лось  (охрана  зализывала  свои  раны,  а  все
милицейские силы  были  сосредоточены в  одном  месте),  и  Песик позволил себе
немного   расслабиться.   Внезапно  обретенная  свобода   наполняла  его   душу
ликованием,  однако глухой серый  колпак,  накрывший город и  его  окрестности,
внушал инстинктивную тревогу.  То,  что он  видел над своей головой,  ничуть не
напоминало прежнее небо.  Уж если эту картинку и  можно было с чем-то сравнить,
то только с огромной, тускло освещенной тюремной камерой.
     На противоположном берегу несколько женщин с  ведрами в руках спускались к
воде.  Несмотря на осень,  погода стояла теплая,  и все они были одеты в легкие
сарафаны, оставлявшие открытыми ключицы и шею.
     - Привет, красавицы! - Песик помахал им рукой.
     - Привет,  служивый,  -  сдержанно  ответили  ему.  -  Кто  это  тебя  так
разукрасил?
     - А никто!  Но скоро все такие будут,  даже хуже.  Вам,  красавицы,  я это
персонально обещаю...
     Город был для Песика,  как покинутый сторожами сад, а каждая женщина в нем
- как яблочко. Только руку протяни, и сорвешь.
     Он оказался в  положении гурмана,  глаза которого разбегаются от множества
разнообразных лакомств.  Он  не торопился,  он выбирал,  искренне полагая,  что
заслужил это право долгими и постылыми годами отсидки.
     Женщин старше тридцати он отвергал напрочь,  не та свежесть.  Мелюзгу тоже
игнорировал:  "Когда-нибудь попробую,  но  не сегодня".  Подруга нужна была ему
всего-то  на  несколько минут,  но  зато  идеальная,  чтоб  и  месяц  спустя от
воспоминаний сдавливало нутро.
     Чтоб не пугать окружающих,  он умылся возле какой-то лужи (ох,  в дефиците
была здесь водичка) и руками пригладил мокрый ежик волос.
     Долгожданная незнакомка,  как ни странно, обратилась к нему первой. В этот
самый момент она вылезала из разбитой витрины универмага.
     - Эй,  прапор,  -  вид  человека в  форме ничуть не  испугал ее,  -  ну-ка
помоги...
     Песик,  которому хватило одного взгляда,  чтобы  сразу  понять:  "Да,  это
именно то, что надо!" - услужливо подскочил к витрине.
     - Принимай мешок, - сказала красавица строго. - Сейчас еще один будет.
     Раньше в этих мешках,  судя по всему,  хранился сахар, а то, что наполняло
их сейчас,  можно было назвать одним словом -  "ассорти". Пользуясь отсутствием
милиции, в универмаге подметали самое последнее.
     - Пошли,  - сказала затем юная мародерша таким тоном, словно Песик состоял
при ее особе штатным носильщиком.
     - Пошли так пошли,  -  согласился он,  взваливая на плечо мешок, в котором
что-то зазвенело, забрякало и забулькало. - А далеко?
     - Там видно будет,  -  отрезала барышня.  Дать более развернутый ответ ей,
видимо, мешал довольно увесистый груз.
     "Бедняжка,  -  ухмыльнулся про себя Песик.  -  Из последних сил тужится, а
того не  знает,  что это добро ей никогда не пригодится.  Если что и  заберет с
собой в могилу, так только мешок, который я ей потом на голову накину".
     Теперь,  когда жертва была намечена, тянуть дальше не имело смысла. Однако
на  улицах,  по  которым они  двигались,  было  довольно людно,  и  Песик решил
потерпеть до  конца маршрута.  Ведь будет же  там какая-нибудь конура -  склад,
подвал или гараж.
     Конура оказалась просторной квартирой, расположенной на первом - слава те,
Господи!  -  этаже  вполне  приличного,  хотя  и  сильно  воняющего  засоренной
канализацией дома.  С  облегчением  скинув  с  плеча  мешок,  Песик  огляделся.
Насколько можно было судить, хозяйка до знакомства с ним успела сделать не один
удачный рейд.  Водка стояла ящиками,  селедка - бочками, мука - мешками. Тут же
ворохами громоздилась новехонькая одежда.
     - Запасливая ты... - присвистнул Песик.
     - А  ты как думал,  прапор,  -  усмехнулась барышня и,  смело задрав юбку,
начала рассматривать ссадину на ляжке.
     - Ушиблась? - у Песика пересохло в горле.
     - Ага. Может, залижешь?
     - Попозже...
     Он начал тихонечко,  по стеночке обходить ее, чтобы напасть сзади. До цели
оставалось уже  несколько шагов,  но  барышня  внезапно  вскочила и  исчезла  в
соседней комнате (все ее  движения были на диво резки и  стремительны).  Оттуда
она вернулась с тарелкой,  на которой красовались два чайных стакана, несколько
желтых куриных яиц и шматок сала.
     - Хлеба нет, - сказала она деловито. - Пекарня не работает.
     - Ничего,  -  кивнул Песик.  - Можно и без хлеба. Быстро наполнив стаканы,
она сказала:
     - Пей и выматывайся отсюда. У меня дел по горло. "Почему бы и не выпить, -
подумал Песик. - Выпью. А потом твоей кровушкой закушу".
     Он потянулся за стаканом, но барышня проворно перехватила его руку.
     - Интере-е-е-есно, - она рассматривала наколотые на его пальцах перстни. -
Разве в вашу контору судимых берут?
     - Да это так, ошибка молодости... - Песик попытался вырвать руку, но ушлая
барышня сжимала ее, как клещами.
     - Ошибка,  говоришь?  -  она заглянула Песику в глаза.  - Да ты, наверное,
такой же прапорщик, как я девственница. Особенно стрижечка твоя мне нравится...
Погоди,  погоди...  Видела я где-то уже твою рожу. Не тебя ли года три назад за
удушенную девку судили? Может, ты и ко мне за этим самым пришел?
     Одной  рукой  продолжая удерживать Песика,  она  другой  нашарила  початую
бутылку водки.  Пытаясь опередить ее,  Песик потянулся к  стакану,  который при
умелом  использовании был  гораздо  опаснее  ножа,  но  запоздал на  мгновение.
Бутылка с треском раскололась о его голову. Глаза залила водка, а потом кровь.
     Сознание он если и потерял,  то всего на секунду,  хотя со стула свалился.
Барышня тем временем лихо опрокинула свой стакан и принялась чистить яйцо.
     В   квартиру  с   шумом  ввалились  два   мрачных  мужика.   Они   волокли
сорокалитровый бидон подсолнечного масла, а сверх того - два круга сыра.
     - Нет там больше ничего, - буркнул один, косясь на Песика.
     Другой,  не произнеся ни слова,  приставил к  виску распростертого на полу
гостя ружейный обрез.  Хозяйка квартиры заговорила, в промежутках между фразами
не забывая откусывать от яйца:
     - Лично я ни против воров, ни даже против убийц ничего не имею. Если бы ты
кого по делу пришил,  я  бы и  не почесалась.  А  вот бессмысленные убийства не
одобряю. Зачем ты без всякой нужды баб переводил? Я, кажется, тебя спрашиваю!
     - Тебе не понять, - процедил сквозь зубы Песик.
     - Мне тебя не понять,  тебе меня...  -  вздохнула барышня.  - Ну вот скажи
тогда, зачем это мне нужно - за всех талашевских баб заступаться? Не понимаешь?
То-то и оно...  Приговор мой будет такой...  Жить ты будешь, но к женскому полу
уже больше не подступишься. Снимайте с него штаны.
     Девушка  встала  и  жестом  фокусника выхватила откуда-то  опасную бритву,
холодно  поблескивающую даже  в  отсутствии источника света.  Может,  впервые в
жизни  Песику  стало  по-настоящему страшно.  Перспектива остаться скопцом была
куда ужасней неволи и даже самой смерти.  Он завыл и бешено забился, но крепкая
рука уже сжимала его мошонку.
     - Не надо! - захлебываясь слюной, завыл Песик. - Прошу! Лучше убейте!
     - Не надо,  говоришь? - девушка продолжала тянуть на себя детородный орган
Песика.  - Меня Ритой, кстати, зовут. Но для своих я - Королева Марго. Понятно?
Будешь теперь на меня работать. Приговор пока считаем условным. Если подведешь,
я тебя лично охолощу.  За мной не заржавеет.  У кого хочешь спроси. Согласен ты
на такие условия?
     - За свои яйца я и не на такое соглашусь,  -  искренне признался Песик, но
про себя подумал: "Ничего, сучка, я тебе это унижение не забуду!"
     - Ну вот и договорились.  Одевай штаны,  - она спрятала бритву и принялась
протирать водкой руки.
     Разные времена рождают своих  героинь.  Особенно времена лихие.  Столетняя
война породила пламенную Орлеанскую Деву. Братоубийственная российская распря -
кровавую Соньку Золотую Ручку  и  мало  в  чем  ей  уступающую Лариску Рейснер.
Катастрофа,  названная Великим  Затмением,  явила  миру  Королеву  Марго,  одно
упоминание о которой заставляло трепетать Талашевск.
     В  банде  состояло человек десять-двенадцать,  но  на  дело  обычно ходили
вчетвером:  Королева Марго, два мрачных мордоворота, приходившиеся ей дядьками,
и Песик.
     Когда в  магазинах и  на складах брать стало нечего,  перешли к квартирным
налетам.  Объекты Королева Марго находила сама,  обходя дома  под  видом сестры
милосердия  общества  Красного  Креста.   Ей   -   хрупкой  и   миловидной,   с
глазами-фиалками и  губками бантиком -  открывали почти всегда,  а  потом еще и
чаем  хотели  угостить.  Неосторожных хозяев  не  смущали  ни  блатные  повадки
самозванной медички,  ни прокуренный голос,  ни подбородок,  похожий на крепкий
мужской кулак.
     Банда,  к тому времени уже разжившаяся автоматическим оружием,  дожидалась
ее  сигнала в  подъезде.  Если  в  квартире находились только старики да  дети,
Королева Марго управлялась и одна, а если сопротивление обещало быть серьезным,
звала на подмогу сообщников.
     Брали только золото, меха, драгоценности и дорогой хрусталь. Уходя, хозяев
в  живых не оставляли -  непременно донесут.  Если среди них попадались молодые
женщины или девочки,  их отдавали Песику. Насилие и последующее удушение всегда
происходили в  присутствии Королевы Марго,  отпускавшей по  этому поводу весьма
забавные комментарии.  Песик  на  первых порах  смущался чужих глаз,  но  потом
привык.  Дядья подобные оргии терпеть не могли и  в это время обычно закусывали
на кухне.  Чрезмерностью их аппетит мог соперничать разве что с их же скупостью
на слова.
     Попухли все они глупо - не на милицию нарвались и не на отряд самообороны,
а на другую банду,  имевшую схожую специализацию. Перестрелка длилась не меньше
часа. Когда же удача стала окончательно клониться на сторону конкурентов, Песик
одной очередью уложил и подраненных дядек, и саму Королеву Марго (он никогда не
мог простить ей страх, пережитый при первой встрече).
     Из  осажденной  квартиры  он  ушел  по  водосточной трубе  -  но  не  вниз
соскользнул, как ожидали враги, а вскарабкался наверх.
     Жилье и имущество Королевы Марго перешло в его собственность, однако новую
банду Песик собирать не  стал.  Не стяжатель он был по натуре.  Голода и  жажды
можно было не  опасаться,  а  другие потребности он  удовлетворял за  счет юных
побирушек,  которых ужас  сколько развелось за  последнее время.  Под  морг  он
приспособил имевшийся в доме просторный подвал.
     Жить можно было припеваючи,  но не давали.  То кастильцы налетят, то арапы
ворвутся,  то  воссозданная Коломийцевым служба  безопасности начинает  очищать
город от криминальных элементов. Кроме того, слух о маньяке, убивающем девочек,
распространился достаточно широко.  Знающие  люди  даже  примерный адрес  этого
монстра указывали.  Пришлось Песику спешно ретироваться из города. А в лесу или
в глухой деревушке одному не прожить - сожрут, если не волки, так люди.
     Песик скитался из одной банды в другую,  пока не пристал к экспедиционному
отряду сил самообороны. Главной задачей этих отпетых головорезов, среди которых
было    немало   бывших   зеков,    уцелевших   при    ликвидации   талашевской
исправительно-трудовой колонии,  было проведение глубоких рейдов на  территорию
сопредельных стран, неведомо каким образом возникших вокруг.
     Такая  жизнь  пришлась  Песику  по  нраву.  За  погубленных кастильцев или
степняков,  а  уж  тем более за  арапов,  никто не  корил,  а  наоборот,  еще и
благодарили.  Взамен своей доли добычи он просил только бабу,  редко двух,  чем
лишь укреплял свой авторитет.  Как-то  сама собой вокруг Песика сложилась кучка
единомышленников,   еще  помнивших  глумливые  комментарии  покойного  Лишая  к
ветхозаветной легенде о Каине и Авеле.
     Сначала в  шутку,  а  потом и всерьез они стали звать себя каинистами.  Но
пока это была всего лишь игра,  одна из тех,  до которых так охочи мужчины. Сам
Песик,   не  имевший  склонности  к  отвлеченному  мышлению,   не  очень-то  ею
интересовался.  Возможно,  каинизм так никогда бы и не стал настоящей религией,
если бы  не  усилия прибившегося к  отряду отца Николая -  расстриги,  пьяницы,
бабника и садиста.
     Закончив  сразу  два  высших  учебных  заведения -  филфак  университета и
духовную семинарию,  -  он  еще при советской власти был лишен сана за то,  что
однажды при  свидетелях вылил  на  голову попадье ведро  нитрокраски (в  церкви
тогда как  раз шел ремонт),  а  потом,  уже во  время разбирательства,  показал
митрополиту кукиш.
     Оставшийся без  прихода  (и  без  дохода),  отец  Николай  некоторое время
болтался от иеговистов к  кришнаитам,  а от дзен-буддистов к хлыстам,  но нигде
долго  не  задерживался.  Очень уж  радикальны были  его  взгляды на  все,  что
касалось вопросов веры.
     Мысль основать новую религию у  него появилась давно,  но,  как  на  беду,
отсутствовали факторы,  благоприятствующие этой  грандиозной  задумке.  У  отца
Николая не было ни знатного происхождения,  как у  Шакъямуни,  ни богатой жены,
как у Мухаммеда, ни влиятельных покровителей, как у Лютера.
     Свое истинное призвание он нашел лишь в  экспедиционном отряде,  которым к
тому времени уже командовал Песик.  Идея возвеличить личность Каина и  на  этой
основе создать понятное и  привлекательное для  черни  религиозное учение сразу
вдохновила отца  Николая.  Да  и  обстановка способствовала этому  -  пылали не
только границы Отчины,  пылала каждая деревенька,  каждый городок.  Постоять за
себя  можно  было  только  при  помощи  конкретного  зла,  а  абстрактное добро
оставалось как бы не у дел.
     Адепты  новой  веры  (которые  с  подачи  отца  Николая  назывались теперь
аггелами) признавали Каина пророком другого,  куда более жестокого и  страшного
существа,  чье пришествие ожидалось в  обозримом будущем.  Формально все аггелы
были равны между собой и  могли без зазрения совести уничтожать друг друга,  но
на  это богоугодное дело (если исходить из заветов Каина) был наложен временный
мораторий.
     Зато  беспощадное избиение всех  тех,  кто  не  примкнул к  аггелам,  а  в
особенности  инородцев,   только  приветствовалось.  Земля  должна  была  стать
вотчиной потомков Кровавого Кузнеца,  и не существовало таких средств,  которые
были бы неприемлемы на пути достижения этой цели.
     Песик  и  сам  удивлялся столь  стремительному и  широкому распространению
новой   веры.   Десятки   фанатичных  проповедников,   сопровождаемых  отрядами
вооруженных аггелов (тогда, правда, еще сплошь безрогих), рассеялись по городам
и весям Отчины. Борьба с ними если и велась, то очень вялая.
     Изменилась  ситуация  и  в  экспедиционном  отряде,   по  численности  уже
разросшемся до  размеров доброго батальона.  Если  раньше отец Николай был  при
Песике кем-то  вроде шута и  капеллана одновременно,  то теперь уже Песик был у
отца  Николая не  больше  чем  начальником храмовой гвардии.  Назревал конфликт
духовной и светской власти.
     Песик,  не  желавший быть  на  побегушках даже  у  верховного жреца Каина,
моментально составил заговор,  который поддержали все  его  бывшие сокамерники.
Кто-то  из них придумал коварный план.  Следуя ему,  Песик сначала вынудил отца
Николая к  публичному братанию,  а  потом заколол тем же  самым ножом,  которым
незадолго до этого добыл необходимые для церемонии капли крови.
     Присутствующие при этом аггелы и  ахнуть не успели,  как было торжественно
объявлено,  что  происшедшее у  всех  на  глазах  убийство является всего  лишь
ритуальным актом поклонения Каину.
     Никакого ущерба престижу новой религии это не  нанесло -  наоборот,  стало
модно  резать своих братьев,  а  заодно и  других родственников.  Как  и  любая
зараза,  каинизм  распространялся с  невиданной быстротой.  Правда,  кастильцы,
степняки и  арапы не  щадили аггелов,  но и  те,  в  свою очередь,  в  долгу не
оставались.   Редкая,   прямо-таки  сатанинская  жестокость,   с   которой  они
действовали, должна была отбить у всех инакомыслящих волю к сопротивлению.
     Вскоре  базы  аггелов  появились  не  только  в  Отчине,  но  и  в  Хохме,
Трехградье,  Агбишере.  Экспедиция,  посланная  на  исследование  Гиблой  Дыры,
случайно проникла в  досель  никому  не  известную страну,  цивилизация которой
опередила цивилизацию Отчины на  несколько сотен лет,  что,  впрочем,  пошло ей
скорее во вред, чем на пользу.
     Страна,  названная аггелами Енохом (так  Каин  нарек  некогда свой  первый
город),  была практически мертва (ее немногочисленное население не  смогло даже
оказать  аггелам  сопротивления),   но  хранила  огромные  запасы  материальных
ценностей.  Ради сохранения секретности пользоваться этим богатством до поры до
времени было запрещено.  Исключение делалось только для  огромных металлических
люков,  заменявших аггелам ритуальные сковороды.  Сей предмет со  временем стал
неотъемлемой частью культа Каина.
     Чуть позже аггелы проникли и  в Эдем,  где столкнулись с переродившимися в
нефилимов выходцами из  Еноха,  Отчины и  некоторых других стран.  Здесь же они
узнали секрет бдолаха, чудодейственного средства, способного влиять на организм
в  соответствии  с  самыми  сокровенными  человеческими желаниями.  Сначала  он
применялся только как  допинг перед боем  или  как  универсальное лекарственное
средство,  но  впоследствии стал для аггелов таким же священным растением,  как
лотос для индусов и кока для инков.
     При  содействии бдолаха каждый аггел должен был  доказать свою преданность
каинизму. У тех, кто действительно свято верил в Кровавого Кузнеца, со временем
вырастали рога  -  легендарная каинова  печать,  которой  Бог-создатель отметил
братоубийцу.  Безрогих  аггелов  беспощадно отсеивали,  как  нестойких  в  вере
лицемеров.  Все это,  конечно, не распространялось на высших иерархов каинизма,
постоянно носивших на голове черные колпаки,  -  попробуй определи, что там под
ними.
     Прибрав власть к рукам, Песик сделал все, чтобы избавиться от своих старых
соратников,  еще  помнивших,  как  он  шестерил в  зоне.  Некоторые погибли  от
подмешанного в  бдолах яда,  который действовал так быстро,  что жертва даже не
успевала ощутить страх смерти.  Другие сгинули в  заранее обреченных на неудачу
походах. Третьи были облыжно обвинены в чересчур вольной трактовке идей Каина и
за это разрублены на части (тут уж никакой бдолах помочь не мог).
     Приняв имя Ламеха, одного из славнейшних потомков Кровавого Кузнеца, Песик
как  бы  перечеркнул свое  прошлое.  Новое  поколение аггелов,  не  испорченное
культурой и  жизненным опытом,  буквально боготворило его.  Рекрутировалась эта
молодежь на свалках,  в подвалах,  на больших дорогах и невольничьих рынках,  а
воспитывалась по примеру египетских мамелюков кровью и железом.
     После заключения Талашевского трактата борьба с аггелами пошла всерьез, но
к тому времени болезнь каинизма уже стала хронической. Избавиться от нее теперь
можно  было  только  двумя  способами:  или  выкосить под  корень  все  рогатое
воинство, или целиком уничтожить пораженный заразой организм...

     Дрова действительно оказались сырыми,  и  костер все никак не  разгорался.
Матерно выругавшись,  Ламех собрался отлучиться куда-то,  но  к  нему подскочил
аггел,  как  в  бурнус,  закутанный в  зелено-коричневую маскировочную сеть,  и
что-то зашептал на ухо.
     - Вот как!  -  Ламех не смог сдержать удивления.  - Давайте ее сюда. Будет
парочка, баран да ярочка.
     Левке и до этого было так нехорошо,  что,  казалось, дальше некуда, но тут
выяснилось,  что есть куда.  Интенсивность душевной муки, похоже, предела иметь
не могла.
     Снаружи уже слышался возмущенный голос Лилечки:
     - Пустите! Пустите, черти!
     Двое аггелов втащили ее во дворик и  поставили на другой стороне бассейна,
прямо напротив сковороды, из-под которой уже выбивался легкий ды