вот  то,  что  Лерметт  за  нее
принял, этакое легкое заострение сверху... ну да, принц  был  об  эльфах
наслышан, он читал о них, он  неплохо  знал  по-эльфийски  -  собственно
говоря, именно к эльфам он и направлялся! Но до сих пор ему ни  разу  не
доводилось видеть во плоти ни одного эльфа - а  уж  тем  более  уши  его
разглядывать. Строго говоря, именовать эльфов остроухими значит  здорово
преувеличивать. Не такие уж эти самые уши, оказывается,  и  острые.  Ухо
как ухо. Только на ощупь ну совсем ледяное.
   Принц выпустил из пальцев заостренное сверху ухо и  медленно  сел  на
пол рядом с телом эльфа. Кончено. Теперь уж наверняка все кончено.  Если
кого после всяких растираний еще и за ухо крутанули со всей дури,  а  он
даже не вздрогнул... значит, он не может быть живым. Кем бы ни был  этот
незнакомый эльф, он мертв. Окончательно и бесповоротно мертв.
   Все было напрасно...
   И тут ресницы окончательно и бесповоротно, по мнению принца, мертвого
эльфа дрогнули, он моргнул, открыл огромные,  не  правдоподобно  зеленые
глаза и глубоко вздохнул.
   - Живой? - ахнул Лерметт. - Все-таки живой?!
   Он и сам понимал, что вопрос его  звучит  глупейшим  образом  -  ведь
покойники не моргают и тем более не дышат, даже и эльфы - но  ничего  не
мог с собой поделать. Он ведь уже и надеяться перестал, что ему  удастся
отогреть замерзшего эльфа. Просто нельзя было не  попытаться...  а  эльф
ожил, и от изумления всевозможные глупости так и лезли на язык. Пожалуй,
не было на свете такой глупости, которую Лерметт сейчас на  радостях  не
мог бы ляпнуть или сотворить.
   - Кто  ты  такой?  -  принц  продолжал  забрасывать  эльфа  дурацкими
вопросами. - Как  тебя  зовут?  Откуда  ты  здесь  взялся?  Что  ты  тут
делаешь?
   Едва ли он ждал ответа: трудно предположить,  что  белое,  как  снег,
существо, у которого еще лед  со  щек  не  стаял,  найдет  в  себе  силы
распинаться  о  своих  намерениях  и  декламировать  родословную.  Эльф,
однако, ответил, хоть и на своем родном наречии  -  и  опять  же  трудно
ожидать, что он  сможет  изъясняться  на  любом  другом.  Нет,  если  бы
Лерметта вытащили из сугроба, а потом, едва  одеялом  укутав,  принялись
выспрашивать, навряд ли он сумел бы  продемонстрировать  знание  языков.
Навряд ли он и вообще стал бы отвечать. А вот эльф ответил -  но  только
на последний вопрос.
   - Таэ керуин, - чуть шевельнулись  белые  губы;  иней  на  них  пошел
трещинами.
   Таэ керуин. Умираю. Уж столько-то принц по-эльфийски знал. Вместе  со
значением слова "керуин" память услужливо подсунула принцу  картинку  из
прошлого: вот он, совсем еще мальчишка, сидит, зажав  уши,  и  монотонно
долбит ряды эльфийских глаголов, бесконечные и запутанные,  как  река  с
притоками и рукавами: керуин, керейн, керойне... как же там дальше... а,
вот!
   - Эккейр, - невольно вымолвил он. Ты  не  умрешь.  Не  успел  Лерметт
выговорить это слово,  как  ему  стало  стыдно,  будто  за  мальчишескую
выходку. Нашел  когда  познаниями  выхваляться!  И  перед  кем  -  перед
умирающим! Тем более что едва ли  он  верно  справился  с  отрицательным
будущим временем - кажется, оно не допускало пропуска местоимений... или
все же допускало?
   Иней на губах эльфа сверкнул  в  последний  раз  призраком  улыбки  и
расплылся в капельки воды.
   - Эккерейт, -  поправил  эльф  несколько  более  твердым  голосом.  -
Правдиво... нет, правильно будет - эккерейт. Или - лэн эккейр.
   - Запомню, -  буркнул  Лерметт,  чувствуя,  как  у  него  горят  уши.
Справиться с этим простеньким на вид словечком по-эльфийски он даже и не
пытался. "Помню" - "алуин", это само собой...  а  вот  как  там  дальше?
"Лейр"? "Лойре"? Нет, единственное, что принц мог  бы  по  этому  поводу
сказать твердо и без тени сомнений, так это "таэ аллейр" - не помню. Вот
не помнит он, которое из времен тут можно применить, и все тут.  Будущее
ближайшее? Получится, что он это запомнит - но минут на пять, не больше.
Будущее расширенное? Это  которое  объемлет  собою  тысячелетия?  Да  не
запомнит он на тысячу лет - потому что не проживет столько. Не проживет,
и все тут. Поганцы эти эльфы. Нагородили грамматику - обычному  человеку
не пройти, не проехать. Покуда  до  нужного  слова  доберешься,  у  тебя
борода вырастет по пояс. Седая.
   - Таэ лайри, - подсказал эльф. Голос его звучал на удивление  живо  -
словно это и не он полчаса назад был безмолвным сверкающим  изваянием  в
пелене кровавой изморози. - У тебя есть  что  попить?  Горячее?  Холодно
очень.
   Принц молча снял с огня дымящийся котелок. Надо  же,  до  чего  эльфы
быстро в себя приходят. Человек бы на его месте... ну, положим,  человек
на его месте не выжил бы вовсе.
   Таэ лайри,  значит.  Будущее  принятого  решения...  или  вынужденных
обстоятельств?  Лерметт  стиснул  зубы.  А  ведь  ничего  не  поделаешь,
придется вспоминать все, что он полагал  не  слишком  нужным.  И  заново
учить - тоже. Прав был отец. Да, почти  все  эльфы  говорят  на  людских
наречиях, и все до единого их понимают. Но  ему  сейчас  нужно  не  быть
понятым, а самому понять. Затем он сюда и приехал. А не  понимая  языка,
он нипочем не поймет,  как  эльфы  мыслят.  Как  мыслит  даже  вот  этот
один-единственный эльф, прихлебывающий темный горячий травяной  отвар  с
вином. Почему он поступает так, а не иначе. Почему он говорит то,  а  не
иное.  Почему  он,  к  примеру,  едва  оттаяв,  так  охотно  болтает   о
пустяках... или для него это не пустяки? Вот и пойми, попробуй. Не эльф,
а ходячая тайна. Загадка мороженая.
   Все-таки  ни  одна  неожиданность  даром  не  проходит...  а  столько
неожиданностей сразу - тем более. Не успел Лерметт вдосталь поразмыслить
о жизни и смерти, а вот уже в голову лезут  прихотливые,  совершенно  не
относящиеся к делу рассуждения о грамматике - да не просто так, а сплошь
с вывертом, с шуточками. И ничего  удивительного.  Отчаяние,  прерванное
прежде, чем  оно  успело  перегореть,  претворяется  иной  раз  в  очень
странное опьянение.  Лерметт  был  просто-напросто  пьян,  причем  самым
развеселым образом. Сейчас ему ничего бы не  стоило  не  хуже  Илмеррана
прочитать лекцию о  свадебных  обычаях  гномов  или  в  пляс  пуститься,
невзирая на усталость... во  всяком  случае,  мысли  его  именно  это  и
сделали. Все, сколько их есть... кроме вот этой вот, самой последней.
   Эта мысль, невзирая на свой мнимо разудалый вид,  была  никак  уж  не
пьяной, а очень даже трезвой - и более того, практичной.  И  на  ум  она
пришла  вовсе  не  Лерметту,  а  -  Его  Высочеству   принцу   Лерметту,
полноправному и полномочному послу.  Стыдно,  ох  как  же  стыдно!  Едва
спасенный эльф очнулся, едва глаза открыл - а заодно с ним открыл  глаза
полномочный посол... вот уж от кого ни порыва радости, ни даже  слова  в
простоте не дождешься. Это ты радуешься и смущаешься -  а  он  отмеряет,
рассчитывает, прикидывает... скотина хладнокровная! А что поделать, если
должность у него такая - все использовать: и чужую  жизнь  и  смерть,  и
свою собственную.  Назвался  государственным  человеком,  так  и  изволь
соответствовать. Привыкай.
   Нет.
   Потому что, привыкнув быть человеком государственным, перестаешь быть
человеком.
   Лерметт мысленно выругал  себя  тремя  самыми  грязными  и  свирепыми
словами, какие пришли на ум. Опьянение схлынуло, остался стыд.  Лерметту
было совестно перед эльфом за недавнее шевеление холодной расчетливости,
пусть даже и мимолетное, пусть  даже  эльф  ведать  не  ведает  об  этом
позоре, пусть даже Лерметт никогда, никогда себе ничего подобного впредь
не  позволит  -  и  ведь  не  позволит:  подобные  уроки  на  всю  жизнь
запоминаются. Все равно стыдно. Настолько стыдно, что  на  эльфа  взгляд
поднять, и то невмочь. Но Лерметт все равно заставил себя это сделать.
   Эльф сидел, обхватив иззябшими пальцами опустевшую чашу. Лерметт, все
еще чувствуя себя виноватым, встал, снял с огня котелок,  долил  в  чашу
горячего вина и поддернул сползающее с плеча эльфа одеяло.

***

   Горячее темное вино оставляло на губах вкус  полыни  и  меда  -  вкус
августовского солнца. Эннеари прихлебывал питье очень медленно, вбирая в
себя солнце каплю за каплей. Солнечное тепло пряталось в темноте вина, и
Эннеари, обхватив иззябшими пальцами маленькую смешную полукруглую чашу,
с наслаждением впитывал это неторопливое тепло. Оно просачивалось в  его
тело постепенно, как звезды сквозь покрывало ночи: вот  одна  сверкающая
росинка просочилась через ее темное полотно... а вот и другая...  и  еще
одна!.. нет, ну вот только на мгновение, только на этот единый миг глаза
отвел - а уже все небо звездами осыпало! И в чаше с  вином  тоже  звезды
колышутся - золотые и алые... колышутся и тонут в  темной  глубине...  а
те, что над костром, не тонут... они пляшут,  и  каждая  так  и  норовит
подскочить выше своих подруг.
   Костер, хотя и небольшой, горел ровно и жарко. Дым, прошитый  золотом
искр, утягивался не  к  выходу  из  пещеры,  а  куда-то  вверх.  Он  был
невыразимо чудесным, этот дым над костром. Чудесным был и сам костер - а
пещера и вовсе была  средоточием  чудес.  Назывались  они  на  удивление
просто: "огонь", "плащ", "вино"... наверное, чудеса и должны  называться
просто. Иначе за сложным вычурным названием их можно и не приметить -  а
как жить, если ты не видел чуда?
   Внезапно восхищенный взгляд Эннеари натолкнулся даже не на чудо, а на
самое настоящее волшебство. Возле кучи мерзлых окровавленных  лохмотьев,
вне всякого сомнения, еще недавно бывших  его  одеждой,  лежал  знакомый
чехол... значит, его лук уцелел! Не потерялся  и  не  сломался  -  иначе
навряд ли незнакомый спаситель  стал  бы  заботливо  пристраивать  чехол
подальше от  огня.  И  колчан  со  стрелами  тоже  цел...  безумное,  не
правдоподобное, поистине волшебное везение! Один  только  нож  и  снесло
прочь, остальное уцелело в сумасшедшей круговерти. Угодить в лавину -  и
все же... лук, колчан, узкий пояс с тиснением в виде сплетающихся  трав,
дорожная фляга - и зеркало!
   Так не бывает!
   Забыв о боли в ребрах, Эннеари привстал невольно, потянулся - и, едва
удержав рвущийся сквозь стиснутые зубы стон, рухнул обратно.
   - Цел твой лук. - Незнакомец обернулся к Эннеари. - Я  уже  проверил.
Прости, что посамовольничал малость. - Его рука дотронулась до чехла.  -
Хочешь сам поглядеть?
   - Не лук, - Эннеари помотал головой. - Зеркало.
   - Держи, - усмехнулся человек. - Мне бы тоже на твоем месте убедиться
захотелось. Сам в первый раз такое вижу - тебя лавиной в кровь ободрало,
а зеркало целехонько.
   Если лавина и нанесла Эннеари кровавые  раны,  то  не  все  -  однако
рассказывать об этом он не собирался.
   Едва заполучив зеркальце в руки, Эннеари  откинул  волосы  с  лица  и
очень тщательно вгляделся в свое отражение. Стекло и  впрямь  уцелело  -
чего нельзя было сказать о нем самом. Рассеченная стрелой щека выглядела
скверно.
   - Ты прав, это  надо  промыть.  -  Слова  у  незнакомца,  похоже,  не
расходились с делом: он еще фразу не успел докончить,  а  рука  его  уже
тянулась за флягой.
   - Не надо, - произнес Эннеари. - Лучше всего оставить это, как есть.
   - Шрам будет здоровенный, это точно, - сочувственно произнес человек.
   - Не будет шрама, - рассеянно возразил Эннеари, тщательно  осматривая
широкий развал раны.
   Человек пожал плечами, явно собираясь что-то сказать, но передумал.
   - Не будет шрама, - повторил  Эннеари,  откладывая  зеркало  и  вновь
берясь за чашу с остатками вина. - Это выглядит только плохо - а заживет
быстро.
   Человек снова пожал плечами.
   - Тебе виднее, - промолвил он. - Я ведь, по правде говоря,  не  знаю,
как эльфов лечить надо.
   Он принял из рук Эннеари опустевшую  чашу  и  налил  в  нее  вина  из
котелка - на сей раз для себя. Эннеари устроился поудобнее и  полусмежил
веки - не для того, чтобы задремать, а чтобы без  помех  приглядеться  к
незнакомцу. Обижать своего спасителя Эннеари не хотелось ну нипочем -  а
люди отчего-то обижаются, когда их рассматривают прямо  и  открыто.  Что
такого оскорбительного может содержать в себе взгляд, Эннеари так  и  не
уяснил - но то, что присматриваться к  людям  лучше  украдкой,  запомнил
твердо.
   Он разглядывал человека  через  скрещенные  ресницы.  Конечно,  проще
взять да и спросить напрямик - а кто ты, собственно, такой... но проще -
не всегда значит "лучше".  Во-первых,  люди  и  на  этот  вопрос  иногда
обижаются. А во-вторых,  Эннеари  нечасто  выпадала  возможность  самому
догадаться, что представляет собой его новый знакомец  из  числа  людей.
Отец подобные знакомства не жаловал - между тем Эннеари на них  едва  ли
не напрашивался. И всякий раз, когда  удача  все  же  сталкивала  его  с
людьми, он пристально всматривался в каждую мелочь, будь  то  выбившийся
из  прически  локон,  ширина  пояса  или  цвет  шнуровки   на   рукавах.
Оказывается, о людях так много можно  узнать  по  их  одежде!  У  эльфов
одежда выражает разве что  настроение,  вкус  и  личные  пристрастия  ее
владельца. Не то у людей -  даже  самая  неприметная  тряпочка  означает
очень  и  очень  многое.  Люди  одеваются  в   соответствии   со   своим
общественным положением (страшно даже и вспомнить, каких трудов  Эннеари
стоило понять, что это  за  штука  такая!).  Кроме  того,  люди  пожилые
одеваются иначе, нежели молодые - так полагается!  -  да  вдобавок  надо
принять в расчет приличия, условности и поверья... вот почему, например,
невеста и жених не надевают на свадьбу одежд из лощеного  шелка?  Почему
шнуровка  на  рукавах  не  может   быть   черной?   Загадка,   тайна   -
притягательная необыкновенно,  как  и  все  на  свете  тайны.  Прежде  о
человеческой манере одеваться Эннеари и понятия не имел - а когда узнал,
был очарован ею  бесконечно.  С  годами  очарование  не  угасло,  скорее
напротив. Все-таки люди - исключительно  утонченные  существа:  подобное
стремление  выразить  даже  самомалейшие  детали  посредством   символов
присуще только натуре возвышенной и недюжинно одаренной. Притом же какую
память надо иметь, чтобы  упомнить  всю  символику  всех  одежд,  да  не
перепутать ничего, не ошибиться! И как  весело  разгадывать,  кто  перед
тобой -  обедневший  рыцарь  или  купец  средней  руки,  землепашец  или
ремесленник! А если учесть, что с людьми  Эннеари  сталкивался  редко  и
опыта набраться ему было неоткуда, любимая игра в угадайку прибрела  для
него совершенно  сумасшедшую  прелесть.  Разве  можно  отказать  себе  в
удовольствии прислушаться, что же именно говорит о человеке его одежда!
   А  вот  одежда  этого  странного  незнакомца  говорить   отказывалась
напрочь. Хотя нет - говорила она как  раз  много,  охотно  и,  насколько
можно судить со стороны, совершенно искренне, без утайки... но понять из
ее речений  можно  было  разве  только  одно:  бродить,  путешествовать,
таскаться почем зря по дорогам и вообще странствовать  этот  человек  не
только любит, но и умеет. Прочее разгадке не поддавалось.
   Человек невозмутимо прихлебывал горячее вино, вытянув к огню  длинные
ноги. Эннеари разглядывал его  наряд  со  все  возрастающим  изумлением.
Одежда его не говорила о богатстве и не кричала о бедности. Люди богатые
даже на охоту не наденут штанов из замши, хоть бы и из самой  тонкой.  А
вот мягкие невысокие сапожки, простые, без тиснения... у  Эннеари  точно
такие же. Людям из-за перевала случается покупать эльфийскую  обувь,  но
не для  себя:  жители  Луговины  предпочитают  продавать  ее  втридорога
где-нибудь подальше от здешних мест, и человеку не  только  бедному,  но
даже и среднего достатка подобная покупка  не  по  карману.  Разве  если
только  у  кого-нибудь  из  местных  достало  ума  предпочесть  удобство
выгоде... и тоже - нет: местные не носят майлет. Да  и  майлет  у  этого
парня, к слову сказать, очень странного вида.  Нарядные  майлеты  шьются
без рукавов, с охотничьих рукава вообще не снимаются, а  у  повседневных
не бывает такого воротника. Впрочем,  таких  воротников  Эннеари  просто
отродясь не  видывал.  Обычно,  странствуя  в  горах,  запасную  веревку
вкладывают в пояс - а у незнакомца она заложена  в  двойной  воротник...
удобно, и даже очень. Интересно, что у него в поясе запрятано? Тоже ведь
наверняка полезное что-нибудь. И фляга  необыкновенная:  двугорлая.  Для
воды, соответственно, и для вина. Что понадобится,  то  и  пей.  Удачная
какая задумка... непременно надо будет перенять.  Да,  по  всему  видно,
человек из опытных, бывалых. Неплохо бы еще понять, какого свойства  его
опытность... а вот это у Эннеари как раз и не получается.
   Нет, ну кто же он такой? Может, все же охотник?  Интересный,  однако,
охотник - без лука, без силков, без рогатины... зато  с  перстнями.  Два
кольца: на правой руке небольшая  квадратная  печатка  (значит,  все  же
владелец ее не из бедных - нищему личная печать, да еще  из  лазурита  в
золотой оправе, не по средствам, да и просто ни к чему), а  на  левой...
на  левой,  притом  почему-то  на  мизинце,  красуется  нечто   донельзя
странное. Узкое золотое кольцо  без  камня,  больше  всего  напоминающее
крохотный собачий  ошейник.  Кольца...  может,  просто  искатель  удачи,
авантюрист? Опять-таки  нет:  авантюрист  двумя  простенькими  перстнями
нипочем бы не ограничился. Народец этого пошиба с ног до  головы  увешан
цепочками, серьгами, перстнями, а подчас и  браслетами.  Эти  побрякушки
ставят на кон, проигравшись в дым - вдруг  да  повернется  удача  лицом,
вдруг да смилуется, позволив отыграться! Эти побрякушки идут в уплату за
саван и похороны, если  приведет  нелегкая  бедолагу  помереть  в  чужих
краях. Нет, это не авантюрист и даже не наемник... ну  просто  наказание
какое-то!
   Что и говорить, необычная одежда. И подбор оттенков какой странный...
для глаза приятный, кто же спорит - но Эннеари до сих пор у людей  ни  с
чем подобным не сталкивался. Рубашка цвета топленого  молока.  Майлет  и
штаны того восхитительного, ни с  чем  не  сравнимого  оттенка,  который
бывает только у высохших  до  звона  осенних  листьев.  Шнуровка  в  тон
влажной  после  дождя  сосновой  коры.  Дивная   гармония,   исполненная
прозрачной печали.
   Не соответствовал общей гармонии только кинжал. Он и вообще ничему не
соответствовал. Натолкнувшись на него взглядом, Эннеари даже прижмурился
на миг от неожиданности. В дороге с  таким  кинжалом  делать  нечего.  В
дорогу уместно взять с собой нож пошире и  потяжелее.  А  эта  вещица  о
своем владельце  не  то,  что  говорит  -  кричит  в  полный  голос:  "Я
безобидный и безопасный - и очень, очень  благовоспитанный".  При  таком
наряде - и такая... такая зубочистка! Несусветно дорогая по человеческим
меркам зубочистка. Черные ножны выложены перламутром и лунным камнем,  а
на навершии рукояти в  обрамлении  перламутровых  лепестков  сердцевиной
цветка  возлежит  сапфир...  не  очень,  правда,   крупный,   но   такой
изумительно чистой  воды  и  такого  глубокого  насыщенного  цвета,  что
лучшего и не сыщешь. И как, спрашивается, эта игрушка должна  сочетаться
с переливами осенних тонов остального наряда?
   Или это и вовсе не его кинжал?
   - У тебя  кинжал  неверный,  -  сообщил  Эннеари,  насозерцавшись  до
колотья в висках и так ничего и не поняв.
   Человек удивленно моргнул и воззрился на Эннеари.
   - Какой?!
   - Неверный, - повторил Эннеари. - Не правильный. Не от этого платья.
   - А, вот ты о чем, - усмехнулся незнакомец.  -  Правда  твоя,  не  от
этого. Наряд от этого кинжала у меня в сумке  припрятан.  Штаны  черные,
рубашка белоснежная, майлет тоже белый,  жемчугом  шитый,  роскошные  до
невозможности... как полагаешь, подходит?
   Какая-то мысль промелькнула  у  Эннеари  в  голове  при  этих  словах
незнакомца... промелькнула - и скрылась незамеченной.
   - Подходит, - кивнул Эннеари. - Для дороги, конечно, не очень - а вот
если важной персоне нужно значительност