становилось все  уже  и  темнее;
внизу во мраке угрожающе рокотала речка,  вверху  между  высокими  каменными
стенами виднелась узкая голубая полоска неба.
   Тропа начала опускаться и привела на самое дно ущелья. Здесь стоял  такой
оглушающий гул от стремительно бегущей воды  и  мчащихся,  сталкивающихся  и
ударяющихся  о  берега  камней,  что  за  ним  не  было  слышно  ни  цоканья
подкованных копыт о каменистую тропу, ни голоса Болеслава, что-то кричавшего
Штепану.
   Болеслав  остановил  коня,  огляделся  по  сторонам  и  спешился.  Штепан
последовал его примеру. Лесник пошел вдоль ущелья, ведя  коня  за  собой  на
поводу, и через несколько  десятков  шагов  круто  свернул  направо.  Штепан
следовал за Болеславом и оказался в длинной, узкой щели, отходящей в сторону
от ущелья.
   Здесь была полная тишина. Только  откуда-то  глухо  доносилось  рокотание
речки. Болеслав  заложил  два  пальца  в  рот  и  пронзительно,  с  каким-то
особенным переливом засвистел три  раза  подряд.  Сверху  донесся  такой  же
свист. Затем Штепан услышал шум осыпающихся камней и  чей-то  прыжок.  Перед
ними  появился  человек  в  одежде  горца,  обутый  в  сыромятные   постолы,
привязанные к ноге узенькими, перекрещивающимися вокруг икры ремешками.
   Человек держал в руке лук, у пояса висел короткий  меч.  Болеслав  быстро
подошел к нему и что-то сказал скороговоркой. Тот повернулся и, взмахом руки
пригласив следовать обоих  спутников  за  собой,  пошел  вперед.  Скоро  они
оказались в большой котловине и увидели военный лагерь.
   Здесь горели костры, вокруг которых сидело на  земле  несколько  десятков
загорелых, обросших бородами и одетых в самые разнообразные  одежды  мужчин.
Вокруг были устроены землянки и шалаши, сделанные из ветвей кустарника.  При
появлении Болеслава со Штепаном лежавшие на земле люди повскакали с  мест  и
окружили прибывших, с удивлением оглядывая их. Болеслав уверенно и спокойно,
точно он попал к себе домой, повелительным жестом подозвал к себе ближайшего
и со своей обычной краткостью приказал:
   - Возьми лошадей, напои и задай корму.
   А сам медленно двинулся к чернеющему в скале отверстию, по-видимому входу
в пещеру. Здоровенный парень, одетый в лохмотья, бронзовый от загара, только
осклабился и, взяв поводья обеих лошадей, повел их куда-то в сторону. Штепан
остался  один,  окруженный  толпой  воинственных  людей.  "Вот  они   какие,
ганакские волки!" - пришло ему в голову, когда донесся голос Болеслава:

   - Штепан, идите сюда!  Навстречу  Штепану  из  пещеры  вышли  Болеслав  и
высокий, статный, еще совсем молодой  человек  в  обычной  одежде  ганакских
крестьян. В лице молодого человека Штепану  бросилось  в  глаза  несомненное
сходство с Боженой: такой же слегка орлиный нос, такие же  большие  глаза  и
серьезный взгляд, но только волосы его были  темные.  Лоб  ганака  пересекал
глубокий рубец.
   - Рад видеть дорогого гостя! - И незнакомец крепко пожал руку  Штепану  и
увлек его в пещеру.
   Пещера была вся выстлана шкурами, по стенам ее стояли  грубо  сколоченные
скамьи, тоже покрытые шкурами и крестьянскими коврами.  Стены  были  увешаны
разнообразным оружием и доспехами: здесь можно было найти и полное рыцарское
вооружение и самые примитивные дубины,  окованные  железом.  Посреди  пещеры
стоял дощатый стол и два самодельных табурета По стенам висели  светильники,
распространявшие слабый, желтоватый свет.
   Болеслав остановился рядом с незнакомцем и сказал Штепану:
   - Вот Карел. Пусть он тебе, Штепан, будет таким же братом, как  Божена  -
сестрой. - И, немного подумав, улыбнулся и добавил: - Но я вижу, Штепан  еще
не знает, что Волк и есть Карел Пташка.
   - Как я мог знать, когда сам пан Ян Жижка не думал, что Волк-брат Божены,
а Божена не знала, что ее брат - Волк!
   Болеслав дружески обнял Штепана  и,  смеясь,  вышел  из  пещеры,  оставив
Штепана наедине с Карлом.
   Карел опустился на табурет, усадил на другой Штепана и, не спуская глаз с
серебряного кольца в руках, внимательно слушал его. Так сидели они всю ночь,
и только когда в лагере послышались голоса людей и в открытый вход в  пещеру
стал проникать серый свет наступающего утра,  Карел  почти  насильно  уложил
гостя на приготовленное ложе.
   Лежа на мягких шкурах, Штепан не мог сразу заснуть.
   В его воображении оживали сцены из бурной, полной опасностей жизни Карла.
Он поражался этому еще совсем молодому человеку: такая глубокая ненависть  к
угнетателям, такая изобретательность  и  смелость  в  нанесении  неожиданных
ударов, находчивость  при  опасностях...  Но  его  коробили  и  суровость  и
жестокость молодого атамана. Штепану вспомнился рубец на лбу  Карла,  и  он,
приподнявшись на локте, спросил:
   - Карел, а кто тебе на лбу знак мечом оставил?
   - Один рыцарь-меченосец на Грюнвальде. Я был там в отряде пана Яна  Жижки
из Троцнова.
   - Слушай, Карел, так ты должен знать нашего Ратибора: он ведь тоже был  в
хоругви пана Яна Жижки.
   - Ратибор был при Грюнвальде? Я знал там одного Ратибора Дуба. Это ж  мой
побратим.
   - Ратибор тоже рассказывал, что побратался с одним латником из Моравии  -
Волком.
   - Ну, клянусь святым Вацлавом, получилось как в сказке!
   Штепан услышал тихий смех из темного угла, где лежал Карел.
   - Штепан, а я ведь должен тебе отдать грош, как обещал.
   - Грош? Что еще за новая штука?
   - Разве ты  не  помнишь,  как  ты  подал  милостыню  моему  Ярде,  что  с
обрубленным языком?
   - Карел, так этот горбун был ты?.. То-то мне почудилось, что твой голос я
уже где-то слышал. Но язвы твои и горб?
   - Воск и краска - вот и язвы, а горбом может стать  любой  мешок.  Будет,
спи!
   Когда Штепан открыл глаза, в пещере  было  уже  совсем  светло,  а  Карел
стоял, облокотившись о каменную стену пещеры, и долго глядел  на  окружающие
скалы. Заметив, что Штепан не спит, он улыбнулся ему и с особенным ударением
проговорил:
   - Твой приезд и знакомство с тобой, Штепан, для меня не  только  радость,
но и помощь. Теперь я знаю, что делать мне и моим ребятам.

   Глава III
   1. ВОЗВРАЩЕНИЕ ШТЕПАНА
   Кутаясь   в   толстый   шерстяной   плащ,    Штепан    в    сопровождении
проводника-юркого черноглазого парнишки лет шестнадцати - на рассвете выехал
из лагеря ганакских волков. Карел проводил его до конца ущелья:
   - Обними Милана и Божену. Дубам поклонись в ноги,  побратима  поцелуй  от
меня, а пану Яну Жижке передай: Карел Пташка больше не  Волк  и  приказ  его
выполнит - отряд умножит и явится по первому зову... До горы  Ореб  к  кнезу
Амброжу ты доедешь спокойно. А от Ореба как ехать - уже сам смотри.  Прощай,
брат!
   К вечеру проводник и Штепан спустились с гор на большую дорогу.
   - Отсюда вы уже  не  заблудитесь,  -  сказал  на  прощание  проводник  и,
простившись со Штепаном, оставил его одного продолжать путь в сторону Градца
Кралове.
   На следующий день в полдень  Штепан  добрался  до  горы  Ореб.  Здесь  он
оказался в своеобразном городе, состоящем  из  шалашей,  землянок,  палаток,
расположенных правильными рядами среди кустарников и  деревьев,  покрывавших
вершину горы. Множество бородатых людей, бедно, но чисто  одетых,  женщин  и
детей  наполняли  этот  город-лагерь.   Большинство   были   крестьяне,   но
встречались и городские ремесленники.
   Штепан остановил коня около одной землянки, у входа в  которую  прямо  на
земле, готовясь обедать, расположилась группа  оребских  братьев.  Во  главе
восседал благообразный старец в крестьянской одежде, рядом с ним  -  пожилой
человек,  по  внешности  напоминавший  кузнеца,  а  напротив  него   -   еще
сравнительно молодой представительный мужчина, хотя одетый и  очень  просто,
но  по  всем  признакам  несомненно  шляхтич.  Высокая  краснощекая  женщина
принесла большую деревянную миску с дымящейся похлебкой  и  поставила  между
сидящими, заняв свое место. Старик  торжественно  разломил  каравай  ржаного
хлеба, подал каждому по куску и первый опустил деревянную ложку в миску.
   Штепан глядел и не верил своим глазам: что  это?  Дворянин  сидит  и  ест
похлебку из одной миски с мужиком и ремесленником! Где ж это видано?
   Сойдя с коня, Штепан спросил  у  сидящих,  где  он  может  увидеть  кнеза
Амброжа. Старик опустил ложку,  взглянул  на  Штепана  и  тихо  обратился  к
женщине Та встала и, не говоря ни слова, жестом пригласила Штепана следовать
за собой. Так они прошли почти до середины  лагеря  и  оказались  у  большой
палатки с вышитым красными нитками изображением чаши.
   - Здесь, - сказала женщина и тотчас же отправилась к своей землянке.
   Штепан, держа на поводу коня, не знал, что ему делать, когда полы палатки
откинулись и перед ним оказался  невысокий,  средних  лет  человек  с  русой
бородой, румяный, цветущего вида, в простом крестьянском  платье  и  длинном
плаще. Лицо у него было простое и добродушное.
   - Скажи, брат, где я могу видеть кнеза Амброжа?
   - Я - Амброж. Привяжи коня и заходи в палатку, брат.
   Амброж был одним из организаторов братской общины  на  горе  Ореб  и  был
известен как пламенный проповедник не только в Градецком крае, но и по  всей
Чехии. Штепан с интересом разглядывал  этого  человека,  по  виду  ничем  не
замечательного,    добродушного,    здоровенного,    скорее    напоминающего
крестьянина, чем народного вождя.
   Войдя в палатку, Штепан передал ему письма Яна Жижки и Яна  Желивского  и
вкратце изложил поручение Яна Жижки. Амброж, внимательно  выслушав  Штепана,
бегло прочел письма.
   - Я вижу, что тебе надо спешить посетить брата Коранду и Микулаша.  Путь.
немалый. Конь твой не устал?
   - Конь за день отдохнет, а завтра с зарей я двинусь в Пльзень.
   - Брату Яну Жижке и брату Яну Желивскому  передай  привет  и  скажи,  что
оребские братья двинутся не позже чем через день-два и будут в Праге еще  до
дня святой Людмилы, что на десятый день ноября.
   Далее беседа перешла на иные темы. Штепан расспрашивал  о  жизни  общины.
Амброж отвечал просто и исчерпывающе.
   - Какой у вас тут порядок, чистота, тишина и мир! - поделился с  Амброжем
своими впечатлениями Штепан.
   - В этом нет ничего удивительного: сюда пришли честные люди  трудиться  и
жить по правде и справедливости, как братья и сестры.
   Амброж, в свою очередь,  подробно  расспрашивал  Штепана  о  положении  в
Праге, об университете, его роли в народном движении.  Услыхав,  что  мистры
университета хотя и признали чашу одними из первых, но остановились лишь  на
требовании причастия под двумя видами, а в остальном готовы идти на  уступки
перед Римом и Сигизмундом, Амброж всплеснул руками и воскликнул:
   - Правильно мы их называем хромающими гуситами!
   Тогда Штепан спросил в упор Амброжа:
   - Скажи мне, брат, а ты  сам  тоже  веришь  в  наступление  тысячелетнего
царства Христова? Амброж с детской простотой ответил:
   - По совести, я сам не знаю, верю ли я в наступление сейчас тысячелетнего
царствования Христа, но я не могу отнять эту веру у  всех  наших  братьев  -
людей темных, простых и жестоко угнетенных. Эта вера дает им опору в  борьбе
против всего, что их до сих пор угнетало и делало несчастными. В  этой  вере
их единственная надежда, что весь  мир  насилия  и  несправедливости  должен
рухнуть и  воцарится  на  земле  равенство  всех  перед  богом,  братство  и
справедливость.
   - То же говорят и Ян Желивский, и Коранда...
   - И Мартин Гуска, по прозвищу Локвис, из Моравии,  и  очень  многие  наши
сельские проповедники.
   Наутро Штепан спустился с Оребской горы и начал свой путь на Пльзень.  На
третий день Штепан, стараясь избегать больших дорог, чтобы не встретиться  с
отрядами католических панов,  подъехал  неподалеку  от  Збраслава  к  берегу
Влтавы.  Мост  был  у  Збраслава,  куда  Штепан   заезжать   не   хотел   из
предосторожности. Пришлось искать брод. Спускаясь с пологого берега,  Штепан
увидел впереди себя группу всадников, тоже собирающихся переправляться через
Влтаву. Впереди ехал, судя по вооружению, плащу и хорошему коню, рыцарь,  за
ним- молодой парень - как видно, слуга, который вел  на  поводу  лошадь  под
объемистым и тяжелым вьюком, и девочка  лет  тринадцати  -  четырнадцати  на
небольшой белой лошадке.
   Первым  въехал  в  воду  рыцарь,  и  его  гнедой  рослый  конь,  с  шумом
разбрызгивая воду, двинулся через реку, то погружаясь по брюхо, то вырываясь
на более мелкое место. Вслед за ним двинулся слуга с лошадью.
   - Павел, - не оборачиваясь, крикнул рыцарь, - не подмочи тюки!
   - Ладно, - флегматично ответил парень, даже не взглянув на лошадь.
   Последней въехала в реку девочка. Рыцарь был уже на берегу  и,  глядя  на
покачивающуюся на белой лошади фигурку, крикнул:
   - Млада, держись покрепче и не  гляди  в  воду!  Но  предупреждение  было
сделано слишком поздно. Штепан, ехавший непосредственно за девочкой, увидел,
что,  когда  до  противоположного  берега  всаднице  оставалось  еще  метров
пять-шесть, она как-то странно взмахнула в воздухе руками, выпустила поводья
и стала медленно сползать набок. Еще секунда-и  девочка  свалилась  в  воду.
Белая лошадка, испугавшись  шумного  всплеска,  рванулась  вперед.  По  воде
расходились круги и плавала  белая  шапочка.  Штепан  услыхал  крик  рыцаря.
Ударив шпорами в бока коня и сбрасывая на ходу плащ,
   Штепан оказался на месте падения девочки. Не отдавая себе отчета  в  том,
что он намеревается делать, Штепан с размаху бросился с коня в воду и  сразу
же окунулся головой в ледяную осеннюю  воду  Влтавы.  Достигнув  ногами  дна
реки, он схватился рукой за  какой-то  мягкий  предмет  и,  выгребая  другой
рукой, стал подниматься на поверхность. Ему  казалось,  что  он  вот-вот  не
выдержит и вдохнет воздух. Но  он  знал,  что  тогда  конец  и  он  навсегда
останется под водой. Вот его голова вынырнула наружу,  и  он  с  облегчением
вздохнул. В руке он держал девочку  за  волосы,  а  другой  греб  к  берегу,
стараясь помогать ногами. Длинная бакалаврская одежда  намокла  и  вместе  с
сапогами, как пудовая гиря, тянула вниз. Штепан увидел, что рыцарь вошел  по
шею в воду и кричит что-то слуге, который  снял  с  себя  сапоги  и  плащ  и
бросился в реку; принял от Штепана девочку и быстро выплыл с ней к берегу. С
большим трудом Штепан добрался до берега и, отдуваясь от усталости, вылез на
песок.
   Девочка лежала без дыхания, белая как  мел;  изо  рта  медленно  вытекала
вода. Ее волосы мокрыми косичками разметались по песку.  С  обезумевшими  от
страха глазами, подбежал рыцарь:
   - Боже мой! Млада, Млада!.. Да что же это?! Черноволосый слуга, не  меняя
своего флегматичного тона, деловито заявил:
   - Коли ногти не посинели, значит еще можно откачать... А ну, пан кнез,  -
обратился он к Штепану, которого принял за священника, - давайте-ка  подымем
девочку вверх ногами.
   Слуга Павел и Штепан схватили утопленницу за ноги и подняли вверх.
   - Ну, довольно! - крикнул Павел. - Теперь давайте откачивать.
   Он принялся делать Младе искусственное дыхание, а Штепан в  такт  нажимал
руками ей на желудок.
   - Пан Вилем, снимите с нее сапожки и растирайте ноги, пока  не  согреете.
Да живо!
   Рыцарь послушно разул девочку и начал старательно растирать ее  застывшие
ноги суконной тряпкой.
   Мокрые кони лениво ходили вокруг и пощипывали пожелтелую траву.  Примерно
через полчаса усиленной работы Павла со Штепаном и паном Вилемом утопленница
начала дышать, а затем открыла глаза.
   - Вина! - крикнул Павел, не переставая поднимать и опускать руки девочки.
   Рыцарь подбежал к своему коню и достал из сумки флягу  с  вином.  Немного
вина, влитого в рот, привело девочку  в  чувство.  Она  открыла  свои  карие
глаза, и ее посиневшие губы шевельнулись.
   - Готово! Теперь берите ее, пан Вилем, к себе на седло, укутайте  получше
и айда до ближайшего очага.
   С помощью Штепана и Павла девочка была закутана -в сухой  плащ  рыцаря  и
усажена к нему на седло. Рыцарь протянул руку Штепану:
   - Не имею счастья знать ваше имя... от всей души  благодарю  вас!  Рыцарь
Вилем Новак-ваш должник. Кому я обязан спасением дочери?
   Штепан, совсем промокший, не мог достойно ответить рыцарю, потому что его
зубы выбивали дробь, а язык отказывался повиноваться.
   - Я бакалавр свободных искусств Штепан Скала.
   - Павел, ты тоже считай меня своим должником.
   - Ну, вот еще! - заметил Павел, натягивая сапоги. - Какие уж  тут  долги!
Хватит с вас и тех долгов, от  которых  вы  чуть  без  штанов  не  остались.
Поедем, что ли?
   Чтобы согреться, Штепан погнал коня в галоп, но все понапрасну.  Холодный
осенний ветер, пронизывая его мокрую одежду, так леденил тело, что Штепан от
холода весь оцепенел. Между тем  приближались  сумерки,  и  становилось  уже
по-настоящему холодно. Плащ Штепана  утонул  во  Влтаве,  и  его  отсутствие
давало себя чувствовать.
   Впереди показался огонек постоялого  двора.  Через  каких-нибудь  полчаса
четверо путников сидели у пылающего очага и сушили  свою  промокшую  одежду.
Девочка еще не пришла в себя от пережитого и сидела молча, тесно  прижавшись
к отцу, который сушил у огня свою мокрую куртку. Штепан поместился по другую
сторону очага. Пан Вилем заказал по  стакану  вина  Штепану  и  Павлу,  пока
хозяин готовил ужин.
   - Ну, дочка, как себя чувствуешь? - спросил ласково рыцарь, заглядывая  в
еще бледное лицо девочки.
   Млада расчесывала и заплетала в косу свои русые волосы и впервые  за  все
это время сказала:
   - Ничего, только голова кружится.
   - Но что с  вами  случилось,  почему  вы  упали  в  воду?-поинтересовался
Штепан, натягивая высохший камзол.
   - Я и сама не знаю: смотрела на бегущую воду, и вдруг голова закружилась,
и все сразу поплыло перед глазами.
   - Ясно, барышня с раннего утра ничего не ела, к тому же с самого Коуржима
без отдыха все время в седле, вот и ослабела.  А  коль  ослабший  человек  в
бегущую воду глянет -  обязательно  сомлеет,  -  убежденно  объяснил  Павел,
старательно вытирая сухими портянками свои красные большие ступни.
   - Да, - вздохнул пан Вилем, пытаясь закрутить упавшие вниз пышные усы,  -
тяжелое детство выпало на долю Млады.  Ей  еще  и  двух  лет  не  было,  как
скончалась ее мать, потом-я на войне, девочку пришлось отдать в монастырь на
воспитание. За этим пришло полнейшее разорение от соседних панов и  того  же
монастыря. Потерял я и землю, и замок,  и  все  добро.  Пошел  наниматься  к
панам. Служил у панов из Рожмберка,  повздорил  с  покойным  стариком  паном
Ольдржихом, уехал, стал искать новое место. Да куда идти?  Католики  к  себе
зовут, а я сомневаюсь.
   Штепан невольно заинтересовался;
   - И пан Вилем решился идти  к  ним  на  службу?  Рыцарь  некоторое  время
молчал, затем глубоко вздохнул:
   - Сказать вам правду, я еще и сам не знаю. Не по нутру  мне  Сигизмунд  с
его попами, а кроме того, это значит идти с его немцами и  мадьярами  против
своих, чехов...
   Снаружи донесся шум, затем дверь с треском раскрылась, и трое вооруженных
людей в промокших плащах ввалились в комнату.
   - Эй, хозяин! - нетерпеливо крикнул один. - Куда он запропастился, дурак!
Хозяин! Ну-ка, живо готовь нам ужин. Только не мешкай - голодны, как  волки,
и мокры, как рыбы!
   Бесцеремонные гости сбросили мокрые плащи и остались в  легких  доспехах.
Все трое были рыцари. Их слуги остались с лошадьми в  конюшне.  Пока  хозяин
торопился  исполнить  приказание  новых  гостей,  рыцари  с   пренебрежением
оглядывали пана Вилема и Штепана.
   - Кто вы? Проезжие? - грубым голосом спросил старший по виду и иностранец
по выговору.
   - Я и мой попутчик - из тех, кому грубым тоном вопросов не задают! -гордо
и резко отозвался пан Вилем.
   - Нам не до правил вежливости,  -  тем  же  тоном  продолжал  старший  из
рыцарей. - Пан Петр Штеренберкский  приказал  проверять  всех  встречных  на
дороге. Так все ж таки, кто вы такие?
   Пан Вилем как ужаленный вскочил с места:
   - У моего слуги пан может попросить взглянуть на  щит-там  изображе