дбищенскую тоску.
- Ушли все. Без оружия, босиком, не жравши.
     Ради приличия он  проверил и  три оставшихся вагона,  а  потом спрыгнул на
испачканную мазутом  железнодорожную щебенку,  здесь  называемую  не  по-людски
"балластом".
     Впереди громоздилось неуклюжее тело  паровоза,  пахнущее железом,  сажей и
смазкой.  Своими угловатыми,  далекими от целесообразности формами,  а особенно
хищным  изломом  кривошипного  механизма,  похожего  на  сложенную  клешню,  он
напоминал какую-то допотопную,  не обструганную эволюцией тварь - нечто среднее
между трилобитом и ракоскорпионом.
     - Лезьте  в  кабину,  -  сказал  Смыков  подошедшему  Жердеву.  -  Раз  вы
специалист, вот и проверьте что там к чему.
     - Запросто,  -  тот,  пыхтя,  взобрался по крутой лестнице наверх и  почти
сразу сообщил: - Холодный!
     - Кто холодный? - не понял Смыков.
     - Котел, говорю, холодный. Пока раскочегаришь его...
     - Вы что - передумали?
     - Да нет.  Возни только много.  Паровоз греть -  то же самое,  что монашку
уговаривать... Дров, правда, полный тендер. Сейчас воду проверю... И вода есть.
Слушай,  пока я  топкой заниматься буду,  отцепи половину вагонов.  На фига нам
лишний груз на себе волочь. Налегке полетим, как ласточки.
     - Как это,  интересно,  я  их отцеплю?  -  возмутился Смыков.  -  Это ведь
вагоны, а не репей. Я по железнодорожному ведомству не служил.
     - Автосцепка там.  Дите разберется.  -  В кабине что-то лязгнуло, и Жердев
выругался. - Вот говноеды, кто же так топку чистит!
     Смыков пошел  вдоль  состава назад,  мысленно прикидывая,  сколько вагонов
потребуется,  чтобы с  комфортом разместить всю рать анархистов.  В  промежутке
между  четвертым и  пятым  вагонами он  присел на  корточки и  принялся изучать
устройство пресловутой автоматической сцепки, похожее на две вцепившиеся друг в
друга железные челюсти.  Человек он был от техники далекий,  но в  конце концов
обнаружил рычаг, разжимающий мертвый захват этих челюстей.
     Очень  довольный собой и  почти забывший про  недавние страхи,  Смыков уже
собирался податься обратно,  но  его  внимание привлек странный скрипящий звук,
словно колесные пары вагонов сдвинулись с места.
     Такое было невозможно в  принципе,  и зрение Смыкова подтверждало это,  но
рельсы продолжали тревожно поскрипывать,  а  щебенка между  ними  едва  заметно
подрагивала.
     У  Смыкова неизвестно почему заныли сразу все зубы,  и он быстро зашагал к
паровозу, над трубой которого уже курился дымок. Жердеву о своих наблюдениях он
решил не сообщать -  тот был храбр больше на словах, чем на деле. Как и всегда,
неприятности на  этом  не  кончились  -  Смыков  едва  не  расквасил себе  нос,
споткнувшись  о  булыжник,  своей  формой  и  размерами  резко  отличающийся от
стандартных кусков щебенки.  Больше всего он напоминал человеческую голову - не
череп,  лишенный мягких тканей,  а  именно голову,  грубо вытесанную из  камня.
Вполне возможно,  что это был случайно попавший сюда обломок памятника,  но кто
бы стал ваять такое лицо - с оскаленным ртом и выпученными глазами?
     "Глюки    начинаются",    -    подумал    Смыков,    вспомнив    почему-то
быков-производителей,  бесящихся от  избытка своей жизнетворной силы.  Когда он
поднялся в кабину паровоза,  в топке уже вовсю гудело пламя,  а Жердев швырял в
раскрытую дверцу березовые поленья.
     - Смени меня!  -  крикнул он. - А я сифонить начну. Не забывай на манометр
поглядывать. Надо хотя бы до пяти атмосфер давление поднять, а не то с места не
тронемся. Эх, уголька бы сюда донбасского, а еще лучше кардиффа.
     Топка  пожирала поленья с  жадностью Молоха,  и  скоро Смыкова прошиб пот.
Жердев,  подкачав инжектором воды  в  котел,  схватил  длинную  кочергу и  стал
ворошить  угли,  равномерно распределяя их  массу  по  колосникам.  Похоже,  он
действительно что-то понимал в паровозах.
     У  Смыкова от  бешеного темпа  работы уже  потемнело в  глазах.  Жердев не
позволял ему и  минуты отдыха.  Особенно туго стало,  когда был разобран первый
ряд дров.  Теперь, чтобы отправить очередное полено в топку, приходилось делать
не  шесть,  а  все восемь шагов.  Из  трубы паровоза валил бурый дым,  в  котле
бурлила вода, но давление пара росло до обидного медленно.
     Ухватившись за  очередное полено,  Смыков не  смог выдернуть его  и  после
нескольких неудачных попыток обрушил поленницу.  Только тогда он  осознал,  что
держится не за суковатую березовую чурку,  а  за холодную и  босую человеческую
ногу.
     - Ты  чего  там  мудохаешься?  -  отчаянно заорал Жердев.  -  Топку хочешь
заглушить?
     - Вы,  братец мой,  лучше сюда поглядите.  -  Смыков выпустил ногу и вытер
руки о штаны.
     - Мать честная! - подскочивший Жердев схватился за голову. - Не иначе его,
бедолагу, для кремации приготовили.
     Вдвоем они вытащили окоченевшего мертвеца наружу.  Бесспорно, это был один
из гвардейцев,  охранявших разъезд,  -  совсем еще молодой парень с  посиневшим
перекошенным лицом.  Теперь,  когда  поленница окончательно развалилась,  стало
ясно,  что это не единственный труп,  запрятанный в  ее недрах.  В  одном месте
виднелась вихрастая лопоухая голова,  в  другом -  рука с татуировкой "Витя" на
тыльной стороне ладони.
     Как ни странно,  но вид покойников сразу вернул Смыкову хладнокровие -  уж
лучше реально зримая опасность, чем жуткая, невысказанная тайна.
     - Шуруйте топку,  -  велел он Жердеву.  - Так шуруйте, как невесту свою не
шуровали.  А  уж я вас дровами обеспечу.  Если не смоемся отсюда вовремя,  тоже
будем так лежать.
     Кроя все вокруг -  и этот обдрюченный разъезд, и этот высерок - паровоз, и
этих дубарей-гвардейцев, и себя самого (что называется, десятиэтажным матом без
одеяла),  Жердев кинулся обратно в  кабину,  где стал дергать какие-то рычаги и
передвигать ручки.  Зашипел пар,  и лязгнули поршни в цилиндрах, но, как видно,
они еще не успели набрать силы, способной сдвинуть состав с места.
     - Дрова нужны!  - крикнул Жердев. - Хватай побольше, бросай подальше, пока
летит - отдыхай.
     Смыков немедленно воспользовался этим советом, и дело сразу пошло быстрее.
Поленья летели из  рук  в  руки и  сразу исчезали в  топке.  Стрелка манометра,
мелко-мелко  дрожа,  постепенно сдвигалась по  дуге  к  зеленому  -  рабочему -
сектору шкалы.
     Внезапно что-то  резко щелкнуло по толстому оконному плексигласу.  Затем в
тендер влетел кусок  щебня,  отрикошетивший от  угла  кабины.  Вокруг нарастали
звуки, похожие на шум крупного града, сокрушающего тепличное хозяйство.
     По  привычке выхватив пистолет,  Смыков  выглянул наружу.  Щебенка по  обе
стороны  от  путей  шевелилась,  как  закипающая каша,  и  плевалась отдельными
камнями.   С   каждой  минутой  этот  "град  наоборот"  становился  все   более
интенсивным.
     - Шахна дует,  хер кует,  жопа жару поддает!  -  с  истерическим восторгом
пропел Жердев.  -  Не бзди,  земляк,  прорвемся! Я в Киркопии и не такое видал!
Дрова! Дрова! Дрова давай!
     Смыков в запале не заметил,  как очистил почти полтендера.  Пламя из топки
перло  аж  в  кабину,  бешено  свистел  рабочий пар,  шатуны  рвали  кривошипы,
пробуксовывающие колеса  грызли  головки  рельсов так,  что  из-под  них  искры
летели.  Сильно мешали каменный град,  долбивший сверху все подряд,  и мертвецы
(числом шесть штук), через которых все время приходилось перепрыгивать.
     И  вот,  наконец,  паровоз дернулся с места,  да так резко,  что Смыков не
удержался на ногах.  Вдобавок сверху его приласкал кусок щебенки.  Было от чего
вскрикнуть, но этот утробный вскрик потонул в победном реве Жердева:
     - Понеслась Маруська в партизаны! Москва - Воронеж, хрен догонишь!
     Паровоз шел рывками,  враскачку, словно возвращающийся с попойки алкаш, но
тем  не   менее  мало-помалу  набирал  скорость.   Минуя  давно  бездействующие
станционные семафоры,  печально уронившие свои  длинные шеи,  Жердев ради понта
подал прощальный гудок.
     Конечно, это было чистой случайностью, но пронзительный вой стравливаемого
через свисток пара,  казалось,  окончательно взбесил бесчинствующую на  станции
неведомую стихию.  Впечатление было  такое,  что  в  воздух разом  взлетел весь
балласт, до этого верой и правдой принимавший на себя нагрузку железнодорожного
полотна.  Камни гулко стучали по  дну тендера,  лупили по поленьям,  беспощадно
избивали мертвецов.  Смыков,  уже весь покрытый синяками, едва успел укрыться в
кабине.
     - Нос наружу не высунешь, - пожаловался он Жердеву, зорко всматривающемуся
вдаль, но не забывавшему и о приборах. - Хоть багром дрова таскай.
     - Ничего, - успокоил его тот. - На первое время пара хватит. Далеко уйдем,
если не повяжут... А это что еще за трехомудия такая?
     Рука Жердева машинально потянулась к  сигналу,  но  тут  же  ухватилась за
реверс.  Поняв,  что случилось нечто непредвиденное,  Смыков бросился к  левому
окошку,   хоть  и   выдержавшему  удары  камней,   но   наполовину  утратившему
прозрачность.
     Сквозь беспорядочное мельтешение щебня было видно,  как  примерно напротив
столбика с  надписью "Граница станции" балласт  сам  собой  собирается в  гору,
перекрывая паровозу путь движения. Мелкие камни быстро и как-то целеустремленно
сплачивались в  пирамиду,  которая затем превратилась в  некое подобие колонны.
Формой своей она напоминала не  то  дольмен,  не  то  термитник,  раздаваясь не
столько вверх,  сколько вширь,  и  скоро стало ясно,  что это фигура человека с
плотно прижатыми к  бокам руками и  непомерно крупной головой,  на которой были
едва-едва намечены черты лица.
     - Японца мать!  Да это же Санька Сапожников,  командир тутошний! - выпучив
глаза, прохрипел Жердев. - Точно он! Болт даю на отсечение! Только масштаб один
к десяти! И что же это такое, братцы, на белом свете деется!
     - Ходу  добавляй!  Ходу!  -  прямо  в  ухо  ему  заорал Смыков.  -  Поздно
тормозить! Уж если помирать, так сразу!
     - Ты прав,  земляк! - Рожа у Жердева была как у сумасшедшего, возомнившего
себя птичкой и собирающегося шугануть вниз с крыши десятиэтажного дома. - Жалко
жизнь, а как подумаешь, то хрен с ней! Расступись мразь - дерьмо плывет!
     Он резко нажал на регулятор пара, отчего стрелка на манометре подскочила к
красной черте предельного давления.  Паровоз буквально прыгнул вперед и понесся
так,  как не носился никогда до этого,  даже когда без тормозов проходил крутые
спуски  Забайкальской железной  дороги.  Вагоны  мотались  за  ним,  как  хвост
насмерть перепуганной ящерицы. Казалось, еще чуть-чуть - и они оторвутся.
     Исполин,  составленный из тысяч шевелящихся камушков,  быстро приближался.
Он  продолжал  расти  в  размерах  и  все  более  и  более  уподоблялся формами
человеческой фигуре  со  всеми  ее  анатомическими подробностями.  Вне  всякого
сомнения,  это  было не  живое существо,  а  лишь мертвая материя,  из  которой
неведомые силы  лепили нечто вроде пугала.  И,  надо  сказать,  цели  своей они
добились.  Зрелище было такое, что впору в штаны наложить или копыта откинуть с
обширным инфарктом.
     В  последний момент,  когда свет в  обоих передних окошках померк,  Жердев
успел крикнуть:
     - Ниже садись, башку под мышку прячь и цепляйся за что-нибудь!
     Смыкову  до  этого  в  железнодорожные аварии  попадать не  случалось,  но
автомобильных он пережил немало, так что сравнивать было с чем.
     Бесспорно,  паровоз  мог  считаться  куда  более  безопасным  транспортным
средством, чем автомобиль. Преграда, заведомо непреодолимая даже для джипа, под
неудержимым напором  локомотива,  передок которого вдобавок был  защищен мощным
ножом,  разлетелась буквально вдребезги.  По  кабине словно картечь хлестанула.
Оба  окошка  вылетели,   но   ворвавшаяся  внутрь  щебенка  не   задела  людей,
скорчившихся у передней стенки.  От удара распахнулась дверца топки, выбросив в
кабину тучу искр, да на некоторых приборах полопались стекла.
     Затем  состав  тряхнуло -  первый  раз  очень  сильно  и  еще  четыре раза
послабее.   Судя  по  всему,   в  том  месте,   где  возник  щебеночный  Голем,
железнодорожное полотно сильно просело,  и паровозу, а затем и вагонам пришлось
исполнить весьма рискованный трюк.  Только скорость,  а  может,  и чудо помогли
составу удержаться на рельсах.
     На этом все,  в общем-то, и закончилось. Люди отделались легким испугом, а
разбитое ухо  Жердева  и  прокушенный язык  Смыкова  можно  было  в  расчет  не
принимать.
     Пока Жердев гасил скорость (идти в  таком темпе и  дальше было равносильно
самоубийству -  паровоз не вписался бы в первый маломальский крутой поворот, да
и котел мог не выдержать), Смыков взобрался на тендер и глянул назад.
     Разъезд Рогатка уже скрылся из поля зрения,  но в том месте, где он должен
был находиться,  стояло какое-то темное облако,  не походящее ни на дым пожара,
ни на стаю саранчи, ни на внезапно выползший из окрестных болот туман.
     Это камень,  всегда считавшийся образцом прочности и незыблемости,  а ныне
переставший подчиняться законам природы,  взрастившей уязвимую и  недолговечную
белковую жизнь, смело и свирепо гулял на воле...
     - Вроде вырвались,  -  Жердев перевел дух. - Будем, земляк, надеяться, что
самое страшное уже позади...  Ты чуток отдохни, а потом опять дрова подавай, да
только уже не так шустро.
     - А до Воронков дров хватит? - усомнился Смыков.
     - Дров,  может,  и  хватит,  а  вот воды маловато...  Но  не ведрами же ее
таскать. На это сутки уйдут... Авось и так доедем.
     - А через Талашевск не опасаетесь следовать? Ведь там обстрелять могут или
вообще под откос пустить,  -  эта малоприятная мысль только что пришла в голову
Смыкова.
     - Не опасаюсь...  Уж тут-то как раз все должно гладко пройти.  Ложил я  на
этот зачуханный Талашевск с прибором,  - хитровато улыбнулся Жердев. - Известна
мне одна заброшенная ветка, которая через шпалозавод идет, минуя город. Правда,
ветхая она уже,  еще довоенной постройки,  но  мы  по ней тихонечко прокатимся,
пердячим паром.
     - Будем надеяться... - произнес Смыков с неопределенной интонацией.
     - Тут и надеяться нечего!  Верное дело...  А вон уже и лесок показался, за
которым наша ненаглядная свое гнездышко свила. Пора притормаживать.
     - Пора, - согласился Смыков без особого восторга.
     - Кто к этим рогометам на уговоры пойдет?  - поинтересовался Жердев. - Сам
понимаешь,  что время сейчас дороже каши с маслом.  Если котел остынет,  так на
нашей затее крест можно ставить.
     Он уже успел отсечь пар от машины, и состав катился только по инерции.
     - Сходите лучше  вы  сами,  -  Смыков  представил,  как  вытянется лицо  у
Зяблика,  когда он нежданно-негаданно заявится в расположение анархистов. - Вам
ведь за словом в карман лезть не надо.
     - Уж это точно,  -  довольный таким комплиментом, осклабился Жердев. - Мне
все одно кого уговаривать - хоть бабу, хоть казачий полк... Пока меня не будет,
ты здесь ничего не касайся.  Только дровишки время от времени подкидывай,  чтоб
жар не пропал. Усек?
     - Разберусь как-нибудь, - последнее время Жердев почему-то стал раздражать
Смыкова. - А вас, братец мой, убедительно прошу не задерживаться.
     - Я  мигом,  -  пообещал тот,  спускаясь с паровоза на насыпь.  -  Костыль
здесь, а протез уже там.
     - Эй,  эй!  -  встрепенулся вдруг Смыков.  - А как же насчет простреленной
ширинки? Вы ведь обещали!
     - Совсем забыл! - Жердев сокрушенно развел руками. - После той заварухи на
разъезде все из головы вылетело.  Ладно,  по дороге что-нибудь придумаем...  Ты
только не засни, пока меня не будет.
     Заезженный физически и морально, Смыков поступил вопреки просьбе Жердева и
спустя  полчаса опочил,  предварительно подкрепившись припасами,  оставшимися в
четвертом вагоне от гвардейцев, и немного подкормив вечно алкающую топку.
     Снилась  ему  Бацилла,  в  нагом  виде  парящая над  обратившимся в  руины
разъездом Рогатка.  Поскольку Смыков даму своего сердца в неглиже еще не видел,
тело она имела чужое, пышное, как у рубенсовских моделей. Нельзя сказать, чтобы
Смыков предпочитал подобный тип  женской красоты,  но  именно таким  телом  ему
пришлось однажды пользоваться две  недели подряд,  и  с  тех  пор  оно накрепко
засело в его памяти.
     Все попытки привлечь внимание любимой закончились безрезультатно, и Смыков
решился на крайнюю меру -  стал шарить вокруг себя в  поисках подходящего куска
щебня.  Тот  факт,  что  подбитая в  полете Бацилла во  время приземления может
получить травмы,  почему-то мало волновал Смыкова. Стремление обладать девушкой
было так велико, что уже не имело значения, в каком виде она ему достанется.
     Однако вместо камня под руку Смыкова попалась еще не остывшая кочерга, что
мигом положило конец сладострастным видениям.
     Он  со  стоном вскочил,  сразу вспомнив все  перипетии последних суток,  и
узрел, что через торфяное поле к железной дороге цепочкой бегут люди с поклажей
на спине и с оружием в руках.  И о чудо -  та, что недавно мерещилась Смыкову в
сладких грезах, явилась ему во плоти. Бацилла первой вскарабкалась на паровоз и
протянула Смыкову свою хрупкую ладошку.
     - Ну привет!
     - Здравствуйте, - не какими-то там банальными голосовыми связками, а всеми
фибрами своей души произнес Смыков. - Здравствуйте...
     Впрочем,  чудное видение длилось недолго.  Бациллу тут же оттер в  сторону
Зяблик,  по  глумливой ухмылке которого можно было понять,  что вся подноготная
геройских поступков Смыкова для него яснее ясного.
     - Ну ты,  кореш,  и  даешь стране угля,  -  сказал Зяблик,  с любопытством
оглядывая механизмы управления паровозом.  -  Хоть и  мелкого,  да  много...  А
пацанов этих вы зачем замикстурили?
     - Это не мы.  Сейчас я все объясню,  -  заторопился Смыков.  -  Но сначала
пусть   мне   кто-нибудь  дровишек  подаст...   Тут,   понимаете,   какое  дело
приключилось...
     Энергично шуруя  кочергой в  почти  потухшей топке,  он  кратко  рассказал
историю,  случившуюся на разъезде Рогатка. Внимательно выслушав Смыкова, Зяблик
помрачнел.
     - Обнаглела природа.  Похоже,  беда эта все ближе к нам подбирается... Эх,
жаль, Левки с нами нет... Уж он-то бы объяснил, что к чему...
     - При чем здесь Левка!  -  сорвался Смыков.  - Разве у вас своих мозгов не
хватает?
     - Откуда у меня мозги?  -  вызверился в ответ Зяблик.  - Я как раз хотел у
тебя  немного одолжить,  чтобы свою задницу намазать.  Тебя,  муфлон чеканутый,
куда послали? Ливер давить в Кастилию или на курсах машинистов обучаться?
     - Т-с-с! - Смыков приложил к губам палец.
     Речи Зяблика уязвить его не могли, однако нельзя было допускать, чтобы эти
поношения дошли до  слуха Бациллы.  К  счастью,  та уже перебралась на тендер и
внимательно  рассматривала  тела  убитых  гвардейцев.  Зяблик,  понизив  голос,
продолжал распекать приятеля:
     - Верка,  считай,  на верную смерть пошла!  Левка с Шансонеткой к черту на
рога поперли!  А  ты  из-за этой шилохвостки назад вернулся!  Погубят тебя бабы
когда-нибудь! Носишься с ними, как курва с котелком! Взять бы тебя за шкирятник
да в эту топку сунуть!
     Смыков, не сводивший с Бациллы глаз, отвечал толково и вполне дружелюбно:
     - Вы,  братец мой,  много на себя не берите.  Не хватало еще, чтобы всякая
барачная моль  меня  жизни учила.  Сами подумайте,  какая выгода для  нас  всех
будет,   если  мы  сейчас  Воронки  с  наскока  возьмем  и  кастильскую  миссию
деблокируем.  Иначе  бы  вы  еще  целый  месяц собирались...  Дошло?  А  теперь
относительно меня  самого.  Если  я  в  Кастилию тайно  проберусь,  как  тихарь
чужеземный -  это одно.  А  если совместно с доном Эстебаном,  как его почетный
гость, - совсем другое. Разве Жердев вам все это не объяснил?
     - Что он объяснить мог,  фраер опухший,  -  махнул рукой Зяблик.  - Только
сопел да  за свое мудье держался.  Жаловался,  что пуля его задела,