ских  воинов  в  серых  войлочных колпаках
сидели кружком у  костра,  поджав ноги.  Запрокинув голову и закрыв глаза,
двое  татар  натужно дули  в  тонкие деревянные дудки.  Грустные протяжные
звуки  разносились далеко  в  вечерней  тишине.  Им  вторили  переливчатые
горловые трели.
     И справа и слева горели костры и виднелись палатки.  У ханского шатра
в медном котле варили рис с бараниной и чесноком.  Лютовер увидел странных
больших животных с  длинной шеей.  А  высоких деревьев не  было ни одного.
Крупные  капли  влаги,  осевшие на  ворсистый палаточный войлок,  сверкали
алмазами от пламени костров.
     Лютовер шевельнулся.  Верблюд пожевал губами и  злобно плюнул,  обдав
его зеленой вонючей отрыжкой.
     - Гадина, гадина! - сказал Лютовер, стараясь вытереть лицо о шатровый
войлок.
     Наконец,   приподняв   завесу   шатра,   показался  меднорожий  воин,
заарканивший Лютовера.
     - Иди, великий из великих хан Тохтамыш хочет говорить с тобой.
     Лютовер, пригнувшись, вошел в ханский шатер. Он не чувствовал страха,
хоть, и видел себя рядом со смертью.
     Хан Тохтамыш сидел на цветной кошме и грел руки над жаровней.  На нем
топорщился шелковый халат,  низко перепоясанный ремнем.  На  бритой голове
напялен  парчовый  колпак,  отороченный  куньим  мехом.  Похожие  на  рога
полумесяца,  свисали скучные усы. Рядом, под рукой, лежали доспехи - шлем,
меч и колчан с золочеными стрелами.
     Чуть  отступая,  толпились безоружные мурзы и  стоял слуга с  кожаным
мешком кумыса и с чашей в руках.  Над головой Тохтамыша,  под самым верхом
кибитки, висела просторная клетка с молодыми орлятами.
     Горели желтым светом масляные лампы.
     Переводчик из русских пленных, почтительно выгнув шею, держал в руках
пергамент.
     - Ты вез это письмо?  -  Хан повернул голову к Лютоверу, и стремянный
увидел лицо жестокое и властное.
     - Да, великий хан, - ответил стремянный, взглянув на пергамент.
     - Развязать его,  -  приказал  Тохтамыш  и  снова  стал  смотреть  на
раскаленные угли и греть руки.
     Молчание длилось долго. Хан выпил чашу кумыса.
     - Ты храбрый воин,  -  вновь раздался хриплый голос хана.  - Шрамы на
лице говорят,  что ты  не  укрываешься от  врагов.  Твой князь знал,  кого
послать с  письмом...  Но  неладно задумал твой  князь  на  дочери Дмитрия
жениться.  Если княжну Софию в жены возьмет, буду московскому князю против
Литвы помогать.  Худо будет. И Смоленск, и Киев, весь русский улус у Литвы
отберу и московскому князю отдам. Слышишь, что говорю?
     - Слышу, великий хан, отозвался с поклоном Лютовер.
     - Орда  с  Литвой  хорошо жили,  друг  другу  помогали,  -  продолжал
Тохтамыш. - Недавно я князю Ягайле ярлык пожаловал на княжение в литовских
и русских землях: у самого сердца его держал, а захочу, все назад отберу и
князю Витовту отдам, а может быть, и московскому князю.
     Стремянный Лютовер молчал, не зная, что сказать.
     - Я своего улусника князя Дмитрия наказал, Москву разорил, все золото
русское себе взял;  постращал его, долго будет помнить. Не уйдет теперь из
моей власти. Эти слова тоже передай моему улуснику Ягайле. Слышишь?
     - Слышу, великий хан.
     Тохтамыш отрыгнул кислятиной, вытер рот полой халата.
     - Ты посол князя Ягайлы? - спросил он, сузив глаза.
     - Не посол я  вовсе,  а стремянный боярин великого князя Литовского и
Русского, - ответил Лютовер.
     - Все слова мои запомнил?
     - Запомнил, великий хан.
     - Выпороть его плетьми,  чтобы еще лучше запомнил, - не меняя голоса,
сказал Тохтамыш. - Эй, стража!
     Несколько человек бросились на  Лютовера,  мигом скрутили ему  руки и
завернули рубаху на спине.
     Звероподобный воин с  лицом коричневым,  как скорлупа грецкого ореха,
подошел  к  стремянному.  Оглянувшись  на  Тохтамыша,  он  стал  не  спеша
полосовать плетью белую спину пленника.
     Боярин Лютовер, закусив губу, молча терпел порку.
     В клетке возились и шипели орлята.
     - Довольно,  - сказал хан, ткнув пальцем в бок разъярившегося палача.
- Заболеет боярин -  на лошадь не сядет.  Пусть к своему князю едет. Может
быть, не забудет теперь Тохтамышевых слов.
     - Спасибо,  великий хан,  век не  забуду!  -  кривясь от  бешенства и
острой боли,  ответил Лютовер.  -  Пусть лошадь мне дадут, пешком до Литвы
идти долго.
     И, прихрамывая, вышел из шатра.
     Тохтамыш рассмеялся. Кое-кто из окружавших его мурз тоже засмеялся.
     - Дать ему  лошадь,  -  сказал Тохтамыш,  перестав смеяться и  строго
посмотрев на своих вельмож.  -  Хорошую лошадь.  Ты, - хан указал на мурзу
Турдугана, - дай свою... И охранный ярлык дать ему.
     Маленький мурза Турдуган, казавшийся толстым от теплого халата, низко
поклонился и задом вышел из кибитки.
     А Тохтамыш, снова поджав ноги, сел у жаровни и стал греть руки.


                         Глава двадцать четвертая

                  ЗОЛОТОЙ ПЕТУХ ПРОТИВ СВЯТОЙ ДЕВЫ МАРИИ

     Старший   дозорный   кнехт   на   главной   башне   орденского  замка
Мариенвердера увидел пыль,  клубящуюся на  дороге.  Ему удалось разглядеть
всадника,  мчавшегося во весь опор.  Всадника ненадолго скрыли придорожные
кусты, потом он снова вырвался на открытый участок дороги.
     Больше ничего подозрительного дозорный кнехт  не  увидел.  На  всякий
случай  он   послал  подручного  оповестить  комтура,   а   сам  продолжал
прохаживаться по  площадке вокруг высокого древка,  на  котором колыхалось
огромное орденское знамя.
     Тем временем всадник приближался к  крепости.  Он промчался по узкому
деревянному мосту через Вилию,  и скоро дозорный услышал завывание боевого
рога перед воротами замка.
     Комтур замка Генрих Клей вместе с  почетными братьями вышел навстречу
гонцу.
     Гонец вывалился из седла и,  откинув кожаный фартук,  долго мочился у
каменной стены.  Лошадь  тяжело  носила животом и  шаталась от  усталости.
Рыцари ждали. Всадник оказался немецким кузнецом из Юрбурга.
     - Витовт изменил ордену,  - обернувшись, прохрипел кузнец, - он берет
обманом орденские крепости.  Юрбург и  Баербург -  в  руках  Витовта.  Его
войска движутся на Мариенвердер следом за мной.
     Эта весть была громом на чистом небе для рыцарей.
     - Много ли войска у Витовта? - поборов свои чувства, спросил комтур.
     - К  нему сбежалась погань со всей Жемайтии,  их великое множество...
он грозился взять Мариенвердер.
     Комтур Генрих Клей вышел к  воротам одетый по-домашнему.  На нем была
короткая кожаная куртка,  штаны из грубого черного сукна и черная суконная
шапка без всяких украшений. На рыцарском поясе висели короткий меч и нож.
     Во дворе успела собраться толпа любопытных братьев.
     - Почто  кузнец пиво  выпустил?  -  пошутил кто-то,  заметив пенистую
струйку, пробивавшуюся среди булыжников.
     Комтур строго посмотрел на  шутника,  пробежал взглядом по  остальным
братьям.
     - Враг близок, - произнес он с выражением, подняв указательный палец.
- Обо  всем надо думать заблаговременно,  всегда порядок и  осторожность -
эти золотые правила сделали орден могущественным.  Спасибо тебе за службу,
- обернулся он  к  кузнецу,  -  ты  поступил  так,  как  должен  поступить
настоящий немец. Иди выпей вина, поешь и отдохни.
     В крепости все пришло в движение. Братья стали готовиться к осаде. Из
предзамочья пришли немецкие переселенцы вместе с  семьями и  расположились
табором во  дворе замка.  Палатки они  ставили на  скорую руку:  несколько
шестов, покрытых разноцветными одеялами.
     Время подходило к обеду.  Переселенцы зажгли костры, их женщины стали
варить в больших котлах общую еду. Важно восседала на пузатом бочонке жена
богатого пивовара, недавно избранного старостой.
     Мужчины  тревожно  переговаривались.   Все   дружно   сожалели,   что
согласились  на  заманчивое  предложение орденских  чиновников  поселиться
возле нового замка. Большинство горожан были из Альтштадта и Кнайпхова. По
замыслу ордена,  они должны были составить костяк нового немецкого города.
На  двадцать пять лет переселенцы освобождались от всех податей.  Выгодно!
Но  ведь замок-то  построен на литовской земле!  Однако все были уверены в
крепких стенах.
     Генрих Клей с двумя достойными рыцарями поспешил подняться на главную
башню. Наверх вела внутренняя каменная лестница. Впереди шел кнехт с ярким
факелом.  Рыцари  обошли  вокруг башни  семь  раз,  прежде чем  ступили на
верхнюю площадку.
     Отсюда  было  далеко  видно.  Замок  стоял  на  песчаном полуострове,
образованном слиянием Немана и  Вилии.  Здесь  с  давних времен находилась
литовская крепость.  Место выбрано удачно: с двух сторон крепость защищали
реки, с третьей - широкий ров и земляной вал.
     Комтур самодовольно ухмыльнулся, показав крепкие большие зубы.
     <Такими зубами  можно  перегрызть железный прут>,  -  подумал старший
кнехт, угодливо смотревший в рот начальнику.
     На  синем  безоблачном небе  во  всю  силу  грело летнее солнце.  Оно
успокаивало. <Витовту не взять крепости, - думал комтур, щуря глаза. - Без
осадных машин,  без пушек против такой крепости делать нечего. А где они у
Витовта?  Дикари  жемайты  боятся  подойти  близко  к  огневому  оружию  и
разбегаются от одного выстрела.  На измор нас не возьмешь, запасы большие.
А там и помощь подоспеет>.
     Генрих Клей взглянул на  широкую,  сверкавшую на солнце ленту Немана,
на дремучие леса вокруг замка, обернулся на шотландских лучников, шагавших
по стенам, и, успокоенный, покинул башню.
     Вскоре дозорный увидел зубра с копьем, торчащим в боку. Он выбежал из
леса и  остановился у самой воды на правом берегу Немана.  Вслед за зубром
показались первые воины Витовта.  Дозорный затрубил в боевой рог. На башне
снова собрались знатные рыцари в  шлемах и  панцирях во  главе с  комтуром
Генрихом Клеем.
     Войска Витовта все прибывали и прибывали.  На берегу Немана появились
военачальники;  их узнавали по золоченой,  сверкающей на солнце броне и по
отличным породистым лошадям. На пиках развевались на ветру конские хвосты,
окрашенные в  красную,  желтую  и  зеленую  краску.  Подходили пехотинцы с
высокими щитами.  Они  сразу  перебирались через  мост  и  кучились вблизи
крепостного вала.  Словно грибы,  возникали на  зеленой траве разноцветные
шатры, задымились костры.
     В  замке  на  совете  двенадцати достойнейших рыцарей решили  послать
гонца  великому маршалу.  Ночью  полубрат Шнидель,  по  должности коновал,
вместе с  двумя крещеными пруссами пустился в  плавание вниз  по  реке  на
маленькой лодке.  Притворившись литовскими рыбаками,  они  хотели  достичь
замка Рогнеды через три дня.
     Еще  через  день  на  Немане показались первые барки  с  вооруженными
воинами. До самой ночи скапливались литовские войска. На главной башне два
полубрата едва успевали вести им подсчет.
     Рыцари,   наблюдавшие  со   стен   крепости   за   движением  войска,
посмеивались: взять Мариенвердер с мечами и дубинками невозможно. Но когда
они увидели три барки с баллистами,  две - с камнебросательными машинами и
барку с осадной башней, настроение у них испортилось.
     Литовцы  выгрузили  метательную машину  и  быстро  установили  ее  на
полуострове за крепостным валом. В крепость полетели тяжелые камни.
     Ранним утром рыцари увидели,  как в огромную ложку метательной машины
уложили человека.  Под ликующие крики литовцев человек,  нелепо размахивая
руками,  полетел в  замок и  упал во дворе.  Рыцари узнали в  мертвом теле
своего  гонца,  полубрата Шниделя.  Но,  может  быть,  все-таки  остальным
удалось пробраться сквозь вражеские заставы, надеялись они.
     Баллиста снова  выстрелила,  и  еще  один  гонец  шлепнулся на  камни
крепостного двора.  Он  был еще жив и  долго шевелился.  К  рубахе его был
пришит  белый  лоскут,   и   на   нем   написано  по-немецки  одно  слово:
<Сдавайтесь>.
     Братья священники унесли умирающего в  госпиталь.  На  дворе остались
две кровавые лужи.
     Генрих Клей решил, что третьему гонцу удалось избежать пленения.
     В крепости деятельно готовились к защите.  На стенах зажгли костры, в
огромных котлах  кипела вода  и  смола.  Кучами лежали тяжелые,  с  голову
человека камни для сбрасывания на врагов. Генрих Клей велел подсчитать все
запасы. Слуги вместе с женщинами приводили в порядок оружие, хранившееся в
арсенале, броневые доспехи.
     На  третий  день  из  крепости в  лагерь врага  сбежали два  крещеных
прусса.
     В  конце июля князь Витовт вместе с  основными силами подошел к замку
Мариенвердер. Он велел поставить свой шатер из белого войлока на небольшой
возвышенности против замка.
     Вскоре к Витовту явился посланник великого жреца - главный жрец храма
Патримпоса криве Палутис.
     Огромного  роста,  закутанный в  желтые  одежды,  с  отвисшей  губой,
Палутис производил устрашающее впечатление.  С  ним прибыло многочисленное
окружение жрецов.  Рядом с шатром князя для криве Палутиса слуги поставили
роскошный  шатер,  выдержанный  в  желто-черных  тонах.  Над  шатром  жрец
приказал поднять белое  знамя с  изображением Перкуна и  голубую хоругвь с
золотым петухом.
     Жрецы принялись наводить порядок в  литовском войске:  кого  хвалили,
кого  пугали всевидящими богами,  а  кое-кого грозились принести в  жертву
Перкуну.  Криве  Палутис  жестоко  расправился с  нерадивыми жрецами и  со
всеми, кто забыл старых богов. Двоих литвинов заковал в кандалы и отправил
в Вильню. По дальним и ближним селениям побежали гонцы с приказами криве.
     Запустевший храм  Патримпоса в  соседнем дубовом лесочке сразу  ожил.
Начались проповеди,  задымились жертвенные огни,  заговорили прорицатели и
вещие старцы.
     В  большой тайне криве Палутис  совершил над Витовтом страшный  обряд
открещивания,  превративший трокского князя снова в язычника.  Обряд стоил
дорого,  очень дорого. Витовт подарил жрецу всю церковную утварь из золота
и серебра, захваченную им в рыцарских замках.
     Князь  Витовт не  спешил начинать наступление,  ожидая великого князя
Ягайлу.  В  последние дни он  сделался молчаливым и  угрюмым.  По вечерам,
положив голову на  мягкие колени жены,  Витовт подолгу лежал,  уставившись
глазами в  белый войлок.  Он  не разрешал зажигать огонь.  Только отблески
факела,  горевшего перед  входом,  освещали  шатер.  Княгиня  Анна,  боясь
пошевелиться,  ласково  поглаживала жесткие волосы  мужа.  Иногда  княгиня
проводила маленькой рукой по его лицу, и Витовт целовал ее горячую ладонь.
Он любил свою жену и доверял ей самые сокровенные мысли и надежды. Княгиня
Анна  спасла  ему  жизнь  и  безропотно делила с  ним  огорчения и  тяготы
изгнания.
     Витовт давно решил,  что делать.  Сильное чувство любви к земле своих
предков  вспыхнуло  в   нем  неугасимым  огнем.   Оно  переселило  желание
отомстить.  Подчиниться немцам,  быть у них вассалом -  это конец!  Витовт
понимал,  что  через  несколько лет  рыцари  настроят замки  в  Жемайтии и
окрепнут так, что никакая сила не выгонит их из завоеванных земель.
     А  с  ним,  Витовтом,  они  поступят,  как  поступали  с  покоренными
прусскими князьями.  А  если он  не захочет стать рабом,  рыцари уничтожат
его.
     Нет,  он  должен пойти на  примирение с  Ягайлой,  склонить на  время
голову.  Когда гроза пройдет,  он  сумеет отомстить,  отца  он  никогда не
забудет. Но час мести еще не настал. Бороться с Ягайлой за великокняжескую
корону надо на равных правах.  Русские княжества -  немалая сила,  поэтому
Витовт решил принять православие.  Католик или  православный,  все  это не
более,  как военная хитрость.  <Рыцари навсегда останутся врагами, - думал
он,  -  ибо между мной и ними лежит Жемайтия.  Но когда наконец придет мой
час, я разорву подлое сердце Ягайлы>.
     Ночью  подул ветер с  моря,  и  туман закрыл замок Мариенвердер.  Над
Неманом туман стоял плотной стеной. Пользуясь туманом, несколько орденских
барок с  солдатами и  съестными припасами подошли к стенам замка.  Солдаты
забрались  в  замок  по  веревочной  лестнице.   Осажденные  встретили  их
восторженно, в замковой церкви отслужили мессу.
     Это был передовой отряд, посланный великим маршалом на выручку.
     - Через три дня,  -  сказал командир отряда,  - великий маршал Конрад
Валленрод сам приведет войска и разобьет язычников.
     А  литовцы по  приказу Витовта готовили осадные машины  с  таранами и
ставили на колеса осадную башню.
     Несколько охотничьих дружин,  пополняя съестные припасы, промышляли в
лесу  зверя.  К  лагерю  непрерывным  потоком  двигались  телеги,  доверху
груженные солониной,  сухим  мясом  и  копченостями.  Сотни рыбачьих лодок
сновали по Неману и Вилии: с них закидывали сети и ловили рыбу.
     Войско,  как прожорливое чудовище, требовало каждый день сотни быков,
оленей, кабанов, много пудов рыбы и хлеба.
     Наконец у  стен Мариенвердера появились лазутчики великого литовского
князя. С ними прибыли княжеские слуги на шестидесяти возах. Рядом с шатром
Витовта  поставили  еще   один  шатер,   синий,   для   Ягайлы.   Задымила
великокняжеская кухня.
     Впереди  главных  сил,  окруженный русскими  и  литовскими воеводами,
гарцевал на горячем коне князь Скиргайла.
     Отряд за  отрядом подходили отборные войска с  хоругвями и  знаменами
русских городов и княжеств.  Медленно ползли невиданные медные чудовища. В
каждую пушку было впряжено по двенадцать крепких лошадей. Пушки изготовили
русские мастера из Смоленска.  На телегах с высокими бортами ехали русские
пушкари со снаряжением для стрельбы.  На ста двадцати телегах везли порох.
А еще на ста двадцати - каменные ядра, обтесанные точно по жерлу пушек.
     Великий князь Ягайла,  покачиваясь в  седле,  думал,  как он встретит
двоюродного брата.  Он  не верил Витовту и  ненавидел его.  Но положение в
Литве все ухудшалось,  жемайты и литовцы толпами бежали к Витовту и вместе
с ним разоряли литовское государство.  Поднялись старшие гедиминовичи. И в
русских княжествах начались колебания.
     Немецкие рыцари  не  пойдут на  уступки.  С  ними  только война.  Вся
надежда великого князя  была  на  помощь будущего тестя.  <Если московская
княжна София будет моей женой,  - думал Ягайла, - Дмитрий заступится>. Вот
почему Ягайла согласился на  уговоры матери помириться с  князем Витовтом.
<Как только трокский князь станет православным, - говорила старая княгиня,
- а  уж я  постараюсь,  чтобы об этом все узнали,  он перестанет прельщать
язычников и  сразу потеряет свою силу.  Вот  тогда ты  возьмешь его голыми
руками>.
     Великий  князь  понял,   что,  помирившись  с  Витовтом,  он  нанесет
чувствительный удар  ордену и  ослабит самого трокского князя.  <Но  я  не
собираюсь забывать,  -  думал Ягайла,  -  свои обиды и пригревать на груди
змею>.
     Заиграли  медные  трубы.   Навстречу  великому  князю  ехал   Витовт,
окруженный кунигасами. Когда Ягайла увидел, что Витовт сошел и идет к нему
пеший, он сделал то же самое. За великим князем спешилась вся свита.
     Двоюродные  братья  под   одобрительные  возгласы  литовских  бояр  и
жемайтских кунигасов обнялись и поцеловались.
     На  совете в  шатре великого князя Ягайлы военачальники дружно решили
не  затягивать осаду:  в  крепости продовольствия было  вдоволь  и  долгое
сидение только бы ослабило осаждавших.
     Скиргайла предложил перегородить завалами  Неман.  Он  опасался,  что
орденские войска подоспеют на помощь к рыцарям.
     - Если великий маршал,  - сказал он, - переправится на правый берег и
станет нас теснить, взять крепость будет трудно.
     Сразу после совета несколько сот  литовцев и  жемайтов отправились на
лодках вниз по реке Неману возводить завалы.
     Ночью в шатер Скиргайлы воины приволокли вражеского лазутчика.  Князь
поднялся с  постели злой,  с  красными со  сна глазами и  стал допрашивать
солдата про дела в осажденной крепости. Но немец не хотел говорить.
     Скиргайла  выбрал  с  серебряного блюда  несколько