с  руку
Питера.
   Когда  звуки  стихли,  Питер  прочитал  письмо.  В  нем  было  всего  три
предложения:
   "Я знаю об обычае, о котором ты пишешь. Согласен выделить  нужную  сумму.
Но лишь после того, как ты объяснишь, что хочешь получить за эти  деньги  от
нашего общего друга".
   Питер улыбнулся. Удивительно  осторожный  человек,  этот  Пейна!  Ему  не
придется ни в чем участвовать, посредником будет  Бен,  и  все  равно  хочет
знать все детали.
   Он постучал в дверь и после коротких переговоров с Бесоном получил  перо,
чернила и бумагу. Тюремщик опять проворчал что-то про чертова почтальона, но
предвкушал уже появление в кармане еще двух золотых.
   "Если вы будете  переписываться  еще  немного,  я  могу  разбогатеть",  -
пробормотал он неизвестно кому, выходя в коридор.
 
Глава 61 
 
   Пейна открыл второе письмо Питера и сразу увидел, что на этот раз  в  нем
не было никаких имен. Юноша учился быстро. Это хорошо.
   "Может, ваше желание узнать о моих просьбах  неуместно,  но  выбирать  не
приходится. Я в Вашей власти. Вот две вещи, которые я хочу купить за  восемь
золотых: 1. Я хочу получить кукольный  домик  моей  матери.  Я  очень  любил
играть с ним в детстве  и  сохранил  память  об  удивительных  приключениях,
связанных с ним. 2. Я хочу, чтобы к  любой  пище  мне  подавали  салфетку  -
настоящую королевскую салфетку. Герб можно убрать.
   Таковы мои просьбы".
   Пейна перечитал письмо не один  раз  прежде  чем  бросить  его  в  огонь.
Похоже, испытания все же повлияли на рассудок Питера.  Зачем  ему  кукольный
домик? Пейна знал, что он еще хранится где-то в королевской кладовой. Можно,
вполне можно дать его  принцу..,  если  предварительно  удалить  все  острые
предметы, ножики и все такое. Пейна помнил, как Питер  любил  этот  домик  в
детстве, и помнил, как Флегг протестовал против этого. Роланд тогда  еще  не
послушался Флегга.., редкий случай.
   И вот Питер вспомнил о кукольном домике.
   Может, он не в своем уме?
   Пейна так не считал.
   Теперь салфетка.., что ж, это можно понять. Питер всегда требовал,  чтобы
ему подавали салфетку. Даже когда ездил на охоту с отцом. Странно, что он не
просил лучшей еды, как все прочие знатные узники, но на него это похоже.
   Эти салфетки.., тоже от матери, я уверен. Есть ли тут какая-нибудь связь?
Салфетки и кукольный домик Саши. Что это значит?
   Пейна не знал, но абсурдная надежда возникла опять. Флегг не хотел, чтобы
Питер играл с домиком в детстве - и вот он возник опять.
   И где-то глубоко, едва  уловимо,  таилась  еще  одна  мысль.  Если  Питер
все-таки не убивал  отца,  то  кто  мог  это  сделать?  Конечно,  тот,  кому
принадлежал сначала этот ужасный яд. Тот, кто  лишился  бы  всего,  если  бы
Питер пришел к власти. Тот, кто теперь, при Томасе, приобрел все.
   Флегг.
   Эта мысль ужасала. Она значила, что правосудие совершило ошибку.  Что  он
судил Питера не на основании логики, которой всегда гордился, а на основании
неприязни, возникшей, когда он увидел слезы принца.  Мысль  о  том,  что  он
вынес  самый  важный  приговор  в  жизни,  руководствуясь   эмоциями,   была
невыносима.
   Так почему бы не дать ему теперь этот домик?
   Пейна написал короткую записку. Бесон получил еще два золотых и  надеялся
на дальнейшую переписку, но ее не последовало.
   Питер получил то, о чем просил.
 
Глава 62 
 
   В детстве Бен Стаад  был  стройным  голубоглазым  мальчиком  с  вьющимися
светлыми волосами. Девочки заглядывались на него, еще когда ему было  девять
лет.
   "Скоро это кончится, - предрекал отец Бена. - Все Стаады в  детстве  были
хороши. Он тоже, когда вырастет, потемнеет, станет щуриться на все вокруг  и
сделается обыкновенной свиньей в королевском свинарнике".
   Но эти предсказания не сбылись. Бен стал первым  Стаад  ом  за  несколько
поколений, который в семнадцать остался таким же светловолосым,  как  был  в
семь, и мог за четыреста ярдов отличить ястреба от коршуна. И глаза  его  не
щурились близоруко, а смотрели светло и ясно,  и  девочки  заглядывались  на
него все так же.
   Ему повезло.., и это тоже отличало его  от  других  Стаадов,  на  которых
неудачи так и сыпались, по крайней мере, в последние триста лет. Семья  Бена
надеялась, что он вытащит ее из благородной бедности. В конце  концов  глаза
его не помутнели и волосы не потемнели. И принц Питер - его лучший друг.
   Но потом Питера обвинили в убийстве отца и посадили в Иглу  быстрее,  чем
Стаады успели  сообразить,  что  это  значит.  Эндрью,  отец  Бена,  был  на
коронации Томаса и вернулся оттуда весь в синяках.
   "Я уверен, что Питер невиновен, - сказал тем вечером  Бен  за  ужином.  -
Отказываюсь верить, что..."
   В следующий момент он лежал на  полу,  в  ухе  у  него  звенело,  а  отец
возвышался над ним  с  капающим  с  усов  гороховым  супом.  Лицо  его  было
пурпурным. Младшая сестренка Бена, Эммалина, разревелась  на  своем  детском
стульчике.
   "Не упоминай в моем доме этого мерзавца", - сказал отец.
   "Эндрью! - крикнула мать. - Эндрью, он же не понимает..."
   Отец, обычно добрейший человек, повернул голову и  свирепо  уставился  на
мать:
   "Помолчи, женщина!"  -  рявкнул  он,  и  она  испуганно  замолчала.  Даже
Эммалина утихла на своем стуле.
   "Отец, - тихо сказал Бен, - ты уже лет десять не трогал меня пальцем.  Да
и до того ты никогда не делал этого в гневе. Но я все равно не верю..."
   Эндрью Стаад предостерегающе поднял палец:
   "Я велел тебе не упоминать его имени. Бен, я очень тебя люблю, но если ты
еще раз назовешь это имя, ты покинешь мой дом".
   "Не назову, - сказал Бен, поднимаясь, - но только потому, что люблю тебя,
отец, а не потому, что боюсь".
   "Прекратите! - голос миссис Стаад был испуганным. - Я не желаю, чтобы  вы
так говорили друг с другом. Вы что, хотите свести меня с ума?"
   "Нет, мама, не беспокойся, уже все, - сказал Бен. - Правда, папа?"
   "Все. Ты очень хороший сын, Бен, но не упоминай этого имени".
   Хотя Бену было семнадцать, Энди по-прежнему  считал  его  ребенком  и  не
хотел говорить с ним о некоторых вещах. Он удивился бы, если бы  узнал,  что
Бен отлично понимает, почему он так сердит.
   Прежде чем случились события, о которых вы  уже  знаете,  дружба  Бена  с
принцем улучшила положение Стаадов. Их ферма была когда-то очень большой, но
на протяжении ста лет они были вынуждены продавать земли  кусок  за  куском.
Осталось всего шестьдесят акров, большей частью заложенных.
   Однако за последние  десять  лет  многое  изменилось.  Банкиры  перестали
угрожать конфискацией заложенных земель и даже предлагали новые  кредиты  по
смехотворно низким процентам. А Энди Стааду было больно смотреть, как  земли
предков уплывают от него акр за акром, и он был счастлив, когда смог сказать
Хэлвен, соседу, который зарился на его три акра, что раздумал их  продавать.
И он знал, кого следует благодарить за эти удивительные перемены. Его  сына,
который дружил с принцем Питером, будущим королем.
   Теперь они снова сделались невезучими Стаадами. Если  бы  не  это,  он  в
жизни не стал бить сына - поступок, о котором он уже жалел.
   Их положение ухудшилось разом. Энди в последнее время потратил уйму денег
- выкупил проданные раньше земли, построил мельницу. Теперь  банкиры  скинут
овечью шкуру, набросятся на него жадными волками, и он разом  потеряет  все,
что раньше продавал кусок за куском.
   И это еще не все. Какой-то инстинкт  заставил  его  не  брать  никого  из
родных на коронацию Томаса. И он оказался прав.
   После коронации он заглянул в пивную.  Эти  события  -  смерть  короля  и
заточение Питера  -  сильно  взволновали  его,  и  он  хотел  выпить,  чтобы
успокоиться. Его сразу узнали.
   "Помогал ему твой сынок, Стаад?" - осведомился один пьяный,  и  остальные
гнусно захохотали.
   "Может, он держал старика, пока принц вливал  ему  отраву  в  глотку?"  -
подхватил другой.
   Эндрью одним глотком допил кружку и собрался уходить.  Делать  ему  здесь
было нечего.
   Но третий пьяный - громила, от которого воняло, как  от  бочки  с  кислой
капустой, - рванул его назад.
   "И что ты об этом знаешь?" - спросил громила задушевным голосом.
   "Ничего, - сказал Эндрью. - Я ничего не знаю, и мой сын тоже. Пусти".
   "Ты уйдешь, когда - и если, - мы тебя  отпустим",  -  сообщил  громила  и
толкнул его в объятия прочих пьяных.
   Тут началась потеха. Они перекидывали Энди Стаада  друг  другу,  поддавая
ему то локтем, то коленом. Бить его они не осмеливались, хотя по глазам было
видно, как им хотелось это сделать. Будь они попьянее, Энди  оказался  бы  в
серьезной переделке.
   Энди, мужчина сильный и  широкоплечий,  прикинул,  что  смог  бы  уложить
двоих, может, даже троих.., но их было не меньше восьми. В возрасте Бена  он
еще мог бы полезть на рожон, но в  сорок  пять  он  не  мог  позволить  себе
притащиться домой избитым до полусмерти. К тому же это  бесполезно  -  удача
вновь покинула их семью, с  этим  ничего  не  поделаешь.  Бармен  безучастно
глядел на происходящее, даже не пытаясь вмешаться.
   Наконец они отпустили его.
   Теперь он боялся за жену.., за дочь.., и больше всего за Бена.  "Будь  на
моем месте Бен, - думал он, - они наверняка пустили бы  в  ход  кулаки.  Они
избили бы его.., если бы не хуже".
   Поэтому он и ударил сына, и пригрозил прогнать из дома, если Бен еще хоть
раз упомянет имя принца.
   Иногда люди ведут себя странно.
 
Глава 63 
 
   То, что Бен  Стаад  понял  теоретически,  ему  доказали  на  практике  на
следующий день.
   Он  отогнал  на  рынок  шестерых  коров  и  продал  их  за  хорошую  цену
(покупатель не знал его, иначе цена  не  была  бы  такой  хорошей).  Он  уже
подходил к городским  воротам,  когда  его  окружили  какие-то  бездельники,
обзывая убийцей и еще похлеще.
   Бен сделал все, что мог. В конце концов они избили его - их было  семеро,
- но заплатили за это синяками, разбитыми носами и выбитыми  зубами.  Уже  в
темноте Бен кое-как доплелся домой. Все у него болело,  но  он  был  доволен
собой.
   Отец сразу понял, что произошло.
   "Скажи матери, что ты упал", - коротко бросил он.
   "Да, папа".
   "И теперь я буду отвозить на рынок коров, или зерно, или что угодно, пока
банкиры не выгонят нас отсюда".
   "Нет, папа", - сказал Бен так же спокойно, как только что  говорил  "да".
Для парня, которого, только что здорово побили, он держался странно -  почти
весело.
   "Что это значит?" - с недоумением спросил отец.
   "Если я буду прятаться, они все равно меня найдут. Если же я буду  стоять
на своем, они скоро устанут и оставят меня в покое".
   "Если кто-нибудь из них возьмется за нож, - возразил Энди, - ты можешь не
дожить до того, как они устанут".
   Бен крепко обнял отца.
   "Богов не перехитришь",  -  процитировал  он  одну  из  древних  пословиц
Делейна. - Я все равно буду драться за Пи.., за того, чье  имя  ты  запретил
мне упоминать".
   Отец грустно посмотрел на него:
   "Ты так и не поверил, что это сделал он?"
   "Нет. И никогда не поверю".
   "Ты  стал  мужчиной,  сын,  а  я  и  не  заметил.  Нехороший  это  способ
становиться мужчиной. Но и времена сейчас нехорошие".
   "Да, - подтвердил Бен. - Времена нехорошие".
   "Храни тебя Бог, - сказал Эндрью, - Храни Бог нашу несчастную семью".
 
Глава 64 
 
   Томаса короновали в конце долгой и холодной зимы. На пятнадцатый день его
царствования на Делейн налетела последняя снежная буря. Снег падал  сплошной
стеной, и ветер сдувал его в сугробы.
   В девять вечера, когда, казалось, ни  один  нормальный  человек  носа  не
высунет на улицу, в  дверь  дома  Стаадов  постучали.  Стук  был  тяжелым  и
требовательным.
   Эндрью и Бен сидели перед очагом и читали. Сьюзен Стаад вышивала  надпись
"Боже, храни короля". Эммалина уже давно спала. Все трое поглядели  друг  на
друга. Во взгляде Бена было  только  любопытство,  но  отец  и  мать  сразу,
инстинктивно почувствовали испуг.
   Эндрью  встал  и  сунул  в  карман  очки.  "Пусть  это  будет   прохожий,
заблудившийся в этом снегу", - взмолился  он,  но  за  дверью  стоял  солдат
короля в кожаном боевом шлеме, с коротким мечом у пояса.
   "Твой сын", - сказал он, и у Эндрью подкосились ноги.
   "Зачем он тебе?"
   "Я от Пейны", - сказал солдат.
   "Нет, - думал в отчаянии Эндрью, - только не  это,  за  что  нам  столько
несчастий, только не моего сына..." "Это он?"
   Прежде чем успел Эндрью солгать, что было  явно  бесполезно,  Бен  шагнул
вперед:
   "Я Бен Стаад. В чем дело?"
   "Ты должен пойти со мной", - сказал солдат.
   "Куда?"
   "В дом Андерса Пейны".
   "Нет! - закричала мать. - Уже поздно, мороз, все замело снегом..."
   "У меня сани", - возразил солдат, нащупывая рукой рукоять меча.
   "Я иду", - Бен взял куртку.
   "Бен..." - начал Эндрью, думая: "Мы никогда больше  его  не  увидим,  его
сгноят в темнице из-за этого проклятого принца".
   "Все будет в порядке, папа", - Бен обнял отца, и Эндрью на  миг  поверил,
что так и будет. Но его сын еще не знает, как жесток мир.
   Эндрью Стаад и его жена стояли в двери  и  смотрели,  как  Бен  и  солдат
прокладывают путь к саням, которые были лишь еле заметной  тенью  во  мраке,
освещенной тусклым фонарем. Они ничего не говорили.
   "Всего один солдат, - думал Эндрью, - это уже кое-что. Может,  его  хотят
всего лишь допросить. О, если бы это было так!"
   Стаады так же молча смотрели, как сани, звеня  колокольчиками,  отъезжают
от дома. Сьюзен заплакала.
   "Мы никогда его не увидим, - всхлипнула она. - Никогда! Они его  забрали!
Проклятый Питер, это он утащил нашего сына за собой!"
   "Тише, мать, - Эндрью крепко обнял ее. - Тес! Он  вернется  утром.  Самое
позднее, днем".
   Но она услышала в его голосе дрожь  и  заплакала  еще  сильнее.  Ее  плач
разбудил Эммалину, которую пришлось долго  успокаивать,  и  наконец  мама  с
дочкой вместе уснули на большой кровати.
   Эндрью Стаад не спал всю ночь.
   Он сидел у огня, надеясь вопреки всему, но  в  глубине  души  думал,  что
никогда уже не увидит сына.
 
Глава 65 
 
   Через час Бен стоял перед Андерсом Пейной. Он был удивлен, но не испуган,
и  внимательно  слушал  все,  что  говорил  главный  судья.  Слышал   он   и
приглушенный звон монет, которые тот пересыпал из одной руки в другую.
   "Понял меня, юноша?" - спросил Пейна своим сухим судейским голосом.
   "Да, господин".
   "Я должен быть уверен. Это не шуточное дело. Повтори, что ты сделаешь".
   "Я пойду в замок и поговорю с Деннисом, сыном Брендона".
   "А если Брендон вмешается?"
   "Скажу, чтобы он поговорил с вами".
   "Верно", - Пейна откинулся в кресле.
   "И я не должен говорить, чтобы они держали этот разговор в тайне".
   "Да. А почему?"
   Бен какое-то  время  молчал.  Пейна  не  мешал  ему  думать:  парень  ему
нравился. Он держался спокойно и уверенно. Любой другой, кого привели  бы  к
нему среди ночи, дрожал бы от ужаса.
   "Потому что тогда они скорее могут рассказать об этом, чем если бы  я  не
сказал ничего".
   Губы Пейна тронула усмешка:
   "Молодец. Дальше".
   "Вы даете мне десять золотых, Два я дам Деннису: один для него, а  второй
для того, кто найдет кукольный дом, принадлежавший матери Питера.  Остальные
восемь для Бесона, главного тюремщика. Деннис передаст  мне  кукольный  дом,
который я отдам Бесону, а салфетки он отдаст Бесону сам".
   "Сколько?"
   "Двадцать одну каждую неделю. Королевские  салфетки,  но  без  герба.  Вы
наймете женщину, которая будет срезать гербы с салфеток. Время от времени вы
будете передавать через меня деньги Деннису или Бесону".
   "Но сам не возьмешь?" - уточнил Пейна. Он уже предлагал, и Бен отказался.
   "Нет. Это все".
   "Уже немало".
   "Жаль, что я не могу сделать больше".
   Пейна сел прямо, внезапно посуровев лицом:
   "Не можешь и не должен. Это очень опасно. Ты оказываешь услуги  человеку,
обвиненному в отвратительном преступлении".
   "Питер - мой друг", - возразил Бен с достоинством.
   Пейна усмехнулся, указывая на синяки, украшающие лицо Бена:
   "Я вижу, ты уже заплатил за эту дружбу".
   "Я готов заплатить в сто раз больше, - Бен поколебался и твердо  добавил.
- Я не верю, что он убил отца. Он любил короля  Роланда  не  меньше,  чем  я
люблю своего отца".
   "Да?" - переспросил Пейна без интереса.
   "Да! А вы верите, что он это сделал? Вы действительно верите в это?"
   Пейна усмехнулся так, что даже горячая кровь Бена застыла в жилах.
   "Если бы я не верил, я бы поостерегся говорить об  этом  кому  попало,  -
сказал он ужасно медленно. - Иначе я очень  скоро  почувствовал  бы  на  шее
лезвие топора".
   Бен молча смотрел на него.
   "Ты говоришь, что ты его друг, и я тебе верю, - Пейна, сидя в кресле  так
же прямо, не отрывал от Бена глаз. - Если ты и правда его друг, ты  сделаешь
то, что я сказал, и не больше. Если ты надеешься, что Питер в  конце  концов
будет освобожден - а я вижу это по твоему лицу, - то оставь эти надежды".
   Пейна не позвал Арлена, а сам  вывел  юношу  через  черный  ход.  Солдат,
который привел его, завтра же отправится в западный баронат.
   У двери Пейна сказал:
   "Напоминаю еще раз: не отступай  от  договоренности  ни  на  шаг.  Друзей
Питера сейчас не очень жалуют в королевстве, как доказывают твои синяки".
   "Я буду драться с ними!" - воскликнул Бен.
   "Да-да, - Пейна опять усмехнулся. - И то же придется делать твоей матери?
Или младшей сестре?"
   Бен уставился на него широко раскрытыми глазами.
   "Так и будет, если ты не проявишь  максимальную  осторожность,  -  сказал
Пейна. - Буря только начинается, - он открыл дверь, за которой выл ветер.  -
Иди домой, Бен. Думаю, родители будут рады увидеть тебя".
   Так  оно  и  было.  Родители  встретили  его  у  дверей  -  они  услышали
колокольчики. Мать, рыдая, кинулась ему на шею. Раскрасневшийся отец жал ему
руку до боли. Бен вспомнил слова Пейны: "Буря только начинается".
   Позже, лежа в постели и слушая вой ветра за окном, Бен понял,  что  Пейна
так и не ответил на его вопрос - верит ли он в виновность Питера.
 
Глава 66 
 
   На семнадцатый день царствования Томаса Деннис, сын  Брендона,  принес  в
Иглу первую партию салфеток. Он взял их из хранилища, о котором не знали  ни
Питер, ни Бен, ни сам Андерс Пейна. Деннис знал, потому что он был дворецким
из древнего рода дворецких, но для него это было само собой разумеющимся,  и
он не думал о том, откуда взялось столько салфеток. Мы еще поговорим об этой
комнате, а пока достаточно сказать,  что,  знай  о  ней  Питер,  он  мог  бы
попытаться убежать тремя годами раньше, и тогда многое случилось бы иначе.
 
Глава 67 
 
   Королевский герб с салфеток удаляла  женщина,  которую  Пейна  выбрал  за
быстроту ее иглы и за умение молчать. Каждый день  она  сидела  в  кресле  у
дверей склада, срезая ветхие нитки. Когда она делала это, ее губы были сжаты
еще крепче, чем  обычно:  ей  казалось  почти  святотатством  портить  такую
хорошую работу, но  она  была  бедна,  и  деньги,  предложенные  ей  Пеиной,
казались небесным  даром.  Поэтому  она  годами  и  сидела  там  и  работала
ножницами, как одна из волшебниц-сестер, о которых вы, должно  быть,  знаете
из другой сказки. Она не говорила о своей работе никому, даже мужу.
   От салфеток тянуло странным запахом -  чистым,  но  затхлым,  от  долгого
хранения, - но они были  девственно-белыми,  двадцать  на  двадцать  каждая,
достаточно, чтобы прикрыть колени самого большеногого едока.
   При доставке первой партии салфеток разыгралась комическая сцена.  Деннис
и Бесон некоторое время глядели друг на друга -  каждый  ожидал  от  другого
чаевых.  Поняв  тщетность   ожиданий,   Деннис   повернулся   к   двери,   и
разочарованный Бесон проводил его легким  пинком.  Потом  он  взял  одну  из
салфеток и притворился, что вытирает ею зад, к немалому веселью подчиненных.
Но только притворился - в дело замешан Пейна, значит, надо быть осторожным.
   Впрочем, все могло из