агии  целителя  медленно  отступает  боль,  уже
успевшая стать привычной, но от того не менее нестерпимая...
   - Хорошо... Тепло...
   Сколько раз, проснувшись ночью от непонятной тревоги, я находила  Его
на разрушенных перекрытиях  или  на  крыльце,  с  гитарой  и  полупустой
бутылкой чего-нибудь золотого или красного, а то и просто  со  свечой  в
руках, и взор устремлен ввысь, а движения губ складываются в  страстное:
"Я прошу, подари мне покой!" Я подхожу, сажусь рядом, и мы  молчим  час,
другой... А потом Он начинает петь, и в песне той исступленная мольба  -
нет, не ко мне, я здесь так просто, как олицетворение женщины вообще,  и
до моих  чувств  нет  ему  никакого  дела...  а  к  другой,  непостижимо
прекрасной, чувственно-холодной, чье имя  даже  не  Райнэя  на  самом-то
деле, а Черная  Мэльд  -  невзаимная  любовь.  Та,  что  питается  этими
мольбами и находит высшее наслаждение в том, чтобы на них не отвечать...
В такие ночи лунный свет кажется мне материальным воплощением Его тоски.
   После третьей подобной ночи я поняла, что НИКОГДА в Него не влюблюсь.
И не спрашивайте, почему - мне бы  для  себя  это  внятно  определить...
Порой я словно со стороны вижу  в  Нем  -  себя,  свои,  успевшие  стать
привычным мироощущением страдания по  Флетчеру.  И  сразу  делается  так
неловко - словно украла чужие Слова для выражения  того,  чего  сама  на
самом деле уже не чувствую... Снова я взгляд тревожный свой буду прятать
под звездным покрывалом - разве я многого не знала рядом с тобой,  рядом
с тобой... рядом с тобой... Видимость верности храня...
   Но, к счастью, иногда - теперь все чаще - бывают и другие ночи, когда
Он зажигает свечу, берет мою руку в  свои  и  приказывает:  "Говори!"  -
словно хочет, чтобы я заглушила что-то в Его душе звуками своего голоса.
И я  говорю,  то  взахлеб,  то  нараспев,  не  помня  себя,  не  успевая
облизывать сохнущие губы.  В  основном  не  свое.  И  чувствую,  как  Он
впитывает Слова всей кожей, всей сущностью своей, как тепло  очага,  как
прохладную воду среди июльского зноя - и радуюсь от сознания,  что  могу
хоть что-то, что нужна Ему здесь, сейчас и такая, какая есть. Потому что
настанет день, и опять придет ночь -  и  снова  Его  будет  томить  это,
непонятное... Ибо сказано: "nai гае mon dimir-ulkva on  karningol..."  -
"не утолить мне жажды до конца всего сущего..."
   - Лугхад... Можно странный вопрос? Кто я для тебя?
   - Завершение, - отвечает Он словно  через  силу.  -  Лилия  огненная.
Дуновение ветра в камере заключенного пожизненно. Но как женщина ты  мне
неинтересна, если ты это имеешь в виду. Нельзя спать со своей памятью.
   А чего еще,  спрашивается,  можно  было  ожидать?  Все  и  так  давно
понятно. Или надеялась - скажет-таки: "Сестра"?
   - Спать-то как раз можно с кем угодно, - опять словно кто-то за  язык
потянул! Сейчас опять придет в раздражение и будет не так уж не прав.  -
Вот только зачем?
   - Действительно, зачем? - неожиданная улыбка расцветает на Его  лице,
- Ты ведь умеешь дарить наслаждение совсем другим путем.
   - Через танец? - Боги мои, ну почему я  все  время  забываю,  что  Он
Нездешний?! Это же Он о со-творении, которое для его расы было  и  будет
превыше близости тел!
   - И через танец в том числе... Еще Говори. Хочешь, попробуй  прямо  с
ходу, импровизируй.
   - Вот этого уж я совсем не умею. Это и не каждому Мастеру дано, а я -
так, пытаюсь что-то делать...
   - У тебя обязательно должно получиться. А я тебя поддержу, - Он легко
берет мои руки в свои.  -  Только  не  бойся,  не  зажимай  свое  пламя.
Отрешись от всего, пусть мир струится сквозь тебя, как во  время  танца.
Слова придут сами.
   Тонкие сухие пальцы, ласковое тепло в моих стынущих ладонях...
   - Рассвет золотые травы  расчесывал  гребнем  ветра...  -  начинаю  я
нерешительно - и вдруг словно окно распахнулось:
   - Тебя позвала я с башни -  вновь  не  было  мне  ответа.  А  в  небе
сплелись узором обрывки неспетых песен, и мне, белокрылой  чайке,  вдруг
мир показался тесен...
   Он улыбается, ободряя меня. Действительно потрясающе... Каков же Он в
полной силе своей, если даже сейчас способен на такое? Нодди и то так не
умеет, она хороший учитель, но чтобы вот так, словно  общая  кровеносная
система... А Слово льется, как вино в бокал:
   - Когда-то меня учили - словами играть опасно, -  но  я  выбирать  не
стану меж черным и темно-красным. Мой меч - осока с болота, иного мне  и
не надо, и плащ мой соткан из пыли, и ты - не моя награда...
   Надо будет попробовать так с  Флетчером...  Флетчер...  Доведется  ли
теперь нам вообще сделать вместе хоть что-нибудь? А главное - уверена ли
я, что и в самом деле все еще хочу этого?
   - Но ветви столетних сосен опять пожирает пламя -  и  значит,  судьба
нам снова встречаться в небе глазами. Пока  не  забыто  Имя  древнейшего
Откровенья, тебе - или нам обоим - наш Бог дарует прощенье...
   - А говорила, не сможешь, - кажется, Ему это  доставило  удовольствие
не меньше, чем мне. - Кому это ты так красиво сказала?
   - Да никому вообще-то...
   - Не пойми не правильно - я совсем не имел в виду себя...  -  настала
Его очередь смутиться. - Но есть  же  у  тебя  там,  откуда  ты  пришла,
кто-то, кто тебе не безразличен? Женщина с  твоей  внешностью  и  твоими
способностями просто не может быть одна.
   - Еще как может, - отвечаю  я  спокойно.  -  А  это  действительно  -
никому.
   Самое смешное, что это правда. Разве что самую малость - Флетчеру, да
и то лишь потому, что подумала о  нем,  когда  ЭТО  сквозь  меня  искало
дорогу в мир...
   - Лугхад... А ты когда-нибудь уже пробовал с кем-то... как со мной? -
снова по-дурацки получилось. Словно у любовника  спрашиваю:  "Я  у  тебя
первая?" Ну человек я, что поделать, смертная! И для подобных таинств  в
нашем языке и слов-то нет!
   - Не спрашивай... Все  равно  не  в  моих  силах  ответить,  -  снова
близко-близко  мерцающие  тоской   глаза,   и   пламя   свечи   начинает
потрескивать.  Я  почти  физически  ощущаю  Его  боль  от  невозможности
вспомнить.
   Интересно, сколько Ему лет на самом деле?  Хотя  бы  с  точностью  до
века! Я все больше и больше утверждаюсь в мысли, что он старше Хозяина -
значит, более двух тысяч...
   - Oltro on-raem na Gil-ae-Talli... - неожиданно срывается с Его  губ.
Я вздрагиваю, как пронзенная мечом, - еще ни разу в моем присутствии  не
заговаривал Он на Языке Служения. А фраза эта в переводе значит  -  "Дай
мне Свет и Суть"! С нею обращаются к  жрицам  Андсиры  перед  свершением
таинства!
   - Что ты сказал?! - так и вскидываюсь я.
   Он словно очнулся от сна.
   - Разве я что-то говорил?
   - Говорил, - я безжалостно повторяю фразу.
   - Разве? У меня в голове  из  "Литании"  крутилось:  "Шесть  веков  я
взыскую любви..." - а это словно в рифму сказалось, я даже  не  понимаю,
что это значит... Честное слово, сам не знаю, откуда оно взялось!
   Зато я прекрасно знаю. Ассоциативка сработала  на  мою  импровизацию.
Как там оно: "Пока не  забылось  Имя  древнейшего  Откровенья..."  Черт,
записать бы надо... пока не забылось! Пригодится ведь в дальнейшем.
   Да уж... Сладко и страшно -  быть  чужой  памятью...  И  не  простого
смертного - Нездешнего, позабывшего о том, что он Нездешний. Выпадало ли
подобное хоть кому-нибудь в мироздании?
 
"ДЛЯ ТОГО Я ПРИШЕЛ СЮДА ПЕТЬ И ПЛЯСАТЬ..." 
 
   - Куда ты торопишься одна в столь поздний час, прекрасная?
   Узенькая улочка старого города - не больше четырех  шагов  в  ширину,
глухие, без окон, стены из темно-коричневого камня... Колодец и колодец,
в двух шагах ничего не видать. На такой улочке прирежут, а  ты  даже  не
успеешь понять, что с  тобой  произошло.  Так  что  если  уж  соизволили
окликнуть - считай, полбеды позади.
   - Ты даже не хочешь остановиться и побеседовать со мной?
   От стены отделяется темноволосая кудрявая девушка, чем-то похожая  на
Хейтиле, но значительно моложе. Кожаные штаны,  безрукавка,  отороченная
мехом. К ноге ее жмется здоровенный пес, что-то вроде помеси  овчарки  с
лайкой.
   Волчица. Степнячка.
   - Мир тебе, добрая женщина, - отвечаю я на всякий случай, хотя у меня
есть веские причины сомневаться в ее доброте. - Я возвращаюсь домой,  за
Сухое русло... и хотела бы попасть туда  как  можно  скорее,  ибо  улицы
ночного города страшат меня...
   - И  не  без  оснований,  -  молодая  Волчица  довольно  бесцеремонно
разглядывает меня. Хорошо, что моего лица не видно под покрывалом и  оно
не выдает испуга - а голос, слава богам, не дрожит. Черный шелковый плащ
скрывает в темноте довольно много, но достаточно видеть его и покрывало,
чтобы сделать выводы: горожанка из благородных, легкая добыча...
   - Так что я буду очень благодарна тебе, добрая женщина,  если  ты  не
станешь задерживать меня в этом неприятном месте.
   - Ну пока ты со мной, тебе ничего не грозит...
   Ну-ну. Скажи это кому-нибудь другому. Как ни быстро убрала я руку под
плащ, но Волчица наверняка успела  разглядеть  на  моем  большом  пальце
крупный кровавый рубин в  массивной  оправе  из  золота.  Перстень  этот
сегодня вечером  бросил  нам  с  Лугхадом  какой-то  лорд,  пришедший  в
восхищение от того, что мы делали. И иду  я,  понятное  дело,  вовсе  не
домой - Крысиный квартал по эту сторону Сухого русла и много  дальше  от
центра - а к некой надежной мадам, которая держит "приличное  заведение"
на улице Яххи и по совместительству  дает  деньги  под  заклад.  Если  я
выручу за камень хотя бы две  трети  его  настоящей  стоимости,  у  меня
появятся новые туфли взамен окончательно разбитых, у Лугхада - хоть одна
нарядная тряпка, а кроме того, недели три на нашем столе будет мясо...
   Если... Если только у меня не отберут его прямо сейчас. Видно же, что
Волчица вышла на охоту...
   - К тому же при мне нет ничего по-настоящему ценного.
   - Даже если это правда - ты молода и красива... звенящая браслетами в
ночи! - по голосу слышно, как она усмехается. - Этого не скроешь никакой
одеждой. И не поможет тебе ни  твой  кинжал,  ни  твое  покрывало,  если
кто-то пожелает иметь тебя своей рабыней.
   Даже кинжал разглядела под плащом...
   - Зачем ты говоришь мне это, дочь степей? Неужели ты думаешь,  что  я
пошла бы одна по ночному городу, если бы у меня был выбор?
   Воистину так - уж лучше влипнуть одной и  магически  отбиваться,  чем
нарваться вдвоем и засветиться до срока перед Лугхадом. Сам же Лугхад  в
ночной уличной драке - помощь невеликая, ему надо пальцы беречь. И  днем
в такие места не ходят - днем мадам спит, а работает ночью.
   Молчание. Волчица размышляет, а пес у ее ног нетерпеливо ворчит.
   - Ты нравишься мне, ночная странница, -  говорит  она  наконец,  и  в
голосе ее все то же легкое презрение кошки к мыши, с которой она играет.
- Поэтому я приглашаю тебя  быть  гостьей  в  моем  доме.  Скоро  должен
вернуться мой брат, и я попрошу его проводить тебя.
   - Я с радостью принимаю твое приглашение, -  отвечаю  я.  По  Волчьим
законам, отказаться от гостеприимства и  предложенной  помощи  -  значит
нанести хозяевам дома кровную обиду.  Все  горожане  для  них  -  низшие
существа, и эта Волчица оказывает мне честь, снисходя до меня. Только  я
предпочла бы обойтись без подобной чести. Хотя бы потому, что уже успела
сказать не правду про то, куда иду, а когда имеешь дело с  Волками,  это
чревато.
   Волчица хватает меня за руку, тем самым лишив возможности  потихоньку
снять и спрятать  рубин,  и  тащит  внутрь.  Миновав  пару  неосвещенных
коридоров, я оказываюсь в большой комнате без  окон,  но  с  несколькими
дверями. Ярко горят свечи, пылает  пламя  очага,  в  котором  на  тонких
стальных спицах жарится мясо. Ковры, статуэтки грубого литья,  бронзовая
посуда - все стильно и без  излишней  роскоши.  У  входа  -  стойка  для
оружия, на которую я, не дожидаясь напоминания,  кладу  кинжал.  Волчица
сопровождает это мое действие одобрительным взглядом - то ли  ценит  мое
уважительное отношение к их обычаям, то ли  радуется,  что  добыча  сама
лезет в пасть...
   - Садись вон туда, на подушки, - она показывает в  сторону  очага.  -
Если хочешь, угощайся - бери мясо, на столике есть сладости, а в кувшине
молоко.
   Однако не бедно  живут  тутошние  Волки  -  медовые  лепешки,  жженый
сахар... Поблагодарив, беру одну из лепешек и  начинаю  есть,  отламывая
кусочки и обмакивая их в молоко.
   - Разве покрывало не мешает тебе?  -  с  подозрением  смотрит  в  мою
сторону Волчица. Нет уж, не дождешься. Сама же намекала  мне  по  поводу
продажи в рабство,  а  мне  что-то  ощутимо  неохота  нарываться  именно
сейчас...
   - Мешает, безусловно. Но ты  же  знаешь,  что  городские  женщины  из
высшего сословия могут открывать лицо только у себя дома. Я уважаю  ваши
обычаи - уважай и ты наши.
   Хорошо сказано -  спокойно,  но  с  достоинством.  Глядишь,  еще  все
обойдется...
   С  минуту  Волчица  рассматривает  меня.  Конечно,  здесь   рубиновый
перстень уже никак не скроешь. Да и пресловутые браслеты на  моих  руках
определенно действуют ей на нервы. А ведь они даже не серебряные -  так,
какой-то сплав, дешевка... но уж больно красивая  дешевка.  Мутамнийская
работа, я к ней всегда была неравнодушна. В Кармэле так не умеют. Вот  и
перстень этот дорогущий - камень без затей  сточен  кабошоном  и  оправа
самая примитивная, вся ценность в весе. Хотя, должна признать,  на  руке
Лугхада он выглядел на редкость эффектно.
   - Кажется, брат стучит, - вскидывается Волчица. - Пойду открою,  -  и
выскальзывает  из  комнаты,  властно  бросив   псу:   "Охраняй!"   Псина
укладывается поперек входа в комнату. Пока  хозяйки  нет,  я  отбрасываю
покрывало и торопливо выхватываю из огня спицу с мясом - что бы  там  ни
было, а упускать случай незачем, еще насижусь на каше да  на  подвальных
грибах...
   От входа доносятся голоса, но я не могу разобрать ни слова.  Кажется,
Волчица спорит с каким-то мужчиной,  а  тот  энергично  не  соглашается.
Наконец я слышу ее приближающиеся шаги и снова торопливо закрываю лицо.
   Волчица стоит на пороге и молчит, но все во мне так и сжалось: сейчас
начнется...
   - Ты действительно нравишься мне, женщина из города, -  нарушает  она
молчание. - Хотя бы потому, что ты  учтива,  в  отличие  от  большинства
местной знати, и умеешь уважать чужие обычаи. Но, как это  ни  печально,
ты все-таки горожанка, forass, - это слово на своем языке она произносит
с нескрываемым презрением. - А если  городская  женщина  ночью  идет  по
городу одна и не боится даже зайти в квартал, где живут  Степные  Волки,
значит, она колдунья... - и неожиданно резко командует своему псу:
   - Взять!
   ...И снова все происходит почти помимо моей воли.  Впрочем,  меня  за
последние шесть лет уже столько  раз  пытались  убить,  что  не  мог  не
выработаться нений рефлекс. Спица из-под мяса моментально оказывается  в
моих руках и встречает пса в  прыжке.  Рычание  его  сменилось  жалобным
стоном, и он рухнул на  меня,  так  и  не  добравшись  до  моего  горла.
Насмерть - я уверена в этом, словно уже когда-то  (на  охоте?)  вот  так
ловила зверя на нож...
   - Ай-я! - пронзительный крик Волчицы. В следующий миг я уже выбралась
из-под убитого зверя  и  стою,  выставив  перед  собой  свое  ненадежное
оружие. Покрывало давно упало с моей головы, плащ распахнулся,  открывая
наряд, в котором я танцую...
   - Ну держись, forass! - Волчица  тоже  успела  схватить  с  оружейной
стойки какой-то частный случай штопора. - Ты  дорого  заплатишь  мне  за
Лэрра!
   - Так вот какова цена твоему гостеприимству! -  я  из  последних  сил
пытаюсь выглядеть спокойной, но руки мои дрожат, и я ох как не  уверена,
что и второй раз сумею воспользоваться по назначению этой тыкалкой...  -
Моя вера не велит мне убивать без нужды, но следующую дырку я проделаю в
тебе - в наказание за обман доверившегося.
   Несколько секунд мы сжигаем друг друга  взглядами  -  у  кого  раньше
нервы сдадут...
   - Что здесь происходит? А ну-ка немедленно брось саблю, Хедра!
   Волчица  покорно  роняет  оружие,  и  лишь  тогда  я  позволяю   себе
обернуться. Дверь за моей спиной распахнута, а в  дверном  проеме  стоит
немолодой  уже...  не  Степной  Волк,  а  прямо-таки  скандский  морской
пехотинец, этакий бронешкаф. Да и ростом выше меня  на  полторы  головы,
что для Волков весьма нетипично. Одет как  знатный  горожанин,  в  шелка
стального цвета, но волосы честь по чести заплетены в две косы и  в  ухе
золотая серьга болтается. В высшей степени колоритный персонаж...
   - Лэрр когда-то  спас  мне  жизнь,  -  о  голос  Волчицы  можно  руки
отморозить. - Эта forass убила его, значит,  я  должна  взять  жизнь  за
жизнь!
   - Я убила, защищаясь, - твердо парирую я. - Потому,  видят  боги,  на
мне нет крови!
   - Хедра, - произносит Волк в  сером  непререкаемым  тоном,  сурово  и
спокойно, - вижу, что дал тебе слишком много  воли.  Поэтому  как  дочь,
покорная воле отца, ты завтра же соберешь свои вещи и вернешься домой, в
кочевье Двуглавой горы.
   - Но, отец...
   - Молчать, когда говорит старший в роду! А с тобой я отправлю  письмо
твоей матери, в котором попрошу ее не затягивать с  твоей  свадьбой.  Ты
выросла из тех лет, когда я мог учить тебя плетью, но надеюсь, что  твой
будущий муж восполнит это упущение. Я сказал.
   -  Я  приму  любую  кару,  отец,  -  я  отчетливо  слышу,  как  Хедра
скрежетнула зубами, - если ты объяснишь мне, в чем моя вина.
   - А ты сама не знаешь? Ты осквернила наш очаг. Не  приглашают  в  дом
того, кого хотят ограбить и убить, и нельзя обмануть  человека,  который
вкусил твоей пищи.
   - Это законы Волков, отец. Она же - всего лишь forass!
   - Но даже жизнь простой forass больше жизни собаки - эта  же  женщина
не forass, она много выше обычной горожанки, - он поворачивается ко мне.
- Госпожа Лигнор, прошу простить мою дочь за обиду, нанесенную  тебе  по
неразумию.
   - Лигнор? - переспрашивает Волчица с недоверием.  -  Отец,  Лигнор  -
простая женщина, она бедна. Эта же, сам видишь, в атласном плаще  и  вся
увешана драгоценностями. Она прятала свое лицо под покрывалом, как  жены
здешних вождей, и не хотела открыть его даже в нашем доме.
   Сама знаю, что выгляжу вызывающе в этом черном шелке... Но  воистину,
в городе, где больше миллиона жителей, не обязан  каждый  знать  в  лицо
Лигнор-танцовщицу. Если я заявлюсь к мадам в своих обычных обносках и  с
рубином,  она  вполне  способна  кликнуть  стражу  и  обвинить  меня   в
воровстве, чтобы не платить денег. Или просто  припугнуть  меня  этим  и
заплатить самую малость - действительно, откуда  такая  драгоценность  у
нищей уличной артистки?
   Но всего этого я объяснять Волкам не собираюсь.
   - Ты сильно просчиталась,  Хедра,  -  только  говорю  я  все  так  же
спокойно. - За мои браслеты, ожерелье и головные подвески тебе  не  дали
бы и одной золотой монеты -  это  не  серебро.  Впрочем,  -  добавляю  я
ядовито, - допускаю,  что  тебя  ввела  в  заблуждение  искусная  работа
мастеров Бурого Леса - такой ты  наверняка  прежде  не  видела.  Что  ты
вообще знаешь обо мне, что так легко берешься судить?
   - Хедра действительно ни разу не видела твоего танца, -  подтверждает
ее отец. - Но я - я был в "Багровой луне"  в  тот  день,  когда  Безумец
впервые играл для тебя и ты ушла с ним - и теперь уже никогда ни  с  кем
не спутаю тебя, госпожа, - он поклонился.
   - Но почему ты называешь меня госпожой? - спрашиваю я осторожно. - Я,
как заметила твоя дочь, простая бедная женщина, ты же по положению равен
здешним лордам...
   - Я, Утугэль с  Двуглавой  горы,  недаром  вождь  своего  рода,  -  с
достоинством отвечает Волк.  -  Мудрость  вождя  в  том,  чтобы  каждому
воздавать то, чего он стоит. Ты сказала - "на мне нет крови", - а теперь
взгляни на свою одежду!
   Я покорно смотрю. В пылу разбирательства я не  обращала  внимания  на
такие мелочи. Плащ и юбка должны быть залиты кровью пса - но о