орт.
     Вдоль пня молниеносно  шныряли  черные  как  смола  хищные
бегунки.  Ксерксы  свирепо  бросались на врагов, если удавалось
схватить -- рвали на части.
     На стеблях вокруг пня появились  пауки,  богомолы,  хищные
жуки. Чужие муравьи держались за пределами утоптанной ксерксами
площади,  опоясывающей  пень. Там и сейчас носились разъяренные
ксерксы, но вот первая из уцелевших в воздухе  самок  упала  на
землю,  суетливо  побежала, ведомая инстинктом спрятаться после
свадебного лета, зарыться, откладывать  яйца,  создавать  новую
семью...  Бегунки  ударили  с  двух  сторон,  жадно  вцепились,
застонали от наслаждения,  вонзая  жвалы  в  нежнейшее  молодое
тело, такое крупное и полное сладкого жира!
     Редкие  самки  шлепались  обратно на пень, но запах старой
королевы гнал прочь, и молодухи убегали, пытаясь  проскользнуть
через  кордоны  чужих  муравьев,  пауков, жуков, всего хищного,
ненасытного,  что  в  этот  счастливый   и   трагический   день
стягивалось к муравейнику со всего света.
     Из  черных  нор  непрерывным потоком извергались уже целые
живые гейзеры. Молодые самцы и самки взлетали  так  часто,  что
над  каждой шахтой стоял столб из черно-красных тел и слюдяного
блеска. Вершину этого столба, выходящего  за  предохранительную
сеть,  рассеивала,  судя  по воздушным волнам, целая стая птиц,
набивших до отказа зобы телами юных принцесс.  Отяжелев,  птицы
рассядутся  по всей сети, глядя на воздушную оргию осоловевшими
глазами, не в силах ни летать, ни дальше набивать переполненные
чрева.
     Пауки, раскинувшие сети вокруг муравейника, не успевали  к
каждой  запутавшейся  самке,  богомолы  спешно  выпивали только
брюшки, жуки сгрызали одни яйцеклады, жадно хватали  следующих,
следующих!
     По  прикидке  ошалевшего  Ногтева, взлетело уже пять-шесть
десятков сумеет зарыться в землю...
     Кирилл смолчал, научившись щадить друзей, что в  подземных
норах большинство самок погибнет от мороза, голода, захлебнется
весной, когда растает снег!
     -- Единицы  уцелеют,  --  прошептал  Ногтев  горько. -- Но
все-таки уцелеют...
     -- А больше и не надо, --  откликнулся  Кирилл  торопливо,
стараясь  держать голос на оптимистической нотке. -- Иначе весь
мир был бы заполнен ксерксами!
     -- Понятно... Но все-таки жаль.  Сколько  гибнет!  Это  же
молодежь,  впервые  в  жизни  выходят  на  свет...  И почти все
гибнут. Дети гибнут.
     -- Аверьян  Аверьянович,  не  превращайтесь  в  одного  из
ксерксов,  как  уже  почти превратились Фетисова и Немировский.
Ласточки, которые сейчас жрут ксерксов, тоже наши. И  пауки,  и
богомолы.
     Ногтев,  не  отвечая,  плотно  вжался  в  щель между двумя
гарпунными  пушками.  Вокруг  мелькали  черно-красные  гиганты,
слышался  хруст  панцирей,  сухой  треск  прямых крыльев, запах
стоял мощный, едкий. Гондола скрылась под массой  карабкающихся
крылатых.  Они  взбегали  по  канатам,  срывались,  шлепались в
кишащую массу, но уже  другие  карабкались  на  раскачивающийся
воздушный мешок, толпились на макушке, взлетали, многие падали,
не успев растопырить крылья.
     На   пне  мелькали  только  стремительные  ксерксы.  Люди,
ведомые Дмитрием и Сашей, давно ретировались в пещеры, а Ногтев
и Кирилл оказались отрезанными в гондоле. Горелка уже  погасла,
слабо   надутый   мешок  вяло  колыхался  в  воздухе,  медленно
проседая, старея, покрываясь морщинами.
     Ногтева несколько  раз  сбили  с  ног,  но  шеф  сидел  на
четвереньках, крепко уцепившись обеими руками за железные скобы
люка. Ксерксы носились осатанело, в воздухе стоял треск, шорох,
шелест крыльев.
     -- Надолго это? -- прокричал он, едва не срывая голос.
     Кирилл был в трех шагах, но шум заглушил Ногтева.
     -- Надолго  это  сумасшествие?  --  заорал Ногтев, страшно
вздувая жилы на лбу. -- Такую погоду испортили!
     -- Они ждали именно такую! -- закричал  Кирилл,  приблизив
руку  к  уху  Ногтева.  -- Тепло, влажно... После дождика легче
копать, им это важно. Молодухам надо срочно рыть норки, пока их
не скушали. И ветра здесь не слышно, для них тоже важно. Летуны
плохие, ветер сразу прервет свадьбу!
     -- Сколько доится гулянка?
     -- Недели две. А иногда и все лето.
     -- Нам столько ждать нельзя! -- прокричал Ногтев.
     -- Придется раненько встать! -- выкрикнул Кирилл.  --  Они
будут спать...
     -- Угомонятся?  -- не поверил Ногтев. -- Мне кажется, всем
загулам загул. Как-то я был на свадьбе  моего  друга  Толиба  в
Душанбе...
     -- Муравьи как и мусульмане вина не пьют, так что ночью им
холодно. Давайте вернемся... Этот день потерян.
     -- Не загрызут по дороге?
     -- Рискнем.  Вообще-то  им не до нас, но сейчас они не зря
взвинчены. Идет охота на их детей!
     Перебежками, то и дело становясь в  чемоданчики,  падая  и
прижимаясь к дереву, они проскользнули к ближайшей норе. Там их
сбивали  с  ног,  растирали  по  стенам,  топтали,  но все-таки
основная масса ксерксов металась наверху. Кое-как добрались  до
конференц-зала, куда уже стянулись остальные.

     Ночью  не  стали,  при  свете  пропановых горелок готовили
воздушный  шар.  Продуманный  план  полетел  вверх  тормашками,
теперь надо было успеть перестроиться до первых лучей солнца.
     Вкалывали  без  привычных  шуточек,  трепа.  От пропановых
горелок шло тепло, к ним  часто  подбегали  греться.  Время  от
времени  оттуда  доносился  испуганный  вопль:  сверху валилось
огромное мохнатое чудовище вроде птицы Рох, начинало  метаться,
хлопая горящими крыльями, разбрасывая людей, аппаратуру...
     На  беду один из ксерксов, ночных сторожей, увидел добычу,
набросился, на его призыв выбежало еще несколько страдальцев от
бессонницы.  Растащив  обгорелых  мошек,  муравьи  остались,  с
вожделением  глядя  на  хлопающих  крыльями  вокруг  пропановых
горелок ночных  бабочек,  мошек,  комаров.  Едва  какая  разиня
приближалась  к огню слишком близко, ксеркс подпрыгивал, лязгал
жвалами, с торжеством тащил в нору.
     Ногтев  торопил  людей,  сам  таскал  за  двоих.   Бледные
бесцветные  лица сотрудников вскоре начали оживляться красками.
В небе зажглись кучевые облака, словно скирды сена, подожженные
стрелами половцев. Солнце не пропановая горелка,  не  пригасишь
даже на время. Ногтев скомандовал:
     -- Пора!   Иначе   улетим  с  этими,  крылатыми...  Кирилл
Владимирович, ничего не забыли?
     -- Разве что присесть на дорожку.
     -- Присядем мысленно.
     Из шахты выбрались усталые Дмитрий и Саша. Они  пинками  и
уговорами   подгоняли   сонного  Диму,  тот  останавливался,  в
задумчивости водил  сяжками,  подставлял  бок,  как  гигантский
поросенок,  между  сяжек сидел нахохлившийся Буся, уже ленивый,
сытый, доверху напиханный клещиками.
     Когда почти вся команда забралась  в  гондолу,  из  темных
ходов  на  холодный  утренний  воздух  начали  выходить  первые
ксерксы-солдаты.  Ногтев  разъярился:  при   перекличке   снова
исчезли оба испытателя!
     Дмитрий   и   Саша,  как  оказалось,  успели  разыскать  в
катакомбах деревянной  горы  интеллектуального  муравья  Сашку,
разбудили,   вывели   сонного   на  поверхность  и  тоже  всеми
дозволенными и недозволенными средствами заставили озадаченного
ксеркса залезть в гондолу. Он упирался, требовал объяснений, но
Саша -- продукт хитроумной цивилизации, была  изобретательна  и
настойчива, ей помог Дмитрий, и простодушный Сашка, несмотря на
свой  хваленый  интеллект,  не успел опомниться, как очутился в
гондоле, а Дмитрий с торжеством посадил ему на башку Кузю.
     Сбитые с толку ксерксы растерянно пошли,  шевеля  сяжками,
по  верхней  палубе.  Дима  наткнулся  на  Цветкову,  и Дмитрий
завистливо  присвистнул,   когда   простоватый   ксеркс   начал
ощупывать  радистку.  Дима  сильно  в чем-то сомневался, что-то
недопонимал,   его    сяжки    застывали,    возвращались    на
подозрительные   или   неунифицированные   места,   старательно
сканировали, трогали, обнюхивали...
     -- Дает! -- вздохнул он, толкнул локтем Сашу.  --  Как  на
таможне...  Помнишь,  иранцы  нас  трусили, наркотики искали? Я
тогда нажрался местных блюд с украинским салом,  а  те  все  не
могли разобраться, чем от меня несет...
     -- От  тебя  несло не только пряностями, -- уточнила Саша.
-- Это юная принцесса, боюсь, вместо  феромонов  юного  ксеркса
побрызгалась французскими духами...
     -- Как она могла! -- воскликнул Дмитрий с отвращением.
     -- Слишком  красивая.  Ты  хочешь,  чтобы  она  была еще и
умная?
     -- Но ксерксы могут ее неправильно понять...
     Он хотел броситься на помощь, Саша ухватила его  за  рукав
комбинезона:
     -- Оставь...
     -- Но ей сейчас достанется!
     -- Вон  Кирилл  смотрит. Это его дело, -- проговорила Саша
злорадно.
     -- Он тоже шуток не любит! И баб  не  любит...  У  нас  не
экспедиция, а летающий монастырь.
     Он  подбежал  к  близкой  к  обмороку Цветковой, вклинился
галантно, потрепал Диму по голове, увел  помертвевшую  радистку
от контроля излишне бдительного ксеркса. Он пожалел, что не дал
ей  подержать милого Бусю, но и отбирать у Димы как-то неловко,
друг все-таки, пусть пока играется...
     Вокруг гондолы  бегал,  нервно  оглядываясь  на  темнеющие
норы,  Мазохин,  он  отвечал за порядок. Когда из каверн пня на
поверхность полезли огромные самки, Мазохин  побелел,  едва  не
бросился заталкивать их обратно.
     -- Отдать концы, -- рявкнул Ногтев. -- Скорее, скорее! Как
в армии!
     Освобожденная  гондола подпрыгнула, туго надутый воздушный
мешок стремительно повлек ее наверх. Один могучий ксеркс  успел
вцепиться жвалами в трап, повис, Дмитрий выстрелил репеллентом,
ксеркс  дернулся,  жвалы  скрежетнули  по  металлу,  и  муравей
полетел вниз.
     Шар уносило вверх так стремительно,  что  Ногтев  едва  не
загасил горелку, кинувшись уменьшать пламя.
     На  короткое  мгновение  Кирилл  увидел,  как  над ними из
бесформенной синевы неба выступила огромная  решетка,  налилась
резкостью,  красный  раздутый  шар стремительно несся к ней, на
толстые стальные тросы толщиной с его туловище. Когда  верхушка
шара  угрожающе  приблизилась, Ногтев бросился уменьшать огонь.
Оглушительно  громко  выстрелило.  Огромная  стена  уходящих  в
расплывающуюся  бесконечность  столбов  дрогнула и стремительно
пошла вверх и в стороны, открывая широкую щель.
     Шар несся вверх, встречный воздух  дул  с  силой  урагана.
Кирилл  видел  на  севере  отвесные горы, шар несся вверх вдоль
странных гор. Наконец, Кирилл увидел вершину странной формы,  с
огромными  пещерами  и нависающими скалами, и когда шар оставил
горы внизу, потрясенно понял, что эти горы  --  наблюдающие  за
стартом   люди,  открывшие  на  несколько  мгновений  ворота  в
металлической сети, которая прикрывает Полигон...
     Перегнувшись через борт, Журавлев увидел, как  сеть  снова
упала  на  прежнее  место.  Внизу  предметы  уменьшались,  горы
превратились в людей, странно расплюснутых,  двигающихся  очень
медленно.  Сам Полигон был крохотной площадкой, вокруг него шла
стена, вокруг стены  простиралось  гладкое  вытоптанное  место,
только с одной стороны вплотную к Полигону подходило гигантское
здание.
     Шар  стремительно  несся  вверх,  сам  Полигон и люди-горы
превратились  в  крохотные,  а  немыслимая  каменная  гора,  от
которой   шли  волны  тепла,  тянулась  в  высоту  и  тянулась,
равномерные провалы -- в каждом поместится Полигон -- шли через
одинаковые интервалы.
     Наконец, гора резко оборвалась, открыв  абсолютно  ровную,
как  срезанную  гигантской  бензопилой вершину. По краю тянулся
железный забор, огораживая со всех четырех сторон. В одном углу
сгрудились гигантские люди. Все как один смотрели через бинокли
им вслед.
     Ногтев тоже смотрел  вниз,  лицо  его  было  угрюмым.  Шар
поднимался  выше.  Наконец,  здание  института  осталось далеко
внизу, а человеческие фигуры  расплылись.  Шар  несло  быстрее,
внизу   потянулся  незнакомый  пейзаж,  непонятные  исполинские
сооружения. Исчез привычный лес трав. Шар несся над  верхушками
мега-деревьев,   исполинских   настолько,  что  путешествие  от
верхушки до основания займет, если пешком, несколько суток...
     Кирилл услышал тяжелый вздох. Ногтев бросил на него  косой
взгляд,   повернулся   к   горелке.  Пламя  гудело  ровно,  шар
поднимался выше, в главный слой муссона.
     "Таргитай", так назвали воздушный шар, неподвижно висел  в
воздухе, словно впаянный в лист стекла цветной пузырек. Забелин
заверил,  что  масса  циклона  перемещается  на  юг  со средней
скоростью десять метров в секунду, как и обещано.
     Первый час  полета  осваивались,  только  Дмитрий  и  Саша
спешно  перекрашивали  шестиногих  тезок. Ногтев с капитанского
мостика посматривал на их работу с сомнением. Могучие  красивые
ксерксы превращались во что-то нелепое, ярко-красного цвета, на
плоской  голове  и боках появились черные круги и треугольники,
не то божьи коровки, не то мухоморы.
     -- Клоуны какие-то, -- проворчал Ногтев. Он  повернулся  к
Кириллу. -- Арлекины! Знали бы они... Как только согласились?
     -- Их  уговорили,  --  мягко  сказал  Кирилл.  -- В гнезде
другие муравьи сгрызли  бы  краску.  Там  казарменный  порядок,
который  вы  так любите, а здесь мы все в таких комбинезонах. И
на станции все. Даже Мазохин.
     -- Ну, Мазохину сам Бог велел... А вот Дмитрий  из  своего
бронетранспортера сам клоуна делает, это удивительно.
     -- Когда   понял,   что   это   для  безопасности,  трижды
перекрасил! Да и Саша постаралась...
     Ногтев с сомнением покосился на ксерксов. Яркая  клоунская
раскраска   никак   не   ассоциировалась   с  боевой  десантной
униформой. Надо отвыкать, напомнил  он  себе.  Здесь  наоборот:
десантную   маскировку   носят  самые  беззащитные,  кому  надо
прятаться. Ксерксы раскрашены как языческие  боги  негритянских
племен. Нечаянно увидишь -- заикой станешь.
     -- Характеры у них не испортятся?
     -- Это  не люди, чтобы из-за пары лычек... Их семьи здесь,
а у муравьев  цивилизация  альтруистическая,  для  других,  для
семьи добро делают охотнее, чем для себя.
     -- Неужели   еще   есть  такие?  Понятно,  почему  мир  не
завоевали,   ракеты   не   запускают,    северные    реки    не
поворачивают...
     Сразу  потеряв  к ним интерес, он пошел на другую сторону,
там  Дмитрий   зачем-то   перелезал   через   перила,   прикрыв
неразлучное страшилище клейкой лентой. Он покарабкался вверх по
канату,  добрался  до  воздушного  мешка,  надолго исчез, потом
появился с другой стороны, спускаясь по  канату  вниз  головой.
Буся сидел, вцепившись в комбинезон покрепче, не доверяя липким
лентам.
     Ногтев  смолчал, и Саша, которая не могла допустить, чтобы
мужской  пол  срывал  лавры  славы,   резво   побежала,   плечи
приподняты,  спина  прямо,  вдвое  быстрее Дмитрия, побывала на
воздушном мешке, попрыгала на канатах.
     Ногтев  снова  смолчал,  и  на  воздушном  шаре   побывали
Забелин, Чернов и даже Хомяков. Воздержались только сам Ногтев,
Кирилл,  Кравченко  и  Цветкова.  Ногтеву  не позволяло высокое
положение, Кирилл не видел вызова интеллекту, Цветкова  боялась
высоты.  Кравченко был занят пробами воздуха, а лазить по мешку
ему было просто неинтересно.
     Эйфория полета, свободы от недремлющих телекамер, от опеки
гигантов захватили всех настолько, что даже Ногтев не удивился,
когда на капитанском мостике появился осмелевший Дмитрий:
     -- Аверьян Аверьянович, разрешите обратиться!  Наблюдается
необходимость   испытать  старт  с  двигающегося  объекта.  Для
безопасности    гражданского    персонала,    для     выявления
экстремальных ситуаций! Разрешите!
     Он  тянулся,  выкатывал  грудь, ел глазами. Ногтев смотрел
благосклонно,  величаво  покачивал  головой.  Понимал,   почему
обращается  к  нему,  а  не к Кириллу, почему уже держит в руке
пакет со сложенными крыльями, демонстрируя скорость,  сноровку,
которую не сможет оценить мирмеколог.
     -- В  старт  я  верю, -- ответил Ногтев степенно. -- А как
насчет финиша?
     Дмитрий ударил кулаком в браво надутую грудь:
     -- Догоню, как Ахилл черепаху!  Шар,  по  сути,  стоит  на
месте.  Относительно  этой  массы  воздуха  стоит.  Я  не  буду
выходить за пределы.
     Ногтев кивнул, глаза его  лишь  на  миг  блеснули  острыми
иголочками:
     -- Разрешаю. Только оставь свое чудище.
     Дмитрий   с   великой   неохотой  отодрал  когти  Буси  от
комбинезона, пересадил  муравью  Диме.  Дима  все  беспокоился,
пытался лезть по канатам на воздушный мешок, как делали другие,
то   вообще   выпрыгнуть   из   гондолы,  но  с  толку  сбивали
успокаивающие   феромоны.   Их   периодически   выпускали   два
баллончика, укрепленных на бортах гондолы, Да и люди, их семья,
их  прайд,  не  тревожились,  а  что  возбуждены, то не слишком
тревожно, скорее радостно...
     Под взглядом зевак, Дмитрий  пробежался  по  мостику,  без
толчка  рухнул вниз. Его фигурка быстро удалялась, уменьшалась.
Потом под ним вспыхнули слюдяные искорки, его тут же занесло  в
сторону, он выровнялся, понесся почти на невидимых крыльях.
     Общий вздох вырвался у зрителей. Красное пятно комбинезона
Дмитрия  сперва  расплылось, затем растворилось на серо-зеленом
фоне земли. Лицо Ногтева  было  каменным,  ни  один  мускул  не
дрогнул.  Саша  судорожно вздохнула, ее пальцы побелели, крепко
обхватили поручень перил.
     Через несколько  долгих  минут  красное  пятно  проступило
впереди "Таргитая", налилось цветом, все различили человеческую
фигурку, что медленно приближалась к "Таргитаю", искорки вокруг
нее вспыхивали часто-часто.
     Дмитрий описал широкий круг вокруг гондолы, затем пошел по
сужавшейся  спирали, держа "Таргитай" в центре. Саша следила за
ним, подавшись вперед, едва  не  вываливаясь  из  гондолы.  Она
покачивалась,  словно это ее поддерживали ладони воздуха, мышцы
подергивались.
     Рядом с ней  появилась  голова  интеллектуального  муравья
Сашки.  В  выпуклых  фасетках  многократно  отразилась  летящая
фигура. В верхних омматидиях -- темнее, в  нижних  --  белесая,
полупрозрачная,  словно  летел  чертеж человека, зато в средних
отразилась укрупненно,  с  деталями,  контрастная  и  в  полном
цвете... Через мгновение муравей равнодушно отвернулся, но Саша
замерла,  боясь  поверить внезапно промелькнувшей мысли. Кирилл
утверждает, что муравьи не умеют фиксировать внимание, но зачем
ему фиксировать, если в кратчайшее мгновение успел увидеть  так
много, так полно?
     У   бортов  обеспокоенно  передвигались  Забелин,  Чернов,
Хомяков. Даже Кирилл держал бластер наготове, хотя знал, что он
далеко не Вильгельм Телль.
     Когда Дмитрий с размаху ляпнулся на мостик, Ногтев  сказал
тяжелым как гора голосом:
     -- Ты выходил из зоны видимости. Все твое фанфаронство шло
без наблюдения из шара!
     -- Аверьян  Аверьянович! -- возопил Дмитрий, чувствуя, что
гора вот-вот  обрушится.  --  Я  видел  "Таргитай"  хорошо!  Он
крупнее, чем я, ни на миг не терял его из вида!
     -- Но мы тебя потеряли. Случись что, помочь бы не смогли.
     -- Аверьян  Аверьянович,  я  не  заметил  ни  стрекоз,  ни
ласточек!
     -- У мошек зрение еще острее,  --  отрезал  Ногтев.  --  И
летают  лучше.  И все-таки их жрут. От полетов отстраняешься до
особого распоряжения.  Прошу  запомнить:  кто  нарушит  правила
безопасности, от полетов будет отстранен.
     Дмитрий  с  унынием сложил крылья. Буся с радостным визгом
прыгнул ему на плечо, стал  перебирать  волосы,  заглядывать  в
ухо. Дмитрий шумно выдохнул:
     -- Один ты, Бусенька, меня любишь...
     Они пошли в нижний отсек вместе переживать наказание. Буся
преувеличенно активно искал несуществующих клещиков на Дмитрии,
повизгивал,  шевелил  в  ушах Дмитрия пальчиками. Эмпат, он все
чуял и почти все понимал.
     Кирилл молчал, пока Ногтев сыпал  громы  и  молнии.  Потом
спросил вежливо:
     -- Аверьян Аверьяно