о ты меня позвал? Тут уже все на месте.
     - Нам надо развесить картины, - ответил Джек.  - Вот тогда все будет на
месте.
     Дейл  решил, что Джек ведет речь о семейных  фотографиях <Английское
слово picture среди прочего означает и картину, и фотографию. Неудивительно,
что  Джек и Дейл толкуют  это  слово по-разному,  поскольку для  Дейла место
картинам  -  в музее.>. Он не понимал, какая нужна помощь для того, чтобы
развесить  по стенам  несколько  рамок, но раз уж Джек позвал его, почему не
помочь?  Опять  же  фотографии могли многое  рассказать ему  о семье  Джека,
которая очень его интересовала.  Однако Джек повел его к  плоским деревянным
ящикам,  которые  стояли на  кухне,  прислоненные  к разделочному столику. У
Дейла  вновь  возникло ощущение, что он перенесся в другой,  незнакомый  ему
мир.  Ящики эти явно изготавливались  вручную.  И служили  для того, чтобы в
очень серьезных передрягах содержимое  оставалось в  целости и  сохранности.
Высота  некоторых достигала пяти, а то и шести футов  при одинаковой ширине.
Понятно,  что  находились в  них  не фотографии ма и па. Им  с Джеком стоило
немало усилий вытащить гвозди и отделить от ящиков крышки. Дейл пожалел, что
не заехал домой  переодеться. Форма взмокла  от пота, когда  они вытащили из
пяти  ящиков  пять  тяжелых прямоугольных предметов, завернутых в  несколько
слоев ткани. А ведь многих ящиков поменьше они еще не касались.
     Часом  позже они вынесли  пустые ящики  в подвал  и  поднялись  наверх,
выпить пива. Затем срезали ткань, и глазам Дейла открылись  картины, которые
он мог, пожалуй,  охарактеризовать как  современное  искусство.  Он  не  мог
понять,  что  изображено  на  многих,  хотя  в  большинстве  своем  они  ему
понравились,  особенно два  пейзажа.  Он  явно  никогда  не слышал  об  этих
художниках, но понимал, что их фамилии наверняка знают люди, которые живут в
больших городах  и ходят в музеи и  галереи.  Это искусство, все эти образы,
большие и маленькие,  которые теперь  смотрели на  Дейла,  поражали его.  Он
действительно вошел в другой мир,  в  котором не находил ни одного знакомого
ориентира.  А потом  вспомнил, что  он и Джек  Сойер намереваются  развесить
картины  по стенам дома  его родителей.  И тут  же на душе его стало легко и
покойно.
     Разве соседние  миры не могут  пересекаться? Разве  этот  соседний  мир
принадлежит не Джеку?
     - Ладно.  Жаль,  что Генри, дядя, о котором я тебе  говорил,  что живет
чуть дальше по дороге,  не сможет увидеть эти картины. Генри оценил бы их по
достоинству.
     - А почему он не сможет их увидеть? Я приглашу его в гости?
     - Я тебе не говорил? - спросил Дейл. - Генри слепой.
     Картины переместились на стены гостиной, поднялись по лестнице,  заняли
спальни.  Пару  небольших картин Джек  разместил в большой ванной на  втором
этаже и  маленькой - на первом. У  Дейла начали болеть руки  от тяжелых рам,
которые ему  приходилось держать,  пока Джек намечал  места, куда  следовало
вбивать гвозди. После первых трех  картин он снял галстук и закатал  рукава,
чувствуя, как пот течет по лицу и шее.
     Расстегнул промокший насквозь воротник. А вот Джек выглядел так, словно
размышлял об обеденном меню, а не занимался тяжелым физическим трудом.
     - Так  ты у нас  коллекционер?  - спросил  Дейл. -  Много потребовалось
времени, чтобы собрать все эти картины?
     - Я слишком мало знаю, чтобы считаться коллекционером, - ответил  Джек.
-  В  основном  это  картины,  которые   мой  отец  купил  в  пятидесятых  и
шестидесятых  годах.  Кое-что приобретала  и  моя мать, если видела картину,
берущую  задушу.  Скажем,  вот этот  маленький  пейзаж  Фэрфилда  Портера, с
крыльцом, лужайкой и цветами.
     Маленький  пейзаж  Фэрфилда  Портера  -  Дейл  понял,  что   так  звали
художника,  -  приглянулся ему, как только  Джек достал его из ящика.  Такую
картину он бы повесил и  в своей гостиной. С такого крыльца мог бы сойти  на
зеленую лужайку. Странно,  подумал Дейл,  а  ведь  если  бы  он повесил  эту
картину в своей гостиной, большинство людей, которые заходили  туда,  ее  бы
просто не заметили.
     Джек  что-то  сказал насчет  того,  как он рад,  что наконец-то удалось
забрать картины из хранилища.
     - Так их дали тебе твои отец и мать? - спросил Дейл.
     -  Я унаследовал их  после смерти  матери, - ответил Джек. -  Мой  отец
умер, когда я был еще ребенком.
     - О  черт,  извини. - Дейл рывком выскочил из мира, в который приглашал
его  мистер Фэрфилд Портер. - Это ужасно, потерять отца таким молодым. -  Он
решил,  что  Джек  объяснил,  чем   обусловлена  аура  самодостаточности   и
отстраненности, которая всегда окружала его. Но за секунду до того, как Джек
ответил  ему,  сказал себе, что все  это  бред. Он  понятия не  имел, почему
человек становится таким, как Джек Сойер.
     - Да, - кивнул Джек. - К счастью, мать оказалась крепче.
     Дейл обеими руками ухватился за возможность узнать побольше.
     - А чем занимались твои старики? Ты из Калифорнии?
     - Родился и вырос в Лос-Анджелесе. Мои родители работали в шоу-бизнесе,
но не ставь это им в минус. Они были великими людьми.
     Джек не пригласил Дейла остаться на ужин, чем неприятно его  удивил. Им
потребовалось  полтора часа, чтобы повесить  остальные  картины. Джек  Сойер
оставался дружелюбным и добродушным,  но Дейл не зря много  лет служил копом
и, конечно же, почувствовал, что раскрывать душу его приятель не собирается.
     Да,   дверь   чуть-чуть  приоткрылась,  но   тут  же  захлопнулась.   А
характеристика  "великие  люди"  сразу вывела  родителей  Джека  за  пределы
досягаемости. Когда  мужчины  вновь  прервались,  чтобы  выпить  пива,  Дейл
заметил два пакета из продовольственного магазина Сентралии, лежащие рядом с
микроволновой  печью. Время близилось к восьми  вечера, тогда как  в  округе
Френч ужинать привыкли  в  шесть. Джек мог решить, что  Дейл  приехал к нему
после того, как поел, но полицейская форма убеждала в обратном.
     Он попытался завести разговор  о самом сложном расследовании, в котором
ему  доводилось участвовать.  Из  ближайшего  пакета  чуть высовывались  две
упаковки со стейками. У Дейла урчало в животе. Но Джек тему не поддержал.
     - Дело Торнберга Киндерлинга ничем не отличалось от  других, которыми я
занимался в Лос-Анджелесе. И я очень благодарен тебе за помощь.
     Дейл все понял. Еще одна запертая дверь. Джек не хотел сближаться ни на
йоту. Не хотел вдаваться в прошлое.
     Они допили пиво, повесили последние картины. После  приезда  Дейла  они
говорили  на  разные темы, но в границах, которые  устанавливал  Джек Сойер.
Дейл не сомневался,  что его вопрос  о родителях Джека сократил вечер, но не
мог  понять  почему. Что  скрывал этот человек? И от  кого? После завершения
работы Джек  тепло поблагодарил его  и  проводил  до  автомобиля,  похоронив
надежды  на то,  что они часок-другой  посидят за столом. Дело закрыто, игра
закончена, застегивай молнию  ширинки,  как говаривает  неподражаемый Джордж
Рэтбан. Когда они вышли  в  ночь, благоухающую  ароматами полевых  цветов  и
травы, под миллионы звезд, усеявших небо, Джек удовлетворенно вздохнул:
     - Я надеюсь, ты знаешь, как я тебе благодарен. Честно говоря, так жаль,
что надо возвращаться в Лос-Анджелес. До чего же тут красиво.
     Когда  Дейл  возвращался во Френч-Лэндинг по пустынному  шоссе  No  93,
никто не  догонял его, никто не ехал навстречу, он  подумал: а не звалась ли
сфера шоу-бизнеса, в которой работали родители  Джека, порнобизнесом? Может,
папаша  снимал,   а  мамаша  играла   главную  роль?  Люди,  которые  делали
порнофильмы,  наверняка  загребали  кучу  денег,  особенно  если  в  съемках
участвовала  вся семья. Но, не проехав  и десятой части мили,  Дейл признал,
спасибо Фэрфилду Портеру, что эти мысли - досужая выдумка, не имеющая ничего
общего  с действительностью.  Ни одна женщина, зарабатывающая на  жизнь тем,
что трахалась  с  незнакомцами на съемочной  площадке, не  стала  бы тратить
живые деньги на такую картину.

        "x x x"

     Давайте  войдем  на  кухню  Джека  Сойера.  На  обеденном  столе  лежит
нераскрытый  утренний номер  "Геральда". Чугунная сковородка с брошенным  на
нее куском сливочного масла разогревается на  ближней левой  горелке газовой
плиты. Высокий, поджарый, задумавшийся о  своем мужчина в линялой футболке с
буквами ЮКУ <ЮКУ - Южно-Калифорнийский университет.> на груди, джинсах
и итальянских туфлях  цвета черной патоки со сбивалкой в руке склонился  над
стальной  миской, превращая  в  однородную массу  белки  и  желтки  большого
количества яиц.
     Глядя, как  он  хмурится, устремив взгляд поверх  сверкающей  миски, мы
отмечаем, что красавец мальчик, которого мы в последний раз видели в комнате
на четвертом этаже заброшенного отеля в Нью-Хэмпшире, превратился в мужчину,
привлекательная внешность которого лишь малая часть его достоинств.
     А что достоинств у Джека Сойера много, ясно с первого взгляда Даже если
он  чем-то  озабочен.  И пусть  его  окружает  некая  таинственность, в  нем
чувствуется удивительная  уверенность  в  себе, умение  принимать  решения и
исполнять их. Глядя на него, сразу понимаешь, Джек - один  из  тех  людей, к
которым  приходят  те,  кто  чувствует,  что им  угрожают,  их  унижают  или
оскорбляют. Ум, решительность, надежность так впечатались в черты  его лица,
что  замечаются  раньше  красоты.  Этот  мужчина  не  останавливается, чтобы
полюбоваться  своим  отражением в зеркале:  тщеславие  ему  чуждо.  Понятно,
почему  он  считался  восходящей звездой управления  полиции  Лос-Анджелеса,
почему  его  личное  дело  распухало  от благодарностей,  почему именно  его
отбирали для специальных программ и тренировочных циклов ФБР, разработанных,
чтобы  ускорить  подъем восходящих  звезд  (по мнению  коллег  и начальников
Джека, к сорока годам он бы стал  полицейским комиссаром мегаполиса масштаба
Сан-Диего  или Сиэтла, а десятью или пятнадцатью годами позже, если б ничего
не случилось, Сан-Франциско или Нью-Йорка).
     Отметим, что его возраст столь же незаметен,  как и красота: у него вид
человека,  прожившего не  одну  жизнь  до  начала этой, побывавшего в  таких
местах  и  навидавшегося  такого, что большинство людей не сможет  себе даже
представить.    Неудивительно,   что   Дейл   Гилбертсон   восхищается   им,
неудивительно,  что хочет  заручиться  поддержкой  Джека.  На его  месте  мы
стремились бы к тому же, но нам повезло бы ничуть не больше. Джек на пенсии,
он  вышел  из  игры, очень жаль, чертовски сожалею  и все такое,  но человек
должен смешать белок и желток, если хочет съесть омлет, как сказал Джон Уэйн
Дину Мартину в "Рио-Браво".
     - И как моя  мама твердила  мне, - Джек вдруг  озвучивает свои мысли, -
как она  говорила:  "Солнышко мое,  когда  герцог  говорил,  все внимательно
слушали, потому что иначе он начинал махать топором". Да, так она и сказала,
именно этими словами. - Он молчит, потом добавляет:
     - Одним прекрасным утром в Беверли-Хиллс... - и, наконец, замечает, что
делает.
     Мы видим перед собой на редкость одинокого мужчину.
     Одиночество  так  давно живет с Джеком Сойером, что он воспринимает его
как  должное,  смирившись  с  тем,  что  по-другому  и  быть  не  может.  Но
одиночество - не самое худшее, что может выпасть на долю человека. Вспомним,
к  примеру, церебральный паралич  или болезнь Лу Герига. Одиночество - часть
программы,  заложенной  в  человека,  ничего  больше. Даже Дейл  заметил эту
особенность характера своего  друга, а ведь, несмотря на многие  достоинства
начальника   полиции  Френч-Лэндинга,  нельзя  сказать,  что   он  силен   в
психологии.
     Джек   смотрит  на   часы  над  плитой  и  видит,  что  до  отъезда  во
Френч-Лэндинг, где он должен забрать Генри  Лайдена  по  окончании  утренней
радиопрограммы, еще сорок пять минут. Это хорошо, времени у него достаточно,
он сможет использовать его с толком, твердя себе: "Все хорошо, со мной все в
порядке, чему я очень, очень рад".
     Когда Джек проснулся этим утром, тихий голос в его голове объявил: "Я -
копписмен  <Автор  вводит  неологизм  -  coppiceman, образованный из двух
слов, означающих одно и то же - полицейский: сор
     policeman.>".
     "Черта с два", - подумал он и предложил голосу  оставить его  в  покое.
Тихий голос может катиться ко всем чертям. Он  завязал со службой в полиции,
перестал расследовать убийства...
     ...огни  карусели  отражались от  лысого черепа  чернокожего  мертвеца,
который  лежал  на пирсе  Санта-Моники  <Муниципальный  пирс  -  одна  из
достопримечательностей   Санта-Моники,  где  снимались  многие  голливудские
фильмы.>...
     Нет. Туда не надо... Потому что.., потому что не надо, вот и все.

        "x x x"

     Джеку  вообще  не следовало  появляться в Сайта-Монике. В  Санта-Монике
хватало своих конов.  Насколько он знал, толковых, компетентных копов, пусть
и   не   полностью   соответствовавших   стандартам,   установленным   нашим
замечательным другом, восходящей звездой, самым молодым  лейтенантом  отдела
расследования убийств УПЛА <УПЛА - управление полиции Лос-Анджелеса.>.
На их  территорию  восходящая звезда забрела только  по  одной причине:  она
только что вдрызг разругалась с  очень милой,  во  всяком случае, достаточно
милой, жительницей Малибу, мисс Брук Крир, сценаристкой, труд которой высоко
ценился ее  коллегами, специализирующейся  в  жанре  авантюрно-романтической
комедии,  остроумной,  обаятельной, красивой. Именно поэтому  Джек мчался по
живописному  отрезку  Прибрежной  автострады   в  районе  каньона  Малибу  в
непривычно мрачном настроении.
     Миновав очередной поворот  на  въезде в Санта-Монику,  он  увидел яркое
колесо  Ферриса  <Колесо Ферриса - колесо  обозрения,  названное в  честь
сконструировавшего  его  американского  инженера  Джорджа  Ферриса.  (Первое
колесо Ферриса  появилось на  Всемирной  выставке в  Чикаго в  1893 г.)>,
вращающееся  над  морем  огней и  нарядной толпой  на пирсе. Блеск, веселье,
беззаботность зрелища захватили и  увлекли его. Импульсивно Джек припарковал
автомобиль и  двинулся  навстречу  огням,  радостно сверкающим в  темноте. В
последний  раз он бывал на пирсе Санта-Моники  шестилетним мальчиком. Тогда,
ухватившись за руку Лили Кавинью Сойер,  он  тянул ее за собой, как собака -
хозяина.

        "x x x"

     Конечно  же,  то,  что  произошло  потом,  иначе  как  случайностью  не
назовешь. Говорить о совпадении просто бессмысленно.
     Совпадение  обычно  связывает два ранее  независимых  фрагмента некоего
большего события. Здесь ничего не связывалось, не было и большего события.

        "x x x"

     Он  подошел  к аляповато украшенному  входу на пирс и тут  заметил, что
колесо  Ферриса  не  вращается.  Круг  стационарных фонарей  освещал  пустые
кабины.   В   это   мгновение  гигантское   сооружение   выглядело   злобным
инопланетянином, тщательно  замаскировавшимся  и  выбирающим  момент,  чтобы
причинить как можно больше вреда. Джек буквально слышал, как пришелец что-то
мурлычет себе под нос. "Ну конечно, -  подумал он, - колесо Ферриса, готовое
наброситься на людей.., возьми себя в руки. Ссора потрясла тебя сильнее, чем
ты хотел бы себе в  этом признаться". А  потом посмотрел вниз  и понял,  что
пирс действительно окутывает аура зла: он подоспел  аккурат под самое начало
расследования убийства.
     Среди огней у колеса Ферриса поблескивали  и "маячки"  патрульных машин
полиции Санта-Моники. На  пирсе четверо полицейских в форме сдерживали толпу
зевак, напиравших  на  ленту,  которой  обнесли  место  преступления у  ярко
освещенной карусели. Джек сказал себе, что  ему  тут делать  нечего.  Он тут
лишний. Кроме  того, карусель вызывала  у него какие-то смутные,  неприятные
чувства.  Беспокоила  его еще больше, чем остановившееся колесо  Ферриса. От
одного  вида карусели  его всегда бросало в дрожь, не так ли? Эти карликовые
разрисованные  лошади,  застывшие,  с  оскаленными   зубами,   со  стальными
прутьями, пронзающими их чрево - садистский кич.
     "Уходи, - сказал себе Джек. - Тебя бортанула подружка, вот и настроение
хуже некуда".
     А насчет карусели...
     Резко опустившийся  ментальный свинцовый  занавес  оборвал  дискуссию о
каруселях. С ощущением, будто его подталкивают изнутри, Джек ступил на пирс,
двинулся  сквозь толпу, едва отдавая себе отчет, что в своей карьере никогда
не вел себя столь непрофессионально.
     Протолкнувшись  в первый  ряд,  нырнул под оградительную  ленту и сунул
свой жетон  под  нос молоденькому  копу,  который попытался  остановить его.
Где-то  неподалеку гитарист заиграл  блюзовую мелодию, название которой Джек
почти вспомнил.
     Оно уже поднялось на поверхность, но сорвалось, опять нырнув  в глубины
памяти.  Молоденький  коп  одарил   его  недоуменным  взглядом  и  отошел  к
детективу, стоявшему вместе с другими  над трупом, на который Джеку смотреть
абсолютно  не  хотелось.  Музыка  раздражала  его.  Сильно раздражала.  Если
точнее,  просто  выводила из себя. Понятное дело, реагировал он неадекватно,
подумаешь, музыка, но  какой идиот  решил, что расследование убийства должно
сопровождаться саундтреком?
     Разрисованная лошадь вздыбилась и замерла, залитая ярким светом.
     У  Джека скрутило живот, в груди что-то  яростное  и настойчивое, нечто
такое, что не следовало замечать ни при каких  обстоятельствах, изготовилось
и  раскинуло  руки.  Или  распростерло  крылья.  Это  ужасное  нечто  желало
вырваться  на свободу и  заявить  о  себе.  Джек  испугался, что  его сейчас
вырвет. Как  только приступ тошноты  прошел, туман, окутавший  сознание,  на
какие-то мгновения рассеялся.
     Добровольно, не торопясь, он ступил в безумие и теперь  пребывал в нем.
Другого объяснения он не находил. К нему, с написанными на лице изумлением и
яростью,  направлялся  детектив  Анджело  Леоне,  до перевода в Сайта-Монику
служивший  в  одном  полицейском  управлении  с  Джеком. Там он  прославился
жадностью,  страстью  к  насилию,  продажностью,  презрением  к гражданским,
независимо от цвета кожи, расы, богатства и социального положения, но, будем
справедливыми, также бесстрашием и  абсолютной преданностью всем полицейским
офицерам,  которые   придерживались  тех  же  взглядов  на  службу,  которые
проделывали то же,  что  и  он,  которым,  как  и  ему,  все сходило  с рук.
Презрение,  испытываемое  Анджело Леоне к  Джеку Сойеру, который исповедовал
совсем  иное  отношение к службе, ничуть  не  уступало зависти, вызываемой у
Леоне успехами молодого коллеги. До встречи с пещерным человеком  оставалось
несколько  секунд. И вместо  того, чтобы  думать,  как  объяснить  пещерному
человеку  свое появление  на  пирсе,  Джек  ломал голову  над  каруселями  и
гитарами,  размышлял о том, как  сходят с ума. Он ничего  не  мог объяснить.
Никакого объяснения и быть  не могло. Какой-то внутренний порыв вытолкал его
на пирс, но едва ли Джек мог говорить с Анджело Леоне  о внутренних позывах.
Не смог бы  он предложить  внятного  объяснения и своему капитану,  если  бы
Леоне написал жалобу.
     "Ну, видите ли, получилось так, будто кто-то еще дергал меня за ниточки
и по пирсу шел другой человек..."
     Первые слова Анджело уберегли его от беды.
     - Только не говори  мне, что  ты  здесь по делу, маленький честолюбивый
сопляк.
     Поскольку  на службе  Леоне не  раз  и не  два  нарушал закон, над  ним
постоянно висела угроза официального расследования.
     Стратегическое отступление  на заранее заготовленные позиции, переход в
другое  полицейское  управление  не  спасало  от  археологических  раскопок,
которые  мог провести  отдел внутренней  безопасности,  если  бы  пресса  не
оставила высшим  чинам  другого  выхода.  Каждые  десять  или  двадцать  лет
благожелатели,  предатели,  сосунки, озлобле