зловонной  жаре  внизу  это  было
райское блаженство. Я ничего не понимал в тонкостях ремонта  такелажа,  но
забивать при помощи деревянного молотка досками пробоины  в  местах,  куда
попали снаряды - с этим я мог справиться. Сейчас я, правда, был уже  не  в
состоянии забить гвоздь в папиросную бумагу, выход на палубу отнял у  меня
последние силы, так что я был рад просто снова приподняться  на  локтях  и
ждать очередной чудесной водной струи. Однако вместо этого на  меня  легла
тень, почти такая же желанная, как вода, и задержалась рядом.
     - О, привет, - сказал голос Джипа, - все еще рвемся в бой, верно?
     - Отваливай, -  прохрипел  я,  моргая  и  глядя  на  него  -  фигуру,
окаймленную сияющей медью. Он подвинулся,  и  солнце  обрушилось  на  меня
гигантской тарелкой. Я со стоном откинулся назад: - Нет, стой,  мне  нужна
тень. У меня сейчас голова  отвалится  и  полетит  по  этому  желобу.  Еще
немного постучать молотком, и так оно и будет.
     - С тебя станется, - весело сказал  Джип.  -  Но  мы  уже  почти  все
сделали. Мы сможем  теперь  двигаться,  не  забирая  слишком  много  воды,
благодаря вам, ребята. А новый такелаж и рангоут  выдерживает  вес  паруса
как новенький.
     Я взял протянутую мне руку, и Джип поднял меня на ноги без  малейшего
усилия. Он должен быть трудиться  так  же  тяжко,  как  все  остальные,  и
выглядел таким  же  разгоряченным,  измученным  и  заросшим  щетиной,  но,
похоже, это ничуть не уменьшило его энергии. Его  тонкое  лицо  светилось,
когда   он,   ухмыляясь,   смотрел   вверх   на   примитивное    временное
приспособление, сделанное из сломанной фок-мачты.  Интересно,  сколько  же
ему лет, подумал я; как давно он пришел в этот мир и откуда? Что-то в  нем
было,  то  же,  что  и  в  Молл,  хотя  ощущалось  менее  сильно  -  некая
энергетическая аура, неистощимая сила. Они казались просто неустанными,  в
этом  было  что-то  почти  нечеловеческое,  если  не  считать   прямо-таки
излучаемой ими человечности, проявлявшейся как в  прекрасном  характере  и
доброте  (в  отношении  меня  -  так  просто  необыкновенной),  так  и   в
поразительной свирепости, с которой  они  обрушивались  на  своих  врагов.
Слово "нечеловеческое" к ним не  подходило;  правильней  было  бы  сказать
"сверхчеловеческое".
     В чем здесь было дело: только в возрасте или  просто  в  случайности,
вызванной другим качеством, другой силой, благодаря которой они жили такой
долгой и интенсивной жизнью? Теперь, когда я над этим задумался, я  понял,
что нечто похожее было и в Пирсе, правда, в более флегматичной форме, и  в
других членах экипажа. Но в них это было выражено не так сильно или не так
завершенно, и иногда это действительно выглядело как нечто нечеловеческое;
хромой мастер оружейник, Хэндз, казалось, потрескивал  и  мерцал  какой-то
злобной разрушительной энергией, словно в его желудке сгорала не  пища,  а
оружейный порох. Словно он  воплощал  собой  живой  дух  своих  орудий,  с
единственной целью - разрушать, и не важно, что именно.
     Внезапно я глубоко ощутил, как мне не хватает  какой-нибудь  страсти,
хотя бы вот такой, односторонней: во мне ведь ничего подобного не  горело.
Я почувствовал себя заржавевшим,  покрытым  пеплом  и  пустым,  как  давно
заброшенный  камин,  который  я  восстановил,  ремонтируя  свою  квартиру.
Потребность помочь Клэр, может быть, и вызвала свет,  но  не  более  того.
Последний яркий язык пламени в тлеющей золе, но его одинокий  свет  только
осветил пустой очаг. А все остальное было холодным.
     Джип тепло похлопал меня по плечу:
     - Эй, выше голову! - сказал он, таща меня через неописуемую  суматоху
по направлению к квартердеку. - Я подумал - тебе захочется посмотреть,  мы
сейчас собираемся развернуть его, дать парусу  немного  набрать  ветра  и,
если такелаж и рангоут выдержит, - ну, тогда будем давить на газ.
     - НАВЕРХ! ВСЕ НАВЕРХ! - как из бочки,  из  говорящей  трубы  раздался
голос. - ПО БРАСАМ! МИСТЕР  ПОМОЩНИК!  МЫ  ПОДНИМАЕМ  ЯКОРЬ!  Продолжайте,
когда будете готовы, штурман!
     Пока помощник и его команда выбирали так, чтобы  мы  держали  нос  по
ветру, Джип, стуча башмаками, взбежал по сходному трапу:
     -  Да,  да,   капитан!   Готов,   рулевой?   Тогда   разворачивай   -
аккуратненько, вот так - на один румб, на один  румб  -  паруса...  -  Его
глаза были прикованы к новому такелажу, он  отдавал  команды  напряженным,
монотонным голосов, даже почти не кричал, но на палубе стало так тихо, что
его  голос  был  слышен  совершенно  отчетливо.  Грубый  квадратный  парус
затрепетал, рей скрипнул; я затаил дыхание. Полотнище ударило раз, другой,
затем  туго  натянулось  с  удовлетворенным  хлопком.  Мачта   напряглась,
скрипнула и задрожала на опорах под этим сильнейшим напряжением,  игравшим
на ней, как невидимые пальцы, - и выдержала. Палуба перестала пошатываться
и плавно поднялась, когда корабль  медленно,  с  трудом  двинулся  вперед.
Раздался дружный вздох, словно все  вспомнили  о  том,  что  надо  дышать,
словно мы сами пытались наполнить парус.
     - РОВНО ИДЕТ! МОЛОДЦЫ, МОИ ПТЕНЧИКИ!  -  визг  трубы  не  мог  скрыть
облегчения, прозвучавшего в голосе Пирса. - Молодцы! Ручаюсь, теперь  пора
освежиться! Еще не полдень, но будем  считать,  что  он  уже  наступил!  -
Хриплые приветственные крики были ему  ответом.  -  Выпивку  сюда,  мистер
помощник, двойную порцию всем! А потом - за еду, по вахтам!
     Еще не полдень? Вот оно стояло, солнце, как  раз  пересекло  зенит  -
хотя это могло ничего и не значить в этом безумном мире. Я чувствовал себя
так, словно день уже подошел к концу - после  пяти  часов  в  этой  адской
дыре, но с другой стороны, начал-то я сразу  после  восхода.  В  толпе  на
палубе стали образовываться течения, и я почувствовал, что  меня  несет  с
одним из  них,  направлявшимся  к  подножию  новой  грот-мачты,  где  были
выставлены две большие бочки. Прежде чем я успел  что-либо  сообразить,  я
уже заглатывал полную глиняную кружку какой-то крепчайшей смеси. Я никогда
особенно не любил ром, но даже разведенный водой, этот грог оказался самом
лучшей штукой, какую мне когда-либо приходилось  пробовать.  Жизнь  рывком
вернулась ко мне, и я обнаружил, что улыбаюсь в ответ другим  матросам,  и
вид у меня был, наверное, столь же глупый. Похоже, у меня  складывались  с
ними такие же хорошие отношения, как и с офицерами, а, может, даже  лучше,
и это меня нелепо порадовало. Начиная со студенческих времен я всегда  был
вождем и никогда - простым индейцем, и в том,  чтобы  снова  быть  зеленым
новичком была своя хорошая сторона. Не то чтобы  на  борту  были  какие-то
сильные социальные различия - вон пришел Джип, вытирая губы после  той  же
кружки, и если матросы расступились перед ним, это было сделано добродушно
и с подлинным уважением.
     - Время чего-нибудь пожевать, вахта левого борта! - крикнул он, и,  в
то время, как половина экипажа со стуком и грохотом посыпалась вниз, повел
меня на  квартердек  к  нашему  столу.  Он  без  энтузиазма  заглянул  под
салфетки,  покрывавшие  элегантные  серебряные  блюда,  которые  расставил
стюард Пирса на складном столике. - Сдается мне, обычная еда на корабле  -
бобы, солонина, немецкая колбаса, бисквиты - и все холодное, черт  побери.
Печка на камбузе погасла во время боя.
     - А что, надо пять часов, чтобы разжечь ее снова?
     - Я имел в виду - вышла из строя после выстрела  из  двадцатифутового
орудия - попали ей прямо в бок.
     - Гм-м-м. Знаешь, сейчас такая погода, что люди предпочитают холодный
завтрак.
     - По самому удивительному совпадению... - ухмыльнулся Джип. -  Ладно,
есть ведь еще ром, чтобы протолкнуть все это внутрь.
     Ром действительно был, в огромных стаканах, но я смог  выпить  только
один. Джип клялся, что я ткнулся носом в тарелку с бобами и заснул, но он,
как обычно, преувеличивал; я никак не мог вырубиться, пока не съел все  до
последнего кусочка.
     Он  падал  на  меня.  Я  знал  это,  я  его  видел  и  не  мог   даже
пошевельнуться; в меня летел метеор с неба, его сияние  в  каждой  минутой
становилось все ближе, отчетливее, зеленее, пока не закрыло собой небо, он
с ревом мчался на меня,  объятый  пламенем,  -  огромная  хватающая  рука.
Пальцы сомкнулись, как падающие колонны, и страшный взрыв разорвал меня на
атомы и развеял по ветру. А потом, так же внезапно, я проснулся,  глядя  в
небо, испещренное темно-синими пятнами тропического звездного света. Я был
рад этому; мои глаза были не готовы к чему-либо более яркому. Более  яркие
звезды сияли, как иглы. Новый взрыв сотряс меня, и звезды заплясали в моей
голове. Я перекатился на живот, понял, что  это  так  же  неудобно,  и  со
стоном сел. Теперь, когда я проснулся, я узнал этот звук и  смущенно  стал
шарить в поисках моего меча.
     - Хорошо выспались, мастер Стивен? - осведомился знакомый голос, чуть
сардонически, со стороны руля. -  Не  бойся,  это  всего  лишь  сигнальные
пушки.
     - Конечно, - пробормотал я - или что-то в этом  роде,  изо  всех  сил
стараясь отлепить язык от неба. - Как х'р'шо, что  вы  дали  мне  поспать.
Милая мягкая палуба...
     Башмак ритмично постукивал по дереву:
     - Твоя каюта еще не готова, а то бы мы положили тебя туда. Здесь есть
вода в бочонке, если желаешь.
     Я проглотил кружку практически  одним  глотком  и  почувствовал  себя
гораздо лучше:
     - Можно мне еще? Там хватит?
     - Даже чтобы окунуть туда твою голову, и тогда она  не  отвалится!  -
усмехнулась Молл. Я последовал ее совету, по крайней мере, окунув в  бочку
лицо;  вода  была  тепловатой  и  солоноватой,  но  все  равно  невероятно
освежающей. - Пей  сколько  хочешь,  в  ней  нет  недостатка.  Смотри,  на
горизонте земля.
     - А? - я вздернул голову, отплевываясь, с лица ручьями текла вода.  -
Как? Где? - Но я увидел ее, как только  Молл  указала,  -  темную  полоску
между морем и странно освещенным небом.
     - Мы просигналили о помощи. Вот для какой цели служат пушки  -  чтобы
привлечь внимание, но, похоже, мы спугнули зайца!
     Я вытер залитые водой глаза и выглянул наружу; там что-то  было,  оно
напоминало  светящийся  уголек  на  низком  возвышении,  и  оно  понемногу
становилось все больше. По его бокам были руки,  они  указывали  пальцами,
раздавался смех. Я вздрогнул, хотя ночь была теплой: слишком все это  было
похоже  на  мой  сон.  Но  когда  эта  штука  подкатилась  ближе,  и  Пирс
приветствовал ее, я и сам расхохотался. Это был пароходик самого  нелепого
вида, какой мне доводилось встречать - увенчанный огромной дымовой трубой,
поддерживаемой опорами наподобие мачты, и громадными  открытыми  колесами,
снабженными лопастями и расположенными по обе  стороны  маленькой  рулевой
рубки, составлявшей всю его надстройку. Когда он издал свист и  застопорил
машины, я ожидал, что с него выглянет  Микки  Маус.  Однако  вместо  этого
появилось  создание  с  седыми  усами,  медными  пуговицами  и  мегафоном,
потиравшее руки,  и  приветствовало  Пирса  с  жизнерадостным  сочувствием
человека, извлекавшего свои доход из трудностей, постигших ближнего. Между
ними завязались оживленные переговоры, которые можно было разобрать только
наполовину. Может, это было даже хорошо,  учитывая  то,  что  мне  удалось
услышать:  они  свободно  обменивались  комплиментами  вроде   "английский
разбойник-оборванец" и "грошовый плавучий чайник". Если я не  ошибся,  оба
единодушно вызывали друг друга на дуэль. Однако совершенно неожиданно  они
вдруг закончили на дружеской ноте, и пароходик  трудолюбиво,  с  пыхтением
стал разворачиваться, причем его  лопасти  закрутились  в  противоположных
направлениях. Пирс и Джип широким шагом отправились на  корму,  их  голоса
звучали очень весело:
     - Клянусь Иеговой, нам  здорово  повезло!  -  пророкотал  капитан.  -
Паровой буксир, и за вполне разумную цену.
     - Верно, - безмятежно согласился Джип. - В последний раз, я помню, ты
на полном серьезе клялся, что если вы не сойдетесь на двадцати пяти центах
за милю, ты изнасилуешь его жену и  сожжешь  его  дом  дотла.  И  вдобавок
пристрелишь его собаку. Ладно, Молл, давай-ка я тебя сменю. Эта река - мой
старый друг. Тут вверх по течению полно перекатов и илистых отмелей,  и  я
их все знаю по именам.
     - Да и вообще всю их подноготную, в чем я  не  сомневаюсь.  Вот  тебе
руль, штурман! А я собираюсь немного отдохнуть.
     Приветливо махнув рукой, Молл легко сбежала на верхнюю палубу.  Глядя
на  ее  пружинящую  походку,  когда  она  прокладывала  себе  путь  сквозь
нарастающую суматоху, ни за что  нельзя  было  подумать,  что  она  вообще
нуждается в отдыхе. Помощник пытался  наладить  взятие  рифов  самодельной
грот-мачты, но без нормального такелажа и рангоута  это  было  убийственно
трудной задачей, и даже эти закаленные матросы так устали, что путались  и
делали ошибки направо и налево. Пирс бешено сверкнул глазами  и  схватился
за свою говорящую трубу:
     - Эй, на палубе! Всем отставить! По одному фалу за раз! Выбирайте  по
очереди, заразы вы этакие! - Матросы тупо уставились на  него,  и  капитан
стал отстукивать время кулаком по поручням: - Выбирайте - раз! Выбирайте -
два!
     Чистая музыкальная нота подхватила ритм  выкриков  и  превратилась  в
насмешливую легкую мелодию, которая то взлетала вверх, то  опускалась.  По
палубе прокатился смех, и одна из женщин запела под музыку:
     Рэнзо, Рубен Рэнзо!
     ...Мужчины подхватили песню, хрипло, как вороны, зато она вдохнула  в
них живительную энергию. На палубе, похоже,  сразу  воцарился  порядок,  и
мужчины налегли на фалы а такт повторявшимся строчкам.

                      Тридцать плеток получил -
                      Рэнзо! Рэнзо!
                      За то, что очень грязным был!
                      Рэнзо! Рэнзо!

     Чудо из чудес - запутанный клубок стал  потихоньку  распутываться,  и
мужчины смогли вскарабкаться по самодельной мачте и дальше - на реи, очень
осторожно, поскольку ножного каната не было.
     Я оглянулся в поисках источника музыки и с  изумлением  увидел  Молл,
появившуюся из своей каюты со скрипкой на плече, покачивавшейся  с  каждым
резким движением смычка. Она ступила прямо  в  в  сплетение,  перепрыгивая
через препятствия и отбрасывая ногой концы канатов, не пропустив при  этом
ни одной ноты, и  уселась  на  поручне,  как  на  насесте.  Когда  матросы
закончили  выбирать,  Молл  почти  неощутимо  перешла  к  другой  мелодии,
странной и задумчивой, звучавшей как-то в стиле времен  Елизаветы  -  что,
впрочем, было  не  так  уж  и  странно,  если  разобраться.  Мелодия  была
невероятно спокойная и красивая.
     - Отличный маленький скрипач, правда? - мягко сказал Джип.
     - Просто прекрасный - хотя я не эксперт. Она когда-нибудь спит?
     - Нечасто. Я видел, раз или два. Но долго - никогда.
     - А ты?
     Джип негромко хмыкнул:
     - Временами.
     Буксир нетерпеливо завыл, по палубе поплыло облачко черного  дыма  из
его трубы, вдохновив Пирса на новый поток ругани.  С  кормы  пароходика  к
нашему носу был протянут трос, это было сделано быстро.  Маленький  буксир
снова взревел и неуклюже повернул прочь, вспенивая лопастями темную  воду.
Трос напрягся, натянулся: "Непокорная" под  нами  на  мгновение  угрожающе
закачалась, а потом рванулась вперед в новом ритме, подпрыгивая и ныряя на
волнах.
     Я повернулся к Джипу:
     - Это ты называешь рекой? Да тут единственная  полоска  земли  видна!
Она все же больше похожа на море.
     - Конечно, в некотором смысле. - Голос Джипа звучал  чуть  рассеянно,
глаза были прикованы к воде  впереди.  -  Но  это  большая  река,  сильное
течение несет страшное количество ила и плывет прямо к морю, чтобы там его
выбросить. Здесь дельта тянется  на  многие  мили,  а  течение  все  время
образует отмели. Мы уже идем по основному течению, я его пока не вижу,  но
оно тут - привет! - Казалось, по кораблю прошел  легкий,  почти  неслышный
гул. - Бэби немного подрос. Ладно,  ничего,  отчистит  нам  медь.  В  этих
местах осторожность не лишняя.
     И я понял с неожиданным возбуждением, что за то короткое  время,  что
мы  разговаривали,  волны  вокруг  нас  становились  медлительными,  более
плоскими,  словно  сама  вода  как-то  потяжелела,  казалось,   под   нами
распростерлась тень.  Наконец,  волны  стали  биться  о  какую-то  скрытую
твердь, и их голос превратился в  спокойное  шипение  прибоя  -  близкого,
слишком близкого, чтобы исходить от той далекой полоски  земли.  Медленно,
почти робко по обе стороны в звездном свете поднялись бугристые силуэты, и
очень скоро я увидел, что они покрыты чахлой  травой  и  группами  кустов.
Движение корабля менялось, становилось более ровным, глухой  пульс  прибоя
был уже позади и замирал вдалеке. Казалось, что там, в черноте, за  светом
наших фонарей сама земля протянулась нам навстречу.
     Так все и шло, час за часом в ночи. Тучи скрыли луну, а звездный свет
освещал нам только смутные контуры берега,  свет  наших  фонарей  туда  не
достигал. Впереди нас  горела  открытая  дверца  топки  буксира,  сердитая
путевая звезда в черноте, сопровождаемая настойчивым, неумолимым пыхтением
машины. Я постарался подремать, лежа или сидя, опираясь на транец, но  без
соединенного  эффекта  от  рома  и  крайней  усталости  неудобства  палубы
заставляли  меня  просыпаться  почти  через  каждый  час.  Однажды  что-то
неприятно пропело мне в ухо, и я резко сел и стал озираться  по  сторонам.
Берега немного изменились, но необязательно к  лучшему.  Теперь  там  были
деревья, странно  скученные  и  росшие  на  болотах,  судя  по  тому,  что
доносилось до нас в теплом бризе - запахи  и  непрерывный  хор  чириканья,
карканья и свиста. И москитов, я стукнул одного  и  выругался,  но  Джипа,
похоже, они нисколько не беспокоили.
     - Чуть позже они снимут вахту, - сказал  он,  в  непринужденной  позе
устроившись у руля. Я уже собирался что-то  сказать,  когда  в  ночи  эхом
отозвался звук - нечто среднее между гудением и кашляющим ревом, а за  ним
последовал тяжелый всплеск. -  Аллигатор,  -  заметил  Джип,  -  наверное,
что-то ему приснилось.
     - У меня сердце обливается кровью, - я спрятал голову в ладони, чтобы
спасти веки от москитов и снова погрузился в свои невеселые мысли. Я хотел
спросить,  куда  мы  плывем,  но  был  слишком  измучен,  чтобы  об   этом
волноваться. Я помню, что еще два-три раза просыпался в  смутной  тревоге,
но не помню, что именно меня  будило.  Последний  раз  я  припомнил  более
отчетливо. В моей голове глухо стучали барабаны,  в  воздухе  стоял  запах
молнии, по стене взад-вперед скользили тени...
     Внезапно, так, словно кто-то встряхнул меня, я проснулся, резко  сев,
весь в напряжении, тяжело дыша. Ничего  не  изменилось,  насколько  я  мог
видеть, и все же что-то было не так. Во-первых, воздух стал прохладнее,  и
запахи были другими. Луна теперь вышла, хотя стояла в небе очень  низко  и
отбрасывала на палубу длинные тени. Джип  по-прежнему  стоял  у  руля,  не
двинувшись с места. Он кивнул, когда я с трудом заставил  себя  подняться,
потянулся так, что мускулы затрещали, и мысленно пожалел, что съел все эти
бобы. Я был не в том настроении, чтобы разговаривать, так что я оперся  на
поручень и стал смотреть на реку. Странные деревья по-прежнему были там  -
какая-то разновидность кипарисов, подумал я, разглядев их более отчетливо,
- но они смешивались с другими видами по мере того, как берега становились
все выше. И между ними, как мне показалось, я заметил теперь  вспыхивавшие
время от времени крошечные искорки - далекие огоньки. Сначала я решил, что
всему виной мои глаза, пока в темноте не раздалось пение  -  стройный  хор
голосов, в основном женских. Напев был похож на какой-то блюз, медленный и
скорбный, как мутная река.
     Я как раз собирался сказать об этом Джипу, а заодно и спросить,  куда
мы направляемся, когда из теней в реке