ступали перед многочисленной аудиторией, соревнуясь в искусстве
сложнейшей, как паутина, схоластической премудрости.
  Когда прозвучала в переполненном зале Каролинума торжественная формула
окончания диспута, присутствующие густым потоком двинулись к выходу.
Штепан отыскал в толпе студентов своего друга Мартина Кржиделко и, взяв
его за руку, энергично работая локтями, пробивался через толпу слушателей
к группе магистров, среди которых виднелась фигура его наставника Яна
Гуса. По лицу магистра было видно, что диспутом он доволен.
  - Пане мистр, мы с Мартином хотели бы отлучиться из бурсы до вечера. Мне
надо навестить моих родных в Новом Месте.
  Гус прервал разговор и поглядел на студентов:
  - Идите, дети мои, идите. - Затем озабоченно добавил: - Но, проходя через
Старое Место, будьте внимательны и осторожны. Запрещаю вам искать ссор и
затевать споры. Помните: в Праге сейчас неспокойно.
  Штепан и Мартин поклонились своему наставнику и стали пробиваться к выходу.
  Штепан с приятелем направились через улицы Старого Места к Новому Месту,
чтобы попасть к дому Дуба.
  Узкие, извилистые улицы были покрыты еще не высохшими лужами, в которых,
наслаждаясь весенним солнышком и блаженно похрюкивая, нежились свиньи.
Среди куч мусора не торопясь прогуливались козы и куры. У ворот мирно
дремали собаки.
  Приятели шли, оживленно обсуждая закончившийся диспут. С восхищением
говорили они о Яне Гусе и о том, как смело он выступал на диспуте в защиту
учения Виклефа19 и как обличал папский престол и всю римско-католическую
церковь.
  Мартин слушал своего друга и вдруг воскликнул:
  - Гляжу на тебя и диву даюсь! Только сравнить, каким ты год назад появился
в бурсе и каков сейчас! Пришел тихий, робкий, а стал такой бравый да
толковый жак, что любо посмотреть. А послушать тебя - одно удовольствие!
Клянусь Аристотелем!
  Штепан был смущен похвалой приятеля:
  - Я самый обыкновенный жак - и вс„. Хотя, конечно, за этот год я здорово
переменился. И все благодаря мистрам Яну Гусу и Иерониму Пражскому. Они
научили меня искать правду, любить правду и не бояться говорить о ней
людям.

  - Вот это ты верно сказал! - живо подхватил Мартин. - Я уж не знаю, любит
ли кто у нас больше Чехию и наш народ, чем мистр.
  Студенты проходили мимо церкви св. Галла и увидели толпу богато одетых
немцев, слушавших горячую речь жирного монаха в коричневой рясе с
капюшоном, подпоясанной веревкой.
  Он яростно выкрикивал по-немецки проклятия, неистово вздымая к небу сжатые
кулаки. Когда Штепан с Мартином приблизились к толпе, Мартин беспечно
сказал Штепану по-чешски:
  - Погляди, Штепан, капюшонник кого-то клянет. Не нас ли?
  Услышав чешскую речь, монах и его слушатели разразились ругательствами:
  - Виклефисты проклятые! Исчадия дьявола! Псы чешские!
  Кто-то пронзительно засвистел. Поднялся неописуемый гам. Из узких окон, из
резных дверей стали выглядывать мужские и женские лица; из ворот и калиток
выбегали мальчишки. В приятелей посыпались камни и грязь. Камень больно
ударил Штепана в спину. Штепан от злости и боли побагровел, быстро
нагнулся и схватил здоровенный булыжник. Мартин дернул его за рукав:
  - Брось, Штепанек! Забыл, что мистр приказывал? Штепан нехотя отшвырнул
камень и тут же заметил, что его "разумный" друг держится за рукоятку ножа.
  Штепан засмеялся:
  - Эге! Меня увещеваешь, а сам нож готовишь! Мартин смутился:
  - Это я так... на всякий случай... Товарищи ускорили шаг, и преследование
прекратилось.
  - Ну и скоты! Словно здесь не чешский, а немецкий город, - сказал Мартин.
  - Сейчас они злы. После Кутногорского декрета они каждого чеха разорвать
готовы.
  - Архиепископ Збынек-то, говорят, чуть от злости не взбесился, когда
услыхал, что на диспуте наши магистры защищали Виклефа.
  - Вот он и трахает проклятиями на наших мистров за этот диспут.
  - Как бы бискуп этими проклятиями сам не подавился: весь народ за нашего
мистра... А вот и Оружейная улица!
  - Погляди, Мартин, народ как будто неспокоен. Действительно, на улице
собирались группы горожан-чехов. У одной из групп окликнули студентов:
  - Здорово, жаки! Что там в Старом Месте слышно? Говорят, немцы Вифлеемскую
часовню громить собираются?
  Штепан, не останавливаясь, на ходу бросил:
  - Пока все спокойно, но немцы, видно, драки ищут! Подошли к дому Войтеха.
Текла пригласила студентов:
  - Заходите в комнаты, снимайте плащи, садитесь. Рассказывайте, что в мире
делается.
  Пока Мартин с увлечением посвящал Теклу во все новости, Штепан прошел в
мастерскую. Там, как всегда, кипела работа.
  Увидя входящего племянника, Войтех, вытирая на ходу черные от копоти руки,
подошел к нему:
  - Ого! Штепанек! Давно не был. А мы тут от зари до зари - заказов выше
носа.
  Старик вернулся к наковальне, а к Штепану подошел Ратибор, такой же
закопченный, как и отец.
  - Штепан, подойди-ка сюда, я кое-что для тебя изготовил. Сущую безделицу.
  Они прошли в угол мастерской, и Ратибор бережно снял с гвоздя длинный,
изящно отделанный серебром кинжал:
  - Хотя студентам и не разрешается носить оружие, но в теперешнее время он
может тебе пригодиться. Прими мой братский подарок.
  Штепан вынул кинжал из ножен и с удовольствием взглянул на серовато-белую
поверхность отточенного, как бритва, клинка.
  - Спасибо, брат! Мне уже давно хотелось иметь такой. Славный кинжальчик!
  Ратибору было приятно, что Штепану понравился кинжал его работы.
  - Не стоит благодарности, Штепан. Стилет так себе, самый обыкновенный. Как
кончу возиться с этим топором - приду, поговорим.

  Штепан вернулся в столовую и присоединился к беседе Теклы и Мартина.
  Скоро обед был готов, и вся семья Дубов, Штепан, Мартин, оба подмастерья и
ученики уселись за стол. Едва Войтех успел прочесть предобеденную молитву,
как вошел Шимон. За этот год он возмужал и стал еще большим щеголем.
Сейчас он был одет по последней моде богатых горожан: ярко-голубая
короткая куртка, длинные, по самые бедра, чулки - один красный, другой
зеленый, башмаки с длиннейшими острыми носками и с маленьким бубенчиком на
каждом носке. Такие же бубенчики были на рукавах. На поясе висели шелковый
кошелек и небольшой кинжальчик.
  Когда Шимон уселся за стол, Войтех недовольно покачал головой:
  - Опять, как осел, бубенчиками увесился! Шимон обиделся:
  - Почему "как осел"? Так одеваются в Баварии, во Франции и в Брабанте.
  - Приятно слышать, что и в других землях ослы встречаются, не только у нас
в Чехии, - насмешливо заметил Ратибор.
  Разговор, естественно, зашел о последних событиях в университете. Штепан и
Мартин наперебой рассказывали о победе сторонников Гуса. Шимон, молча
слушавший все это, вдруг взорвался:
  - Все еретики-виклефисты ненавидят власть святейшего отца и стараются
сделать и университет виклефистским, а ваш Ян Гус есть первый архиеретик!
Недаром пан архиепископ предал его церковному проклятию. И это еще не
вс„...
  - Подавись своим проклятием! - крикнул в ярости Ратибор.
  - Тише вы, тише! - пыталась успокоить разгоревшиеся страсти Текла.
  Спор, наверно, перешел бы в нечто более серьезное, если бы стук в дверь не
отвлек общего внимания.
  - Гавлик, посмотри, кто стучит, - сказал Войтех. Гавлик вышел и тотчас
вернулся:
  - Там вас, пан Шимон, какой-то не то монах, не то попик спрашивает.
  Шимон поднялся и, сопровождаемый неодобрительными взглядами отца и брата,
вышел на крыльцо.
  Белокурый юноша в платье клирика20 вручил Шимону записку на немецком
языке. Воспитатель, наставник и духовник Шимона священник Ян Протива писал
ему:
  "Сын мой! Будь сегодня у меня на Поржичах в первом часу после захода
солнца. Прими мое отеческое благословение. Я. П.".
  Такие вызовы для Шимона, видимо, были нередки, потому что, не задавая
никаких вопросов, он коротко ответил:
  - Передай отцу Яну, что я буду.

  Когда Шимон вошел в Поржичи, весенние сумерки начали сгущаться и
переходить в мягкую вечернюю темноту. Силуэты домов погружались в тень.
Глаз едва МОР уловить смутные очертания стен, хотя на фоне еще не совсем
потемневшего неба вырисовывались крыши и остроконечные вершины башенок.
Шимон шел уверенно, как человек, которому здесь приходилось бывать не один
раз.
  Подойдя к ограде церкви св. Климента, Шимон с усилием открыл чугунную
решетчатую калитку и направился через церковный двор к одноэтажному
домику, стоявшему позади церкви в небольшом фруктовом саду.
  На стук Шимона дверь открыл юноша в подряснике, со свечой в руке. Он сразу
же узнал Шимона по голосу и пропустил его в дом. Пройдя сени, Шимон
оказался в небольшой комнате, стены и пол которой были убраны коврами.
Вдоль стен стояли длинные скамьи, покрытые темным сукном, в углу висело
большое черное распятие. Воздух комнаты был пропитан пряными восточными
благовониями.
  Клирик поставил на круглый стол подсвечник и спросил Шимона по-немецки:
  - Вас отец Иоганн вызвал или у вас к нему свое дело?
  Неровный свет свечи освещал круглое выхоленное, розовое лицо с нежной
кожей, пухлыми губами и с ямочками на щеках. Зеленые глаза клирика
выражали одновременно хитрость и наглость.
  - А тебе, Генрих, не все ли равно? Клирик усмехнулся краем рта:
  - Отец Иоганн Протива сейчас занят важной беседой с господином магистром
из капитула...
  Шимон бесцеремонно перебил его:
  - Отец Иоганн Протива велел мне прийти. Доложи ему.
  Клирик недовольно передернул узкими плечами, и его маленькая фигурка
скрылась в дверях.
  В доме стояла гнетущая тишина - ковры поглощали все звуки, и даже двери
раскрывались совершенно бесшумно. Шимон недолго оставался один в этой
тишине, нарушаемой только потрескиванием свечи. Генрих вновь бесшумно
появился в комнате и мягким, округленным жестом пригласил его следовать за
собой. Они прошли еще две комнаты, слабо освещенные одинокими свечами в
высоких серебряных подсвечниках, и подошли к двери, задрапированной темным
сукном с серебряной вышивкой.

  Клирик постучал и высоким голосом произнес нараспев по-латыни:
  - Во имя отца и сына и святого духа...
  - Аминь! - глухо донеслось из-за закрытой двери.
  Клирик открыл дверь и пропустил Шимона в большой, почти квадратный
кабинет. У противоположной стены между двумя высокими стрельчатыми окнами
с разноцветными стеклами стоял большой стол. Два трехсвечника, стоявшие на
столе, освещали небольшое серебряное распятие, выделявшееся на черном фоне
сукна, покрывавшего стол. Все стены кабинета были заняты книжными полками.
У стола стояли два больших глубоких кресла.
  В одном из кресел сидел невысокий сухой старичок в темной рясе. На Шимона
пристально глядела пара небольших серых глаз, холодных и суровых. Лицо
священника было гладко выбрито и покрыто сеткой мелких морщин.
  Справа от старика сидел другой монах, в серой рясе францисканца. Это был
высокий, тонкий, еще далеко не старый человек.
  Шимон скромно поклонился и подошел под благословение старика. Священник
помоложе почтительно обратился к старику:
  - Вот, достопочтенный отец, тот самый юноша Шимон, о котором я вам говорил.
  Старик вскинул глаза на Шимона:
  - Он выглядит молодо, но видно - мальчик хитер, как лисица, и тщеславен,
как павлин. Пожалуй, нам он пригодится.
  Старик говорил тихим, шелестящим голосом. Разговор шел по-латыни, и Шимон
не понимал ни слова.
  Выдержав паузу, старый священник еще раз пристально взглянул на Шимона и
обратился к нему по-немецки:
  - Почтенный брат Иоганн рекомендовал мне тебя, сын мой, как преданного
католика, мечтающего верно служить нашей матери - святой католической
церкви. Шимон почтительно склонил голову.
  - Твои родители и брат, кажется, не разделяют твоей преданности святому
престолу?
  - Да, достопочтенный отец, они враждуют со мной и следуют за магистром
Яном Гусом.
  - За этим исчадием дьявола, слугой антихриста, за этим проклятым святой
церковью еретиком? Кто еще с ними в единомыслии?
  - Мой двоюродный брат Штепан - студент факультета свободных искусств, и
еще много всяких ремесленников... и других...
  - Рано или поздно железная рука святейшей инквизиции их покарает. Но
сейчас не время. Сейчас мы, сын мой, от тебя ожидаем другой услуги.
  - Я слушаю вас, достопочтенный отец.
  - Ты, кажется, имеешь большие знакомства среди пражских мастеров?
  - Да, отец, мне приходилось бывать частенько в их компании в доме пана
Зуммера.
  - Купца Зуммера? Так, так...
  - Но, смею сказать, достопочтенный отец, те мастера - верные католики и
почти все немцы.
  - Тем лучше. Это нам и надо. Теперь слушай хорошенько и запомни, чего мы
ждем от тебя. Нам надо, чтобы ты в течение трех - четырех дней бывал в
компании мастеров - как чехов, так и немцев, которые в своих доходах
зависят от университета и выполняют его заказы. Тебе понятно, о чем я
говорю?
  - Не совсем, достопочтенный отец.
  - Мы имеем в виду писцов, корректоров, продавцов пергамента, аптекарей,
переплетчиков, книгопродавцев, старателей написанного... ну конечно, и
других купцов, что сбывают свой товар университету. Теперь понятно?
  - Понимаю, достопочтенный отец.
  - Хорошо. Ты, вероятно, слыхал, что немцы - магистры, бакалавры и студенты
- твердо решили не принимать королевского декрета о новом порядке в
университете. Надо, чтобы ты в беседах с мастерами и купцами растолковал
им, что если немцы уйдут из Праги, то они, то есть мастера и купцы, не
будут иметь заказчиков,
Вот ты и растолкуй им, какой они понесут убыток, если немцы из
университета покинут Прагу. Надо, чтобы чехи-ремесленники возмутились этим
декретом, дающим победу в университете проклятым еретикам. Надо
разъяснять, что декрет ведет их к разорению, а университет - к гибели.
  - Но, достопочтенный отец, осмелюсь сказать, я слишком молод годами, чтобы
мастера, люди зрелого возраста, позволили мне их в чем-нибудь убеждать.
  - То, что ты молод, - это как раз и лучше. Ты их ни в чем не убеждай -
одному-другому внуши эти мысли, а они уже сами начнут друг друга убеждать.
А ты будешь вне подозрений. Кто ж заподозрит зеленого юношу в
подстрекательстве солидных мужей!
  - Теперь мне все понятно, достопочтенный отец.
  - Я тебя, сын мой, не предупреждаю, что может случиться, если ты
кого-нибудь посвятишь в наш разговор.
  Тут вставил свое слово Ян Протива, до сих пор хранивший почтительное
молчание. Наклонившись к старику, он быстро сказал ему по-латыни:
  - Достопочтенный отец может быть на этот счет совершенно спокоен. Парень
навеки связан с нами, и если он нам нужен, то мы ему еще больше. Надо ему
кое в чем помочь за его усердие.
  Старик кивнул головой:
  - Говори. Мы поможем.
  Ян Протива обратился к Шимону снова по-немецки:
  - Скажи, сын мой, ты как будто хотел поступить приказчиком к купцу
Гельмуту Гартману?
  - Ничего не получилось, пан мистр. Нужен залог, да еще всякие взносы и
угощение. А где взять столько денег? Отец не даст.
  Ян Протива поднялся и положил свою тонкую мягкую руку на плечо Шимона:
  - Если твой ослепленный ересью отец не желает помочь своему сыну, ему
поможет наша общая святая мать - католическая церковь. Когда выполнишь
свое задание, приходи ко мне, и мы решим твое дело. Святая церковь
непокорных еретиков карает, но преданных ей сынов щедро награждает. - И,
повернувшись к старику, спросил: - Достопочтенный отец, ему можно уходить?
  - Пусть идет с миром. - И как бы про себя задумчиво произнес: -
Ремесленники в Праге - большая сила... очень большая... Да, постой! -
окликнул он уходящего Шимона. - Где этот друг пражского еретика... как его
там... ну, купец, что всюду ездит и рассеивает, где только может, семена
дьявольского учения?
  - Ян Краса? - подсказал Ян Протива.
  - Да, да, Ян Краса. Он сейчас тоже в Праге?
  - Нет, ваше преподобие, Ян Краса, как я слышал от отца, в настоящее время
где-то в Моравии, и его в нашей семье ожидают в скором времени.
  - Вот о ком еще плачет палач! - проворчал старик. - Ну да ладно, ступай
себе, сын мой.
  Шимон снова подошел под благословение и, низко склонившись, вышел. Клирик,
что-то напевая, выпустил его наружу. В дверях Шимон спросил клирика:
  - Слушай, Генрих, кто этот почтенный священник? Лицо Генриха выразило
крайнее удивление с оттенком снисходительного презрения:
  - Неужели ты до сих пор не знаешь магистра Маржека Рвачку, инквизитора
святейшего престола в Чехии?
  - А-а... Вот оно что!.. - только и мог протянуть пораженный Шимон, проходя
на крыльцо.
  Когда Шимон вышел на улицу был уже поздний вечер. Улицы были пустынны.
Изредка доносились гулкие голоса перекликающейся стражи.
  Шимон остановился в раздумье. Куда же идти? Одному идти домой через всю
Прагу в такое позднее время небезопасно... Но скоро он нашел выход из
затруднения:
  "Ведь тут, совсем рядом, есть хорошенькое место, где всегда собираются
немецкие приказчики, - шинок "Добрый Клаус". Пойду туда, повеселюсь, а
потом вместе идти будет не страшно". И бодрой походкой, напевая веселую
немецкую песенку, Шимон направился вдоль по темной улице. Настроение у
него было самое радужное.
  А что, если в самом деле мистр Ян Протива и инквизитор Маржек Рвачка
помогут ему стать приказчиком у толстого Гартмана? Ведь тогда он и в доме
Зуммера будет в почете. Шутка ли: приказчик у самого Гартмана! Пожалуй,
старик Зуммер не будет возражать насчет своей дочки Эрны. А что он, Шимон,
чех, а не немец, так ведь чехи разные бывают. Если он будет усердным и
проворным, так и в этом деле магистр Маржек Рвачка ему поможет. С
инквизитором ссориться никто не захочет.
  Ну, а если он станет зятем старого Зуммера... Ого-го-го!.. Шимон в
увлечении даже присвистнул и не заметил, что попал ногой в скользкую
грязную лужу, и растянулся в вонючей жиже.
  - Будь ты проклята трижды! - заворчал он, поднимаясь и стряхивая с себя
воду.
  Невдалеке в одном из домов светилось окно, и оттуда доносилось громкое
нестройное пение. Шимон пересек улицу и прямиком направился в шинок
"Добрый Клаус".

  В день 29 апреля были назначены выборы ректора университета. Заседание
было бурное, немцы не допускали выборов по новому положению, так как
старые должностные лица не сложили свои полномочия.
  Ректор Геннинг фон Бальтенгаген бросил упрек Яну Гусу в том, что Ян Гус и
его приверженцы нарушают клятву хранить устав университета. Ян Гус встал и
заявил:
  - Жители чешского королевства, настоящие чехи, как светские, так и
духовные лица, в силу королевского декрета должны пользоваться особыми
привилегиями в совещаниях и управлении, в занятии первых мест и должностей
для успеха и чести короля и королевства. Король Вацлав даровал жителям
своего королевства - чехам - в Пражском университете три голоса, чем
оказал им предпочтение перед тевтонами.
  Среди немецких магистров пронесся ропот негодования. Тогда поднялся
магистр Рудольф Мейстерман - грубый, рослый, с рыжеватыми, подернутыми
сединой волосами и бородой. Глядя с ненавистью на Яна Гуса, Мейстерман с
сильным саксонским акцентом выкрикнул:
  - Нас, немцев, в университете большинство! Мы тут хозяева, и не чехам
господствовать в университете! Ваше дело - учиться у нас и быть нам
благодарными за это.
  Ян Гус продолжал стоять спокойно и только чуть усмехнулся.
  Когда на минуту шум в зале затих, раздался ровный, звучный голос Яна Гуса:
  - Чешские ученые превзошли немецких и поднялись во всех науках выше
иностранцев.
  В зале поднялся неистовый рев. На Гуса и его друзей сыпались проклятия,
угрозы и площадные ругательства.
  Ян Гус, подавив в себе вспышку гнева, сдержанно продолжал:
  - Пора чешскому народу стать хозяином в своей стране...
  Он не закончил. Снаружи послышался шум, звуки военных труб и звон литавр.
Растворились ворота, и во двор Каролинума вошел отряд королевской стражи.
За ним в сопровождении советников городского магистрата, выступавших с
унылыми лицами, шел торжественно пан Микулаш Августинов. Далее двигалась
мночисленная свита.
  Пан Микулаш вышел вперед, держа левую руку на рукоятке меча, а в правой -
большой свиток пергамента с болтающейся на шнурке восковой печатью. Все
почтительн