Джонатан. - Поддерните
рукава  немного  вниз,   и  ваша   репутация  будет  в  порядке.  Только  не
поворачивайтесь ни к кому спиной.
     Квимби, однако, не понял его шутливой интонации и подумал, что Джонатан
говорит серьезно.
     - Я его испортил! - вскричал он, стягивая с себя пиджак.
     - Немножко ниток...  - начал Джонатан,  но  Квимби был  безутешен.  Как
галантерейщик, он с первого взгляда понял, что пиджак испорчен. Для него это
было открытой книгой. Он бросил его в кусты.
     -  Подождите, - остановил  его  Джонатан, вытаскивая пиджак  обратно. -
Разорван  он или  нет, все  же это  лучше, чем ничего. В низовьях реки может
стать немного прохладнее. Я понесу его часть пути.
     Квимби поблагодарил его и, посидев некоторое время у ручья без пиджака,
почувствовал себя немного освеженным. Они двинулись  дальше уже где-то около
полудня,  однако не успели отойти далеко,  как  вдруг  Джонатан осознал, что
Квимби идет какой-то странной, переваливающейся походкой,  ставя ноги криво.
Выяснилось,  что речная вода оказала на его туфли  такое же воздействие, как
на  пиджак с брюками. В конце  концов Квимби  снял их и  заковылял  дальше в
носках. Но на прибрежной  дороге было столько камней, что не прошло и десяти
минут, как стало ясно: это не выход.
     - У меня был  дядюшка, - сообщил Джонатан, -  который растягивал туфли,
насыпая  в них пшеницу и наливая воду. Пшеница  разбухает,  и  готово: туфли
опять впору.
     Квимби бросил на  него  взгляд, который, казалось, давал понять,  что в
Лэндсенде поступают по-другому, а  затем попытался опять натянуть  туфли, но
эта задача была невыполнимой.
     - Испорчены! - воскликнул Квимби.
     - Неужели? - спросил Джонатан, останавливаясь в тени дуба.
     -  Абсолютно!  - Квимби с отвращением швырнул туфлю на  дорогу, а потом
отвел руку назад, словно для того, чтобы забросить другую в лес, но Джонатан
не дал ему этого сделать.
     -  Смотрите, -  сказал он,  вытаскивая из  поясной сумки нож и  начиная
резать туфли. - Мы превратим их в пару сандалий.
     Когда Джонатан  закончил работу, у Квимби был  немного неуверенный вид,
точно идея насчет  мокрой  пшеницы внезапно  показалась ему привлекательной.
Однако он обнаружил, что туфли стали ему впору или почти такими, как надо, и
это его вполне  устраивало. Они с Джонатаном вновь  отправились в путь, день
уже клонился к вечеру.
     На последние пять миль у них  ушло почти столько же времени, сколько на
первые пятнадцать.  Они отдыхали не  менее долго, чем  двигались  вперед,  и
когда  солнце  начало  клониться  к закату,  а в поле  их  зрения  так и  не
показалось ни одной деревни, Джонатан поклялся себе, что он в  последний раз
отправляется  в поход  с  галантерейщиками.  Он  осознавал,  разумеется, что
поступает немного нечестно по отношению  к галантерейщикам, так  что  вместо
этого  решения  принял   другое   -   он  никогда  не   пойдет  в   поход  с
галантерейщиками в севшей от воды одежде.
     Начинало  походить на  то,  что им  придется  провести ночь в  лесу.  У
Джонатана в  мешке  оставалось еще немного еды - достаточно сыра  и окорока,
чтобы  он пожалел, что  их так мало,  и одно  сморщенное  яблоко.  Если дело
дойдет до ночлега у дороги, они оба будут испытывать значительные неудобства
и  голод.  Обуви и одежде Джонатана удалось  каким-то образом  избежать  той
усадки,  что претерпели вещи  Квимби,  возможно, потому, что одежда была ему
великовата,  когда  он  ее  купил,  и  он, прежде  чем  надевать,  пару  раз
простирнул  ее в горячей воде, чтобы  она села до нужного размера. Он всегда
испытывал глубокое  подозрение  по отношению  к такой стильной одежде, как у
Квимби:  она была  чересчур непрочной.  С  таким же успехом  ее  можно  было
сделать  из  бумаги.  Если им придется  спать в  лесу или у  дороги,  Квимби
придется  туго, и это здорово беспокоило  Джонатана. Все силы Квимби ушли на
то, чтобы преодолеть пятнадцать  или восемнадцать миль от фермы.  Ночевка на
открытом воздухе  будет  для него погибелью. Джонатану придется всю  ночь не
спать  и  поддерживать огонь, просто чтобы согреться, - поддерживать огонь и
прислушиваться к урчанию в своем желудке.
     Послышавшийся  у  них за спиной скрип  и грохот колес заставил их обоих
обернуться;  без сомнения, Квимби даже больше, чем  Джонатан, надеялся,  что
догоняющая их  телега с сеном подвезет обоих до деревни. Учитывая количество
странных людей, встреченных Джонатаном с  тех пор,  как он  проник в  дверь,
ведущую в Бэламнию, он смутно ожидал увидеть, что  телегой  управляет что-то
бормочущий  безумец. Но все оказалось  совсем  не так. Им даже  не  пришлось
кричать,  махать  руками  или  умолять.  Сидящий  в  телеге  человек  просто
остановил лошадь, коснулся пальцами шляпы и спросил:
     - Идете в деревню?
     - Вот именно, - ответил Джонатан. - Мы думали добраться туда до заката,
но похоже, что у нас на это мало шансов.
     -  Вообще никаких шансов.  - Возница  снял шляпу и  провел  пятерней по
волосам. -  До нее еще  по меньшей мере шесть или восемь миль.  У вас на это
уйдет полночи.
     Он  ухмыльнулся Квимби, который  стоял  в своих брюках  ловца  устриц и
туфлях с вентиляцией и выглядел как человек, утративший всякую надежду.
     - Полезайте в  телегу. - Возница указал большим пальцем  себе за спину,
на  груду  сена. На  небольшом сиденье,  установленном в начале телеги, было
слишком мало места.
     Джонатан  не  стал  ждать,  пока  возница  передумает,  и  забрался  на
деревянную раму  телеги,  стараясь  не  рассыпать  лежащее  там сено по всей
дороге. Квимби, однако, не  смог  залезть  наверх. Он пару  раз  подпрыгнул,
поставил  ногу на  спицу  колеса, соскользнул с  нее и  оказался сидящим  на
дороге.  Возница с готовностью слез на землю  и подтолкнул  его снизу, в  то
время  как  Джонатан  тянул  сверху.  Квимби, рассыпаясь  в  благодарностях,
зарылся  в  сено  и  спустя несколько минут после того,  как  они со скрипом
тронулись в путь, уже крепко спал.

Глава 14
     Клубничный барон

     Небо стало красным, потом серым,  а потом приобрело глубокий синий цвет
наступивших сумерек.  На нем начали мерцать звезды, сначала одна за  другой,
затем сразу  по нескольку.  Джонатан спрашивал  себя, те ли это  звезды, что
сияют  над городком Твомбли. С виду это было  несомненно так. Джонатану была
приятна мысль, что в эту  самую минуту мэр Бэстейбл,  быть может, смотрит на
те  же звезды и думает  о нем. Там была  Большая Медведица и Плеяды, а когда
еще больше стемнело, стал виден Млечный Путь, пересекающий  небеса. Знакомые
звезды  и  приветливый  круглолицый возница  значительно  подняли  Джонатану
настроение.
     По дороге он разузнал, кому и как давно  принадлежат  окрестные фермы и
что  на  них выращивают. Там был  один фермер по имени  Стрефф, который,  по
словам возницы, был известен как Клубничный барон, потому что владел многими
акрами клубники. Баржи,  груженные клубникой, перевозили урожай с  его полей
вверх и вниз по реке Твит, и в пятистах милях выше по течению, в Саннибрае и
Ферндейле, люди знали, кто такой Клубничный барон.
     Все  эти разговоры навели Джонатана  на мысли о его собственном  урожае
клубники. Возможно, мэр Бэстейбл в этот самый момент принимался за миску его
ягод.  Джонатан решил,  что,  если  они  найдут  Сквайра - когда  они найдут
Сквайра,  -  он расскажет  ему о знаменитом Клубничном бароне. Сквайр Меркл,
без сомнения, будет настаивать  на том,  чтобы заехать к  нему и пожать  ему
руку. Клубничные бароны - это как раз в духе Сквайра.
     Потом  Джонатан  спросил  себя,  какой  эффект  оказало  бы  на возницу
упоминание имени  Сикорского.  Сообщение  о  том, что он,  Джонатан, плыл на
пароходе  и  что этот  пароход был взорван Сикорским, могло  быть  абсолютно
безопасным, а могло, опять же, и не быть таковым. Все-таки существовала тень
шанса - кто знает, - что возница как-то связан с Сикорским, что он - один из
его  приспешников.  Но  это  было  маловероятно.  Возница   казался  слишком
приветливым и  старался во всем  помочь  им.  Однако, принимая  во  внимание
стандартную  реакцию  на  упоминание  имени  Сикорского,  Джонатан решил  не
рисковать и не заводить о нем разговор. Если  бы  он был один, он  бы все же
рискнул. Самое плохое, что могло бы случиться, - это то, что он нагнал бы на
возницу  страху и  опять  вынужден  был  идти пешком по дороге.  Но от этого
пострадал бы Квимби. И, кроме того, решил Джонатан, он скорее всего покидает
владения Сикорского и избавится от него навсегда. И слава Богу!
     Тем  временем они миновали две фермы, потом поднялись на пригорок, и их
взорам  открылось  длинное озеро, усыпанное точками островов. Озеро  уходило
вдаль  между  холмами,  и  возница  сказал  Джонатану,  что  оно  называется
Низинным,  потому что  это не столько озеро, сколько большой участок  низин,
затапливаемых при разливе реки Твит.
     На  травянистых берегах  виднелись то тут, то  там  домики.  У  длинных
причалов  стояло множество парусных шлюпок, гребных лодок и каноэ. Вода была
темной и молчаливой, и  на ее поверхности мерцал свет звезд. Луна только что
начала подниматься  на  небо  за ними,  и ее первые  бледные  лучи  освещали
ближний край озера. На небольшом песчаном  пляже горел костер, а рядом с ним
сидел на деревянном стуле человек и удил рыбу.
     - Зубатку ловит, - кивнул возница на одинокого рыбака. - Ее притягивает
свет. В Низинном озере водятся крупные зубатки.  Тридцать или сорок фунтов -
это  еще мало.  Мой старик раз поймал одну на крючок  возле Узкого острова -
это вон тот  большой, длинный  остров примерно в полумиле отсюда,  - так она
протащила  его и его лодку через все озеро. Когда он наконец ее вытащил,  то
накормил  полдеревни. Он просто содрал с нее кожу и начал продавать  мясо по
двадцать центов за фунт. За нее спокойно можно было  выручить столько денег,
сколько  за  шесть  недель работы.  Я  за всю  свою  жизнь  так не объедался
зубаткой. Впрочем, я никогда ее не любил.
     -  Я тоже, - поддержал его Джонатан. - Знаете на что,  по-моему,  похож
вкус  зубатки? На белую краску, вот на что. Вы  знаете, какой запах  у белой
краски? Вот такой  вкус и у  зубатки. У меня создается впечатление, что я ем
котлету из краски.
     - Абсолютно  точно,  - согласился  возница.  - Грязные твари, весь день
напролет едят ил и тину. И к тому же еще и уродливые.
     Меньше чем через пять минут после  того, как они проехали мимо  рыбака,
телега остановилась  перед трехэтажным  фермерским  домом -  сплошь  камень,
черепица и большие  двустворчатые окна. Во  дворе  висела  вывеска,  которая
гласила: "ТРАКТИР "В НИЗИНАХ" - ПОСТЕЛЬ И ЗАВТРАК".
     - Если вы хотите остановиться в деревне, - сказал возница, - то это как
раз здесь. В  двух  кварталах  отсюда  есть еще меблированные комнаты, но их
хозяин - брюзга, который подает на завтрак вареную картошку и суп из спаржи.
Я  бы держался  от него подальше. А здесь  будет в самый раз -  хорошая еда,
выпивка и пуховые перины.
     Джонатан пригласил его  выпить стаканчик  эля, но  возница не  позволил
себя уговорить.  Ему еще ехать и ехать, сказал он, прежде  чем он  доберется
домой, а он и так уже запаздывает. Так что Джонатан разбудил крепко спавшего
Квимби и помог ему слезть с  телеги. Они постояли  и посмотрели, как телега,
раскачиваясь и скрипя, въезжает в деревню и в темноту.
     - Я едва могу двигаться, - заявил Квимби. - У меня ничто не гнется. Что
мне сейчас нужно больше всего на свете, так это горячая ванна. Ванна и шесть
лет сна.
     - А мне нужен  ужин, - парировал Джонатан. С того момента, как  возница
упомянул о подаваемых в трактире эле и еде, небольшие кусочки окорока и сыра
в мешке начали казаться Джонатану менее привлекательными. Сморщенное яблоко,
каким  бы  питательным  оно  ни было,  напоминало ему обезьянью  голову.  Он
разделил всю эту снедь между шестью или  семью кошками,  болтавшимися  перед
трактиром. Похожее на обезьянью голову яблоко не очень-то привлекло и кошек,
так  что  Джонатан  забросил  его  на  соседнее  поле.  Ему  казалось вполне
вероятным, что  на  него рано  или  поздно набредет  какое-нибудь животное -
корова, белка, суслик или кто-нибудь еще, кто,  в  отличие от людей и кошек,
очень уважает сморщенные яблоки.
     Они с Квимби вошли  в  дверь трактира и, подойдя  к пареньку в огромных
очках, читавшему за  деревянной стойкой толстую книгу, попросили у  него две
комнаты  на ночь. Джонатан склонил голову набок, чтобы прочитать название на
переплете. Его всегда так  и подмывало выяснить, какие книги читают те люди,
с которыми  он сталкивается. Очень часто он мог сказать по виду обложки, что
книга  и гроша ломаного не стоит. Обычно, если обложка была такой, как надо,
-  темной,  выглядящей  старинной, с  золотыми или  алыми  буквами,  -  то и
содержание  книги могло  с ней сравниться. В  том,  что касалось  Джонатана,
правильная  книга  должна  была  таить  в  себе великие обещания. Та  книга,
которую  читал юноша, была хорошей книгой.  На  ней  был  нарисован огромный
корабль,  идущий под  всеми парусами и рассекающий носом  волны; он шел мимо
пустынного скалистого  островка,  и ветер  раздувал  его  паруса.  Заголовок
гласил: "Великие дни пиратства на островах Флеппедж".
     Упоминание  о пиратах внезапно напомнило  Джонатану о карте сокровищ, и
он вдруг подумал, что  карта, наверное,  утонула вместе с кораблем. В  конце
концов, ведь ее не  было у Профессора, когда он тем вечером вышел на палубу.
Должно  быть,  она осталась в его каюте. Возможно,  в  этот самый  момент ее
изучали кальмары на речном дне.
     Джонатан начал сожалеть о потере карты. Потом ему  пришло в голову, что
он  еще  не удосужился  остановиться  и  пожалеть  о потере  Профессора  или
кого-нибудь из остальных. Разумеется, это объяснялось отнюдь не тем, что  он
был  бесчувственным, просто он был убежден, что это дурной  тон - оплакивать
человека, который, возможно, еще не умер. То же самое, решил он, относится и
к картам сокровищ.
     Парнишка взял у них деньги, дал каждому по ключу от комнаты и, направив
их по  коридору  и направо,  где они могли, как  он сказал,  получить  еду и
питье,  вернулся к островам Флеппедж. В зале их встретили скрип отодвигаемых
стульев  и звон стаканов. Из открытой двойной двери, расположенной  примерно
посредине боковой  стены, клубами шел  табачный  дым. Совершенно очевидно, в
трактире собралась веселая  компания,  потому что Джонатан  услышал  смех  и
чьи-то голоса, читающие  стихи, по правде говоря знакомые стихи, и читали их
голоса, которые  он уже  слышал  раньше. Сопровождаемый  Квимби, он вошел  в
большую  общую комнату  со столами, стульями и жарким  пламенем,  пылающим в
просторном камине. Какой-то пес,  дважды  гавкнув, бросился  к нему. Это был
старина   Ахав,  и  он   тут  же  начал  приветствовать  хозяина  и  скакать
взад-вперед. Он подлетел к  Джонатану, попытался затормозить  у его  ног, но
вместо этого врезался в него. Потом  отбежал на несколько футов, раз или два
подпрыгнул в воздухе на манер лягушки и опять бросился к Джонатану.
     - Привет,  старина Ахав, - сказал Джонатан, почесывая ему голову. - Это
господин С. Н. М. Квимби, галантерейщик.
     Квимби тоже потрепал Ахава по голове. Больше никто в комнате не обратил
на них внимания. Все были заняты  тем, что смотрели на Гампа, который  стоял
на стуле у камина и читал стихи с листочков бумаги, скрепленных вместе. Буфо
сидел за  столом рядом со  стулом  Гампа и удовлетворенно прислушивался. Как
было  известно  Джонатану,  это означало, что  стихотворение  явилось плодом
совместного творчества. Если бы оно  было результатом  усилий  одного Гампа,
Буфо не выглядел  бы и  наполовину  таким удовлетворенным.  У  него  руки бы
чесались выложить Гампу, почему именно стихотворение - сплошная нелепица.
     - Стук  и  грохот  машин! - выкрикивал Гамп. - Трубы,  изрыгающие  дым!
Зловещий клубящийся туман! Летучих мышей писк!
     На последних  двух строчках  он понизил голос  до театрального шепота и
растянул звук "ш" в слове "мыши" примерно на полмили. Дюжина  или около того
постояльцев,  сидящих  в  комнате,  разразились громкими  аплодисментами,  в
основном инспирированными  Буфо, который  в  конце  стихотворения вскочил на
ноги  и  неистово  захлопал.  Джонатану  показалось,  что  это  было хорошее
стихотворение - в нем  было много движения.  Правда,  он не  был уверен, что
одобряет попытку прорифмовать  "дым" и "писк", но, вполне возможно, это было
то,  что один  из его  старых учителей  называл  половинной рифмой. В  любом
случае никто другой в комнате, похоже, не возражал против этого.
     Гамп поднял глаза от своих листков  со стихами и увидел, что в открытых
дверях стоят Джонатан и Квимби.
     - Бинг! - крикнул Гамп и стукнул Буфо по затылку.
     - Эй! - послышался в ответ голос Буфо, и он попытался ударить Гампа, но
опоздал.  Гамп  уже  слезал  со  стула  и бежал  к  Джонатану.  Буфо  быстро
последовал за ним.
     Какое-то  время  все  пожимали руки  и  хлопали  друг  друга  по спине.
Джонатан боялся, что Гамп  и Буфо начнут подшучивать над костюмом Квимби, но
они этого  не  сделали. Буфо порывался  было раз или два -  или,  по крайней
мере, так показалось Джонатану, - но его дипломатичность одержала верх, и он
промолчал.  Направляясь  к  своему столику у камина, они  с Гампом  усиленно
перемигивались, и Гамп, подтолкнув Буфо  локтем, поддернул штаны до икр и на
минуту  принял унылый вид. Квимби,  однако,  ничего не заметил, так  что это
никому не повредило.  Буфо  и Гамп, как заметил Джонатан,  были в прекрасной
форме.
     Никто из них еще  не ужинал, поэтому,  прежде чем начать разговоры, они
заказали себе большой кусок  мяса, пирог с  грибами и по  стакану эля. Потом
Джонатан спросил у двух коротышек про Майлза и Профессора.
     - Мы их не видели, - сказал Гамп.
     - Ни  малейшего следа,  -  добавил Буфо. - Мы бежали к тебе,  а за нами
гналось совершенно немыслимое чудовище.
     - Я с ним встречался - человек без головы, - сказал Джонатан.
     -  Он самый,  -  подтвердил  Гамп.  -  Без головы. Ты можешь  себе  это
представить? Как, черт возьми, он мог видеть, куда идет? Вот о чем я спросил
себя сразу же. Только вообразить себе - человек без головы. Кто это вообще?
     - Какой-то демон из реки, - ответил Джонатан. - Кок говорил нам, что на
южном берегу реки водятся привидения, что  по  ночам из леса выходят духи  и
тому подобная нечисть. Полагаю, он был прав.
     Буфо скорчил гримасу, адресовав ее своему стакану с элем.
     - Да,  совершенно  прав. Прошлой  ночью я видел такие вещи,  от которых
можно сойти с ума. Та старуха с  белыми  глазами, которая  прошла мимо  нас,
что-то напевая - на самом деле это было больше похоже на карканье. Мы сидели
на  второй  палубе,  покуривая  трубку   и  сочиняя  стихотворение,  которое
называлось  "Бедный Сквайр пропал" - через  минуту я тебе его  прочитаю, - и
тут  идет  она, шагает  к  нам  с  корзинкой  в  руках. Она  остановилась  и
посмотрела на нас, и ее глаза были как тесто.
     - Шары, наполненные молоком, - вставил Гамп.
     - Это было ужасно. Ну и в общем, крышка корзины  откидывается, и что же
там  внутри?  Голова  того  безголового.  Вся  окровавленная,  растрепанная,
ужасная.  По крайней мере, я полагаю,  это была его голова. Она  должна была
быть  его;  они  не  могли  бы  проделать  этот  номер  со  слишком  большим
количеством людей.
     - И она подает эту голову мне, - перебил его Гамп.
     - Бог мой, что же вы сделали? - спросил Квимби, на чьем лице  отразился
ужас.
     - Я  ударил по этой  чертовой  штуковине,  и  она  шлепнулась в реку, -
ответил Гамп. - Вышиб ее прямо из грязных рук этой старухи.
     Буфо смерил его долгим взглядом:
     - Ты молотил  руками  и  вопил, вот  что  ты  делал. Ты вовсе ничего не
собирался сбрасывать в реку. Я раньше  не видел  подобных  плясок. Это