-  прошептала  Сисли.  -
Теперь ляг. Давай-ка я покормлю тебя  холодным  булфрутом  и  поговорим  о
нашем будущем.
   - Ну... - заколебался Лафайет. -  Тут  только  вот  какое  дело.  -  Он
оглядел голые стены вокруг себя. - Вам очень хорошо ходить сквозь  твердое
дерево, и твоему папе, и братьям тоже. А как же я? Мне-то как выйти?
   - Тазло, Тазло, ты же ходил сквозь стены с полутора лет!
   - Полагаю, примерно в том возрасте я  научился  ходить,  но  не  сквозь
тиковые обшивки.
   - Глупый мальчик! Пойдем... Я покажу тебе. - Она  взяла  его  за  руку,
подвела  к  стене,  проскользнула  в  нее.  Лафайет  смотрел,  как  дерево
поглощало ее плоть, тело сливалось  со  стеной,  будто  она  опускалась  в
темную воду. Видна была лишь ее рука, которой она держала  его  руку.  Она
быстро скрылась, дерево сомкнулось за ее предплечьем, запястьем...  Пальцы
Лафайета больно натолкнулись на дерево. Рука Сисли  все  еще  сжимала  его
руку. Он вырвался, потирая ободранные костяшки, когда она снова появилась.
В широко раскрытых глазах ее появилось выражение беспокойства.
   - Тазло, в чем дело?
   - Я же говорил тебе, что не умею ходить сквозь стены!
   - Но... но, Тазло, тебе это необходимо!
   - Факт есть факт, Сисли.
   - Но если ты не умеешь ходить сквозь стену... -  На  лице  ее  появился
испуг.
   - Тогда, я полагаю, мне придется прорубить путь наружу. Можешь  достать
мне топор?
   - Топор?
   Он описал топор.
   - В Таллатлоне нет ничего подобного. И... если бы даже было, то сколько
же тебе потребуется времени, чтобы прорубить шесть футов твердого кривуда!
Он же прочнее железа!
   Лафайет опустился на кровать.
   - Прекрасно! Я в ловушке. Но как же они меня сюда затащили?..
   Прежде чем Сисли успела ответить, из стены появился младший брат Вугдо.
   - Я только что переговорил с Уизнером Хизом, - сказал он. -  Ладно,  не
сердись на меня, - добавил он, когда Сисли обернулась к нему. -  Он  нашел
меня и спросил, как себя чувствует Хаз. Я ему сказал, что  нормально.  Вот
он и хочет его повидать.
   - Вугдо, как ты мог? - воскликнула Сисли.
   - Хазу рано или поздно придется предстать перед ним. И чем раньше,  тем
лучше. Если он вызовет подозрение у старого дьявола, то... ну, ты  знаешь,
каков Уизнер.
   - Когда... когда он хочет его видеть?
   - Он сказал сейчас, сегодня вечером.
   - Нет!
   - Но я его уговорил подождать до утра. Я  сказал,  что  у  него  голова
болит. - Вугдо кисло глянул на Лафайета.  -  Я  не  сказал  ему,  что  его
головная боль - ничто по сравнению с моей.
   Когда Вугдо ушел, Сисли посмотрела  на  Лафайета  широко  открытыми  от
страха глазами:
   - Тазло, что делать?
   - Не знаю, малыш, - мрачно  ответил  Лафайет.  -  Но  лучше  что-нибудь
делать.



5

   - Давай начнем сначала и посмотрим,  нельзя  ли  что-нибудь  понять,  -
предложил Лафайет. Он казался спокойным и рассудительным. -  Итак,  я  был
дома в безопасности, всем довольный, и вдруг  получил  записку  от  Рыжего
Быка...
   - Нет,  не  так,  -  сказала  Сисли,  тряхнув  головкой.  При  этом  ее
фиолетовые  султаны  восхитительно  заколыхались.  -  Ты  был  на   охоте,
собирался принести домой пару птичек уи-уи с золотыми хохолками, чтобы они
жили у нашего домашнего очага, когда у нас будет свое гнездо.
   - Ладно, пусть будет так, как ты говоришь. Итак, мне снилось, что  я  в
Артезии, получил записку от Рыжего Быка. Под влиянием порыва я сделал  то,
о чем он просил: вышел один среди ночи на таинственную встречу  в  таверне
"Секира и Дракон".
   - Если ты был так доволен жизнью в этом сне, - сказала Сисли,  -  зачем
же ты сделал такую глупость?
   Лафайет вздохнул:
   - Полагаю, я всегда был романтиком, - признался он. - Именно когда  все
устраивается наилучшим образом, у меня  появляется  эта  неуемная  тяга  к
приключениям. И наверное, мысль вернуться в "Секиру и Дракон" была связана
с этим. Знаешь, оттуда ведь все и началось...
   - Нет, я не знаю. Расскажи мне.
   - Ладно... с чего бы начать? С Колби Конерз, видимо. Я был чертежником,
работал на литейном заводе. Эта работа не очень захватывающая, и  я  много
читал. Я читал о гипнозе. Однажды вечером я пытался освоить новую технику,
которую вычитал из книги профессора Шиммеркопфа, и... ну вот я и  попал  в
Артезию, в сумерках шел по мостовой. Доносился запах  жареной  гусятины  и
крепкого пива из таверны "Секира и Дракон".
   - Другими словами, ты согласен, что Артезия вымышлена!  -  торжествующе
воскликнула Сисли.
   - Ладно... думаю, что на языке Колби Конерз, литейного завода, пансиона
миссис Макглинт это был сон, но так как я там обитал, этот мир был так  же
реален, как и Колби Конерз, даже реальнее!  У  меня  были  приключения,  я
делал то, о чем всегда мечтал, приключения  были  такие,  каких  я  всегда
хотел...
   - Осуществление желания...
   - Пожалуйста, перестань говорить "осуществление желания".  Я  не  помню
такого желания, как быть обвиненным в похищении принцессы  и  очутиться  в
тюремной камере. Я не желал потеряться в пустыне, или быть запертым  Лодом
в клетку пыток.
   - Но ты избежал всего этого?
   - Ну,  конечно!  Если  бы  не  избежал,  то  меня  бы  здесь  не  было.
Фактически, я не уверен, что я  здесь.  Как  мне  увериться?  Сон  кажется
реальным, пока спишь. Можно себя щипать, но ведь может и сниться,  что  ты
себя щиплешь, и даже может сниться, что ты проснулся, и...
   - Тазло, пожалуйста, не надо так  волноваться!  Ты  мне  рассказывал  о
приснившейся Артезии...
   - Да. Так я закончил на том, что жил во  дворце  как  постоянный  гость
принцессы Адоранны...
   - Эта принцесса... она была хорошенькая?
   - Невероятно! Золотые волосы, большие голубые глаза...
   - Голубые глаза? Как нелепо!
   - Вовсе нет, напротив! И фигура как у ангела...
   - Ты... ты был влюблен в это существо?
   - Ну... Я думал, что был, некоторое время... но...
   - Но... но что?
   - Но, -  Лафайет  внезапно  замолчал,  заметив  тревогу  Сисли.  -  Но,
конечно, в конце концов я понял, что на самом деле я не влюблен в нее... и
она вышла замуж за графа Алана и жила счастливо с тех  пор...  по  крайней
мере некоторое время.
   - В то время ты занимал роскошные апартаменты в ее дворце! Как уютно!
   - Поверь, мы с ней были добрыми  друзьями,  и  все.  А  граф  Алан  был
признан лучшим фехтовальщиком королевства, между прочим...
   - Значит... только страх перед этим грозным воином  удерживал  тебя  от
ухаживаний?
   - Перед кем? Перед Аланом? Чушь! Я с ним  однажды  дрался  на  дуэли  и
победил... с небольшой помощью Дафны, конечно...
   - Кого? - холодно спросила Сисли. - Дафны?
   - А, Дафна... бывшая горничная со второго  этажа,  -  на  ходу  изменил
Лафайет ход повествования.  -  Но  не  нужно  отвлекать  меня  от  попытки
выяснить, что реально, а  что  нет.  В  любом  случае  я  был  в  Артезии,
встречался с Рыжим Быком. Я думал... ну, я думал, что будет как раньше, но
было как-то не  так.  Даже  Рыжий  Бык  казался  каким-то  не  таким:  он,
казалось, лишился всякой сознательности...
   - Во сне все меняется, Тазло.
   - Думаю, да. Но не это было самой большой переменой. Рыжий Бык вышел на
минуточку и вдруг... ну, эту часть очень трудно объяснить... неожиданно...
я стал кем-то другим.
   - Так всегда бывает во сне, - посочувствовала Сисли.  -  Но  теперь  ты
проснулся, ты - это  ты,  тот  же  самый  милый  Тазло  Хаз,  которым  был
всегда...
   - Но я не всегда был Тазло Хазом! - Я был Зорро, из шайки Путников!
   - Кажется, ты говорил, что был каким-то Лафайетом, экс-королем Артезии!
Вот видишь, Тазло, какие у тебя галлюцинации!
   - Ты не понимаешь, все так просто!  Сначала  я  был  Лафайетом  О'Лири,
потом Зорро, а теперь я Тазло Хаз, только я все равно Лафайет О'Лири, если
только ты понимаешь, что я имею в виду.
   - Нет, - вздохнула Сисли.  -  Я  не  понимаю.  И  это  не  решает  нашу
проблему, Тазло. Ты еще должен вспомнить, как выходить.
   Лафайет сел  на  край  кровати,  обхватил  голову  руками,  не  обращая
внимания на странное ощущение коротких кудрявых перьев вместо волос.
   - Мне нужно как-то с этим бороться, - твердо решил он. - Или я не сплю,
и это все реально, а у меня потеря памяти, и в этом случае  я  всегда  мог
ходить сквозь стены, или я сплю... И если я сплю, мне  следует  видеть  во
сне все, что я хочу... в том числе и то, как я прохожу сквозь стены! -  Он
посмотрел вверх с довольным выражением липа. -  Следовательно...  в  любом
случае, я это могу. - Он встал, вызывающе осмотрел  стену,  шагнул  к  ней
и... ударился носом так сильно, что из глаз посыпались искры.
   - О, Тазло, не так! - взвизгнула Сисли. Она прильнула к  нему,  издавая
успокаивающие звуки: - Мой маленький-малюсенький, даже  ходить  не  может,
бедненький Тазлик, ну, ну же, нянюшка Сисли поможет...
   - Я могу ходить сквозь стены! - убеждал себя Лафайет. - Это  совершенно
естественно в этом безумном  месте,  где  смешались  все  представления  о
норме. И мне нужно только правильно держать рот, и...  -  Говоря  это,  он
отстранился от девушки, приблизился к стене... и стукнулся о нее так,  что
зашатался.
   - Тазло, ты все делаешь неправильно! - крикнула Сисли. - На самом  деле
здесь нет ничего трудного, нужно лишь ощутить слияние.
   - Слияние, да? - мрачно  переспросил  Лафайет.  -  Ладно,  Сисли,  если
хочешь помочь, научи меня сливаться!


   Лафайет  потерял  счет  времени.  Сисли  дважды  выходила  за  пищей  -
пирожными из птичьих семечек и сладким соком, которые, несмотря на  низкую
калорийность, вполне утоляли голод. Впрочем,  Лафайета  это  не  радовало.
Однажды появился Вугдо, чтобы сделать безапелляционное заявление, но Сисли
выгнала его, проявив такую горячность, что О'Лири  удивился.  Несмотря  на
все усилия, ему так и не удалось протиснуться сквозь шестидюймовый кривуд.
   - Ну же, Тазло, -  повторяла  девушка  мягко  и  терпеливо,  что  очень
тронуло Лафайета, несмотря на расстроенные чувства,  -  расслабься,  и  мы
попробуем снова. Помни, это не трудно. Тут не требуются большие усилия или
особая ловкость. Это всего лишь вопрос правильного осмысления.
   - Ясно, - понуро  сказал  Лафайет.  -  Это  все  равно,  что  описывать
незрячему разницу между лиловым и красновато-коричневым.
   - Я смутно припоминаю, как я это сделала  в  первый  раз,  -  задумчиво
сказала Сисли.
   Лафайет видел, что она устала  до  изнеможения,  видел  это  по  темным
кругам под глазами, по опущенным изящным плечикам.  Но  при  мягком  свете
горящего светильника она еще нежно улыбалась ему.
   - Мне было около двух лет. Папа с мамой планировали пикник на  верхушке
дерева. Они мне столько раз рассказывали, как бывает, когда впервые видишь
открытое небо.
   - Впервые? В возрасте двух лет?
   - Конечно, мой Тазло. Младенец не  может  покинуть  гнездо,  в  котором
родился, пока не научится сливаться.
   - О, боже! А если малыш не может научиться, как я?
   - Тогда... тогда он остается заключенным на  всю  жизнь.  Но  этого  не
случится, Тазло... этого не может случиться с тобой... с нами! - Ее  голос
прервали рыдания.
   - Ну, ну, не принимай это близко к сердцу, малыш, - успокаивал Лафайет,
прижимая к груди ее хрупкую, как перышко, фигурку и поглаживая по спине. -
Я постепенно пойму...
   - Ко... конечно, поймешь. Я глупая. - Она смахнула слезу  и  улыбнулась
ему. - Ну, давай снова...


   Серый свет утренней зари струился сквозь высокое световое  отверстие  в
стене, о которую Лафайет шлепнулся в очередной раз  и  ощупывал  последний
кровоподтек на челюсти.
   - Может, мне и не следовало сливаться, - устало сказал  он.  -  Извини,
Сисли. Я старался. И ты старалась. Ты старалась как никто другой... но...
   - Тазло... если ты не явишься в назначенное время к  Уизнеру  Хизу,  он
поймет, что что-то не так.  Он  придет  сюда...  он  тебе  будет  задавать
вопросы... и когда узнает, что ты ничего не помнишь из своей жизни...  что
ты страдаешь этим страшным наваждением о других мирах... тогда он... он...
- Она горестно замолчала.
   - Может быть, не так. Может быть, я смогу убедить  его,  что  я  просто
спятил, что у меня в голове все  перепуталось.  Может,  он  мне  еще  даст
время...
   - Никогда! Ты знаешь, как он относится ко всему, в чем есть хоть  намек
на одержимость!
   - Нет, а как?
   - Тазло, ты не мог забыть все! - Сисли села рядом,  взяла  его  руки  и
крепко сжала. - Хиз обладает даром проникать в суть  явлений,  и  если  он
заметит что-нибудь... хоть малейший намек на то, что  в  кого-то  вселился
пожиратель умов, то несчастный выходит вон!
   - Куда?
   - Вон. В пустоту. Ты знаешь.
   - Сисли, могли бы мы принять за рабочую гипотезу, что я ничего не знаю?
Расскажи мне.
   - Ладно... так глупо кажется рассказывать тебе то, что знает  каждый...
но... однажды, много лет  назад  на  Таллатлон  напали  существа,  слишком
ужасные, чтобы их можно было описать. Они забирали умы людей,  захватывали
их в момент, когда люди понижали барьер с целью слияния,  -  и  овладевали
ими. Сначала жертва казалась чуть-чуть  странной,  будто  она...  потеряла
память. Но мало-помалу она начинала изменяться. Во-первых,  люди  начинали
терять перья, их кости росли, султаны выпадали, и на их  месте  появлялись
гибкие тонкие волосы. В конце концов их крылья слабели и... и отпадали!
   - Это ужасно, - сказал Лафайет. - Но на самом деле это просто миф. Люди
не обращаются в других людей, - он внезапно замолчал, поняв значение того,
что говорил. - Я имею в виду, что обычно...
   - Вот именно, - сказала Сисли. - Я знаю, что ты до сих пор  ты,  Тазло,
милый...  но...  но  очень  похоже...  очень  странно...  и  Уизнеру  Хизу
покажется более чем странным! Он будет уверен, что ты - пожиратель умов...
и он... он пропоет тебя насквозь! И тебя не  будет...  навсегда...  -  Она
расплакалась.
   - Ну, ну, Сисли, не плачь, - утешал ее Лафайет, обнимая. - Все  еще  не
так плохо, у нас еще есть немного времени. Может, до меня еще дойдет  суть
этого... или, может быть, он не придет, или...
   - Я... я постараюсь быть храброй, - Сисли смахнула слезы  и  улыбнулась
Лафайету. - Ты прав.  Еще  есть  время.  Мы  не  должны  сдаваться.  Давай
попробуй еще: закрой глаза, думай, что стена сплетена из маленьких лучиков
света. И эти лучики света - всего лишь крошечные крапинки,  которые  очень
быстро двигаются... так быстро, что на самом деле их нет... и ты тянешься,
ты их чувствуешь, ты подгоняешь под них образ своего мышления и...
   - Все правильно, - неожиданно раздался резкий голос Вугдо. - Уизнер Хиз
ждет, пойдем, Хаз.
   Молодой человек стоял прямо внутри непроходимой  стены  -  непроходимой
для Лафайета по крайней мере, как он с  отвращением  думал,  -  и  сердито
смотрел.  Все  здесь,  будь  то  мужчина,  женщина  или   ребенок   старше
восемнадцати месяцев, имели свободу входить и выходить, все, кроме него!
   - Он не готов, - Сисли вскочила и встала перед братом. - Хизу  придется
подождать.
   - Ты должна быть поосмотрительнее...
   - Уходи! Ты все портишь! Если бы ты дал нам время...
   - Это не я, это Уизнер Хиз...
   - Да, действительно, это Уизнер Хиз, -  сказал  другой  голос,  резкий,
высокий  -  он,  как  показалось  Лафайету,  пронзил  его  кости.  Лафайет
обернулся и увидел  худого  крылатого  старика  с  жестким  лицом.  К  его
морщинистому скальпу еще прилегали несколько серых султанов, нос напоминал
орлиный клюв, а глаза - горящие угли.
   - И я здесь, - зловеще прошипел Уизнер Хиз, - чтобы раскрыть правду  об
этом любопытном случае!
   - Нечего тут раскрывать, -  решительно  сказала  Сисли,  обернувшись  к
Смотрителю. - Тазло сильно упал, он ушиб голову. Естественно,  он  немного
не в себе. Но теперь... он все помнит... да, Тазло? -  Она  повернулась  к
нему, глаза ее горели страхом и решимостью.
   - Ну, может, я еще не вспомнил  кое-какие  детали,  -  Лафайет  пытался
выиграть время.
   - Так? Это действительно хорошая  новость,  -  отрезал  Уизнер.  -  Но,
разумеется, это дело не может решиться так просто. Это касается  интересов
Таллатлона. Люди боятся  самого  плохого.  Они  требуют  доказательств.  Я
уверен, что вы готовы пойти со мной и рассеять все страхи.
   - Конечно, он пойдет, - торопливо заговорила  Сисли,  -  но  ему  нужен
покой. Он еще не поправился...
   - У меня нет намерения утомлять пострадавшего, - строго заметил Уизнер.
- Несколько вопросов, несколько проверок на людях - и все.  Тогда  честный
Тазло, если это действительно Тазло, сможет  вернуться  на  свое  скорбное
ложе, если... ему еще требуется особое внимание...
   - Завтра! Завтра ему будет намного лучше...
   - Завтра может быть слишком поздно, девочка!
   - Ему может стать хуже, если он сейчас выйдет...
   -  Предположим...  -  Уизнер  указал  на  Сисли  костлявым  пальцем.  -
Предположим, что этот человек, которого мы зовем  Тазло  Хазом,  на  самом
деле заражен паразитом из темных пространств между  мирами!  Ты  бы  стала
нянчить его здесь, помогать ему подготовить место для развития  таких  же,
как он?
   - Он не заражен! Я знаю, что не заражен!
   - Сисли, его необходимо проверить, - перебил появившийся Генбо.
   - Сопротивление лишь повредит ему. Если  он  -  Тазло,  все  закончится
через несколько  минут.  Он  не  пострадает,  если  ответит  на  несколько
вопросов, несмотря на физическую слабость, хотя мне он кажется  достаточно
крепким, - добавил  Уизнер,  взглянув  на  Лафайета  далеко  не  сердечным
взглядом.
   - Он пойдет с вами сейчас, - твердо заявил Вугдо. - Не так ли, Тазло?
   Лафайет медленно перевел взгляд с  Вугдо  на  Уизнера  Хиза,  затем  на
Сисли. Наконец, тяжело вздохнув, он сказал:
   - Нет. Боюсь, что не в моих силах сделать вам это одолжение.
   - Нет, говоришь?! - взвизгнул Смотритель. -  А  я  говорю,  да!  Вугдо,
Генбо, взять его!
   - Пошли, ты... - Вугдо схватил Лафайета  за  предплечье,  Генбо  крепко
схватил его за раненое  крыло  и  заломил  его,  когда  Лафайет  попытался
вырваться. Сисли вскрикнула. Отец был в отчаянии. Лафайет напряг ноги,  но
боль в сломанном крыле жгла, как горячий меч, под лопаткой.  Его  толкнули
на выход, оглушительно стукнув о неподдающуюся стену.
   - Что это? - спросил Вугдо, стоявший  наполовину  в  стене,  наполовину
снаружи. Он изумленно  смотрел  на  Лафайета.  -  Сливайся,  говорю  тебе!
Сливайся! Это глупое сопротивление!
   - Извините, - ответил Лафайет. - Не могу. Я, кажется,  забыл,  как  это
делается.
   - Ага! -  ликовал  Уизнер.  -  Видите?  Доказательство!  Подтверждение!
Именно так было в прошлый раз, когда мы имели с ними дело, и мы их поймали
в конце концов! Пожиратели умов не обладали нашим  искусством  слияния!  И
поэтому мы их заперли и уморили голодом...
   - Нет! Это неправда! - рыдала Сисли. - Он просто забыл!
   - Тихо, глупышка! Ты что, станешь защищать чудовище среди нас?
   - Он не чудовище!
   - Да? А откуда тебе знать?
   - Потому... потому, что я смотрела ему в глаза... и он хороший!
   - Тогда пусть он выйдет... и докажет, что он человек-птица.
   - Бесполезно, Сисли, - сказал Лафайет. - Я не умею, и все.
   - Значит, ты признаешься, что ты - пожиратель умов! -  прошипел  Уизнер
Хиз, отступая назад. Вугдо и Генбо отошли и  уставились  на  него.  Только
Сисли по-прежнему прижималась к его руке, пока отец не оттащил ее.
   - Нет, - сказал Лафайет. - Ничего подобного я не признаю.
   - Пошли, пусть сам себя покажет, - решил  Уизнер  Хиз.  -  Мы  уйдем  и
оставим его одного. Если он настоящий человек и не одержим, то он  выйдет.
Если нет, то тогда пусть будет заключен здесь навеки в назидание остальным
из его ужасного рода!
   В полном молчании, нарушаемом лишь рыданиями Сисли, ее  отец  и  братья
прошествовали сквозь стену, будто сквозь  пелену  темно-коричневого  дыма.
Уизнер Хиз взял девушку за руку и потянул  за  собой,  хотя  она  все  еще
сопротивлялась. Лафайет остался один в замурованной комнате.


   В чашках еще  был