хотя женщина стояла неподвижно и невозмутимо, как изваяние. Привычные к ночным Призывам, моряки быстро собрались на "Оспрее". Большинство матросов жили в городе, но Перевозчикам случалось обходиться и меньшим числом.
     Судно, по зимнему времени стоявшее на песке под навесом, столкнули на воду. Когда первые лучи солнца коснулись волн, все было уже готово к плаванию. Путь по бурным волнам оказался легче, чем опасались моряки. Помог прилив, а когда вышли из-за мыса, то и попутный ветер. Маэлох рискнул даже поднять парус в помощь гребцам. В хрустальном небе танцевали отблески волн. Рифы видны были отчетливо, и рулевой легко обходил буруны.
     Брига скорчилась у борта, бледная от морской болезни. Она то склонялась над ребенком, то бросалась к борту в приступах тошноты. Рядом сидела бесстрастная Форсквилис. Никто не осмеливался заговорить с жрицей. Один из матросов настолько забыл о ее присутствии, что пристроился рядом облегчиться за борт. Ритуальная просьба к Леру о прощении заставила его опомниться.
     - Ой, королева! Прости!
     Она слабо улыбнулась.
     - Ты принимаешь меня за весталку?
     Моряк смущенно потер обветренные лапы.
     - Надо было приготовить поганое ведро, но в такой суматохе... Мы ведь сразу вернемся, верно, королева?
     Форсквилис кивнула.
     - Я останусь, а остальным незачем задерживаться.
     - Ты... - парень не знал, куда девать глаза. С ним говорит сама королева! - Но ведь празднества...
     Взгляд провидицы был устремлен за горизонт.
     - Я должна увидеть знак, начать обряд... Через день-другой за мной сможет прийти баржа.
     Догадавшись, что жрица хочет остаться одна, моряк неловко отдал честь и вернулся к работе.
     ...Наверно, только Маэлох мог подойти к коварным камням Сена при таком волнении. Когда судно наконец встало у причала, люди в изнеможении попадали на палубу.
     Форсквилис поднялась.
     - Отдохните пока. Возвращаться будет легче. Ждите.
     Она, не дожидаясь сходней, спрыгнула на берег и быстро направилась к Дому Богини. Голубой плащ развевался за спиной. В потоках соленого ветра кружились галдящие чайки. В прибое чуть дальше по берегу виднелись головы тюленей.
     ...Дверь стояла нараспашку, ставни отворены, в светлой комнате все чисто и прибрано, пол отскоблен до блеска. На кровати лежало прикрытое одеялом тело. Грациллоний сидел в кресле рядом, баюкая на руках новорожденную девочку. Малышка пронзительно кричала.
     Тень Форсквилис упала в комнату, и Грациллоний поднял глаза. Бледное осунувшееся лицо выражало одну лишь усталость.
     - Я привезла для нее кормилицу, - сказала Форсквилис. - Корабль ждет тебя. Здесь я все сделаю.

Глава двадцать шестая

I

     Грациллонию показалось, что его будит Дахилис. Его наполнило ощущение солнечного счастья. Сердце птицей забилось в груди. О, любимая!
     Он открыл глаза. Над ним стояла Бодилис. Тогда он вспомнил...
     В окна заглядывал сумрачный день. Бодилис отступила от постели. На ней было простое белое платье без украшений.
     - Прости, - тихо сказала галликена. - Но тебе пора вставать. Солнце обошло почти полный круг, а ты все спишь.
     Грациллоний смутно припомнил, что когда он добрался до дворца, Фенналис дала ему выпить какой-то отвар. Перед тем моряки унесли тело на носилках к Дому Странников. Еще перед тем - море, качка... в памяти зияли провалы, клубился туман... Душа рвалась прочь: домой, на войну, куда угодно, лишь бы подальше. Но он - король. Он - префект Рима и центурион Второго легиона.
     Бодилис провела его в комнату, где ждали горячая ванна, хлеб и вино. Есть не хотелось, но он заставил себя, и силы вернулись. Крепкий слуга размял одеревеневшее тело. Бодилис стояла рядом, ожидая, пока он облачится в алое королевское одеяние.
     - Куда теперь? - спросил он, одевшись.
     - В храм Белисамы, - ответила она. - Решили провести оба обряда одновременно, учитывая, что мать отошла, а ты будешь занят.
     - Оба?
     - В первую очередь наречение имени и освящение младенца.
     Грациллоний кивнул. Дахилис и Иннилис рассказывали ему.
     - Я должен заменить мать?
     - Таков обычай, когда королева умирает в родах.
     Грациллоний припомнил все, что передумал ночью в Доме Богини.
     - Хорошо.
     Они вышли из дворца под серое тусклое небо. Шеренга легионеров приветствовала его салютом. Админий шагнул навстречу.
     - Господи, командир, мне так жаль, - у него дергались губы. - Мы все...
     - Благодарю вас, - сказал Грациллоний и прошел дальше.
     - Кру-гом! - выкрикнул Админий. - Шагом марш!
     Подкованные подошвы ударили в мостовую.
     Люди на улицах расступались, останавливались, провожали его взглядами. Никто не решился подойти или хотя бы выкрикнуть приветствие. Грациллоний и Бодилис шли сквозь молчаливую толпу.
     - Мы почти ничего не знаем, - говорила королева. - Только со слов моряков и Бриги и... других, здесь, в городе... и мы догадываемся... ты не хочешь рассказать?
     Он с удивлением заметил, что рассказ не причинял боли. Простая обязанность. Он сам не понял еще, что это значит - никогда не увидеть больше Дахилис. А то, что он видел в последний раз...
     - Она не вернулась до наступления ночи, и я пошел искать. Искал несколько часов. Она сломала ногу, и роды начались. Лежала без сознания, почти замерзшая. Я принес ее обратно, но не смог... вернуть. Как только она умерла, я сделал все возможное, чтобы спасти ребенка. Если я совершил грех, святотатство - они на мне, и только на мне. Она ни в чем не виновата.
     Бодилис сжала его ладонь.
     - Нам придется заново очистить и освятить остров. Что до твоего поступка, я смею надеяться - мы, Сестры, решили, что смеем надеяться, - справедливость богов восстановлена. Они испытали твой дух. А жертвой стала... Дахилис. Не та жертва, о которой думали Девятеро, и, быть может, не та, которой желали сами боги, но едва ли можно найти дар драгоценнее.
     В горле стояла горечь. Нет ему дела до таких богов. Но надо молчать и молча исполнять Их обряды. Ради Рима, Митра свидетель, и ради Бодилис. Ей и без того нелегко.
     Они подошли к храму. Солдаты, гремя оружием, разошлись и замерли по сторонам лестницы. Король и галликена прошли между их рядами.
     - Церемония будет простой и недолгой, - заверила она его. - Не то что Вручение Ключа. А новую королеву торжественно представляют народу только после того, как душа ушедшей переплывет пролив.
     - Что?! - он вдруг очнулся от внутреннего оцепенения, тревожно вскинул голову. Бодилис не успела ответить: они вошли в храм.
     Их встретили чистые молодые голоса весталок, певших гимн. Младшие жрицы окружали алтарь. Бодилис опустила на лицо покрывало и прошла к Сестрам, стоявшим за алтарем, под странными высокими образами Девы, Матери и Старухи. Светильники отбрасывали яркие блики на золотую купель. Тонкие белые покрывала придавали королевам вид призраков.
     Грациллоний не сразу решился приблизиться к алтарю, но наконец вышел вперед торжественными мерными шагами. Перед мраморной глыбой алтаря он остановился и замер с непокрытой головой и пустыми руками. Ни Молота, ни Короны. Здесь владения Белисамы. Только Ключ висел на груди под рубахой.
     Одна из верховных жриц обошла алтарь и встала перед ним. Он узнал под вуалью Квинипилис. Ее голос звучал ровно, но Грациллоний впервые услышал в нем старческие нотки:
     - Король и отец, мы собрались здесь, чтобы освятить твое дитя. Мать ее покинула нас, и ты должен сам благословить дочь. Пусть принесут ее сюда, дабы ты дал ей имя и наложил Первый Знак.
     Приблизилась жрица с младенцем на руках. Девочка спала, глазки на красном сморщенном личике закрыты. Какое крошечное создание! Как ей жить в этом жестоком мире? Квинипилис шепнула:
     - Ты знаешь, Грациллоний? Дахилис звали Истар.
     Он знал, знал и о том, что обычно первую дочь называли именем, которое носила мать-королева в детстве. Но для него она была Дахилис, а эта крошечная частица ее тела - все, что осталось ему от любимой. Он все обдумал еще тогда, в ту долгую ночь на Сене.
     Квинипилис взяла завернутую в одеяльце девочку, протянула Грациллонию.
     - Начерти у нее на лбу полумесяц, - подсказала она тихо, - и скажи: Иштар-Исида-Белисама, прими слугу Твою Истар. Освяти ее, сохрани в чистоте и дай ей последний приют в Твоем Доме.
     Грациллоний опустил указательный палец в мерцающую воду купели и очертил полукруг на крошечном лобике. Его голос отчетливо прозвучал по всему храму:
     - Иштар-Исида-Белисама, прими слугу Твою, Дахут. Освяти ее, сохрани в чистоте и дай ей последний приют в Твоем Доме.
     Голоса весталок дрогнули. Среди жриц пробежал шипящий шепоток, но все покрыл громкий крик проснувшейся девочки. Малютка корчилась у него на руках, стараясь сбросить пеленки.
     Грациллоний встретил скрытые под покрывалами взгляды галликен и вполголоса проворчал:
     - Я хотел, чтобы ей осталось хотя бы имя матери. Надеюсь, это законно?
     - Да-да, - отозвалась Квинипилис. - Против обычая, но... закон молчит... пусть будет Дахут, - и передала малышку жрице, которая унесла ее, качая на руках.
     Все поняли Грациллония. Сакральное имя Дахилис происходило от ручья, посвященного ее покровительнице, нимфе Ахе. Приставка "Да-" образовывала уважительную форму обращения. Суффикс "-лис", принадлежавший только королевам, отец заменил на "-ут", обычный для имен, данных в память предка. Так в Исе явилась Дахут.
     Гимн смолк. Квинипилис выпрямилась в полный рост и, воздев руки, воскликнула:
     - Да свершится божественное обручение!
     Грациллоний остолбенел. Обручение? Уже?
     Ну конечно. Как он мог забыть? Должно быть, не хотел помнить. Когда умирает королева, знак немедля сходит на одну из весталок. Перед ним восемь женщин, а ведь Форсквилис на Сене...
     Ни за что! Когда Дахилис еще не похоронена!
     Призрачные фигуры вышли из-за алтаря и окружили его. Квинипилис осталась на месте. Одна из галликен, чуть спотыкаясь, подошла и встала рядом с королем.
     - На колени, - приказала старая галликена.
     Он мог уйти. Слабые женщины не удержат солдата. А у дверей ждут легионеры. Так вот просто - и конец всем его замыслам! Грациллоний опустился на колени рядом с избранной богами невестой.
     Молитва доносилась словно издалека. Еще гимны, новые славословия - хвала богам, короткие. Он услышал приказ откинуть вуаль с лица невесты.
     Повиновался. В тот же миг все его жены открыли лица.
     Он увидел знакомое испуганное личико, но не мог вспомнить, где видел его прежде.
     - Грациллоний, король Иса, в покорности богине, живущей в ней, и в почитании данной ей женственности, прими твою королеву Гвилвилис...

II

     Во дворце устроили скромное пиршество, после которого семь галликен поцеловали свою новую Сестру и удалились. Слуги попросили ее благословения и почтительно проводили чету в спальню, где горело множество светильников. Празднество должно было состояться позже, когда дух прежней королевы покинет город.
     За столом говорили мало, а сам Грациллоний не произнес ни слова. Девушка сидела рядом с мужем, потупив глаза. Она едва прикоснулась к еде. Прощаясь, Бодилис отвела Грациллония в сторону и шепнула:
     - Будь с ней поласковей. Бедняжка совсем этого не хотела. Никому и в голову не приходило... Неисповедимы пути богини.
     - Чья она дочь? - с усилием спросил он.
     - Отец - Хоэль, а мать Морванилис, сестра Фенналис, так что девочка - двоюродная сестра Ланарвилис. Она рано потеряла мать. Добрая девчушка, но умом никогда не отличалась. Я помню, как она страдала от насмешек других, более одаренных учениц. Подруг у нее не было, и она вечно возилась с животными. Никто не сомневался, что она примет обет младшей жрицы, если только не найдется мужчины, который возьмет ее замуж ради приданого. И вот... не вини ее, Грациллоний. Будь с ней мягок, - глаза Бодилис глядели ему в душу. - Думаю, ты найдешь в себе силы...
     "Да, рядом с тобой можно быть сильным", - подумал Грациллоний.
     В спальне стоял аромат благовоний. От янтарных огней светильников расходились волны тепла. Ночной ветер за ставнями улегся. Гвилвилис стояла посреди комнаты в своем белом одеянии, сложив ладони на животе, склонив голову. Тонкие тусклые волосы плотно облегали удлиненный череп, острый кончик носа выдавался вперед. Высокая фигура с плоской грудью и тяжелыми бедрами казалась нескладной, и двигалась девушка несколько неуклюже.
     Надо же что-то сказать, - подумал Грациллоний.
     - Ну...
     Она не отозвалась. Грациллоний в растерянности заходил по комнате, сцепив руки за спиной.
     - Ну, не бойся, - говорил он. - Я не сделаю больно. Лучше скажи мне сама, как тебе больше нравится?
     Она еле слышно отозвалась:
     - Не знаю, король.
     У него загорелись щеки. Она ведь весталка, девственница, а он говорит с ней, как с опытной женщиной! Грациллоний откашлялся.
     - Тебе ведь что-то доставляет удовольствие: развлечения, интересные занятия, отдых от ежедневной работы? Хоть что-нибудь?
     - Не знаю, повелитель.
     - Уф-ф! Похоже... мне не сказали, как тебя звали раньше...
     - Сэсай, повелитель.
     Она даже не шевелилась!
     - А... - он вспомнил. - Ты была в Нимфеуме и провожала нас к дому стражи, когда...
     ...когда Дахилис просила там благословения будущей дочери, и в ту ночь... они любили друг друга.
     Эта девушка ни в чем не виновата!
     Грациллоний шагнул к столику, плеснул в кубок неразбавленного вина.
     - Хочешь выпить? Налей себе.
     Девушка подняла взгляд и тут же поспешно отвела в сторону.
     - Нет, спасибо...
     Грациллоний в три глотка осушил кубок, почувствовал, что внутри у него разгорается огонь. Уснуть будет нелегко. Хорошо хоть, комната другая, не на той же постели, где они с Дахилис...
     - Почему тебе дали имя Гвилвилис?
     - Я... мне... королева Ланарвилис сказала, что можно. Это по маленькой деревеньке на холмах, так она сказала. У суффета Сорена там д-дом.
     - Хм... - Грациллоний потер подбородок. Он понемногу оттаивал. - Я так понимаю... когда появляется знак, ты кому-то говоришь об этом, сообщают Девятерым, и они вызывают тебя?
     - Да, повелитель, - она коснулась пальцами края ворота над грудью. - Я проснулась от огненной вспышки, и... и... - она с трудом сглотнула, на глазах блеснули слезы. - Я так испугалась.
     Грациллонию стало жаль девчонку. Он поставил кубок, подошел к ней, положил руку на плечо, а другой приподнял за подбородок.
     - Не бойся, - повторил он, глядя ей в лицо. - Это милость богини.
     - Они... были добры ко мне... но... почему меня? - она задрожала. - Я ничего не знаю.
     - Научишься, - утешил Грациллоний. - Белисама, уж конечно, знает, что делает, - в глубине души Грациллоний в этом весьма сомневался. Он похлопал невесту по плечу. - Держись.
     Она сделала движение, словно хотела обнять, но тут же отпрянула.
     - Мой повелитель так добр... О-о-ох, - девушка шмыгнула носом и снова сглотнула, сдерживая слезы.
     Грациллоний отпустил ее, налил себе еще вина. Ему и самому приходилось нелегко. Он заговорил, не оборачиваясь:
     - У тебя был трудный день, Гвилвилис. Не пора ли на покой?
     - Да, мой король.
     По-прежнему не оборачиваясь, Грациллоний сказал, помолчав:
     - Ты должна понять. Я пережил тяжелую потерю. Конечно, это потеря для всего Иса, но для меня... пойми правильно... сегодня ночью мы просто будем спать... и еще какое-то время.
     - Да, повелитель.
     Быть может, богиня все же смилостивилась над ним. Этой простушке в голову не придет требовать...
     Он допил вино и обернулся. Она уже разделась и стояла у кровати обнаженная. Животик у нее был потолще, чем пристало такой юной девушке, но кожа чистая, ягодицы округлые, а ноги, как стволы молодых деревьев. Над грудью горел багровый полумесяц.
     Гвилвилис слабо улыбнулась.
     - Как пожелает король, - сказала она безучастно.
     - Будем спать, - резко бросил он и прошел по комнате, задувая светильники. За его спиной зашуршала простыня. Невеста скользнула в постель. Грациллоний разделся в темноте, оставил одежду на полу и улегся на ощупь.
     Кажется, вино не поможет. Впереди бессонная ночь. Воздух пропитан душным ароматом благовоний. Грациллоний повернулся на бок - к ней. Что значит привычка! От ее тела исходило мягкое тепло, свежий запах чистой кожи и волос. Ладонь коснулась ее плеча.
     Член пробудился к жизни. Нет! - вскрикнул он про себя, но кровь, пульсируя, наполняла плоть. Нет, нельзя! Его залила жаркая волна. Девушка почувствовала его беспокойство, повернулась. Он попытался отстранить ее, рука наткнулась на мягкую грудь, ладонь наполнилась. Сосок затвердел под его пальцами.
     О, Дахилис! Бык потрясал рогами, рыл копытом землю. Грациллоний почувствовал, как Гвилвилис перекатилась на спину, раздвинула колени. Не Грациллоний, кто-то другой бросил свое тело между ее бедрами, прорвал пелену девственности, наслаждаясь криком боли, и вбивал, вбивал, вбивал... А Грациллоний стоял в стороне, стоял, как часовой на опостылевшем посту, в надежде, что когда все кончится, боги Иса наконец позволят ему уснуть.

III

     Похоронная баржа. Пятьдесят футов в длину, черная с золотом. Низкие борта и широкая палуба. Форштевень и кормовой брус украшены простой спиральной резьбой. На мачте венок из остролиста.
     Если не мешала погода, она отчаливала каждый третий день, увозя умерших. Тела доставляли близкие или служители Дома Странников.
     Нынешнее утро было морозным и тихим. Рябь отливала сапфиром и изумрудами. Отлив легко отворил ворота. Над уходящим судном кружились чайки, у бортов мелькали головы тюленей.
     Мертвые лежали на носилках. К ногам каждого тела заранее привязали тяжелый камень. Команда молча исполняла свою работу. Самым громким звуком, раздававшимся на борту, был тихий звон гонга, отмеривавшего ритм гребли. Провожавшие в темных одеждах безмолвно стояли у бортов или сидели на скамьях. Трубач и барабанщик привычно держались в стороне.
     Сегодня на борт взошла не одна галликена, а все Девятеро, вместе с королем пришедшие проводить свою Сестру. Они теснились у кормы, касаясь друг друга плечом или локтем, но взгляды женщин были устремлены вдаль.
     Плавание предстояло недолгое. Отмели простирались недалеко от берега, и капитан, убедившись, что судно вышло на глубину, подал знак. Трубач протрубил протяжный сигнал, замер звон гонга, и гребцы опустили весла.
     Капитан обратился с ритуальной просьбой к жрице. Сегодня был черед Квинипилис исполнять печальный обряд, и старая королева в высоком белом головном уборе вышла вперед, воздела руки.
     - Боги неведомые, боги жизни и смерти, море, питающее Ис, примите тех, кого мы любили...
     Капитан подал ей табличку с именами. Имена, как и тела, были расположены по времени смерти. Квинипилис начала зачитывать их. При каждом имени матросы поднимали очередные носилки, и тело соскальзывало в море за бортом. "Прощай", - повторяла галликена раз за разом.
     - ...Без имени...
     Иннилис вздрогнула, потянулась к Грациллонию, стоявшему рядом. Он сжал ее ладонь.
     - Прощай.
     Слабый всплеск за бортом.
     - Дахилис...
     Кто-то стиснул и другую его руку. Грациллоний оглянулся - Бодилис. Тело скользнуло за борт.
     - Прощай.
     Носилки поставили на место. Снова прокричала труба, глухо ударил барабан. Тишина. Только плеск волн да крики чаек.
     - Разворот! - скомандовал капитан. Весла легли на воду, снова зазвучал гонг. Судно повернуло к земле.
     В закатном солнце волны горели расплавленным металлом. Золотые блики отражались на стене, играли на башнях. Тени в расщелинах утесов превратили скалы в таинственные мрачные скульптуры, и город лежал между ними словно обрывок цветного сна.
     Баржа проскользнула в сужавшуюся щель ворот, прошла в синюю тень гавани. Высоко в небе кружил альбатрос. Солнце освещало снизу его белые крылья. Шум моря и города затихал, словно дыхание засыпающей женщины.
     Сошедших на берег встретили на причале мужчины в жреческих одеяниях. Среди