ражник, не так давно мирно вязавший у  входа,
втащил за шиворот упирающегося,  расхристанного  мальчишку  лет  пятнадцати.
Мальчишка вопил не переставая.
   - Прощения просим, - сказал стражник, с трудом  перекрывая  его  визг.  -
Помещеньице бы нам... Длинноволосый раздраженно ругнулся:
   - Сколько раз можно просить... Стражник  перехватил  мальчишкин  воротник
поудобнее:
   - Дело вот срочное... А вы  в  канцелярию  пока...  Незакрытая  дверь  со
скрипом качнулась. Игар увидел свободный теперь  выход  с  пустым  стулом  и
грозной пикой у стены. Один медленный, как бы  случайный,  маленький  шаг  к
двери...
   Писец - кажется, тот, что прогнал в свое время  Игара  -  заслонил  собой
узкий дверной проем на бумаге в его руках высыхали свежие чернила:
   - Прошу прощения... Господин мой  -  он  обращался  к  длинноволосому,  -
подпишите, будьте любе...
   Очередной  визг  мальчишки,  с  которого  тем  временем  спустили  штаны,
поглотил  конец  его  фразы.  Стражник  невозмутимо  пропустил  через  кулак
выловленную в кадке розгу мальчишка  ерзал  по  скамье  голым  животом,  не
решаясь, впрочем,  бежать.  Игар,  стоящий  как  раз  под  желтой  грамотой,
обещавшей за его, Игара, голову сто золотых монет, потрясенно  смотрел,  как
длинноволосый опускает палец в чернила и прикладывает его к углу принесенной
писцом бумаги.
   "Ибо неграмотный, - говаривал в  свое  время  Отец-Научатель,  -  подобен
скоту - столь  же  тупоумен..."  И  над  рыбьим  хвостом,  лежащим  рядом  с
чернильницей, кружились мухи, и капали слезы на старую, зачитанную азбуку...
   В этот момент мальчишка, до которого добралась наконец вооруженная розгой
рука правосудия, взвыл так, что содрогнулись  стены,  и  все  присутствующие
невольно обернулись к скамье.
   Все, кроме Игара, потому что в следующее мгновение он уже бежал.
   Ему показалось, что все просители, собравшиеся в приемной, в этот  момент
сошли со своих мест, чтобы встать у него на дороге. Спасительный выход,  где
рядом с пустым стулом стояла у стены грозная пика,  отдалялся  и  отдалялся,
как  отдаляется  подсвеченная  солнцем   поверхность   воды   от   тонущего,
захлебывающегося пловца. Чья-то рука цапнула его за  плечо  -  он  рванулся,
едва не оставив в чужой руке клок рубашки преследователи  его  оказались  в
куда более выгодном положении, потому что перед ними толпа раздавалась  сама
собой, а Игару приходилось протискиваться и расталкивать.
   И  тогда,  почуяв  бесславную  неудачу  побега,  он  швырнул   под   ноги
преследователям так и не заработанный мешочек с монетами.
   Угодив под тяжелый каблук, мешочек треснул. Медные кружочки  раскатились,
ударяясь о подвернувшиеся по дороге  башмаки  кто-то  вскрикнул,  а  кто-то
поспешил наклониться и подобрать, и  его  примеру  последовали  многие,  еще
более многие, все... Забыв о здравом смысле, просители следовали давнему,  с
пеленок усвоенному правилу: денежке не место на полу.
   Первым споткнулся стражник. Длинноволосый налетел на него сзади Игар  не
видел  этого  и  не  слышал.  Последним  усилием  перепрыгнув  через  чью-то
согбенную спину, он вылетел на залитую солнцем улицу и кинулся  в  ближайший
проходной двор.

***

   Блеклая трава готовилась встретить осень, а на восточном склоне из-под ее
желтых  зарослей  лезла  новая,  молодая,  пригретая  солнышком,   спутавшая
времена. Аальмар кинул на землю свою куртку - свою  замечательную,  кожаную,
со шнурками и пряжками куртку! - и  уселся,  вытянув  ноги,  усадив  девочку
рядом с собой.
   - Скучала?
   Она кивнула, совершенно искренне и не кривя душой. Пожалуй,  впервые  она
по-настоящему обрадовалась его возвращению сойдя с коня,  он  предложил  ей
руку, как женщине, как равной! Стоило  видеть  в  эту  минуту  лица  Лиль  и
мальчишек...
   - И я тоже скучал, малыш. Я видел много стран
   И селений... И везде искал тебе подарок. Вот, посмотри.
   Сверток, до того стоявший в траве и шевеливший на ветру тугим  бантом  из
плотной ткани, открылся. Девочка невольно задержала дыхание.
   В руках Аальмара была мельница - размером с кувшин.  Четыре  косых  крыла
завертелись, ловя  ветер,  и  внизу  открылись  воротца,  из  них  показался
вырезанный из дерева мельник, а затем еще целая вереница фигурок  с  мешками
на плечах, а потом почему-то балаганный паяц - пройдя парадом перед  глазами
потрясенной девочки, фигурки скрылись в дверце напротив. Мельница  замедлила
свое вращение - а потом снова завертелась от порыва ветра, и все повторилось
сначала  мельник,  работники,  паяц,  а  потом  еще  зазвенели   крохотные,
подвешенные перед дверками  колокольчики,  и  звон  их  сложился  в  мелодию
простенькой, всеми любимой песенки...
   - Тебе нравится?
   Девочка  смотрела,  не  в  силах  оторвать  глаз.   Наверное,   следовало
поблагодарить - но она была слишком поражена. Ей сроду не доводилось  видеть
таких игрушек  ,  тем  тяжелее  было  поверить,  что  это  Е‚  игрушка,  Е‚
собственная мельница!..
   - Я хотел тебя порадовать, малыш, - сказал он тихо. - Мне удалось?
   Не зная, как  высказать  свои  чувства,  она  поймала  его  руку.  Крепко
стиснула потом прижалась  лицом,  губами,  ловя  запах  его  кожи  и  вечно
сопутствующий ему запах железа.
   Потом она оказалась у него на коленях. Отец никогда не брал ее на руки  -
во всяком случае она не помнила мать сажала  ее  на  колени  только  тогда,
когда  надо  было  ехать  в  повозке,  а  там  ведь  трясет  и  дует  ветер.
Прислушиваясь к незнакомому ощущению, она сначала замерла - но  сидеть  было
спокойно  и  уютно,  и  мельница  вертелась,  позванивая  колокольчиками,  и
фигурки, сгибаясь под грузом крохотных мешков, деловито шествовали из  одной
дверцы в другую...
   Она расслабилась. Откинулась назад, положив голову ему на плечо:
   - А ты... Ты снова был на войне? Он обнял ее чуть сильнее:
   - Да...
   Девочка вздохнула. "Война" - это то поле, где они искали Анису.  Кажется,
что это было давным-давно... А поле мертвецов  до  сих  пор  является  ей  в
плохих снах. А Аальмар уезжает и уезжает - на войну...
   - Тебя ведь не могут убить?  -  спросила  она  с  внезапным  страхом.  Он
засмеялся:
   - Конечно же, нет...
   Девочка успокоилась. Обернулась встретилась взглядом  с  его  спокойными
глазами:
   - Аальмар... А кто главнее, Большая Фа или  ты?  Она  и  так  знала,  кто
главнее. Ей просто доставляло удовольствие услышать его ответ.
   - Я.
   - А почему? - она не выдержала и улыбнулась, потому что и это тоже  давно
было ей известно.
   - Потому что я главный наследник дома, это называется "стержень  рода"...
А потом таким стержнем станет наш старший сын.
   Девочка задумалась. Мельница то замедляла обороты, то  снова  принималась
вертеться, как праздничная карусель. Фигурки, кажется, танцевали.
   У нее будут дети. Скоро старший сын будет таким же главным, как Аальмар.
Странно, интересно, не верится...
   - А у нас будет много детей?
   - Конечно. Не меньше пяти.
   - Ой...
   - Не волнуйся. Большая Фа поможет их вынянчить.
   - А если ты стержень, то Большая Фа - кто?
   - Она просто следит за домом, пока меня нет.
   - А... Аальмар! А я кто же? Я кто такая?..
   - Ты...
   Она вдруг ощутила лицом его жесткую, немного шершавую щеку:
   - Ты... Ты мой свет в окошке. Будущая  опора  рода...  Рыжая  белочка  на
ветвях генеалогического древа. Ты знаешь, что когда тебе солнце в спину,  ты
будто бы рыжая? А?..
   Она засмеялась. Так, оказывается, щекотно, когда целуют под мышкой.

***

   Покупатели торговались, зазывалы били в  бубен,  нищие  канючили  -  весь
базар рвался из шкуры вон, чтобы отгрести, заработать, выплясать  грош  тем
временем сто полновесных монет неприкаянно бродили между  рядами,  и  всякий
грамотный и мало-мальски наблюдательный обыватель славного города  Турь  мог
заработать их играючи, стоит лишь пальцем ткнуть...
   Не вздрагивать и не оборачиваться, когда так  хочется  скорее  бежать  со
всех ног, когда всюду мерещатся взгляды, когда все разрастается толпа  зевак
перед  столбом   с   грозными   грамотами:   "разыскивается   для   предания
справедливому наказанию..."
   Даже за Снура-Кнутобоя, беглого каторжника, столько не заплатят.  Правда,
Снура и разглядеть проще - клеймен беглец. А  послушник  Игар,  прозвища  не
имеющий, был бы похож на сотню других парнишек, если б не бегали глаза да не
потели ладони. Всякому, кто  опытен,  одного  взгляда  достаточно,  чтобы  с
уверенностью сказать: дело нечисто. И кто знает, не следит ли уже за  Игаром
пара заинтересованных глаз...
   Он даже голода не чувствовал, и во рту  его  было  сухо,  хоть  кругом  и
роились сытые запахи. Он присматривался к  купцам,  к  богатым  покупателям
несколько раз замечал, как  воришка  стягивает  с  прилавка  рыбину  или  из
корзинки узелок. Доходный промысел для ловких и  бесстыжих  Игар  прекрасно
знал, что его рука не поднимется. А поднимется - так тут же  и  схватят  ее,
эту руку... Эти, удачливые, таскают совершенно безнаказанно, а Игар смотрит.
И нет бы тревогу  поднять,  заметив  столь  наглое  воровство,  одернуть  бы
зазевавшуюся жертву... Правда, вмешиваться в скандал сейчас - все равно  что
стать под столбом с грозными грамотами и во все горло вопить: а  вот  он  я!
это за меня сто золотых дают, налетай!..
   "Мне нужны деньги. Много денег - и быстро. Сегодня. Я должен сделать это,
чтобы спасти Илазу... Я должен..."
   Привычная молитва - "я должен" - придала ему сил.  Он  увязался  было  за
толстым, шумливым купцом, чью шею отягощала гирлянда из женских украшений  -
однако купец ни на секунду не покидал базара, вертелся в толчее,  торговался
и нахваливал, ни разу не собрался даже справить нужду...
   Игар отчаялся. Скоро базар начнет расползаться, редеть,  купцы  соберутся
компаниями, деньги перекочуют в тайники, товары - под замок... А он так и не
решил, что он будет  делать.  А  вон  идет  патруль  -  спокойный  скучающий
патруль, но нет ли среди них того, любителя вязания...
   Молодой щекастый парень, увешанный цветными платками,  весело  торговался
сразу с двумя: сухонькая чернявка  хотела  сбить  цену,  но  рыжая,  юная  и
легкомысленная, сразу купилась на обаяние продавца и  заплатила.  Ее  платок
был цветаст и, по мнению Игара, слегка безвкусен, но она повязала его на шею
с такой грациозной небрежностью, что парень восторженно защелкал  языком,  а
чернявка крякнула и заплатила тоже - за ярко-желтый с зеленым узором шарф.
   Парень прошел мимо Игара, по-прежнему улыбаясь и напевая его вьющиеся от
природы волосы были тщательно уложены под тонкую веревочную повязку. Сам  не
зная зачем, Игар повернулся и отправился следом.
   Парню везло - за каких-нибудь полчаса  он  распродал  почти  весь  товар.
Дамочки и девицы так и липли к нему, привлеченные  ослепительной  улыбкой  и
меткими шуточками Игар чувствовал себя угрюмой молью, увязавшейся вслед  за
нарядной весенней бабочкой. Наконец продавец платков огляделся - и  неспешно
направился в сторону одного из узких переулков, окружавших базарную площадь,
как кривые лучи.
   У Игара снова взмокли ладони. Глухо колотилось сердце -  через  это  тоже
нужно пройти...
   Парень исчез  в  переулке  -  тенистой  щели  между  глухими  деревянными
заборами. Кусая губы, Игар шагнул следом.
   Парень насвистывал. Из всего товара у него осталось два шелковых платка -
густо-синий и черный забросив их на плечо, он углубился в переулок как  раз
настолько, чтобы соблюсти приличия и в то же  время  не  забираться  слишком
глубоко. Игар ждал, прислонившись спиной к забору.
   Насвистывание продавца платков сделалось громче и жизнерадостнее.  Только
теперь он обернулся, чтобы встретится глазами с угрюмым Игаровым взглядом.
   Парень замер. Беспечная мечтательная улыбочка сменилась вдруг  мертвенной
бледностью -  тонкая  кожа  блондина  в  точности  передавала  его  душевное
состояние.
   Если бы продавец платков  дружески  кивнул,  или,  не  обратив  внимания,
проследовал мимо, или хотя бы нахмурился недовольно, - Игар,  скорее  всего,
так бы и остался стоять у забора, ничего не говоря и ничего не предпринимая
побледнев от страха, парень облегчил ему задачу.  Кухонный  нож,  украденный
накануне в какой-то лавке и спрятанный за  голенищем,  наконец-то  вылез  на
свет.
   - Выручку, - хрипло сказал Игар, делая шаг вперед. - Живо.
   Глаза парня округлились.  Он  отступил,  будто  собираясь  бежать  одним
прыжком Игар настиг его, сгреб и прижал лопатками к забору:
   - Зарежу!..
   Кухонный нож оказался прямо против крепкой  и  бледной  шеи.  Игар  видел
капельки пота под носом и трясущиеся белые губы:
   - С-сейчас...
   Бледная шея конвульсивно дернулась - Игар не успел отвести нож. На  коже,
покрытой мурашками, выступили капли крови парень затрясся сильнее:
   - С-сейчас... Д-да...
   Игару сделалось муторно. Пухлая рука продавца платков  беспомощно  шарила
за пазухой, отыскивая кошелек Игар сжал зубы, изо всех сил вызывая  в  себе
ненависть к этому богатому, холеному, нахальному и удачливому.  Ненависть  и
отвращение к этим кудряшкам, к этому страху, к этому  резкому  запаху  пота,
такие, чтобы захотелось полоснуть сейчас по горлу.
   Одно движение - и  нету  ни  мороки,  ни  заботы,  никто  не  позовет  на
помощь...
   Парень  напрягся,  глядя  куда-то  Игару  за  плечо   тот   инстинктивно
обернулся, желая видеть надвигающуюся  опасность.  В  ту  же  секунду  рука,
сжимающая нож, была сильно отброшена в  сторону,  и  сразу  за  этим  парень
ударил Игара головой в лицо, выскользнул из его рук и кинулся  бежать  вдоль
забора. Он даже на помощь успел позвать - к сожалению, вопль из  пересохшего
горла получился хриплый и сдавленный. Парень набрал воздуха  для  следующего
крика - в этот момент Игар,  которому  уже  не  надо  было  специально  себя
воодушевлять, нагнал его и вспрыгнул на плечи.
   Отец-Разбиватель был жестоким человеком. Вцепившись в кудрявые волосы,  с
которых слетела в  пыль  щегольская  веревочка,  Игар  дважды  ударил  парня
головой о землю - так, что пыль под  ним  сделалась  мокрой  и  темной.  Нож
плясал в руке, подсказывая единственно правильное и безопасное решение.  Еще
минута  -  и  кто-нибудь  другой,  случайный  свидетель,  одержимый  нуждой,
заглянет в пропахший мочой переулок...
   - Выручку, скотина!
   Продавец платков, придавленный Игаровыми  коленями,  обмяк.  Игар  рывком
перевернул его на спину недавно красивое и веселое  лицо  перепачкано  было
кровью и песком, из круглых, полных боли глаз катились слезы:
   - Н-н... н-не дам...
   Игар приставил  острие  ножа  к  правому  глазу,  обрамленному  пушистыми
светлыми ресницами. Парень вскрикнул  дрожащая  рука  наконец-то  нашла  за
пазухой тугой кошелек:
   - П-по давись...
   Игар понял, что уже не сможет его зарезать. Резать  надо  было  раньше  -
когда застилала глаза ненависть. Теперь, поверженного, плачущего - поздно...
   Он сунул кошелек под рубаху. Запихнул в окровавленный  рот  своей  жертвы
синий шелковый  платок,  черным  стянул  локти  -  ох,  и  хороший  товар...
настоящий шелк, легкий и крепкий, как струна...
   Парень молчал, сдерживая стон. На ходу отряхивая одежду, вытирая о  штаны
чужую кровь, Игар поспешил прочь.
   Крики и гвалт, которые поднялись в переулке спустя минуту, не были слышны
грабителю, потерявшемуся в толчее базара.
   Таракан сидел на темном и липком столе,  водил  усами,  не  выказывая  ни
страха, ни удивления Игар с отвращением смотрел на еду,  силком  заливая  в
глотку поганое, жидкое, теплое пиво. Таракан ничем не хуже и не лучше любого
из посетителей трактира пусть сидит. Везде, куда ни глянь, имеются  рожи  и
погаже...
   Болела рассеченная бровь. Игар держался за лицо,  воображая,  что  голова
его -  это  маятник,  тяжелый  маятник  старинных  часов,  и  вот  он  ходит
туда-сюда, час за часом, год за годом...
   -  Парень,  ты  пьяный,  что  ли?..  Качается  и  качается,   уже   гости
поглядывают... ты, если пьяный, того... Пошел вон, стало быть...
   - Я трезвый, - сказал Игар с отвращением. - Трезвее всех твоих  сволочных
гостей, ты, подонок... Ладно-ладно. Сам уйду, не надо...
   Он вышел, оставив нетронутую тарелку таракану.
   За порогом стояла ночь - душная и облачная, и на небе, забитом невидимыми
черными тучами, не было ни звезды. Не на что смотреть, нечем оправдаться...
   Мутно горели фонари,  отмечавшие  двери  трактиров  Игар  зашел  наугад,
заказал пиво и снова сел в углу, держась за лицо.
   ...Илаза потеряна навсегда. Он сам потерян навсегда - потому что  никогда
не вымолить у себя прощения. Даже Святая Птица может простить...  Но  некого
прощать, Игар-то умер, ходит пустая, обгаженная, оскверненная оболочка...
   Он  вытащил  нож  и  сосредоточенно  полоснул  себя  по  пальцу.  Сопляк,
ничтожество.  Руку  себе  отпили  и  успокойся  -  подумаешь,   какое   чудо
сотворил... Мальчишки дерутся до крови, сам до крови  дрался  -  а  продавец
платков еще тебя переживет, трижды по столько  наторгует,  продавец  платков
проживет долтую жизнь в довольстве, тепле и холе, и  он  будет  щуриться  на
камин, когда ты, бродяга, станешь подыхать  в  сугробе...  ...Неужели  он  и
вправду СОБИРАЛСЯ ЕГО УБИТЬ?...
   ...Тонкая кость.  Принц.  Осквернился,  недотрога.  Белоручка  поганая...
Слюнтяй и трус. Если мужчина борется за жизнь и свободу любимой женщины - он
должен идти и по трупам. Особенно если они еще при  жизни...  достойны  были
стать трупами... Каждый из нас - обладатель будущего трупа...
   Илаза!!
   ...Записка ускользает в щель. Долгие минуты ожидания, полного звоном цепи
дворовой собаки, которую  прикармливал  месяцами,  таскал  собственную  еду,
подлизывался... Пес бегает по  двору  и  звенит  цепью,  и  наконец  в  щели
показывается сначала белый уголок, а потом  половинка  письма  он  хватает,
тянет, боясь помять или  надорвать,  бежит  к  фонарю,  разворачивает...  На
листке - обведенный чернилами контур руки, и  на  ладони  нарисован  большой
улыбающийся рот... Илаза...
   Он прошел мимо удивленной служанки, несущей ему его пиво,  и  выбрался  в
душную беззвездную ночь.

***

   Паутина облипала щеки, лезла в глаза,  забивалась  в  рот.  Частая  сетка
сдавливала грудь и мешала дышать.
   - За что?! Звезда  же  еще  высоко!  Звезда  же...  Она  уже  привыкла  к
видимости свободы, к несвязанным рукам и ногам. Она  уже  привыкла  спать  в
листве и умываться в этом проклятом ручье унизительная несвобода  в  липкой
паутине казалась теперь еще мучительнее, еще страшнее. Это плата за  попытку
побега?
   - За что? Я не убегу. Я не убегу... Я хочу пить.  Мне  плохо.  Освободите
меня... Я не могу больше, нет...
   Ответом ей  был  неизменный  шум  воды.  Она  покачивалась  в  паутине  -
огромная, плачущая от бессилия муха.
   - Я хочу пить... - повторила она жалобно. - Я женщина... Я княжна... И  я
уже достаточно наказана. Освободите...
   Посторонний шум заставил ее дернуться и вывернуть шею, так, что  чуть  не
лопнули связки,  а  серая  сетка  паутины  больно  врезалась  в  тело.  Звук
повторился или она рехнулась, или кто-то идет по  дну  оврага.  Ногами.  По
земле.
   Она замерла, прислушиваясь.  Идущий,  по  видимому,  прислушивался  тоже
Илаза сильно закусила губу, уверяя себя, что это не Игар. Не Игар, не  Игар
в такое  нельзя  верить,  чтобы  не  умереть  потом  от  разочарования.  Это
случайный путник, и следует крикнуть ему, чтобы он бежал прочь, уносил ноги,
пока не поздно...
   Случайный путник тем временем осмелел  и  продолжил  путь  скоро  Илаза,
изогнувшаяся, как червяк на крючке, увидела его внизу, у  подножия  крупного
дуба.
   Случайный путник был огромен. Он был  черен,  покрыт  жесткой  щетинистой
шерстью,  снабжен  двумя  желтыми,   загнутыми   кверху   клыками,   длинным
гофрированным рылом и четырьмя грязными копытами. Маленькие блестящие глазки
остановились на Илазе, и во взгляде вепря ей померещилось удивление.
   Она