анно, успокоило ее.
     - Хороший у тебя замок, - благожелательно заметила она Пайре,  и  его
многочисленные тетушки, старые и молодые,  заулыбались  шире  -  принцесса
была вовсе не в гневе.



                                    3

     В Гертвире Сава захотела посмотреть город.  Пайра  показал  ей  улицы
города с высоты стен замка Пайер, но Саве было мало этого.
     - Я в самом городе хочу побывать, - сказала она Стенхе.
     - Это не так просто устроить, - возразил Стенхе. - Тут  нужна  помощь
Пайры.
     - Я попрошу его.
     - Разве он согласится?
     После  недолгого  колебания   Пайра   согласился   -   предварительно
посоветовавшись с Мангурре. Было объявлено, что принцесса устала с  дороги
и чувствует себя  больной.  В  покоях,  отведенных  принцессе,  воцарилась
тишина,  окна  занавесили,  создав  в  опочивальне  густой  сумрак,  а   в
спрятанной  под  балдахином  постели  устроилась  в  принцессиной  сорочке
камеристка.
     Сама же Сава в платье камеристки и в сопровождении Стенхе и Мангурре,
переодетых горожанами, вышла в город.  Гертвир  совсем  не  был  похож  на
Тавин. Улочки тесные и очень грязные. Стенхе, велев обуться  в  деревянные
башмаки, оказался прав - ручьи помоев превращали улицы в болото.
     - Не ходи под окнами, - предостерег Стенхе. - Иди по середине  улицы.
Не ровен час, какая-нибудь хозяйка выльет ведро. Правда, полагается делать
это ночью, но всякое может случиться. И когда на тебя выльют  ушат  всякой
дряни, ведь не будет утешать мысль, что твой обидчик нарушил закон.
     Не понравился Саве грязный  и  тесный  Гертвир.  Более  же  всего  ее
поразило то, что в каждом квартале  города  есть  виселица,  или  позорный
столб, или и то, и другое  вместе.  Года  не  проходит,  чтобы  правосудие
высоких властей не отправило в мир иной около сотни воров, бродяг,  других
преступников самых разных рангов. Конечно, в годы эпидемий,  когда  стихия
берет на себя роль палача, эшафоты теряют значительное число своих  жертв,
зато во времена смут и мятежей это сокращение с лихвой покрывается.
     В Майяре виселицы строятся добротно, на десятилетия, даже на века:  в
квартале Льеторвир виселица простояла два века, пока за ветхостью не  было
решено поставить новую.
     Вешают не только живых, но и мертвых. Так, например, повесили  одного
добропорядочного торговца преклонных лет. Его преступление  и  состояло  в
том, что он "сам себя повесил и задушил".
     А вот если бедняга повинен в заговоре  против  короля,  виселицы  уже
недостаточно: осужденного,  привязанного  к  лошади,  волокут  по  улицам.
Лошадь скачет галопом, и  к  тому  времени,  когда  смертника  притащат  к
эшафоту, жизнь едва теплится в нем.
     Фальшивомонетчиков варят заживо.  Чеканить  деньги  -  это  важнейшая
привилегия короля и высочайших принцев, поэтому неудивительно,  что  такое
преступление наказывается жестоко. Смерть  превращается  в  мучительную  и
продолжительную пытку.
     Колдунов, еретиков, отравителей  сжигают  на  костре,  предварительно
выставив у позорного костра на Рыночной площади. И  те,  кого  сжигают  на
"быстром огне", могут считать, что им повезло.
     Для  людей  благородного  сословия  такие   виды   смерти   считаются
позорными. Бывает,  король  из  милости  заменяет  такую  казнь  на  более
подобающую дворянину: обезглавливание или четвертование.
     На колесование сходятся поглазеть зеваки даже  из  других  кварталов.
Вообще же всякая казнь - зрелище, любимое городскими жителями. И поскольку
зрелищ  подобного   рода   в   городе   хватает,   горожанин   еще   может
попривередничать, оценивая работу палача.
     Казнь женщин не пользуется особыми симпатиями толпы. Люди  собираются
посмотреть, разве что если преступница хороша собой или очень  известна  в
городе. Сама же процедура скучна: женщин  вешать  не  принято,  подвергать
другим видам казни тоже - их просто  закапывают  живьем.  Бывает,  женщина
хитрит, пытаясь избежать  казни,  приносит  присягу,  что  она  беременна.
Присяга присягой, но к ней направляют опытных  старух,  и  те  определяют,
правду ли сказала  несчастная.  Если  солгала,  закапывают,  если  сказала
правду - тоже, но после рождения ребенка. Дитя отдают  родственникам  или,
если таковых не найдется,  в  приют.  Правда,  подобная  отсрочка  нередко
спасает жизнь осужденной: уж так в Майяре принято, что если  в  высочайших
семьях благополучно разрешится от бремени знатная дама,  беременных  узниц
отпускают на свободу с полным прощением, если грех  их  не  слишком  велик
(воровство или скупка краденного), или же битыми кнутом.
     Но и наказание кнутом для горожанина - любимое  зрелище.  Не  всякому
доводилось попробовать бич на своей спине, но каждый считает  себя  докой,
обсуждая ловкость палача.
     И хотя на  Рыночной  площади,  кроме  виселицы  и  позорного  столба,
находится самый знаменитый в Майяре базар, он  не  оставил  у  Савы  более
яркого впечатления, чем эти многочисленные вестники смерти.
     - У нас не так, - шептала она, подразумевая Тавин.
     Стенхе улыбался. "У нас не так... У нас не так открыто,  -  думал  он
про себя. - Но с каких это я пор говорю "у нас", думая о Сургаре?"
     Мангурре предложил:
     - Пойдем домой, а? Чего шататься по улицам?
     - Хорошо, - согласилась Сава. - Но  давайте  еще  посмотрим  на  храм
Орота.
     Орота ничем бы не выделялся среди многочисленных гертвирских  храмов,
если бы в нем уже четыре столетия не венчались  на  королевство  майярские
государи.
     - Я хочу посмотреть, - сказала Сава, - ведь  это  на  меня  могли  бы
после смерти короля возложить корону.
     - Сюда ты можешь прийти открыто, со свитой, - заметил Стенхе.
     - Да, - ответила она. - Непременно приду.
     Она  прошла  по  стертым  каменным  плитам  к   алтарю,   ступая   на
разноцветные пятна света, пропускаемые витражами. Молящихся в  храме  было
немного. Стенхе подумал, что  Сава  слишком  выделяется  среди  них  своей
независимой повадкой.
     Он  кашлянул.  Сава  не  оглянулась,  но,  сбросив   груз   привычек,
помолилась, встав на колени перед наиболее почитаемыми образами. Потом она
положила  монету  на  блюдо  для  пожертвований  и   пошла   вдоль   стен,
останавливаясь иногда помолиться перед некоторыми из икон или статуй.
     Слишком прямо держится, - думал  с  досадой  Стенхе.  -  Не  привыкла
кланяться..."
     Перед одним из горельефов Сава замерла. Молодой священник заметил  ее
задумчивое остолбенение и  подошел.  Стенхе  тоже  придвинулся  -  на  тот
случай, если намерения парня не вполне благочестивы. Мангурре  остался  на
месте, чтобы обеспечить отступление, если придется срочно уходить.
     Может, и были у священника нечестивые намерения. Он начал говорить  о
том, что горельеф, к сожалению, не закончен, но нет  мастера,  который  бы
завершил работу.
     - Не закончен? - обернулась к нему Сава. - Почему же он не  закончен?
По-моему, тут изображено все, что хотел скульптор.
     Парень стал объяснять, что горельеф  должен  был  изображать  триаду,
трех ангелов, в руках которых жизнь человеческая,  изваяны  же  всего  две
фигуры...
     - Кто из нас слеп, святой отец? - спросила резко Сава  и  оглянулась,
встретившись глазами со Стенхе.
     Стенхе чуть заметно дернул щекой:
     "Ну что же ты, госпожа моя? Обещала же, что будешь  вести  себя,  как
простолюдинка..."
     Сава не заметила его укора.
     - А ты, сударь, - спросила она его как незнакомого, - ты тоже  видишь
только двух ангелов?
     Стенхе повернулся и рассмотрел горельеф повнимательнее. Двух  ангелов
увидел он: одного в венке цветов, с цветами  в  руках  -  ангела,  дающего
жизнь, Ангела Жизни; второй ангел был суров, со свитком  в  одной  руке  и
мечом в другой - то был Ангел Смерти. Третьего ангела не видел Стенхе.
     - Я вижу двух, дочка, - ответил Стенхе мягко. -  Где  ж  ты  углядела
третьего?
     Сава взяла его за рукав, потянула к себе,  отступив  на  шаг.  Стенхе
стал на ее место, глянул опять -  и  увидел.  Складки  камня  сложились  в
неземной  красоты  лик.  Стенхе  шагнул  вперед   -   красота   распалась,
превратилась в уродливую маску и исчезла.
     - Святые небеса! - вымолвил хокарэм.
     Священник, отодвинув Стенхе, тоже увидел; Ангел  Судьбы  стоял  перед
ним, грозный и милостивый одновременно.
     И Священник запел, потрясенный, древний гимн. В высоких сводах собора
одинокий голос его терялся, и спешили к нему уже другие, чтобы  узнать,  в
чем дело, ибо, хотя храмы стоят,  чтобы  в  них  молились,  гимны  все  же
положено распевать в свой черед, так как служение богам требует порядка...
И Стенхе воспользовался поднятой суетой, чтобы увести Саву из собора.
     - Стенхе, -  сказала  Сава  задумчиво,  когда  они  спешили  к  замку
Орвит-Пайер. - Вот это и есть то, о чем говорится в гимне:  "Каждый  может
увидеть миг рождения или миг смерти, но миг,  когда  обращен  к  тебе  лик
Судьбы, поймет не каждый"?
     Стенхе хмыкнул.
     - Ну и кутерьму ты  подняла,  госпожа  моя,  -  проговорил  Мангурре,
догоняя их. - Идем быстрее, а то тебя провозгласят блаженной.
     - Ну-ну, - усмехнулся Стенхе. - Не  так  все  скоро.  Сначала  Святое
Братство будет проверять, не происки ли это демонов.
     - Да уж, - подтвердила Сава. - И я боюсь, знаю, что они решат,  когда
дознаются, кто я. Жена Руттула в святые попасть не может.
     - Будет, пожалуй, лучше, - заявил Стенхе, -  если  Пайра  не  узнает,
какой переполох мы подняли.
     -  По-моему,  тоже,  -   согласился   Мангурре.   -   Он   ведь   мне
строго-настрого велел, чтобы все было тихо.
     В замок они попали через одну из боковых калиток. Савиного отсутствия
еще никто не заметил, и  она  со  Стенхе  быстро  прошла  по  коридорам  в
отведенные ей покои.
     Камеристка, оказывается, тоже не скучала, пока Сава прогуливалась  по
городу. Маву, лежащий у порога (якобы охраняющий принцессу), взял на  себя
труд развлекать девушку разными байками. Развлечений же другого  характера
они себе позволить не могли, так как в комнате постоянно  сидели,  на  тот
случай, если понадобятся больной, служанки, и сердобольные  тетушки  Пайры
заглядывали, чтобы предложить нюхательные соли, микстуры и настои.
     Стенхе   остановился   у   порога,   разглядывая    с    неодобрением
легкомысленного оболтуса Маву. Сава же прошла  в  комнату  и  скрылась  за
занавесями кровати. Несколько минут спустя послышался ее звонкий голос: ей
стало лучше, и она теперь приказывала подать ей платье, открыть окна свету
и предупредить Пайру, что она будет обедать вместе со всеми.
     К обеду о случившемся в храме Орота чуде уже было известно.
     - Твое прибытие, госпожа моя, благотворно повлияло на наши святыни, -
сказал Пайра за трапезным столом. Его тетушки потрясенно ахнули.
     - Мне кажется, Пайра, - строго отвечала Сава,  -  ты  слишком  вольно
говоришь на священные темы.
     Пайра не смутился. Для мужчины, для воина благочестие не обязательно.
     - Значит, ты веришь в то, о чем говорят эти люди?
     - Если божественное небо явило людям свою милость, - сказала Сава как
могла  серьезно,  -  почему  я  должна  сомневаться?  История   учит   нас
внимательней прислушиваться к божьим знамениям...
     Но когда назавтра Сава уже в княжеских одеждах посетила храм орота, у
нее не хватило духу еще раз взглянуть в лицо Ангелу Судьбы.
     - Нет, - проговорила она растерянно, так и не решившись ступить в уже
очерченный золотой краской круг. - Не могу. - И даже не взглянув на другие
святыни храма Орота, быстро пошла к  выходу.  Здесь  она  остановилась  на
мгновение, велела слугам раздать щедрую милостыню нищим и села в паланкин.
     - В чем дело? - спросил Пайра недоуменно. - Почему ты  не  посмотрела
Орота, государыня?
     - Какие тебе нужны объяснения, Пайра? - тихо спросила  она.  -  Я  не
хочу - этого не достаточно?
     - Как тебе угодно, государыня, - отозвался Пайра.
     В  этот  же  вечер  Сава  должна  была  впервые  посетить   заседание
Высочайшего Союза. Принцы уже прибыли в Гертвир. В замке Артва-Орвит,  где
должна  была  состояться  встреча,  суматоха   стояла   немыслимая.   Маву
разгуливал там с утра, принюхивался к обстановке, приглядывался к  слугам.
Ничем  подозрительным,  как  он  определил,  этот  замок   не   выделялся.
Единственно чувство, которое питали высокорожденные  принцы  к  сургарской
принцессе, было любопытство: какова она сейчас, эта девочка?
     Маву, разумеется, не мог присутствовать  на  встрече  принцев  Горту,
Ирау и Марутту. Эти прибытия принцессы поджидали с особым  интересом.  Они
подготовили морской договор с Саутхо, и теперь многое  зависело  от  того,
согласится ли подписать его новоявленная принцесса Карэна. Она ведь  может
и  запротивиться,  оттягивая  время,  чтобы  посовещаться  с  Руттулом,  а
отсрочка была совершенно невыгодна этим трем принцам.
     - Я уверен, - сказал Горту, - принцесса не будет  возражать.  У  меня
есть совершенно точные сведения из Сургары. - Он подозвал своего секретаря
и тот прочитал следующее:
     "Сургарский  государь,   напутствуя   высокую   госпожу   Арет-Руттул
Оль-Лааву, рек: не мудрствуй, ибо года  твои  невелики,  хоть  сан  высок;
слово твое пока не имеет большого  веса,  и  право  вето  не  придаст  ему
большей силы".
     - Мой шпион метит в летописцы, - заметил  Горту.  -  Но  ничего,  это
вполне невинная слабость...
     Ирау проговорил:
     - А я не уверен, что принцесса беспрекословно проглотит наши условия.
Я думаю, она все-таки захочет посоветоваться.
     - Спорю, что посоветоваться она захочет,  но  тянуть  до  Сургары  не
решится, - сказал Марутту. - Она выберет в советники Пайру.
     - Отлично, - рассмеялся Горту. - Ставлю десять эрау: в советники  она
выберет Стенхе, своего хокарэма.
     Итак, оставалось только ждать, кто выиграет спор.
     Сава   прибыла   в   Артва-Орвит   позже   остальных   принцев.   Это
соответствовало церемониалу: ей предстояло быть официально представленной.
     Принцы сидели за круглым столом в ярко  освещенной  огромными  окнами
зале замка; мест было семь, одно из них пустовало в ожидании Савы.
     Принцы молчали. Герольд звонко объявил:
     - Принцесса Арет-Руттул Эссургару Оль-Лааву Нуверриос!
     Сава вступила в зал в сопровождении Пайры и другого вассала Карэны  -
Вилкорэ. На пороге  эти  высокорожденные  господа  остановились,  отвесили
собранию принцев по три поклона и удалились.
     Три   десятка   шагов   до   стола   Сава   прошла   в   одиночестве.
Церемониймейстер заранее проинструктировал ее;  она  точно  выполняла  его
указания, держа голову высоко и глядя прямо перед собой. Не дойдя до стола
девяти шагов, она остановилась и глубоко присела в придворном поклоне.
     Ее платье, казавшееся в полумраке коридоров  почти  черным,  попав  в
прямой луч заходящего солнца, запламенело. Алый  и  золото  -  цвета  рода
Карэна, и Сава взяла от этих благородных цветов  все,  что  только  могла.
Однотонных платьев Сава не любила, но было бы неприлично явиться в высокое
собрание разряженной, как  на  праздник;  поэтому  Сава  выбрала  один  из
простых фасонов, смягчив строгость пелеринкой из золотистых кружев. Тонкие
полоски таких кружев были вплетены в прическу Савы, и венчали все два пера
цапли - одно белое, другое окрашенное в цвет платья.
     Ради торжественно случая Сава надела туфли с  высокими  каблуками,  и
теперь казалась выше, чувствуя себя уверенней.
     Она  уже  знала,  что  пристальные  взгляды   майярцев   могут   быть
неприятными, но смутить ее не могут, и  все  же  очень  хорошо  было,  что
принцы сидели -  таким  образом  она,  невысокая,  хрупкая  девочка  имела
возможность смотреть на этих мужчин свысока.
     Маву, который вовсе не был высок, разглагольствовал  однажды  на  эту
тему:
     - Высокий рост дает преимущество. Возможность смотреть сверху вниз на
окружающий учит уверенности в  себе,  не  дает  развиться  мнительности  и
сомнениям. А если боги тебя ростом обделили,  приходится  учиться  ставить
других на место или выбирать выигрышные для себя моменты...
     Момент был выигрышный, Сава знала. Принцы думали,  что,  заставив  ее
стоять перед ними, они дадут ей  понять  ее  ничтожность,  и  Ирау,  после
самоустранения  Карэны  ставший  самым  старшим,  думал  долгим  молчанием
смутить девочку.
     Но Сава не  смущалась.  Она  переводила  глаза  с  одного  принца  на
другого, концентрируя  взгляд  на  уровне  подбородков.  Этому  научил  ее
Стенхе:
     "Никому и никогда не гляди в  глаза,  если  не  уверена,  что  можешь
переглядеть собеседника. И даже если уверена, сто раз подумай.  Мгновения,
когда нужен прямой взгляд, встречаются не часто, но уж тогда не дрогни".
     Молчание затянулось. Ирау,  понявший,  что  девчонку  так  просто  не
запугать, заговорил, подчеркивая "р" на раналийский  манер.  Он  отчеканил
все  предписанные  церемониалом  фразы  и  уставился   на   Саву,   ожидая
традиционного ответа.
     Сава, помолчав, заговорила, когда Ирау уже был  готов  взорваться  от
неожиданной паузы. Она принесла клятву чтить честь высокого знака  Оланти,
и ее полудетский звонкий голос щегольнул старинным  аоликанским  выговором
без всякой примеси сургарского акцента, которым так  часто  ее  попрекали.
Принц Кэйве, восхищенный чистотой произношения, одобрительно  крякнул.  Он
слыл блюстителем древней аоликанской чистоты, хоть над ним и посмеивались;
он поддерживал старинный дух в коллегиях города Тлантау, и его  попечением
распространялись в Майяре списки с древних  книг.  При  том  по-настоящему
образованным он не был; окружая себя начетчиками-богословами, вольномыслия
не терпел и гонениями на еретиков был известен не только в Майяре.
     Наконец Саву пригласили сесть.  Она  стала  равной  им  всем  и  знак
Оланти, который горел на ее платье, теперь могла носить по праву.
     Она села в кресло,  куда  чья-то  заботливая  рука  заранее  положила
высокую подушку. Так сидеть было не очень удобно, подушка ерзала,  но  это
было лучше, чем сидеть, когда над столешницей виднеется только макушка.
     Кэйве, который сидел рядом, наклонился к ней, когда она утвердилась в
кресле, поцеловал в щечку  и  растроганно  пробормотал,  что  редко  можно
услышать настоящий, не замутненный мужицкими говорами аоликанский язык.
     Сава  с  улыбкой  поблагодарила  за  высокое  мнение  о  ее  скромном
образовании.
     Горту ободряюще улыбнулся ей через стол. Сава кивнула ему;  поддержка
Горту показалась ей искренней.
     После церемониальной части  принцы  занялись  делами,  ради  которых,
собственно, они и собирались раз в несколько лет. Именно на этих собраниях
и решались вопросы майярской политики;  Верховный  король  вопреки  своему
званию царствовал, но не правил. Это можно  было  бы  объяснить  тем,  что
последнее столетие на майярском престоле  не  было  по-настоящему  сильных
государей, но надо, однако и отметить, что, едва только  государь  начинал
обнаруживать признаки силы, Высочайший Союз тут же  прилагал  все  усилия,
чтобы укротить его.
     Горту посматривал на Саву.  Она  не  проявляла  никакого  интереса  к
читаемым у стола  документам,  сидела,  уронив  голову  на  опирающийся  о
столешницу локоть. "Конечно, девочке скучно, - подумал Горту, - какие  там
советы? Она подмахнет договор так же не  думая,  как  утверждает  всю  эту
второстепенную чепуху. Она не  подготовлена  заранее,  -  думал  Горту.  -
Другие принцы имели время для изучения документов, она - нет.  И  бедняжка
даже не подозревает, что имеет  право  потребовать  время  для  детального
обдумывания. Но только если она потребует это время, наверняка  получится,
что договор провалился. Она уедет обратно в Сургару,  а  там  Руттул  живо
разберется, кому выгоден договор".
     Чтец принялся зачитывать этот так много значащий для Горту, Марутту и
Ирау  договор.  Остальных  принцев  мелкими  или  круп