе не сразу встала обычная римская солдатская палатка, растянутая на шестах и укрепленная тяжелыми камнями, - в такую погоду установка ее оказалась собачьей работой: кожаный полог бил по лицу, веревки хлестали бичами, под ногами скользили мокрые камни. Люди не смели богохульствовать, но других слов произнесено было немало. Когда с разбивкой наконец справились, Грациллоний сообразил, что Дахилис давно уже покинула дом и ушла в глубь острова. Он не увидел ее прощального взмаха.
     Грациллоний поторопился отпустить команду и, забравшись в палатку, занялся разборкой вещей. Здесь была войлочная подстилка и постель, холодный паек, вода и вино, полотенце, умывальный тазик, расческа и зубной порошок... он тщательно составлял список, не забыв даже о средствах борьбы со скукой. Книги взять не решился, опасаясь испортить, а музыкального дара он был лишен начисто, но прихватил восковые таблички и стило на случай, если в голову придет стоящая мысль. А главное, Грациллоний взял несколько брусков дерева и резцы. Он собирался смастерить игрушки для своих падчериц. А почему бы и не для родной дочери? На первое время ей хватит и тряпичной куклы, но когда подрастет, то наверняка обрадуется, скажем, крошечной лошадке с повозкой... Грациллоний улыбнулся про себя и потянулся за точильным камнем. Резцы должны быть острыми, а слугам не объяснишь, под каким углом делать заточку для тонкой отделки.
     Ветер рвал и метал, дергал полотнища палатки, влетал под откинутый ради света полог. Настроение портилось с каждой минутой. Грациллоний механически обстругивал чурку, но в мыслях была только Дахилис, наедине со своими богами и зимней бурей.

III

     Грациллоний ее не заметил, сражался с палаткой. Дахилис вздохнула, но не посмела дожидаться, пока он обернется в ее сторону. Она и так уже запаздывала с первым обрядом. Короткий день перевалил за половину, а нависшие тучи совсем затмили неяркое солнце. Да и ветер завывал все яростней. Надо успеть вернуться, пока совсем не стемнело, и разжечь огонь - в очаге для себя, в светильниках - для себя и богини.
     - Белисама, Мать и Королева, сбереги его, - прошептала она, уходя.
     Тропа шла вдоль берега, среди выброшенных морем водорослей, ракушек и обломков кораблекрушений, нередких в этих суровых водах. Волны прибоя нависали над берегом черными горами, испещренными узорами пены, рокотали огромным барабаном под воинственный вой ветра. За полосой прибоя держались тюлени. Звери то и дело поворачивали головы к острову - к ней? Потом тропинка свернула, и Дахилис потеряла их из виду. А жаль! Легче на душе, когда за тобой следят глаза Милосердных. А еще лучше бы не терять из виду Грациллония.
     Дахилис ахнула и споткнулась. Боль ударила снизу, свела спазмом живот. Похоже на схватки. Она стиснула зубы, чтобы не закричать. О Исида, неужели роды?
     Отпустило... Она постояла, дрожа всем телом. Лучше бы вернуться, развести огонь, подождать. Если это повторится, пойти к Грациллонию.
     Нет. Ведь мертвая Бреннилис устами Форсквилис предупреждала, что испытание будет тяжелым. Нельзя сдаваться. Может, это ложные схватки. А если даже роды, она еще много часов сможет держаться на ногах. Она выдержит, она заслужит прощение своему мужу.
     И Сестрам, и Ису, конечно же.
     Дахилис шагнула вперед. Ветер бил теперь прямо в лицо, рвал с плеч плащ, раздувал его за спиной. Платье он прижимал к телу, с хохотом задирал подол, шарил за пазухой. Небо нависало над головой свинцовой крышей. Над камнями торчали голые ветви кустов. Ветер свистел и завывал все злее.
     Но вот и менгиры, перед которыми она помогала вызвать Грациллония, а позже - призывала бурю, чтобы помочь ему осилить морских разбойников... опять схватки. Надо переждать.
     Пошатываясь, приблизилась Дахилис к Птице и Зверю, произнесла положенные слова, протанцевала посолонь, причастилась солью, уронила каплю крови и, пожелав Древним покоя, попросила позволения удалиться. Ей показалось добрым предзнаменованием то, что новые схватки последовали, только когда ритуал был завершен.
     Потом она потеряла им счет. Приходилось останавливаться на каждом шагу. Должно быть, из-за ветра, думала она. Толкает, сбивает с ног, леденит кровь, словно сам Лер не желает принять ее молитвы. Глаза от него слезились, так что Дахилис едва видела, куда идет, к тому же быстро темнело. Соленые брызги засыхали горечью на губах. По лицу хлестнула снежная крупа. Небо и море слились в одну тусклую полосу.
     - Лер, - воззвала Дахилис, - Лер, неужто в самом деле Ты гневаешься за то, что он похоронил своего друга во имя их бога, над Твоим морем? Ты сам капитан и рулевой. Ты должен понять мужчину.
     Но ничего человеческого нет в Лере. Он - буря, разбивающая корабли, Он - темные глубины, поглощающие людей, Он - волны, выбрасывающие на камни тела, чтобы чайки склевали то, что не доели миноги. Совершает Он и благо, вскармливая китов и дельфинов, резвящихся вокруг корабля, и тюленей, что заботятся о моряках, посылая ветры, несущие домой суда. Но Он - океан, дитя Хаоса, и Ис живет как Его заложник, вечно под угрозой Его гнева.
     Сколько ни моли... она упала на колени, на четвереньки, не сдержав крика. Иногда роды приходят внезапно. У нее это первые, и еще слишком рано, но...
     - Матерь Белисама, помоги мне!
     Дахилис медленно поднялась на ноги. Вокруг нее успело намести белый сугроб. Но впереди наконец завиднелась оконечность острова. Грохот прибоя отдавался во всем теле, за ударом о берег следовало протяжное рычание отступающей волны. Но ей не надо спускаться к морю. Только спуститься со скального гребня к отметке верхнего прилива. Там алтарь, каменная глыба, с коей волны и ветер почти стерли древние руны. Там она воздаст Ему почести, а потом - под кров, в Дом Богини.
     Дахилис, помогая себе руками, спускалась по мокрым уступам. Ревел ветер, бросая в лицо горсти снега и соленые брызги. Она шла согнувшись, пытаясь прикрывать чрево. Пятка вдруг поехала по скользкому камню, и Дахилис беспомощно опрокинулась навзничь. Долго-долго ей казалось, что она смотрит на себя откуда-то со стороны. И боль, и страх отошли, отодвинулись куда-то...
     ...терпеливо дожидаясь, пока она вернется обратно к жизни. Но сознание то и дело почти покидало ее. Родовые схватки и боль в подвернутой лодыжке приводили в себя. В какой-то миг она очнулась окончательно, и ветер, стонавший над головой, стал вдруг помощником и другом. Не умолкай, просила она, держи меня, не давай уснуть... мне нельзя.
     Она нашарила застывшими пальцами лодыжку, нащупала торчащую кость. Перелом. Не танцевать ей больше, во всяком случае, не скоро еще случится... Сколько же она пролежала без сознания? Недолго, и хорошо, головой не ушиблась, может быть, уберегло размотавшееся покрывало. Но одежда промокла насквозь, тяжело обвисла, когда она приподнялась на руках. Впереди блеснула полоса воды - прилив поднимался быстро. Ветер нагоняет волну, и вода дойдет до самого алтаря, утопит или убьет холодом ее и ребенка.
     Нужно найти укрытие, пока холод не добрался до младенца. Она уже чувствовала, как немеет тело. Попыталась двигаться, опираясь на колено и на здоровую ногу, но ступня зацепилась за что-то, и яркая вспышка перед глазами снова погрузила ее в темноту.
     Когда она пришла в себя, в мире было немногим светлее. Еще одна схватка... она ощущалась острее, чем боль в сломанной ноге.
     - Постой, - бормотала Дахилис. - Потерпи. Мы пойдем к нему... - имя затерялось в памяти. Длинное, чужеземное, неуклюжее. Язык сам вспомнил исанское: - Граллон, о Граллон...
     Дахилис поползла. Она перевалила через каменный гребень - но тропы не было. Камни и земля скрылись под белой пеленой. Спустившаяся ночь несла снежные вихри. Позади грохотало море. Уйти от моря. К Граллону, к Белисаме...
     - Не спеши, - сказала она дочке. - Подожди, он нам поможет.
     И поползла дальше.

IV

     Сумерки сгущались, и Грациллоний не находил себе места. Он сидел перед открытым входом палатки, не обращая внимания на холод. Дом стоял прямо перед ним. Ее не видно, не видно. Ад всех богов, ей пора уже вернуться! Или рано? Остров невелик. За час пройдешь из конца в конец. Предположим, столько же на обратную дорогу. Конечно, еще обряды, но они не должны ведь занимать много времени. С неба посыпался снег, сухие хлопья понеслись над землей. В метель в двух шагах ничего не увидишь. Как бы не пропустить!..
     Он ждал, забыв про свои поделки. В голове теснились смутные мысли, воспоминания: мать, отец, родное поместье, военный лагерь, девушки, которых давно забыл, Вал Адриана, Парнезий, схватка... зачем все это? Где Дахилис? Максим, с его жаждой власти, поход к Ису, Дахилис, Дахилис, ее Сестры - куда, во имя Аримана, могла она подеваться? - и как ему сбежать из Иса, когда в Арморике все наладится, но только не от Дахилис, нет, надо убедить ее перебраться в Империю, но где же она, куда подевалась? Снег стал гуще.
     Наконец он понял, что надо развести огонь, пока еще хоть что-то видно, а значит, закрыть полог, чтобы не задувало. В темной палатке, второпях, он не сразу справился даже с этим простым делом - высечь искру, раздуть трут и поднести его к фитилю свечи. Потом повозился с фонарем - надежным, бронзовым, со стеклянными окошками. Разжечь его было нелегко, но необходимо, потому что открытый огонь задуло бы при откинутом пологе. Наконец справился. Снаружи еще не совсем стемнело, но пришлось подождать, пока глаза привыкнут к сумеркам. Ветер обжигал лицо. Прибрежная полоска дрожала под ударами невидимых волн. Зрение возвращалось медленней черепахи. Дом чудился теперь черным провалом в бездну. Если Дахилис вернулась, пока он возился внутри, она, должно быть, уже уснула.
     Его пронзило, словно мечом.
     Уснула? Не может быть! Она говорила о вечерней молитве; наверняка при огне. И очаг бы разожгла. А там ни проблеска...
     Он спорил сам с собой, задыхаясь от напряжения. Он пропустил ее приход. Все ставни и дверь накрепко закрыты. Если он войдет в Дом, она перепугается до смерти. Если что-нибудь случилось, она должна прийти к нему сама. Держись, Грациллоний, не покидай свой пост.
     Шуршал снег. Тьма стала непроглядной. Грациллоний протянул руки к небу.
     - Митра, Господь Закона, что мне делать?
     Тихий голос ответил:
     - Посмотри на дым...
     Сердце пропустило удар. Дым жертвоприношения, дым очага... как бы мгновенно ни уносил его ветер, отблеск огня виден над дымоходом... но света нет. Ни проблеска.
     Грациллоний вдруг успокоился. Словно перед битвой. Некогда размышлять, молиться, надеяться. Только обнажить меч...
     Он вынес фонарь, держа его за дужку как можно ниже, чтобы отыскать начало тропы. Ветер, снег, ночь - все это отошло куда-то, гром прибоя доносился словно из бесконечного далека... На двери Дома - молоток в форме трезубца. Он ударил что было силы.
     - Дахилис, Дахилис, ты здесь? - голос сорвался. - Грех на мне, - сказал он, больше ради нее, и открыл дверь.
     По единственной комнате Дома заметались тени. Наверх в башню вела лестница. Но там, наверху, всего лишь убежище на случай бури. Жилье же - очаг, печь, стол, стулья - внизу... Коврик на мозаичном полу, лампа и огарки свечей на полке, занавеси, скрывающие пустоту каменных стен... в дальнем конце, кажется, алтарь... ближе простая кровать, и на ней знакомый сверток с постелью.
     - Дахилис! - насмешкой отозвалось эхо.
     Так, - подумал он.
     Тепло понадобится, но неизвестно, сколько времени займут поиски. Он приготовил в очаге растопку, плеснул на нее масла из кувшина. Масло впитается, и огонь разгорится мгновенно.
     Огонь... Искать, возможно, придется долго. Он прихватил с полки несколько сальных свечей для фонаря, сунул в кошель на поясе вместе с кремнем, огнивом и трутом - на всякий случай, хотя чтобы воспользоваться всем этим, придется искать укрытие от ветра. Перебросил через левое плечо теплое шерстяное одеяло, а в правой твердо сжал дужку фонаря - и вышел из Дома.
     - Дахилис! - крикнул он. - Дахилис!
     Голос затерялся в свисте ветра и грохоте прибоя. Выходя, он заметил на галечной полосе тюленя. Тюлень провожал Грациллония взглядом, пока тот не скрылся из виду.
     Центурион совершенно не представлял себе проклятый остров. Где-то должна быть тропа, но где? Под снегом не разглядишь. Во всяком случае, не там, где топорщатся сухие кусты и кочки с пожухлой травой.
     Нет смысла с воплями носиться по округе, как потерявшемуся щенку. Лучше зигзагом прочесывать остров поперек, ориентируясь по шуму моря на юге и на севере. До рассвета еще далеко... - Дахилис, Дахилис!
     ...Он наткнулся на пару менгиров. Камни возвышались над ним, на одном виднелся выступ вроде клюва, другой расширялся к вершине. Должно быть, те самые Камни. Ему приходилось слышать, как о них шепчутся в городе. Он обшарил землю вокруг. Не здесь. Грациллоний уже сорвал голос.
     ...Снегопад кончился.
     ...Голос уже походил на воронье карканье.
     ...Руки так дрожали, что заменяя свечу в фонаре, он едва не выронил ее.
     ...Ветер стих, но стало заметно холоднее. В небе - ни просвета. С запада начал доноситься шум прибоя.
     ...Грациллоний нашел ее. Заметил в очередной раз что-то темное на снегу, подошел ближе, всматриваясь, спотыкаясь о камни, - и это оказалась она. Промокшая одежда заледенела ломкой коркой. Дахилис лежала, свернувшись, защищая младенца в животе. Лицо было чистым и спокойным. Глаза - закрыты. Грациллоний заметил сломанную лодыжку. О Митра! Белисама! Куда же вы глядели?
     Он опустился на колени, припал ухом к ноздрям, прижал ладонь к груди... Жива. Холод еще не убил ее. И под сердцем что-то толкнулось. Дочь рвется на свет?
     Придется тебе подождать своей очереди, детка.
     Силы не вернулись к Грациллонию, просто он перестал ощущать усталость. Обернуть Дахилис одеялом, обхватить руками, подцепить фонарь указательным и большим пальцем... Он поднялся и пошел. В голове сам собой составлялся план. Необходимо заранее продумать каждое движение, чтобы не терять драгоценное время. Отец, когда брал его в плавание, рассказывал, как люди умирают от переохлаждения и что нужно делать, чтобы спасти, если не появились еще роковые признаки. И армейский хирург тоже наставлял молодых офицеров-южан, не знавших до тех пор зимы. Дахилис ушла далеко...
     Белисама, Белисама, помоги ей. Ведь ты тоже любишь ее?
     Не сова ли пролетела над ним? Почудилось...
     Впереди темным пятном появился Дом. Он открыл дверь, поддерживая Дахилис на колене. Горбатые тени расползлись по стенам. Скинул с кровати сверток и уложил ее на матрас. Ветер ворвался в открытую дверь следом за ними. С плаща и волос Дахилис текло. Пришлось поставить фонарь на пол. Некогда тратить даже минуту на очаг. Ей нужно тепло. Немедленно. Грациллоний проворно сорвал одежду с Дахилис, потом с себя. Постель не шире гроба, но это и хорошо: нужно прижаться потесней, согреть ее теплом живого тела. Он сгреб пару сухих одеял, накинул сверху. Приходилось цепляться за край, чтобы не свалиться, рама врезалась в бедро, но это ничего, ничего...
     Он коснулся губами ее щеки - словно лед. Что-то неуловимо изменилось в ней: тело стало влажным, еле слышное дыхание - прерывистым и слабым, слабым, бесконечно далеким. Грациллоний подавил вопивший в нем ужас и прижал палец к жилке под челюстью. Челюсть отвисла. Звуки и запах - все это было ему знакомо.
     Уже не борьба со смертью - поражение. (Белисама, да будет воля Твоя.) Грациллоний скатился с постели, поднялся на ноги, наклонился над нею. Поискал пульс на шее - и не нашел. Из-под век выглядывали полоски белков. Он положил ладонь на грудь и уловил слабое движение. Она еще дышала.
     Ладонь скользнула ниже, к вздымавшемуся животу. Удары, будто кто-то стучится в дверь. Он не врач... Но он видел заколотых животных и убитых варварок. Сам Цезарь возвел в ранг закона то, что издавна делалось по обычаю: в таких случаях надо попытаться спасти ребенка.
     Может быть, она не пожелала бы этого, зная, как ему будет тяжело. Но ее уже не спросишь.
     Время истекало с каждым мигом. Дитя быстро уходит из жизни вслед за матерью. Он слышал, что, бывало, младенец выживал, но рос ущербным, как бедняжка Одрис. Можно бороться за жизнь Дахилис до конца - но надежды на победу не оставалось. Или попытаться спасти ее дитя, наследницу. Она уходит, решать надо немедля.
     Он снова взял фонарь и вышел на берег, к своей палатке. Нагое тело уже не чувствовало ледяного ветра.
     Вернувшись, он зажег свечи от фонаря и развел огонь в очаге, то и дело прерываясь, чтобы подойти к Дахилис. Она не отзывалась на его заботу. Он уже не слышал дыхания и откопал в ее свертке бронзовое зеркальце. Конечно, у нее, как у всякой женщины, которая хочет нравиться своему мужчине, зеркальце всегда было с собой. Сперва оно затуманивалось, но так слабо, что приходилось держать его у самых губ. Когда блестящая поверхность очистилась, Грациллоний с яростью зашвырнул в угол бесполезный кусок металла.
     Он поцеловал бы ее на прощание, но это была уже не Дахилис. На лицо Грациллоний набросил полотенце. А остальное - не надо думать об этом. Он надеялся, что сможет не думать. Надеялся на свое умение обращаться со скотом и резцами. Надеялся на свои скудные знания анатомии. Человек может только пытаться и надеяться.
     Сколько у него времени? Три минуты, четыре, пять? Не больше. На столе, который он подтащил к кровати, лежали остро заточенные резцы.

V

     Волны вздымались по-прежнему высоко, но ветер стих, и небо прояснилось. Едва забрезжил рассвет, на тропе, спускавшейся в Призрачную бухту, появилась Форсквилис со спутницей - молодой женщиной, плотно закутанной в теплый плащ. Она прошла через Пристань Скоттов к дому Маэлоха и ударила в дверь посохом, на набалдашнике которого была фигурка бронзовой совы. Удары эхом разнеслись в затихших скалах.
     Дверь распахнулась. Рыбак не успел одеться спросонья, но держал наготове грозный боевой топор.
     - Какого... - он осекся, узнав жрицу. - О, моя королева! - и, перевернул топор, пытаясь широким лезвием прикрыть срам. - Я думал... Призыва ведь не было... пираты? Королева Форсквилис!
     - Мы не встречались, - размеренно проговорила она, - но ты знаешь меня в лицо, а мне говорили, что ты славишься среди рыбаков искусством и смелостью. Тебе предстоит плаванье, от которого зависит судьба Иса.
     - Что? - Косматая борода дрогнула. - Повелительница, это невозможно. Взгляни сама! - он протянул руку к бушующим водам.
     Глаза провидицы не отрывались от его лица. Только сейчас рыбак заметил, как она осунулась - словно после бессонной ночи.
     - Надо плыть, Маэлох, - просто сказала она. - Прежде ты доставлял на Сен мертвых, но сегодня...
     Маэлох замялся.
     - Я слышал, что вчера королева Дахилис отправилась нести Бдение, какого прежде не бывало, и с ней - сам король. Надо привезти их обратно?
     - Можно сказать и так.
     - Тогда... чего там, если маленькой королеве Дахилис нужна помощь, я согласен. Но не знаю, решатся ли остальные.
     - Разве они не Перевозчики Мертвых?
     Маэлох покосился на спутницу Форсквилис, скромно стоявшую позади с фонарем в руке.
     - Это Брига, моя служанка, - объяснила королева. - Она поедет со мной.
     Маэлох с удивлением разглядывал женщину. Крепкая светловолосая девушка, явно из Озисмии. Немало таких приходило в город, чтобы за несколько лет заработать себе на приданое. Случалось, они выходили замуж за исанца или находили себе любовника. Брига свободной рукой прижимала к груди сверток с новорожденным младенцем. Лицо выражало страх и нерассуждающую покорность своей госпоже-колдунье.
     - Поспеши! - подхлестнула рыбака Форсквилис. Маэлох виновато пробормотал что-то и попятился в дом - одеваться. Через минуту он появился уже одетый и бросился колотить в соседние двери, поднимая свою команду. При виде королевы ругань застревала у мужчин в горле,