-  интеллектуал.  При  любой  возможности  он   садится  и   продается
размышлениям,  уставясь в  одну  точку  и  сосредоточенно морща  нос  и лоб.
Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".
     Володька притащил свою  гордость и  предмет общей зависти  усть-уртских
охотников --  скорострельный  охотничий  "маньюфранс",  изящный,  легкий,  с
полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилетия его
подарил Володьке  Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во время не то
конгресса,  не то симпозиума в Лионе и  потом два года  сберегавший  его для
этого случая.
     -- Смотрите! -- Он показал на какую-то точку в  зеленом небе "дива". --
Видите, птица, не птица, летает что-то такое, птеродактиль тамошний?
     Приглядевшись, мы  убедились,  что  это не просто  точка,  а  крохотный
черный  треугольник,  по-орлиному  пишущий в небе  круги.  Володька  вскинул
ружье, прицелился.  Грохнуло.  Полет треугольничка сломался, на мгновение он
замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил ружье.
     -- Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?
     Лешка смолчал.
     -- Н-да, "диво"( -- раздраженно проворчал Толя.
     И вдруг мы вздрогнули от Наташкиного истошного:
     -- Чок! Чок!
     То ли,  пошевелив  "наружными извилинами", Чок  решил  принести хозяину
добычу, то ли ему просто захотелось посмотреть поближе,  что там  такое,  --
трудно  сказать. По словам  Наташи,  он легко, одним прыжком проскочил между
соснами  --  туда,  в экран, в  картину,  в "диво",  --  на  миг остановился
обалдело и помчался вперед, оставляя ямки следов.
     -- Чок!  -- заорал Володька. -- Чок! --  Он пронзительно  засвистел, но
пес  проигнорировал  все  призывы:  характерец  у него всегда был более  чем
самостоятельный.
     В какой момент  Володька рванулся  вслед  за ним, я не  заметил. Только
услышал  сдавленное  Лешкино: "Стой, кретин!" -- а  потом меня сшибло,  и мы
оказались на земле -- все трое: Лешка, Володька и я.
     -- Держи его! -- скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то,
не  то в руку, не то в  ногу,  успев предварительно получить хороший удар по
скуле.
     -- Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! -- Над нами  стояла Наташа.
И сказала она это так отчужденно, что мы враз остыли.
     -- Где мои очки? --  спросил Лешка, поднимаясь на  ноги; вид у него был
сконфуженный и обезоруженный. -- Никто их не видел?
     -- На. -- Наташа отвернулась, глядя в "диво".
     Мы  тоже посмотрели  туда.  Багровое солнце поднялось  выше, теперь оно
стояло  градусов  под  тридцать. А  из  песка  фантастически быстро,  как  в
замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они еще
только высовывались на поверхность; по мере удаления они становились крупнее
и  на глазах  раскрывались навстречу  солнцу,  напоминая  выгнутые стрекозьи
крылья. Чок потерялся в их зарослях.
     Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и
рубашку от хвои.
     --  В герои-первопроходцы  захотел? -- спросил Лешка  зло.  -- А? А как
вернуться, ты подумал? А если там воздух ядовитый?
     -- Чошка-то там дышал, -- возразил Володька.
     -- Допустим. Но про всякие местные вирусы и прочую мелочь мы и  понятия
не имеем( И вообще, пора кончать эту самодеятельность. Хватит. Так знаете до
чего доиграться можно?
     -- До чего? -- наивно спросил Володька. Лешка промолчал.
     -- Что ты предлагаешь, Лекс? -- поинтересовался я.
     --  Для  начала -- пойти позавтракать.  И  посоветоваться.  А там видно
будет.
     Поминутно оглядываясь, мы молча зашагали к палаткам.
     За  завтраком  было  решено, что  Толя  с Наташей  отправятся я  город.
Напрямик отсюда до Греминки  километров тридцать,  так что,  идя  налегке, к
последней электричке на Усть-Урт успеть можно. Вот только как притащить сюда
"научную общественность"? Лешке  пришла мысль обратиться к Трумину: он знает
нас  и  должен  поверить,  а  там  уже  поверят  ему  --  как-никак,  доктор
исторических наук, профессор(
     И мы остались втроем.
     Володька весь день просидел перед  "дивом", хотя кидаться в него очертя
голову уже не порывался. Чок не появлялся, даже не вернулся по  собственному
следу.  Что  с  ним?  Настроение  у  нас  было  смутное:  и  подавленное,  и
одновременно приподнятое, ибо мы соприкоснулись с чудом, и тревожное, потому
что неизвестность всегда порождает тревогу(
     Солнце  "дива"  закатилось  около  шести  часов  вечера.  Теперь  между
деревьями  повис провал почти абcoлютнoй тьмы, кое-где пронзенный тончайшими
жалами мелких  и редких звезд. Но чернота этого провала казалась( Как бы это
сказать? Живой, что ли? Да, другого слова, пожалуй, не подобрать.
     -- Ноктовизор бы сюда, -- вздохнул Лешка. -- В инфракрасном посмотреть(
     Ноктовизора  у  нас,  увы,  не  было,  и  мы  пошли  ужинать.  Темнело.
Напряжение чуть-чуть спало, и мы понемногу разговорились потому что  надо же
было в конце концов, не обменяться мнениями, как утром, а просто поговорить.
Лешка выудил из недр своей "абалаковки" плоскую четвертинку коньяку:
     -- Черт с  вами,  поглощайте  эн-зэ.  Настоящий.  Армянский ереванского
разлива.
     Мы  развели  растворимый  кофе,  причем  не  в   кофейной  дозе,   а  в
пол-литровых  эмалированных кружках. Володька обвел это хозяйство  глазами и
вдруг задумчиво спросил:
     -- Между прочим,  мне  кажется, что  мы сегодня не обедали, или в самом
деле так?
     Вот что значит  остаться без женской заботы! Мы  сразу же почувствовали
зверский голод, который едва утолили тремя банками тушенки с хлебом.
     -- Вот теперь и выпить не грех,  -- изрек Володька, бросив опорожненную
банку в костер. Бумажная обертка вспыхнула, искристо затрещали остатки жира.
Мы по очереди приложились к бутылке.
     --  А  кофе-то остыл,  --  вздохнул Лешка. Он подумал, потом плеснул  в
кружку коньяку. Эх( Такой дар божий -- и из горла пить( Эстеты!
     --  Это называется "пить  по-испански", --  сказал я. --  Гранды, между
прочим, практиковали. Так что ты зря.
     Володька,  слава  Богу, совсем отошел. Он растянулся на спине,  заложив
руки за голову и, попыхивая зажатой в губах сигаретой, сказал:
     -- А знаете, братцы, что меня больше всего беспокоит? Появилось  "диво"
нежданно-негаданно,   вдруг,   уже  при  нас.  Значит,   и  исчезнуть  может
аналогично. Найди мы его уже существующим, было бы спокойнее(
     -- Логично, -- согласился Лешка, -- хотя и не обязательно.
     -- А  я ничего, между прочим, не утверждаю. Я только высказываю мнение.
Votum separatum, так сказать. Есть у нас свобода слова или нет?
     --  Есть,  --  подтвердил я. -- Есть,  Володечка, только ты  на  всякий
случай плюнь через левое плечо.
     Володька поплевал.
     -- И все  же что  оно такое,  наше  "диво"? --  вздохнул  я. -- Неужели
действительно выход в какой-то иной мир, пресловутая нуль-транспортировка?
     -- Похоже. Во всяком случае, мне ничего  другого в голову  не приходит,
--  сказал  Володька.  -- Меня другое интересует:  где  те, кто  этот  самый
переход создал?
     --  А  ты  уверен,  что его  кто-то  создавал?  --  спросил  Лешка.  --
Представь: прилетел на землю какой-нибудь шестиногий и жукоглазый марсианин,
увидел  шаровую молнию и спросил:  "А где те,  кто  создал  эту великолепную
магнитную бутылку с плазмой?".
     -- Спонтанное образование? -- удивился я.
     -- А почему бы и нет? Сам посуди: если  бы  проход  кто-то создал, он и
воспользовался бы им. Логично?
     Я кивнул.
     -- А может, он им уже воспользовался, только мы  не заметили? Или -- до
того, как  мы нашли  "диво"?  Или мы его  и не  можем  увидеть?  -- возразил
Володька.
     --  Цивилизация  человеков-невидимок?   --  в   лешкином  голосе  опять
зазвучало ехидство. -- Романы бы тебе писать, дружок!
     -- Но ведь и обратного утверждать  нельзя, --  вступился я.  -- Зря  ты
язвишь, Лекс.
     -- Что  гадать? Все равно ни до  чего не додумаешься.  -- Володька сел,
бросил окурок в костер. --Да и не важно это. Не по нашим зубам  орешек. Паче
того,  самая  сверхкомпетентнейшая комиссия сразу не разберется, если вообще
разберется,  а главное  -- и  так  ясно. Нам открылся выход в чужой мир.  Не
земной. И мы -- на пороге. Шагнул -- и там. Этакое окно в Европу.
     -- Только где она,  Европа твоя?  Астрономы  радиоисточник с оптическим
объектом и то не всегда идентифицировать могут. А тут как?
     -- Спроси что-нибудь  попроще,  а?  -- Володька  потянулся;  зевнул. --
Все-таки недоспали мы  сегодня крепко, ребята( Лишь бы окошко раньше времени
не захлопнулось!  Кстати,  я там поснимал кое-что. Жаль,  кинокамеры  нет, в
динамике не снять. Но на худой конец сгодится. Две пленки нащелкал, а больше
нету, не взял с собой.
     -- Ты -- гений! -- возгласил Лешка.
     -- А вам не кажется, что мы не о том  говорим!  -- я встал, прислонился
спиной  к  дереву, рельефная  кора вдавилась в  кожу.  Говорить было трудно,
каждое слово приходится напряженно подбирать. -- Мы идем по пути наименьшего
сопротивления. Конечно, рассуждать о физической  природе  явления проще. Это
Область категорий рациональных. Но  ведь мы с вами в этом не компетентны,  и
вряд ли наши суждения будут иметь значения для кого-то, кроме нас самих.
     -- А кто компетентен? -- спросил Лешка. -- Ты знаешь такого?
     -- Не знаю. И ты не знаешь. Но когда здесь соберут ученых( И вообще, не
перебивай, Лекс, сбиться я  и сам могу. По-моему,  сейчас главное -- область
категорий эмоциональных.  Мы соприкоснулись  с чудом.  Перед нами  открылась
волшебная дверь в(
     -- Куда? -- порой Лешка бывает попросту невыносим.
     -- Почем  я  знаю куда?! А мы сидим тут и спокойненько рассуждаем,  как
будто решаем, сколько десятков тысяч ангелов  может  поместиться  на  острие
швейной   иглы  производства  фабрики   "Красный   швец".   Разве   это   не
парадоксально?
     --  Что,  и  тебя  заело,  Дим? Это похоже  на(  Черт,  забыл  как  оно
называется! Ну  да ладно.  Знаете, в музеях есть такие  ящики со  стеклом, а
внутри -- фигурки( Какой-нибудь там Ледовый поход или охота питекантропов на
мамонта.  В  детстве я  их ужасно любил. И мне  всегда хотелось самому стать
таким  маленьким-маленьким( мальчик-с-пальчиком(  чтобы войти  в жизнь этого
закрытого мира. Смотреть на нее через  стекло  -- неинтересно.  Вернее, нет,
интересно, но извне видишь  всегда не то, что изнутри. Конечно, это я теперь
так формулирую.  А  тогда  --  просто  чувствовал,  смутно,  печенками,  как
говорится.
     Я кивнул -- знакомое ощущение.
     --  Сентиментщики несчастные,  -- буркнул Лешка. -- Знаю я, к чему  ты,
Володька, подбиваешься.  Не выйдет!  Если нужно, я  тебя  свяжу и  сторожить
буду, дурня, понял? Я сказал: никакой самодеятельности! Чок вот не вернулся,
а  с его чутьем  это  легче. Может, "диво",  только с нашей  стороны  видно,
какое-нибудь  оно  одностороннее.  Туда  можно   только  хорошо  оснащенной,
продуманно организованной экспедицией идти. Гусары-одиночки нынче ни к чему.
Сам посуди, горячка чертова: чего ты добьешься? Ведь если это чужой мир, его
же исследовать надо,  изучать! А что ты можешь один? С твоими возможностями,
знаниями? Колумб-третьекурсник( Даже если сумеешь благополучно вернуться, ты
не принесешь никакой ценной информации, а  лезть туда ради самовыражения  --
не слишком ли эгоистично?
     -- Можешь  не сторожить, -- великодушно разрешил Володька. -- Не сбегу.
Чошку вот жалко.
     -- Жалко, --  согласился Лешка. -- Хороший был щен. И почему это собаки
вечно должны за людей страдать?..
     Мы   помолчали.  Еще  по  разу   приложились  к  бутылке,  потом  Лешка
размахнулся я бросил ее в темноту; она с треском упала.
     -- Зря, -- сказал я. -- Лес загаживаешь.
     Лешка не прореагировал.
     -- Ну, я спать пошел, -- сказал он после паузы. -- Вы еще долго?
     -- Нет,  -- отозвался  Володька. -- Поболтаем  еще  чуть-чуть и тоже на
боковую.
     Проходя мимо, Лешка шепнул:
     -- Ложись сегодня с ним, Димыч. На всякий случай(
     Я кивнул.
     Володька вытащил из костра ветку, прикурил.
     -- Знаешь, Дим, меня это порой пугает(
     --Что?
     --  Рассудочность наша. Это -- неразумно, то -- нерационально. И верно.
Неразумно   и  нерационально.  Только  вот  попалось  мне,  помнится,  такое
определение(  Не  то  у  Веркора, не  то  еще гае-то:  человек --  существо,
способное на алогичные поступки. Скажи: ты никогда Армстронгу не завидовал?
     -- Терпеть  не могу джаз. --  Дурак.  Я про  Нейла.  Я вот часто думаю:
каково ему было, впервые  ступившему  на Луну? На не-Землю? Впервые в  чужом
мире, и он  вокруг тебя, под ногами( Как я ему завидовал, Дим! Я  тогда  еще
совсем мальчишкой был.  Да и  сейчас  завидую.  И  Климову со  Скоттом -- на
Марсе(
     -- Вот уж кому никогда не завидовал( Понимаешь, они к этому готовились.
Долго. Тщательно. Шли без малого всю  жизнь. Это мы отсюда им завидуем.  Ах,
сверкающая  почва  луны!..  А  для  них  это  работа.  Тяжелая. И,  конечно,
интересная. Вот чему можно позавидовать: они место свое  нашли дело  свое. А
это все( романтика, коя, как известно, "уволена за выслугой лет".
     -- Шиш тебе! -- избытком вежливости, увы, Володька не страдал.
     Мы опять помолчали. Кофе совсем остыл, и я допил его одним глотком.
     -- Ну, пошли спать, что ли?
     -- Иди. Я  сейчас, только взгляну еще разок на "диво". Эх, Дим, до чего
Чошку жалко( Может, вместе сходим?
     --  Сейчас там  все равно ничего не  видно. Темень одна. Попозже  надо,
когда там рассветет.
     -- Ладно, иди спи, медведь. Спокойной ночи. И не бойся, не сбегу.
     Володька  ушел.  Я забрался  в  их  палатку  --  она  была  просторная,
четырехместная, не  то что наша с Лешкой "ночлежка". Через открытый вход был
виден костер  -- тлеющие угли, по которым изредка  перебегали робкие  язычки
умирающего огня.  От  вида  гаснущего  костра  всегда  становится грустно  и
неуютно( Уже засыпая, я услышал как  вернулся Володька. Он проворчал  что-то
насчет  бдительности  и  опеки  и улегся.  Через  пару минут  он  уже  спал,
посапывая и изредка всхрапывая. Тогда и я уснул окончательно.
     Когда я проснулся, было еще совсем темно Я взглянул на часы: четыре. Но
спать  почему-то  уже  не  хотелось. Я встал  и тихонько, чтобы не разбудить
Володьку, выбрался из палатки.
     "Диво", слава Богу, никуда не делось. Рассвет  там еще не  наступил,  и
оно сгустком тьмы висело на фоне темного  леса.  Я  долго всматривался в эту
черную бездну -- так долго, что под конец мне стало мерещиться, будто там, в
глубине, движется робкая  светящаяся точка, словно кто-то идет с  фонарем( Я
протер глаза( Точка исчезла.
     Вернувшись к палаткам,  я постоял  в раздумьи, покурил.  Будить  их или
нет?  Я  представил себе сердитую лешкину  физиономию и рассмеялся. Набрав в
грудь побольше воздуха, я заорал во всю мочь:
     -- Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
     Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
     --- Ничего. Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
     Володька аж задохнулся. -- Ну, Димка!..
     -- Что-то  Лешка не просыпается, -- сказал я. -- Пошли,  вытащим его из
берлоги?
     Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга. -- Куда
его унесло?
     -- Может, прогуляться решил, с ним бывает( Ничего, скоро вернется.
     Через  час Лешка  еще не вернулся.  Мы наскоро  позавтракали,  потом  я
обнаружил,  что  у  меня  кончились  сигареты,  и полез за ними  в  палатку.
Тогда-то я и нашел записку, прижатую старенькой "Спидолой":
     "Ребята!  Я  ухожу.  Это  неразумно,  знаю.  Но  не  могу  иначе.  Чудо
происходит лишь один  раз, а  не  то какое  же оно чудо? И нельзя пропустить
его, чтобы  потом не каяться всю жизнь. Это эгоистично --  я иду для себя, а
не для других. Но идти я должен.
     Я  взял твое  ружье,  Володя, кое-что из  продуктов  и  почти все  ваши
сигареты -- не серчайте.
     И  не  думайте, что  я  собираюсь  жертвовать  собой, --  уходя, всегда
думаешь о возвращении.
     Я вернусь.
     Постарайтесь понять и не осудить.
     Ваш Лешка".
     Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, только переглянувшись,
мы ринулись напролом, обдираясь о ветки елей и колючие кусты  можжевельника.
И  --  с разгона  проскочили между  соснами, ограничивавшими "диво". "Диво",
которого уже не было.
     -- Лекс! -- заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит,
что его уже нет нигде в нашем мире. -- Лекс!
     Я ругался, что-то кричал,  не помню уже  что, но что-то бессмысленное и
громкое, а в мыслях билось одно: "Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!"
     Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза
ввалились, губы вытянулись в ниточку.
     --  Это  я,  --  сказал  он механическим,  странно  спокойным  и ровным
голосом, -- это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, a
он пошел. Понимаешь, это я должен был пойти(

     * * *

     Вот, собственно, и все.
     К  вечеру приехали на мотоцикле Толя  с  Наташей  и  привезли в коляске
Трумина. Он нам поверил, но(
     Началось  следствие.  Боюсь,  следователь   до   сих  пор  пребывает  в
уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода глаз
придумали  всю  историю  с  "дивом".  И  не  судили  нас  только  за  полным
отсутствием улик.
     Была академическая  комиссия.  Она  работала долго;  снимки,  сделанные
Володькой,  обнюхивали,  обсасывали  и  пережевывали.  Но к  единому  мнению
комиссия так и не пришла. Одни  считали нас мистификаторами,  или, наоборот,
жертвами   мистификации;  другие  утверждали,  что  "див"  --  галлюцинация,
непонятным образом зафиксировавшаяся  на  пленке; третьи( Пожалуй, один лишь
Бармин принял  нас и нашу версию  всерьез,  но  тогда  он был  одинок в этом
мнении. Почти одинок.
     С тех пор прошло больше  двадцати лет.  Изредка  попадая в  Усть-Урт, я
заезжаю  на  это  место.  Четыре года  назад  по  предложению  Бармина,  уже
академика,  ученого  с  мировым  именем,  Нобелевского  лауреата,  там  была
поставлена автоматическая станция  слежения и  огорожена  охранная  зона.  Я
смотрю на сосны -- теперь из них осталась лишь одна, вторую  повалило ветром
лет семь назад(
     И уезжаю.
     Я  знаю, ты не прав, Леша. Знал тогда, остаюсь уверен  и теперь.  И все
же(
     И  все же где-то в глубине души, там, на самом дне, шевелится  странное
чувство, похожее на зависть.
     Иногда я вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку
увязая  в  темном,  рыхлом песке, раздвигая руками  похожие  на  стрекозиные
крылья растения, и тогда мне кажется, что он должен, непременно, обязательно
должен вернуться.  Я  чувствую  это. Может,  он уже, вот  сейчас, только что
вернулся? Или сегодня? Завтра?
     Ты должен вернуться, Лешка!

     1970


        ПРОЕКТ "ЖЕМЧУЖИНА"

     Коуп-Ридж львиной шкурой распластался по равнине, вытянув передние лапы
вдаль шоссе. В левой был зажат столб со щитом, украшенным надписью:
     ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
     В НАШ УЮТНЫЙ КОУП-РИДЖ,
     ГДЕ ЖИВУТ ДВАДЦАТЬ ДВЕ ТЫСЯЧИ
     ВЕСЕЛЫХ ЛЮДЕЙ
     И ДВЕ СТАРЫЕ ГРЫМЗЫ!
     Джеральд скользнул по щиту взглядом, сбавил скорость и еще раз сверился
с  планом.  Теперь  не  пропустить  бы  четвертый  поворот  направо,  --  по
Ганновер-стрит, -- а потом по Гринхилл-род --  уже до самого места. Он  стал
считать повороты. Будь трижды неладны эти  провинциальные городки! Насколько
проще там, где существует единая адресная система, и достаточно накрутить на
диске  автомедонта  код, чтобы машина  сама  остановилась у нужных дверей, а
затем сама же припарковалась на ближайшей стоянке( Ага! Он резко бросил свой
"тандерсторм"  вправо,  отчего  оба  правых  колеса  на  мгновение  зависли.
Джеральд покачал головой и еще скинул скорость
     Его  привела  сюда од