собственные мысли: зачем Шимон выдумал всю эту небылицу? Больше всего
задела за живое девушку последняя фраза Шимона: к чему было Шимону
сочинять, что Штепан приказал ему не оставлять ее, Божену?
  Когда кума Людмила наконец закончила свой длинный рассказ, а Текла и
Войтех получили ответы на свои бесконечные вопросы, вошел Ратибор. Лицо
его было весело.
  - Слава богу! Шимон самый паршивый лгун! - закричал Ратибор. - Штепан
благополучно сидит в бурсе, оплакивает своих друзей и шлет всем вам низкий
поклон. - Заметив сидящую за столом Людмилу, почтительно поклонился ей и
поцеловал руку: - Почтенной пани Людмиле - привет!
  - И тебе, Ратибор! Да какой ты огромный стал... Ты что в таком грязном
платье и в город ходил?
  - Куда там было думать об одежде, когда этот бездельник так напугал нас
всех! Я как был в мастерской, так и помчался.
  - Но как странно... - в раздумье прошептала Божена, - почему же Шимон
утверждал, что именно Штепан был сегодня в Тынской церкви?
  - Не могу понять, в чем тут дело, но чую, что нечистую игру ведет Шимон, -
проворчал многозначительно Ратибор.
  Войтех ничего не ответил и после минутной паузы внезапно отрезал:
  - Сейчас не станем больше об этом говорить! В свое время все выплывет
наружу.


                                  Глава V

                             1. ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ

  Услышав стук захлопнувшейся двери и скрип ступенек, Божена высунулась из
окна и увидела, что двое мужчин медленно спускаются с крыльца. Одного из
них Божена знала как чиновника новоместской радницы, но второй гость,
толстый, с бычьей шеей и неприятным, самодовольным лицом, был ей вовсе
неизвестен. Девушка оторвалась от окна и вошла в столовую. Войтех сидел у
стола, закрыв лицо ладонями. Заметив вошедшую Божену, он поднял голову и
посмотрел на нее. Такого убитого выражения лица у Войтеха Божена еще
никогда не видела. Каким-то странным, как будто осипшим голосом он тихо
попросил ее:
  - Боженка, принеси мне испить кисленького... Девушка сбегала в погреб,
наполнила из бочки кувшин холодным яблочным сидром и поставила его перед
стариком. Тот не глядя налил полный стакан, залпом выпил, налил второй и,
как бы заливая страшную жажду, осушил его.
  - Спасибо, дочка! - Старик медленно поднялся, выпрямился и направился в
мастерскую. Он подошел к Ратибору, обтачивавшему лезвие топора, и тихонько
тронул его за плечо. Они оба вышли из мастерской и долго бродили по двору,
заходили в сараи, на склад, потом вернулись в мастерскую и, усевшись за
столом, долго что-то подсчитывали и тихо переговаривались. Оба были
сумрачны и угрюмы. Старик сел на табуретку, опершись обеими руками о
колени.
  - Да, сынок, видно, подходит полное разорение. Одного я не пойму: откуда
набралось столько долгов - сто сорок семь коп грошей! Я всегда считал, что
должен самое большее коп восемьдесят - девяносто.
  - И почему-то все ваши долги оказались переписаны На Гартмана и Клуге -
двух самых паскудных старо-местских патрициев, - в раздумье заметил
Ратибор.
  - Не удивляйся этому, сынок. Вот уже два года минуло с того самого
времени, как папа проклял нашего мистра Яна Гуса, велел схватить его и
мистру пришлось скрыться из Праги. Богачи-немцы крепко взялись за нашего
брата, особенно за тех, кто известен как почитатель мистра Яна Гуса.
  - Но ведь если даже продать все, что мы имеем, так все равно и половины
долгов мы не заплатим.
  - Вот то-то и оно, что не хватит, а сроку дают до следующего четверга. Как
хочешь, так и выкручивайся, а нет - так тюрьма.
  Мрачное настроение Войтеха передалось всем домочадцам. В доме стало тихо и
печально. Текла ходила понурив голову, но тоже ничего не объясняла Божене,
а та мучилась неизвестностью и не решалась спрашивать. "Как жаль, что
Штепана нет! - думала девушка. - Был бы сейчас в Праге, все объяснил бы
мне. Где-то он теперь вместе с мистром Яном Гусом? И когда вернется?"
Да, Яна Гуса и Штепана в Праге не было.
  За вспыхнувшим в 1412 году в Праге возмущением против продажи индульгенций
последовало повеление папы Иоанна XXIII архиепископу пражскому и епископу
литомышльскому Яну Железному немедленно схватить Яна Гуса.
  Папское повеление подняло дух пражских патрициев, и они не раз пытались
убить Яна Гуса, а Вифлеемскую часовню разрушить. Хотя пражская беднота,
ремесленники и студенты дружно защищали своего наставника и свою часовню,
жизнь Яна Гуса постоянно находилась в опасности.
  Осуждение Яна Гуса поставило короля Вацлава в трудное положение. Король
знал, что казнь Яна Гуса неминуемо вызвала бы в Чехии всеобщее народное
возмущение, при котором мог бы рухнуть и его трон. Ослушаться же повелений
папского престола король боялся, чтобы самому не попасть в еретики со
всеми вытекающими отсюда последствиями.
  Король избрал третий путь. Вызвав к себе Яна Гуса, король с королевой в
самых милостивых и мягких выражениях "посоветовали" ему до лучших времен
удалиться из Праги во избежание нежелательного кровопролития и для
сохранения его жизни, которую здесь король обеспечить не в состоянии.
  И вот в один хмурый осенний вечер Ян Гус, закутанный в серый плащ, с низко
опущенным капюшоном, оставил Прагу, а Штепан, как его верный ученик, решил
разделить с ним все горести и невзгоды изгнания.
  Почти два года Ян Гус провел в изгнании, странствуя по селам и городам
южной и юго-западной Чехии, укрываясь в Козьем замке у Градища на Усти, и
наконец поселился в замке Краковец, воспользовавшись гостеприимством
одного из его почитателей - пана Гинка Вефля.
  Где бы ни останавливался Ян Гус, народ толпами собирался слушать своего
проповедника - будь то в церкви, на сельской площади или просто в поле.
Проповеди Яна Гуса широко распространились по югу Чехии, а гонения на
популярного проповедника еще более распалили ненависть народа к папскому
престолу.
  И в этот день, когда невзгоды снова посетили дом Дубов, Божене невольно
вспомнились Ян Гус и Штепан, которые, наверно, в такой трудный момент
помогли бы им своими советами.
  На другой день случилось нечто вовсе для всех неожиданное: явился Шимон,
который после казни юношей на староместской площади ушел из дома Дубов и,
сделавшись счастливым зятем купца Зуммера, почти не показывался в течение
этих двух лет в отцовском доме. За это время он стал солидным,
процветающим владельцем свечной торговли.
  И вот, когда его никто не ждал, он постучал в двери отцовского дома.
Войтех не счел нужным скрывать свое недоумение.
  - Что случилось, что ты к нам пожаловал, Шимон? - осведомился старик,
оглядывая сына.
  Вся внешность Шимона говорила о его благосостоянии и полном довольстве
своим положением и новой родней.
  Играя изящной тростью с головкой из слоновой кости и золота - подарком
тестя, Шимон развязно ответил:
  - Со мной ничего не случилось, а вообще в мире происходит множество важных
и великих событий,
  - О чем это ты?
  - Как о чем? Разве не важное событие для каждого католика - великий собор
всей католической церкви, что должен в конце этого года собраться в
Констанце?
  - Слыхал краем уха об этом. Но все же, неужели ты пришел только сообщить
нам о соборе в Констанце?
  - Нет, вовсе не только о соборе. Хотя, - тут Шимон хитро прищурился, -
собор и для вас не безразличен, так как ваш любимый мистр Ян Гус приглашен
императором Сигизмундом явиться на собор, чтобы оправдать себя перед всем
католическим миром.
  - Мистр Ян Гус - на собор в Констанце? Так его же там сожгут!
  - Даже наверное, - с улыбкой согласился Шимон. -
Но я, отец, к вам, собственно, пришел по другому делу, близко вас
касающемуся.
  - Говори. Но чем короче, тем лучше.
  - Очень хорошо. Скажу самым коротким образом. Вы разорены, и даже больше -
вас собираются посадить в тюрьму. А Ратибору угрожает нечто худшее за его
проделки в Праге...
  - Знаю.
  Шимон вынул из кармана бумагу:
  - Здесь написано, что вы должны уплатить в течение трех дней сто сорок
семь коп грошей.
  - И это знаю. Дальше.
  - Будьте терпеливы, отец. Я хочу вас спасти и нашел средство. Будут
уплачены не только все ваши долги, но вы даже получите от пана Камерера -
коншеля и одного из самых знатных патрициев Старого Места - пятьдесят коп
грошей...
  - Ну, продолжай! И что за святая душа этот твой пан Камерер! - язвительно,
с насмешкой в голосе и недобрыми искорками в глазах заметил Войтех.
  В этот момент в столовую незаметно вошел Ратибор и замер у дверей.
  - Пан Камерер действительно достойный человек и искренне хочет вам помочь,
так как за все это он от вас желает приобрести лишь одно: ваш секрет
закалки стали.
  В ответ Войтех разразился оглушительным хохотом.
  - Вот что, Шимон: иди туда, откуда пришел, и передай своим друзьям
немцам-патрициям, что Войтех согласен скорее сгнить в тюрьме за долги, чем
отдать немцам секрет своей закалки. - И, возвысив голос, закончил: - Вы
меня опутали своими хитростями и кознями, но купить меня не удастся!.. Иди
с моих глаз! Ты мне не сын!
  - Мне очень жаль вас, отец, но, кроме вас, в тюрьму пойдет еще кое-кто...
  - Врешь! - крикнул Ратибор и, крепко схватив Шимона за воротник, вытащил
его за дверь и одним ударом выкинул с крыльца на пыльную улицу.
  Лежа в пыли, Шимон бормотал плачущим голосом:
  - Ладно... Вы все меня вспомните, всех вас выдам: и тебя, и Штепана, и...
Божену...
  Ратибор мгновенно оказался около Шимона и с силой сжал ему горло. Шимон
посинел и только дергался.
  - Ратибор, брось его! - кричал Войтех.
  - Сынок, да что с тобой... - плакала Текла. Но Ратибор, казалось, не был
способен ни слышать, ни понимать.
  - Ратибор! Что ты делаешь?! - раздался над ним властный голос.
  Ратибор вздрогнул, разжал руку и повернул голову. Перед ним стоял Ян Жижка.
  - Я пришел к твоему отцу кое-что заказать - и вижу, что пришел как раз
вовремя. Оставь его и идем в дом.
  Ратибор, тяжело дыша, молча последовал за рыцарем на крыльцо, а Шимон,
потирая горло, поднял из пыли свой бархатный берет, трость и, отряхивая
платье, побрел вдоль по улице, бормоча:
  - Пусть я не увижу святой пасхи, если не отомщу вам всем! Проклятые!..
  Войтех с искренней радостью усаживал дорогого гостя за стол.
  - Мне недосуг, друг мой, долго у тебя быть. Расскажи, что случилось в
твоем доме? Войтех в немногих словах поделился с рыцарем свалившимся на
его голову несчастьем.
  - Но откуда, друг мой, у тебя получились такие долги?
  - Можете мне поверить, пан Ян, - закончил Войтех, - долгов, включая и
ренту за дом, не больше восьмидесяти коп. Откуда они взяли сто сорок семь
коп - ведать не ведаю. Вот завтра надо идти на суд. И что с Ратибором
делать, не знаю: ему угрожают вспомнить все старое да еще прибавить за
участие в сожжении папских булл.
  На лбу Яна Жижки меж густых бровей пролегла глубокая морщина. Некоторое
время он сосредоточенно глядел своим единственным глазом под ноги, потом
коротко и решительно сказал:
  - Завтра я сам приеду в радницу. Ратибора же я беру с собой в Польшу.
Король Владислав письмом приглашает приехать: снова начинается война с
кржижаками. О заказе поговорим потом.
  Жижка поднялся и попрощался с Войтехом. Провожая гостя, уже на пороге
Войтех вспомнил, что хотел спросить о Яне Гусе.
  - Пан Ян, правда ли, что наш мистр снова возвращается в Прагу, чтобы ехать
в Констанц на собор - оправдываться в обвинении в ереси?
  - Да, на днях он выедет в Констанц. Боюсь, что мы потеряем нашего мистра.
  И, вскочив на коня, Ян Жижка поскакал в сторону Вышеграда,
Обещание Жижки Войтеха несколько приободрило. И, отправившись на другой
день в радницу, он был спокоен, как обычно. Ратибору он приказал
оставаться дома: старик опасался, что крутой характер сына навлечет на
него новую беду.
  Патриции вновь почувствовали свою силу и старались показать ее на каждом
шагу. Суд был очень короткий, и Войтеху сразу же стало ясно, что приговор
приготовлен заранее.
  Рихтарж - старый, важный немец - только спросил Войтеха, почему он до сих
пор не уплатил ни одного геллера из своих долгов, составляющих в общем сто
сорок семь коп грошей.
  - Я готов поклясться на святом евангелии, что я должен не больше
восьмидесяти коп грошей и обязуюсь уплатить их в течение года.
  Тогда стали подниматься один за другим свидетели - все из богатеев-немцев
- и единодушно заявляли: этот человек должен по записям сто сорок семь коп
грошей, в чем они готовы принести присягу.
  Патриции тут же принесли присягу.
  Но когда Войтех хотел также присягнуть, то священник сурово и громогласно
объявил:
  - Ты еретик, последователь архиеретика, сына дьявола, проклятого святым
престолом, отрешенного от святой церкви Яна Гуса! От тебя я присяги не
приму.
  Тут же был прочитан приговор, по которому Войтех, сын Яна, по прозвищу
Дуб, должен быть на три дня прикован к позорному столбу, а затем отведен в
тюрьму, где будет находиться, пока все его долги не будут уплачены до
последнего геллера.
  Подскочившие служители тут же надели Войтеху кандалы и вывели из радницы.
  Но на площади гудела толпа новоместских ремесленников: тут были
оружейники, бондари, сапожники, плотники и пекари. При виде закованного
Войтеха, идущего под стражей, толпа зашумела:
  - Войтеха в тюрьму?.. Не дадим! Дело нечистое: суд подкуплен! Мы все знаем
Войтеха! Поддержи, ребята!
  Крики становились все громче, грознее и яростнее. Рихтарж подозвал
начальника стражи:
  - Возьми латников и разгони этот сброд.
  Начальник стражи только повернулся, чтобы идти выполнять приказ судьи, как
шум снаружи внезапно смолк, и небольшой отряд вооруженных всадников
остановился у здания радницы.
  Звеня шпорами, в зал вошел коренастый человек с черной повязкой на глазу.
Обернувшись, он зычно крикнул:
  - Войтеха Дуба сюда!
  Вломившиеся вместе с ним воины мигом оттолкнули стражу и ввели Войтеха
снова в зал.
  - Снять с него оковы! - приказал рыцарь. Цепи со звоном упали на пол.
  - Пан Ян Жижка, вы нарушаете закон! - возмущенно поднял голос судья.
  - Нет закона осуждать невинного! - отрезал Ян Жижка. - За лучшего
пражского оружейника ручаюсь я, рыцарь Ян Жижка из Троцнова, и пан Микулаш
из Гуси. Вам этого должно быть достаточно. А назавтра вы все, истцы и
обвинители, должны явиться ко мне в Вышеградский замок со всеми вашими
счетами. Там разберем, сколько Войтех Дуб вам должен по чистой правде.
  И, не обращая внимания на ошеломленных коншелей, Ян Жижка в сопровождении
прослезившегося от радости Войтеха вышел на улицу.
  Появление перед радницей Яна Жижки вместе с освобожденным Войтехом вызвало
в толпе взрыв радости. Десятки смеющихся, улыбающихся лиц окружили рыцаря
и оружейника. Крепкие, мозолистые руки мастеровых обнимали и тискали их в
объятиях.
  - Многих лет Яну Жижке! Доброго здоровья и полную чашу счастья нашему
заступнику! Есть еще честные чехи в Праге! Наш Жижка за народ стоит!
  Ян Жижка приказал воинам подвести коня и дружески распрощался со
взволнованным оружейником.
  - Мы еще перед отъездом в Польшу встретимся! - крикнул уже с седла Жижка.
  Дома Войтеха ожидала еще одна неожиданная радость. Входя в столовую, он
увидел сидевшего у стола Штепана. Загорелый, обветренный с дороги, Штепан
за два года возмужал и стал гораздо серьезнее.
  Несколько минут прошло во взаимных приветствиях, расспросах.
  - Значит, правда, что мистр Ян Гус решил явиться на собор? - с тревогой и
сомнением допытывался Войтех.
  - Когда мистр последнее время жил в замке Краковец, туда прибыли от
императора Сигизмунда паны Ян из Хлума и Вацлав из Дубы с предложением
императора мистру ехать на собор в Констанц, чтобы очиститься там от всех
обвинений. И мистр, хотя мы все были против его поездки, все же решил
ехать в Констанц и там перед лицом всего католического мира защищать то,
что он говорил в Вифлеемской часовне и своих проповедях простому люду во
время своего изгнания...
  В это время комната стала наполняться друзьями Войтеха, пришедшими
поздравить соседа с избавлением от тюрьмы, и разговор перешел на
сегодняшние события.

  Прошло еще несколько дней, и Войтех, Текла, Ратибор и Божена провожали Яна
Гуса в Констанц. Штепан сопровождал своего мистра. Народ толпой окружил
коляску, и из толпы доносились плач и горестные возгласы. Никто не верил,
что Ян Гус возвратится.

  2. ПИСЬМО
Войтех с недоумением и любопытством разглядывал и в нерешительности вертел
в руках объемистый сверток бумаги, тщательно обвязанный зеленым шнурком.
  - Твой племянник посылает тебе письмо из Констанца, - объяснил Ян Краса.
  - Штепан?! - обрадовался Войтех.
  - Он самый. Это письмо привез один мой верный человек, что вчера вернулся
из Констанца. Думаю, что в письме немало интересного.
  Войтех развязал шнурок и, сняв верхнюю обертку, развернул свернутый в
трубку длинный свиток красиво исписанной бумаги.
  - Но кто же будет читать? У нас в доме грамоту знает лишь одна Божена.
  - Что же, если ты не будешь против, я могу прочитать письмо, - предложил
Ян Краса.
  - Только благодарить буду тебя. Но не позвать ли Якубка, Милана и еще
Матея Бедного? Им тоже интересно узнать, что делается в Констанце.
  - Зови, зови, Войтех, пусть послушают! Войтех, не медля ни секунды, послал
Гавлика за друзьями. Когда все собрались в комнате и приготовились
слушать, тихонько вошла Текла и, нагнувшись к самому уху мужа, спросила
шепотом:
  - А мне можно?
  - Садись и слушай.
  - Может быть, и Божене можно? Войтех обернулся к Яну Красе:
  - Как думаешь, друг?
  Купец, подумав немного, согласился:
  - Отчего ж! Я думаю, Божена может слушать. Текла выскользнула из комнаты и
тотчас вернулась с Боженой. Девушка почтительно поклонилась гостям и
скромно села около самой двери.
  Ян Краса развернул свиток и начал читать письмо, написанное по-чешски:
  - "Почтенному мастеру Войтеху Дубу, моему дорогому дяде, шлет с этим
письмом свое глубокое почтение и пожелание от господа бога милосердия и
милости его племянник Штепан, бакалавр in artibus35.
  Прежде чем начать описывать все, что пришлось мне здесь пережить, видеть и
чему быть свидетелем за эти восемь месяцев, я должен просить у вас
прощения за столь долгое молчание. Но, когда вы с терпением прочтете до
конца письмо, вы поймете, что действительно я заслуживаю снисхождения в
своем непочтительном пренебрежении долгом вежливости.
  В кратких словах опишу все с самого начала моего отъезда из Праги.
  В день святого Вацлава, октября одиннадцатого 1414 года, я оставил Прагу,
имея счастье сопровождать нашего мистра Яна Гуса в Констанц.
  Вместе с мистром ехали в Констанц паны Ян из Хлума, Вацлав из Дубы и
Генрих Хлумский-Лацембок. Вместе с паном Яном из Хлума ехал его секретарь
- бакалавр Петр из Младеновиц, тоже ученик нашего мистра и мой добрый
друг. Он был обязан вести дневник путешествия.
  Некоторые уговаривали мистра днем опускать на лицо капюшон, чтобы
обезопасить себя от врагов, но мистр не захотел прятаться от врагов и всю
дорогу ехал с открытым лицом. Пока ехали по Чехии, мы были спокойны, ибо
везде жители встречали нашего мистра с любовью и радушием. Но, когда
пришлось оставить нашу родину позади и ехать через немецкие земли, все мы,
сопровождавшие мистра, стали опасаться, чтобы немцы не причинили Яну Гусу
какого-либо зла. Но, к великому нашему удивлению, немецкий народ повсюду
принимал нас с неизменным радушием и гостеприимством.
  Во всех попутных городах мистр расклеивал объявления, что он, мистр Ян
Гус, едет на собор защитить свое учение и что если кто-нибудь желает
опровергнуть положения этого учения, пусть также едет в Констанц. А в
Зульцбахе, например, в той гостинице, где мы остановились, происходил
земский суд. Ян Гус подошел к судьям и советникам и обратился к ним: "Я -
магистр Ян Гус, о котором вы слышали, полагаю, много дурного. Задавайте же
мне вопросы!"
Суд отложили, и началась с нашим мистром оживленная беседа. И в конце
концов все остались очень довольны друг другом.
  На восьмой день нашего путешествия мы прибыли благополучно в главный город
Баварии Нюрнберг, где народ, уже заранее предупрежденный