ельно крикнул главный жрец. - Я полностью
согласен с вами. Только смертью он сможет искупить вину свою перед
биарами, перед Голубой Змеей и великим Йомалой. Мы принесем его в жертву
Большой Реке, и наши боги вернут нам свою милость.
   - Обычай запрещает приносить в жертву людей, - вмешался жрец Нырб.
   Суксун гневно сверкнул глазами.
   - Ты нарушаешь обычай единства выходящих к народу жрецов, - оказал он
тихо, но с такой яростью, что Нырбу стало не по себе. - Мне непонятно,
зачем ты это делаешь. Но раз ты по непонятной причине нарушаешь один
обычай, я нарушу другой, и сделаю это ради счастья всех биаров.
   Нырб, опустив голову, молчал.
   - Ты прав, Суксун: - прошептал Кытлым и горько заплакал. Вечером
привели чужаков.
   - Вот этот, - говорил Чермоз, показывая на лежащего человека с
окровавленным лицом, - их предводитель. По дороге он начал что-то
говорить, похоже, подговаривал их на побег или бунт. Мне пришлось
заставить его замолчать. Правда, после этого он не смог идти. Не тащить же
нам эту падаль: Пришлось развязать тех двоих, чтобы они волокли своего
глупого повелителя. Но мои люди не спускали с них глаз!
   - Молодец! - похвалил Суксун. - Вижу, им отсюда не вырваться. Но все
же, думаю, главаря надо поместить отдельно. Порою не знаешь, чего ждать от
своих, а от чужих тем более:
   И отдал приказания воинам.
   - Ты решил поместить главаря чужаков вместе с Кытлымом? - Удивленно
спросил Чермоз.
   - Да! - решительно ответил главный жрец. - Если кто-то в темноте
ненароком придушит убийцу священной змеи: у нас будет гораздо меньше
хлопот.
   - Понимаю, - Чермоз одобрительно кивнул головой. - Значит, тех двоих
можно не связывать:
   Николка Семихвост и Васька Бессол, подхватив избитого Петрилу, втащили
его в храмовый пристрой, и тотчас дверь за ними захлопнулась. Остальных
ватажников биары загнали в огромный сарай, где с осени хранился корм для
священных быков. К началу лета сарай был почти пуст, только в дальнем углу
горбилась небольшая охапка слежавшегося сена.
   Васька первым делом начал распутывать узлы на руках воеводы, а Николка
немешкотно отправился исследовать темницу. Сделав несколько осторожных
шагов вдоль стены, он внезапно .получил довольно ощутимый удар в лоб,
вскринул, отшатнулся, а потом, зажмурив глаза, бросился вперед, и через
несколько мгновений отчаянной борьбы крепкие его пальцы сжалясь на горле
невидимого в темноте человека. Тот захрипел, забился всем телом, пытаясь
вырваться из железных объятий ватажника.
   - Ты чего дерешься? - спросил Николка укоризненно, ослабив, однако,
хватку.- Больно же, дурья твоя голова:
   Мирная речь немного успокоила невидимого человека, а может, понял, что
силой не одолеть ему незнакомых сополоняников.
   - Кто там?- опросил из темноты Васька.
   - Похоже, тать здешний под запором томится, - отвечал догадливый
Николка. - Тебя как кличут, дурья твоя голова?
   Человек молчал.
   - Да оставь ты его, - сказал Васька. - Места всем хватит. Лучше помоги
воеводу устроить поудобнее.
   Ночью снова пришла Юма.
   - Эй? - Позвала она тихонько.
   - Я здесь, - отозвался Кытлым.
   - Ты готов? - спросила она.
   - Я на собираюсь бежать. Суксун прав - моя вина стоит смерти.
   - Согласие с лукавым жрецом подтверждает твой умысел против Голубой
Змеи. Твое упрямство породило наше несчастье, из-за твоего глупого
упорства пришли чужие люди.
   - Уходи! - рассердился Кытлым.
   Николка Семихвост толкнул в бок Ваську, тот, всхрапнув, проснулся,
осторожно потрогал спящего воеводу, поправил тряпье в его изголовье.
   - Лопочут чего-то, - шепнул Николка.
   - Спи, не наше дело,- ответил Васька и повернулся на другой бок.
   Николка, однако, жадно вслушивался в звуки ночи.
   - Уйдем отсюда, - умолял Юма. - Я приготовила лошадей и еду.
   Доберемся до Большой Реки, и пусть она испытает тебя. Я сама крепко
свяжу твои руки и ноги, сама столкну тебя с берега. Если ты виновен -
Большая Река примет жертву, если невиновен - вернемся обратно, ведь тебе
нечего будет бояться. Тогда и я буду спокойно жить и уверенно смотреть в
наше будущее.
   Кытлым долго молчал.
   - Как же выведешь меня? - спросил он наконец. - Из-за чужаков стража
моя усилена.
   - Да, вчера был только один, он спал, как дитя, стоило только
перешагнуть: - Юма вздохнула, жалея об упущенной возможности. - Сегодня
будет груднее. Да еще эти чужаки. Что они делают?
   - Они спят, - сказал он уверенно.
   - Ты сможешь пробраться к двери, не разбудив их?
   - Да. Я хорошо знаю свою темницу.
   - Тогда жди у выхода. А я уже все придумала и приготовила. Знала, что
ты согласишься. А если мы с тобой в согласии - все будет хорошо.
   Скоро Большая Река вынесет тебя на берег, и все узнают, что Кытлым из
рода Голубой Змеи невиновен.
   Ватажники лежали неподалеку от входа, и Николка слышал, как за дверью,
негромко и лениво переговаривались стражники. Голосов было три, четвертый
воин, похоже, спал и тихонько при этом посапывал. А вдоль противоположной
длинной стенки темницы - Николка тоже это слышал - осторожно пробирался
невидимый человек. Никак, драчун бежать собрался, подумал ватажник и
усмехнулся. Видать, востер парень, да только как тут сбежишь? С другой
стороны, не зря же он лопотал о чем-то со своей: женкой? зазнобой? да кто
их разберет:
   Улавливая тишайшее шорохи, Николка определил, что сополоняник их шел
уже вдоль короткой стены. Вот он добрался до двери и затаился, дыша
осторожно и сдержанно в трех шагах от ватажников.
   Юма, дочь охотника, выросшая в тайге, не боялась темноты и умела ходить
неслышно. Для верности сделав изрядную петлю по лесным зарослям, она
пробралась к дальней, обращенной к лесу стене сенного сарая. Чужие спали,
из-за стены были слышны сонные вскрики и стоны, храп и сопенье множества
людей. За углом переговаривались недремлющие дозорщики.
   Она неторопливо разложила принесенные с собой сухие ветки, перемешанные
с большими лоскутами бересты, несколько мгновений подержала в ладонях
горячий горшочек с углями. Кытлым не виноват, поэтому я должна спасти его,
подумала девушка и медленно повернула горшочек мерцающим зевом вниз:
   Кыглым и Николка одновременно услышали, как где-то неподалеку
сполыхнулся приглушенный крик множества глоток, как всполошились за дверью
стражники, послышался топот, удаляющийся в сторону растущего крика, через
несколько мгновений - глухой удар и стон поверженного.
   сразу после этого - обиженный плач отодвигаемого запора и сердитый
скрип отворяемой двери.
   - Айда! - шепнула Юма, но Кытлым не двигался - железные руки чужака
сжали его в железных объятьях.
   - Васька? - позвал Николка. - Тащи воеводу - уходим!
   - Я остаюсь, - послышался спокойный голое Петрилы. - Негоже воеводе
бросать своих воинов. А ты беги. найди Невзора, может, еще успеете:
   - Успеем, будь уверен. Пошли, Васька!
   - А кто за хворым приглядит? - так же спокойно спросил из темноты
Васька. - Засов задвинь, чтоб дольше не хватились.
   - Прощайте, братцы, не доминайте лихом!
   - С Богом! -напутствовал воевода.
   Пожар не успел разыграться, биары быстро раскидали горящие ветки,
залили водой дымящуюся стену сарая, пинками и подзатыльниками успокоили
полоняников. Когда улегся переполох, к храму прибежал Суксун в
сопровождении сына.
   - Кто? - гневно спросил главный жрец.
   - Все хорошо,- пытался успокоить его один из воинов. - Огонь погасили,
запоры на месте.
   - А это что? - Суксун указал на скорчившегося у дверей пристроя воина,
который, схватившись руками за голову, тихонько стонал.
   - Откройте! - потребовал Суксун. Открыли дверь, осветили темницу
факелами - двое полоняников мирно спали, но третий чужак и нечестивец
Кытлым исчезли.
   - Кто тебя ударил? - Чермоз хорошенько встряхнул увечного дозорщика,
тот застонал, но сказать ничего не смог.
   - Кто тебя ударил? - допытывался Чермоз.
   А Суксун внимательно смотрел на лежащую неподалеку толстую палку.
   - Тихо! - крикнул главный жрец. - Всем молчать!
   Суксун опустился на колени, закрыл глаза и замер. Вскоре воинам
показалось, что главный жрец уснул, а через несколько мгновений любой из
них мог бы поклясться, что посланец великого Йомалы на земле вовсе умер, и
тело его превратилось в холодный камень.
   Но нет! Правая рука Суксуна шевельнулась, двинулась с места и медленно
зависла над лежащей на земле палкой.
   - Юма: - с удивлением и пробудившейся ненавистью произнес главный жрец.
- Юма. Кони. Где? Там: Нет! Туда: Они скачут гуда:
   Суксун очнулся, открыл глаза и с недоумением оглядел окружавших его
воинов.
   - Ах, да! - он окончательно пришел в себя и выпрямился в полный рост.-
Чермоз! Они скачут к Большой Реке.
   - Не уйдут! - пообещал Чермоз, и вскоре конный отряд воинов устремился
в погоню:
   Не зная дороги, Николка решил не отставать от бывшего своего
сополоняника и его освободительницы. Но когда она привела беглецов к тому
месту, где были спрятаны две лошади, ватажник понял, что за конными ему не
угнаться. Не долго думая, он запрыгнул на одну из лошадей, и его спутникам
ничего не оставалось, как вдвоем забраться на другую.
   - Не сердись на него, - оказала Юма, удобно устроившись в объятьях
Кытлыма. - Он задвинул засов обратно, а это значит, что нас не скоро
хватятся.
 
 
 
 
   Спасенный Куакар 
 
   Когда-то племена южных вотов, которые зовут себя калмезами, занимали
обширные пространства в междуречье Камы и Серебряной реки. С закатной
стороны их владения почти достигали Кашана - одного из городов Великой
Булгарии. Булгары называли соседей арами, а их земли, лежавшие поблизости
от Какала - Арским полем. В те благословенные времена Куакар - священный
город калмезов - находился в самой средине их необозримых земель.
   Но шло время, и под натиском воинственных чирмишей калмезский народ
вынужден был отступать в восхожую сторону. Князья и верховные жрецы
калмезов обращались с жалобами к великим ханам, но булгареких властителей
не трогали беды одного из множества подвластных им народов.
   Когда хозяином куакарской Бадзым Куалы стал жрец Кылт, священный город
калмезов стоял уже у самой границы с землями беспокойных чирмишских
соседей. Нынешней весной куакарский князь Седмурш, измученный постоянными
набегами, предложил верховному жрецу перенести Куакар в более тихое и
безопасное место где-нибудь на берегах Калмез-реки. Кылт не принял
предложение князя - добровольное отступление могло быть истолковано
народом так, будто Инмар, Шундыр и прочие вотские боги отвернулись от
калмезов и не хотят или не могут защитить их. Собственноручное сожжение
Бадзым Куалы есть добровольное разрушение веры, а без веры нет народа.
   Князь настаивал: любой ближайший набег чирмишей может привести к
падению города, к захвату и осквернению главного святилища калмезов, а это
еще хуже. Кылт медлил, надеясь на лучшее, но лучшее не случилось.
Напротив, в один из весенних дней прискакавший с закатной стороны гонец
сообщил, что на город движется большое чирмишское войско.
   Князь Седмурш собрал своих воинов, вооружил всех пахарей, рыбаков,
охотников и бортников, рядом с мужьями и братьями встали калмезские
женщины. Когда куакарское войско вышло в поле за городом, вдали шевелилась
уже большая туча пыли.
   Я предвидел это, думал князь Седмурш, сидя в седле лучшего своего коня.
Я предупреждал и склонял упрямца к разумному шагу. Послушай он меня,
чирмишам досталось бы безжизненное пепелище, а наша святыня и наши люди
были бы спасены...
   Все это он хотел высказать Кылту, но верховного жреца не было рядом.
   А чирмиши тем временем приблизились, их было так много, что князю стало
страшно. Кылт все не появлялся. Неужели он струсил, думал с горечью князь,
неужели бросил город и спасается в одиночку?
   А чирмиши подошли совсем близко и встали против куакарского войска.
   Теперь можно было разглядеть их решительные лица с широко посаженными
глазами, в которых, казалось, не было ничего, кроме желания битвы и жажды
крови. Уже предводитель их начал медленно поднимать руку, чтобы направить
своих воинов в бой:
   И тут появился Кылт: Он был не одан - рядом, опираясь привычно о
длинный посох, шел неспешно вождь дзючей Доброслав. Он был стар, но
крепок, седая борода укрывала его могучую грудь, грива густых и таких же
седых волос клубилась над широкими лопатками. Вот он склонился к
низкорослому Кылту и что-то сказал ему. Верховный жрец калмезов согласно
кивнул и направился к князю Седмуршу:
   Дзючи уже несколько лет жили неподалеку от Куакара в небольшом селении
на берегу Пышмы-реки. Они были хорошими соседями, мирно пахали землю,
сеяли хлеб, разводили скот, охотились, бортничали и ловили рыбу. Их
гончары лепили и обжигали красивую и прочную посуду, которая славилась
далеко вокруг, вплоть до берегов Калмез-реки. Их кузнецы ковали серпы и
плуги. служившие намного дольше калмезских, а подкованные ими лошади
тянули вдвое больше поклажи. За работой дзючи пели такие прекрасные песни,
что хотелось слушать их вечно.
   Казалось, что именно эти песни, смешиваясь с размоченной глиной и
раскаленным металлом, делают горшки такими звонкими, а топоры и лопаты -
такими прочными и долговечными. А когда в праздник кто-нибудь из них
начинал бряцать на удивительном рукотворном дупле с натянутыми поющими
жилами - ноги сами пускались в пляс, хотелось еще сильнее любить всех, кто
был близко и не близко, и еще искреннее благодарить великого Инмара и сына
его Шундыра, которого дзючи звали веселым именем Ярило, - за дарованный
ими мир и прекрасную жизнь в этом мире.
   Мудрый вождь дзючей Доброслав искусно лечил больных, не разбирая при
этом ни своих, ни чужих. Лесные и полевые травы слушались его и отдавали
недужным всю свою живительную силу. Он окунал новорожденных в лохань с
водой, где кузнец закаляет раскаленное железо, и дети после этого росли
крепкими, как это железо, и веселыми, как присказка кузнеца. Если же
откуда-то издали приносили хворое, немощное, неудачно рожденное чадо,
Доброслав укладывал его в печь на теплую золу, а обратно доставал сквозь
большое хлебное кольцо, которое дзючи звали смешным словом колач. Малыш
рождался заново, а зола-Огонь, круг-Солнце и хлеб-Земля делали его
здоровым.
   Доброслав помогал всем, но решений своих, даже неоспоримо верных,
никому не навязывал, - властью своей пользовался осторожно, в чужие дела
не вмешивался, без зова ни к кому не являлся. Но в этот день он изменил
своему правилу. С утра старца одолевали нехорошие предчувствия. Привычные
дела и разговоры не могли отвлечь его от смуты, наседавшей на
обеспокоенное сердце. И тогда Доброслав отправился в Куакар. В половине
недлинного пути встретился ему испуганный Кылт. Он был так взволнован, что
не мог положиться на гонца и сам отправился в селение дзючей. Успокоив
калмеза словом и взглядом, Доброслав продолжил свой путь и вскоре вышел к
тому месту, где стояли друг против друга два очень неравных числом войска.
   Издали заметив приметного старца, предводитель чирмишей остановил
движение властной руки и с любопытством стал ожидать его приближения.
Главный чирмишский воин не сомневался в своей победе и решил растянуть
удовольствие, еще более подсластить его неожиданным развлечением. Сейчас
старик начнет умолять о пощаде, предлагать какой-то жалкий выкуп: Можно и
поторговаться для вида, можно притворно разжалобиться, как бы поддавшись
на уговоры, и даже - это забавнее всего - дать приказ об отступлении, а
потом, лихо развернувшись, на полном скаку смять и этого несуразного деда,
и это разношерстное, вооруженное топорами и вилами войско, и этот плохо
устроенный, почти неукрепленный город:
   Добролав приблизился и решительно воткнул посох прямо перед конем
предводителя чирмишей.
   - Ты не тронешь город, - сказал он спокойно и уверенно. Речь его на
чирмишском языке была не очень правильной, но воин все понял и громко
расхохотался.
   - Почему же? - спросил он, просмеявшись и вытирая согнутым пальцем
выжатую смехом слезинку.
   - Эта земля принадлежит калмезам, - напомнил Доброслав.
   - Но ты не калмез, я слышал это от многих. Ты тоже чужой в здешних
краях.
   - Я пришел сюда с миром, и эта земля приняла меня, я врос в нее, как
этот посох, мои боги подружились вотскими богами, мои люди стали братьями
калмезов.
   - Я не боюсь ни твоих людей, ни твоих богов, - крикнул чирмиш.- Прочь с
дороги!
   - Ты пришел с мечом, незванно и непрошенно, за твоей спиной огромная
сила. но, клянусь Перуном, твой конь не сможет обойти моего посоха.
   - Мой конь ходит прямо, - чирмиш снова засмеялся и поднял плеть, чтоб
хлестнуть скакуна и от слов перейти к делу.
   - Взгляни, - Доброслав поднял лицо к небосводу и указал рукой на
облако, плывущее с восхожей стороны. Предводитель чирмишей бросил в небо
веселый взор, и тотчас улыбка его погасла, он несколько раз ошарашенно.
моргнул, прищурился и даже протер затуманившиеся вдруг очи, но то, что он
видел, не исчезало, а, напротив, приближалось и увеличивалась в размерах -
выросшая из облака рука умело и крепко сжимала туго натянутый лук с
настороженной стрелой, и острие этой стрелы было направлено прямо в его
грудь.
   - Перун Сварожич бьет без промаха, - предупредил Доброслав и спокойно
зашагал в сторону куакарского войска. Когда он приблизился к калмезам,
сзади послышалось ржанье коней, встревоженные крики, топот множества копыт
и человеческих ног. Доброслав оглянулся - чирмиши тронулись с места и
спешно уходили в полночную сторону. Ни один из них не решился заступить за
посох старого вождя дзючей, Вздохами облегчения и радостными взорами
провожали их калмезы.
   - Ты указал ему на облако, - заговорил Кылт. - Я внимательно осмотрел
его, но не заметил ничего необычного. Что же так напугало чирмишей?
   - Мир и спокойствие, - отвечал Доброслав, - это равновесие светлых и
темных начал. Катящийся с горы камень не остановишь добрым словом, черную
силу не отвратишь смирением и послушанием. Злой кулак перешибешь добрым
кулаком, страх избудешь страхом.
   - Но облако: - начал было Кылт.
   - Они уходят, а это важнее всего, - уклончиво сказал Доброслав.
   Прошло время, и по земле разнесся слух, что чирмиши напали на страну
северных вотов, разграбили селения Нижнего племени. Тамошний вождь Ларо не
смог им помешать, а когда подоспела помощь из Ваткара, чирмиши убрались
уже восвояси.
   Узнав об этом, верховный жрец калмеэов испытал двойственное чувство.
   С одной стороны, ему было жаль далеких вотских братьев. С другой - он
радовался, что Куакару удалось избежатъ подобной участи, и благодарил
богов, пославших такого хорошего соседа. Кылт возрадовался еще больше,
узнав, что в селение Доброслава прибыла сотня новых дзючей. Если их вождь
Неазор такой же добрый и мудрый, значит, Куакару не страшны никакие
невзгоды.
 
 
 
 
   Милость Голубой Змеи 
 
   Перед восходом солнца поднялся ветер. Он ровно и мощно дул с полуденной
стороны, упрямо гнул непокорные вершины деревьев, упругими струями
проливался на лесные прогалины, осыпая росу с листьев и трав. Казалось,
именно он. этот могучий ветер, разбудил и вытолкнул на небо сонное
светило, которое, постепенно просыпаясь и ободряясь, сияло все ярче и
грела все жарче. И не было в мире ничего кроме Солнца, ветра и прекрасной
утренней тайги, которая стремительно уносилась назад.
   Вскоре беглецы выбрались на знакомую Николке большую поляну,
отгороженную редколесьем от Камы-реки. Здесь, на берету, Кытлым и Юма
спешились.
   - А дальше что? - спросил Николка, хотя уже знал, куда ему следует
двигаться. Молодые биары, кажется, забыли о его существовании. Они подошли
к воде и долго стояли молча. Река была неспокойна. Могучее течение
струящихся с полуночи вод встретилось в это утро с могучим полуденным
ветром. И дети этой битвы -- крутые высокие волны - вовсю резвились меж
лесистых берегов, сверкали на солнце, с шипеньем прыгали на бело-желтые
пески и уползали обратно, утаскивая за собой мелкий прибрежный сор. И вся
эта веселая и