ители замерли, наездники
подобрали поводья, стало тихо, и только лошади переступали копытами да из
зарослей Большого оврага гомонили согретые Солнцем птицы. Келей коротко
оглянулся через плечо - Люльпу все так же сияла, и солнечный ее взгляд
наполнил его теплой радостью и спокойной уверенностью в себе.
   - Атак, юзбаши! - вразброд закричали, не выдержав томительной тишины,
пьяные булгарские воины. Воты напряженно молчали.
   Князь махнул рукой - всадники гикнули, толпа восторженно ахнула,
взвились на дыбы и заржали кони, первые комья влажной весенней земли
вырвались из-под копыт, и горячая, шумная, живая лавина рванулась по
берегу Большого оврага.
   В первые же мгновенья скачки юзбаши вырвался вперед, сразу намного
опередив остальных. Его тонконогая, белая с сиреневым отливом кобыла
казалась камнем, выпущенным из пращи невидимым могучим великаном. А Келей,
чуть промешкав в самом начале, увяз среди наездников, довольно долго
рыскал, выискивая щель между конскими крупами, с трудом обходил
вырвавшегося из общей ватаги сотника Сюра.
   Когда молодой вождь выбрался на свободное пространство, яркий халат
булгарина маячил впереди уже шагах в пятидесяти. Получив дорогу, вороной
пошел крупным галопом. Он мощно выметывал длинные ноги, но Келей вдруг
почувствовал - что-то не так, что-то мешает коню и не дает ему разогнаться
по-настоящему. И хотя земля быстро уносилась назад, встречный ветер бил в
лицо и Старый лес ощутимо приближался, разрыв между Колеем и юзбаши не
становился меньше.
   Подчиняясь смутному движению души, Келей наклонился, выдернул из-за
сапожного голенища нож, осторожно, стараясь не зацепить конскую шкуру"
подсунул его за подпругу и резким движением разрезал туго - слишком туго!
- натянутую сыромятину. Седло полетело в сторону, вороной благодарно
заржал, и сразу же бег его изменился, преобразился и превратился в
свободный полет. Пуще взвыл ветер, следы белой кобылы слились в темную
полосу, яркий халат ее хозяина стал заметно приближаться. А может,
булгарская белянка, покрасовавшись перед зрителями, показав свою прыть и
удаль, стала потихоньку выдыхаться? Глупец, подумал Келей о булгарине,
спалит лошадь до первого шеста, к озеру приплетется шагом, а к башне
поведет свою клячу в поводу:
   Первый шест был уже близко. Стремительно надвигалась стена леса, на
аелени густого ельника высоким узким сугробом торчала недвижная фигура
Керчома в белой праздничной одежде, и уже можно было разглядеть бледное и
невозмутимое лицо его. Келей погладил горящую и влажную от пота шею коня -
крепись, милый, выноси хозяина! Вороной восторженно всхрапнул, наддал маху
и вскоре вплотную приблизился к белой красавице. Несколько мгновений они
шли рядом, жадно, взахлеб, пожирая летящее навстречу пространство.
   Юзбаши, добродушно ухмыльнувшись, слегка натянул левый повод и направил
кобылу прямо на шест. Келей, скакавший слева, был вынужден немного отстать
и вошел в поворот следом за булгарином. Промелькнуло бесстрастное лицо
Керчома, спокойные его глаза. Келей успел заметить, как чуть-чуть дрогнули
губы служителя и шевельнулась его рука в широком рукаве - держись,
мальчик, не осрами вотского племени!
   Дальше дорога шла в гору вдоль опушки Старого леса. Вот здесь, подумал
Келей, мы и расстанемся. Он хорошо знал своего коня, любил и всей душой
доверял ему. Именно здесь, на этом отрезке пути, нужно было побеждать
белую кобылу. Вороной, словно чувствуя это, заметно прибавил прыти и
легко, как на крыльях, помчался по склону к вершине пологого холма. Когда
они взлетели на эту вершину, белая кобыла была довольно далеко внизу, а
еще дальше; и ниже растянувшаяся вереница крохотных всадников огибала
первый поворотный шест.
   Теперь Келей уже не сомневался в своей победе. Он придержал вороного и
пустил его шагом, давая отдышаться после трудного подъема. Конь, чувствуя
заботу, тихим ржаньем поблагодарил хозяина.
   Отсюда хорошо была видна Луговая башня, возле которой стояла сейчас
Люльпу. Сердце Келея сладко защемило - через малое время эта самая
прекрасная девушка вплетет в черную гриву его коня свою ленту. Она
поднесет ему, Келею, благословенную чашу жизни. Вместе со всеми она будет
восхищаться его победой. А потом: Осушив чашу, он опустится на колени
перед князем. Пусть все видят его, гордого вождя, на коленях, пусть все
знают, что любовь для него дороже всего на свете, пусть все слышат его
слова об этой великой любви. Выр добрый и умный, он тоже мужчина, он тоже
любил, он все поймет:
   Сзади нарастал тяжелый топот, из-за обреза холма показалась и, подобно
диковинному грибу, начала неспешно вырастать фигура юзбаши.
   Пора, подумал Келей, и поддал вороному под бока. Передохнувший конь
озорно, вскинулся на дыбки и быстро разогнался в полный стремительный
галоп. Дорога теперь пошла под уклон, опять возгудал ветер, справа часто
замелькали зеленые лапы ельника. А впереди, в узком прогале между Старым
лесом и пронизанными солнечным светом озерными зарослями, уже показался
верховный жрец Уктын.
   Он стоял спиной к Солнцу, лица его не было видно, и весь он казался
черным. Вот Уктын согнул руки в локтях, поднял ладони с растопыренными
пальцами к плечам и медленно, с усилием, начал толкать этими ладонями
воздух перед собой. Вороной жалобно заржал и резко сбавил ход. Колей
почувствовал, что верный его конь, изгибаясь и выворачивая лопатки, рвется
в полет всеми своими силами, но какая-то невидимая преграда не пускает его
вперед, какая-то незримая сила не дает расправить крылья, какая-то
неведомая тяжесть стреножила его и притянула копыта к земле.
   А Уктын все больше наклонялся вперед, все дальше вытягивалась. его
черная тенъ; казалось, верховный жрец хотел упасть на Келея и ждал только
того мгновеяья, когда молодой вождь приблизится и окажется совсем рядом.
   Не помня себя, Келей впервые в жизни яростно, безжалостно хлестал коня
плетью. Взмыленный, словно в крутую гору карабкающийся вороной хрипел,
стонал и почти не двигался с места. Всего полсотни шагов отделяло Келея от
шеста, и он всей душой рвался туда, за поворот, подальше от злых чар
черного шамана:
   А топот сзади нарастал, быстро приближалось удалое гиканье булга-рина.
Когда наместник хана поравнялся с Келеем, Уктын опустил руки и отвернулся
в сторону. Выпущенный на волю вороной легко рванулся вперед, и дальше
всадники двигались рядом. Одновременно они достигли озерного бережка, до
шеста оставалось шагов пятнадцать.
   У Келея отлегло от сердца, смятенная его душа разом успокоилась, и он
улыбнулся. Юзбаши, скакавший справа, ответил добродушной ухмылкой,
высвободил из стремени левую ногу, ловко уперся сапогом в шею вороного и с
силой толкнул его в сторону. Летящий конь резко пошатнулся, визгливо
заржал и вместе с всадником повалился в озеро.
   Небо, Солнце, ельник, безучастная спина Уктына - все это разом
крутнулось в глазах Келея. Ледяная вода охватила разгоряченное тело,
резанул по ушам влажный плеск вперемешку с торжествующим хохотом
ве-остановимо удаляющегося булгарина.
   - Не верю глазам своим! - с непритворным ужасом закричал подбежавший к
месту падения Уктын. - Как ты мог не удержаться на коне? Как ты мог
обмануть ожидания вотов? Они так верили в тебя: Давай руку, алангасар!
   - Прочь! - бешено закричал Келей. Слезы непереносимой обиды кипели на
глазах его, ярость бессилия полыхала в груди.
   Добравшись до Луговой башни, молодой вождь обвинил наместника хана в
неслыханной подлости. Народ возбужденно загудел, со всех сторон
возмущенные, злые взгляды буравили хозяина Булга-кара и его враз
протрезвевших воинов.
   - Разве кто-то виноват в том, что юноша увлекся скачкой и не удержался
на коне? - удивленно спросил юзбаши. - Надеюсь, что когда-нибудь юноша
станет настоящим мужчиной и научится проигрывать с честью.
   - Подождем Уктына, - хмуро буркнул князь.
   Когда скачка закончилась, верховный жрец, принародно поклявшись
великими богами, подтвердил слова булгарина и торжественно объявил его
победителем.
   - Атак, Серкач! - радостно закричали булгарские воины.
   Разочарованные воты отозвались враждебным гулом.
   Келей подошел к Люльпу, спокойным и твердым взглядом посмотрел в ее
нахмуренное лицо.
   - Юзбаши столкнул меня в озеро, - сказал он тихо. - Я хочу, чтобы ты
поверила моим словам.
   - Верю, - прошептала Люльпу и опустила глаза.
   - Благодарю, - взволнованно вымолвил Келей. - Это самая лучшая награда.
   Не глядя на окружающих, он вернулся к вороному, ловким прыжком
взобрался на его спину и поскакал в сторону своего селения. Десять его
воинов молча двинулись следом.
   Награждение, победителя скачек оказалось не самым неприятным, что
ожидало Люльпу в этот день. По окончании обычных церемоний она быстро ушла
домой, забилась в свой угол за занавеской, привычно помолилась фигуркам
великих богов, выстроившимся на камнях очага, и, утомленная и
расстроенная, незаметно уснула на мягкой лежанке.
   Через некоторое время какой-то шум за занавеской разбудил ее, кто-то
шевелился в горнице, звякала посуда, и звучал голос Уктына.
   - Подумай, князь, - говорил верховный жрец уверенным громким голосом, -
о той великой чести, которую оказывает наместник хана твоей семье, твоему
роду и всей земле вотов. Если Люльпу станет женой юзбаши Серкача, то средь
племен и народов, платящих дань Великой Булгарии, наша бедная страна
займет особое положение.
   Подумай о тех немалых выгодах, которые сулит нам это особое положение.
Воты встанут вровень с булгарами, ты, князь, всегда будешь самым дорогим
гостем во дворце великого хана. Никто и никогда не осмелится нарушать наш
мирный труд, вотский край расцветет, и благодарные подданные прославят имя
твое в веках. Слава твоя затмит славу твоего великого отца, ибо
благоденствие страны будет куплено не хитростью и кровью, а великой
любовью, которая, соединив твою дочь с этим прекрасным бием, соединит
также и вотов с булгарами. Что может быть разумнее и благороднее такого
шага?
   Люльпу слышала, как сопит и вздыхает отец.
   - Разве допустят великие боги, - заговорил, наконец, Выр, - чтоб моя
дочь стала женой иноверца?
   - Пусть это не тревожит тебя, - быстро отозвался Уктын. - Я знаю, что
Люльпу всегда служила примером вотского благочестия, великие боги очень
довольны ее усердием в молитвах и неукоснительным исполнением обрядов. Я,
как верховный жрец, вправе гордиться твоей дочерью. Вера ее крепка, и
ничто не сможет пошатнуть этой священной веры. Но любовь наместника хана к
твоей дочери так велика, что он готов преклонить колени перед великими
вотскими богами.
   Люльпу услышала нечленораздельный звук, изданный голосом юзбаши.
   -Да, да! - напористо, не давая опомниться булгарину, воскликнул Уктын.
- Благородный бий настолько поражен красотой и совершенством прекрасной
Люльпу, что ради счастья быть ее супругом готов отречься от великого
Аллаха.
   - 0! - возмущенно вскрикнул наместник хана, но в это время скрипнула
дверь, и послышался голос сотника Чабея.
   - Князь! - позвал Чабей. - Люди Ваткара хотят разделить с тобой чашу
праздника. Без тебя и несравненной Люльпу веселье наше подобно костру из
сырых сучьев.
   - Разве Люльпу не среди народа? - удивился князь - Ее нигде нет, -
подтвердил сотник.
   Выр тяжело поднялся, приблизился к занавеске и отдернул ее - дочь его,
подложив сведенные ладошки под щеку, безмятежно спала на своей лежанке.
Юзбаши Серкач испуганно глянул на Уктына. Тот ответил спокойным, уверенным
взглядом - все в порядке, даже если она что-то слышала, то ничего
страшного в этом нет, рано или поздно она должна узнать эту новость.
   Когда Выр и Люльпу вслед за Чабеем вышли из горницы, наместник хана
набросился на верховного жреца северных вотов.
   - Что за глупые речи говорил ты перед князем? - злобно прошипел он.
   - Клянусь всемогущим Аллахом, ты поссорился с собственной головой!
   - Успокойся! - оборвал его Уктын. - Я дружен с ней, как никогда.
   Уйдем отсюда.:
   - Нет! -- воскликнул булгарин, пылая от возмущения. - С чего ты взял,
что я собираюсь отречься от Аллаха?
   Уктын посмотрел в гневное лицо юзбаши и кротко вздохнул. - Вой ветра
говорит нашему уху, что на улице ненастье, шум дождя предупреждает о
льющейся с небес воде, звуки природы почти никогда не обманывают нас. Язык
же человеческий лжив, и глуп тот, кто верит всякому слову.
   - Как тебя понимать? - озадаченно спросил юзбаши Серкач.
   - Я знаю, что именно твоя вера поддерживает тебя в этой нелегкой жизни:
   - Да, да! - горячо согласился булгарин. - Лишь неустанные заботы
всемилостивейшего Аллаха уберегают меня от царства Азраила.
   - Поэтому я далек от мысли обращать тебя в нашу веру. Но без этого
-пойми! - князь не отдаст свою дочь тебе в жены. Он, как и ты, не сможет
переступить через свою веру.
   - Что же делать? - опечалился юзбаши.
   - Помочь тебе может только одно: воты глупы и доверчивы, обмануть их
совсем нетрудно. Нет. нет! Благочестивому бию ничего не придется делать
самому. Мы с тобой просто посидим в Бадзым Куале, а потом я объявлю народу
все, что требуется. Никто из булгар никогда ничего не узнает.
   - А мои воины? - недоверчиво спросил юзбаши. - Твоих воинов придется
хорошенько угостить.
   - Легче перерезать эти глотки, чем наполнить их вином, - с отвращеньем
сказал булгарин.
   - А вот это решать только тебе, - смиренно ответил Уктын и склонил
голову перед наместником великого хана.
   - Нет! - воскликнул булгарин, пылая от возмущения. - С чего ты взял,
что я собираюсь отречься от Аллаха?
   Уктын посмотрел в гневное лицо юзбаши и кротко вздохнул. - Вой ветра
говорит нашему уху, что на улице ненастье-, шум дождя предупреждает о
льющейся с небес воде, звуки природы почти никогда не обманывают нас. Язык
же- человеческий лжив, и глуп тот, кто верит всякому слову.
   - Как тебя понимать? - озадаченно спросил юзбаши Серкач. - Я знаю, что
именно твоя вера поддерживает тебя в этой нелегкой жизни:
   -Да, да! - горячо согласился булгарин. - Лишь неустанные заботы
всемилостивейшего Аллаха уберегают меня от царства Аэраила. - Поэтому я
далек от мысли обращать тебя в нашу веру. Но без; этого -пойми! - князь не
отдаст свою дочь тебе в жены. Он, как и ты, не сможет переступить червз
свою веру. - Что же делать? - опе-чалился юзбаши. - Помочь тебе може т
только одно: воты глупы и доверчивы, обмануть их совсем нетрудно. Нет.
нет! Благочестивому бию не я^х ничего не придется делать самому. Мы с
тобой просто посидим в Бадзым Куале;, а потом я объявлю народу все, что
требуется. Никто из булгар никогда ничего не узнает.
   - А мои воины? - недоверчиво спросил юзбаши. - Твоих воинов придется
хорошенько угостить. - Легче перерезать эти глотки, чем наполнить их
вином, - с отвращеньем сказал булгарин.
   - А вот это решать только тебе, - смиренно ответил Уктын и склонил
голову перед наместником великого хана.
 
 
 
   Военная хитрость 
 
   К вечеру вернулись усталые и хмурые доглядчики, понуро встали перед
Светобором, кормщиками и ватажными десятниками. Долго стояли молча.
   - Ну? - не вытерпел кормщик Тороп.
   - Лапти гну! - зло ответил Помело.
   - Не томи! - потребовал Светобор.
   Помело, обычно веселый и говорливый, безнадежно махнул рукой и
отвернулся. Вперед выступил кормщик Кряж. Выяснилось: нетолько в крепость,
но даже близко к стенам подойти не удалось, по всему лесу наставлены
гледенские дозоры, в устье Юга-реки стоит наготове множество лодок, обойти
Гледен посуху с ушкуями на плечах очень.
   трудно, места болотистые, да и все равно потом, спускаясь по Югу-реке,
крепости не миновать и встречи с гледенцами не избегнуть.
   Наутро Светобор отправил новых доглядчиков, чтоб разведали пеший путь
по левому берегу Сухоны. Но и там были сплошные болота, а единственный
проход в топях стерег усиленный дозор гледенцев. Дороги в Югру не было.
   - Может, вернемся? - неуверенно сказал один из десятников. - Плетью
обуха не перешибешь.
   - Нет! - отрезал Светобор. - Не за тем мы посланы, чтобы труса
праздновать.
   - Ударить напролом! - горячо предложил шустрый Якуня. - А там будь что
будет.
   - Перебьют, как куренков желторотых, - рассудительно отозвался кормщик
Кряж. - Сила солому ломит.
   - Не послать ли в Новгород за подмогой? - спросил, ни на кого не глядя,
кормщик Тороп.
   - Просидим до осени, - угрюмо ответил мечник Кистень. - А кто знает,
что у гледенцев на уме? Может, завтра-послезавтра кинутся на нас всем
народом.
   Долго еще спорили.
   - Где: сила не пробьется, там хитрость прошмыгнет, - молвил вдруг
Светобор, думая о чем-то своем.
   - Чего придумал, воевода? - с надеждой спросил мечник Кистень.
   - Придумать трудно, сделать: еще трудней. Но деваться нам некуда, будем
пробовать.
   Сначала попытались двигаться по здешним болотам на ушкуях. Но болота
сии были густо затянуты старым лесом, завалены упавшими от дряхлости
стволами. Идти по ним было невозможно -- иструпевшая древесная плоть не
выдерживала тяжести человека. Плыть ли, шагать ли было делом немыслимым.
   После придумали делать гать. Шесть дней пробивались сквозь, дремучее
чернолесье, рушили разложившиеся трупы деревьев, застилали зыбкую почву
вырубленными в сухих местах жердями. Тропа была окольной, в далекий обход,
чтоб гледенцы не то что увидеть - услышать ничего не сумели. Посему
получалась та тропа долгая и трудная. Пока одни работали, другие стерегли
дальние и ближние подступы.
   Небольшая ватажка перетаскивала по новой тропе ушкуи, оружие и припасы.
В то же время особая артель готовила на сухонском берегу плоты, бывший
корзинщик Тюря выплетал из ивовых виц борта, в готовые плоты ставили
подходящие чурбаки, со смехом обряжали их в колпаки и старые кафтаны,
прилаживали копья, палицы и деревянные мечи.
   На седьмой день ушкуи, наконец, перетащили к Югу-реке, в укромной
заводи спустили на воду. В полуверсте ниже по течению стояла крепость. Все
в ней шло своим чередом, народишко сновал туда-сюда, в положенное время
оживало церковное било, чистый его звон выплескивался в окружающие
просторы и нежно истаивал вдали.
   Ранним утром следующего: дня гледенскому воеводе Василию Нырку
доложили, что новгородцы, похоже, решились все-таки прорваться мимо
крепости. Воевода, почивавший в своей холостяцкой горнице, быстро оделся и
решительно отдал давно обдуманные распоряжения. Вскоре все гледенские
лодки выплыли на сухонский простор. Население городка, включая башенных
дозорщиков, высыпало на берег. Все ожидали речной битвы и нетерпеливо
вглядывались в утреннюю дымку, затянувшую верхний пл„с легкой пеленой.
   Вот сквозь эту пелену смутно прорезались очертания идущих широкой цепью
осанистых посудин, туго набитых спокойными, неподвижно сидящими воинами.
   - Смелы! - насмешливо сказал востроглазый Бессон и сладко потянулся
спросонья. - Ничего, - ответили из толпы. - Сейчас воевода их пошевелит.
   Густой цепью перегородили сухонский стрежень лодки гледенцев, гребцы,
подрабатывая веслами, удерживали их на месте, воины приготовили луки и
копья.
   А спустившиеся по Югу-реке новгородцы затаились в прибрежных кустах под
стенами крепости. Небольшой отряд во главе: с Якуней, никого не встретив,
проник внутрь, нужно было выручать полоненного Мураша.
   Больше всех старался Глебушка, он бегал среди строений и негромко звал
своего бывшего содозорщика. Хотелось парню хотя бы после времени убедить
этого засоню-горлодера в пользе служебного рвенья-раденья.
   Мураша нашли в какой-то пыльной клети, где он безмятежно спал на куче
слежавшейся соломы. Рядом с ним притулился скуластый оборванный парень с
иссиня-черными нечесаными волосами. Разбираться было некогда, обоих
пленников вывели наружу и отправили к ушкуям:
   Воевода Василий Нырок, наслышанный о быстроходности новгородских
ушкуйных ватаг, видел, что нынешние его супостаты двигаются очень
медленно. Боятся, подумал он, и дал команду к наступлению. Гребцы яростно
замахали веслами, лодки, преодолевая речной напор, тяжело двинулись вверх
по