Он не только проповедует - он зовет народ  бороться  за  правду...  Ян
Жижка ему большой друг... Ну, я пойду отдохну.
   - Отец, я имею до вас  одно  дело,  очень  важное.  Войтех  вопросительно
взглянул на сына и сел на скамью:
   - Говори, сынок.
   - Я хотел вам сказать о Божене...
   При последних словах в комнату вошла Текла со смеющимся  лицом  и  весело
сверкающими глазами. Видимо, она услышала последние слова  Ратибора,  потому
что быстро его прервала, обращаясь к Войтеху:
   - Муж, мне кое в чем Боженка призналась. Вижу, что и Ратибор  с  тобой  о
том же решил говорить. Не знаю, как ты, а я от всего сердца соглашаюсь.
   Войтех недовольно насупился:
   - Вечно ты, жена, решаешь все, не посоветовавшись  со  мной!  -  И  снова
обернулся к сыну: - Я знаю, о чем ты  хочешь  со  мной  говорить.  Что  тебе
Божена по сердцу - это я давно вижу, и что ты ей тоже мил - еще раньше знал.
Но мне печально, что ваше желание не сбудется: не могу позволить тебе  взять
в жены Божену.
   Ратибор сначала побагровел, потом побледнел, губы его  задрожали,  но  он
ничего не мог сказать и стоял  перед  отцом,  низко  опустив  голову.  Текла
открыла широко глаза, и радостное  выражение  ее  лица  сразу  же  сменилось
изумлением и глубоким  огорчением.  Она  всплеснула  руками  и  бросилась  к
Войтеху:
   - Но почему? Ради бога скажи: почему же?
   Войтех мрачно указал ей на место рядом с собой:
   - Сядь и слушай. И ты, сынок, послушай и пойми, в. чем дело, и  тогда  не
будешь меня осуждать.
   Старик, помолчав минуту, с болью в голосе заговорил:
   - Не могу. Сейчас никак не могу, хотя от всего сердца  хотел  бы  сделать
Боженку своей дочкой... Слушайте. Дела мои такие, что не  сегодня-завтра  мы
можем стать нищими. Если я не достану через неделю двадцать  коп  грошей,  я
лишусь и дома, и мастерской, и коровы, и свиней,  и  всего.  А  достать  мне
сейчас их невозможно. Ян Краса перед своим отъездом оставил мне на  хранение
двадцать коп грошей как приданое для Божены, и она стала  богатой  невестой.
Добрый человек этот Ян Краса, хотя и купец. Первого  такого  купца  вижу  и,
верю, последнего. Он истинный ученик нашего покойного мистра Яна Гуса... Так
вот, если Ратибор женится сейчас на Божене, я знаю, и он и  она  никогда  не
допустят нашего разорения-уж я в этом уверен. Так что ж, выйдет, что  мы  за
счет Божены свои дела будем поправлять? Так, что ли, жена?  Ведь  вся  Прага
будет зубоскалить о ловкости старого Войтеха. Ну, что ты скажешь, Ратибор? -
Старик пристально глядел в лицо сыну, как бы стараясь прочесть у Ратибора  в
глазах его мысли.
   Ратибор молчал. Старик, видимо, убедился, что в глубине сердца Ратибор  с
ним согласен, улыбнулся, встал со  скамьи  и  ободряюще  ударил  сына  своим
могучим кулаком по плечу:
   - Я сказал сейчас, но не говорю никогда.  Потерпи,  бог  даст  -  времена
изменятся, и не за нищего Ратибора пойдет Божена. Так-то...
   Не говоря ни слова, Ратибор надел шапку и направился к выходу.
   - Куда ты? - окликнул его отец.
   - К пану Яну Жижке. Я скоро вернусь. Пока  Ратибор  с  самыми  невеселыми
мыслями шагал по кривым улицам Нового Места, Штепан и Ян Жижка уже подходили
к дому Матея Лауды. Некоторое время они молча шли рядом, углубленные  каждый
в свои думы. Штепан то  и  дело  поглядывал  на  своего  спутника.  Внимание
Штепана привлекла походка Яна Жижки: несмотря на пожилой возраст и массивное
телосложение, рыцарь ступал легко, бодро, словно двадцатилетний юноша, но  в
то же время шаги его были тверды и уверенны.
   - Скажи мне, Штепан, что ты в дальнейшем собираешься  делать?  -  прервал
его мысли Ян Жижка.
   Штепан не ожидал этого вопроса и смешался. Когда-то такие же вопросы  ему
задавал Иероним Пражский, затем мистр Ян Гус, но тогда ему было  несравненно
легче ответить.
   - По совести сказать, я не знаю. Университетские мистры уговаривают  меня
в нынешнем году подвергнуться испытаниям на степень магистра  ин  артибус  и
остаться при университете. Ожидают моего согласия. Но у меня сейчас не лежит
сердце к университету.
   - Отчего же? Как станешь мистром, будешь получать ежегодно  дохода  тысяч
двадцать пять коп грошей - для теперешней твоей нужды это целое богатство.
   - Пан Ян, вот вы, наверно, мне не поверите, но скажу вам: не нужно мне ни
университета, ни степени мистра, ни двадцати пяти тысяч коп.
   - Так что же ты желаешь?
   - В этом все мое несчастье, что  я  сам  не  знаю:  проповедник  из  меня
никудышный, воин тоже, а теперь  нужнее  всего  хорошие  проповедники  нашей
правды и хорошие воины для ее защиты.
   - Значит, ты, так сказать, Потерял свою дорогу в жизни? Так, что ли?
   - Пожалуй, что и так, пан Ян, - потупился Штепан, глядя себе под ноги.
   - Но, может быть, твоя дорога вот  здесь,  рядом,  и  ее  не  надо  долго
искать?
   Штепан вопросительно глянул на рыцаря.
   - Ты ведь слышал, что сегодня говорил брат Ян Желивский? Ты понял,  какие
потрясения нас ждут?
   - Понял, что пришло время народу Чехии восстать против римских и немецких
насильников.
   - Правильно. Поэтому я и позвал тебя. Нам,  то  есть  тем,  кому  выпадет
трудная доля встать во главе народа, нужны верные, толковые люди, на которых
можно положиться, как на самого себя. Я остановил свой выбор на  нескольких,
в том числе и на тебе. Перед тобой две дороги: или остаться в университете и
заниматься мудрствованием над творениями святых  отцов  и  получать  за  это
хороший доход, или идти с нами, воинами за правду и справедливость,  терпеть
нужду, жить среди опасностей войны, сражаться, не ожидая наград и  почестей,
и быть готовым каждую минуту лишиться жизни. И все это не для  себя,  а  для
общего блага. Подумай и выбирай.
   Ян Жижка  замолчал  и  повернулся,  чтобы  взглянуть  на  Штепана.  Из-за
отсутствия левого глаза Ян Жижка, чтобы взглянуть на своего спутника, должен
был Поворачивать к нему все лицо.
   Штепан первый прервал паузу:
   - Пан Ян, видно, уж с самого детства  для  меня  была  выбрана  дорога  в
жизни: сначала учитель Ондржей в Прахатице, потом покойный мистр Иероним, за
ним мученик мистр Ян Гус и теперь вы, пан Ян,  -  все  передаете  меня  друг
другу, наставляя меня к одной и той же цели - освобождению нашего народа  от
его поработителей.
   Штепан внезапно остановился и сказал, как о деле решенном:
   - Если я вам могу для общего дела пригодиться - иного пути  у  меня  нет.
Куда же еще я могу идти!
   - А университет? - спросил Ян Жижка.
   Штепан только шутливо махнул рукой.
   Позади них послышались поспешные тяжелые шаги.
   - Наверно, Ратибор! - предположил Ян  Жижка  и,  остановившись,  серьезно
проговорил: - Сынок, имей в виду, я  беру  тебя  к  себе  для  очень  важных
поручений. Но об этом мы еще не раз потолкуем.
   Тяжело дыша от быстрой ходьбы, к ним приблизился Ратибор.
   - Запыхался? - шутливо заметил Ян Жижка. -  Давно,  значит,  не  бегал  в
полных доспехах. Отвык. Ну ничего, скоро снова привыкнешь. Что-то ты сегодня
невеселый...
   Ратибор перевел дыхание:
   - Нет, пан Ян, вам показалось.
   - Не ври, сынок. Кому хочешь солгать? - прикрикнул Ян Жижка строго.
   - Простите, пан Ян, - пробормотал Ратибор, - с отцом вышел разговор один,
   -  Но  ты  с  Войтехом  как  будто  никогда  не  ссорился,  так  что   же
приключилось?
   - Да так... Отказал мне отец в одном деле - вот я немного того...
   - Не знаю, в чем дело... да ты мне потом все расскажешь. Сейчас я хочу  с
тобой поговорить о другом. Ты, Штепанек, свободен,  иди  отдыхай,  а  завтра
увидимся.
   Поглядев вслед удаляющемуся Штепану, Жижка сказал, усмехнувшись:
   - Вишь ты, какой маленький да верткий, словно мальчик! А захотел, был  бы
в этом же году магистр ин артибус. Думается  мне,  Ратибор,  не  ошибся  ты,
советуя мне взять Штепана к себе, - задумчиво заключил Ян  Жижка.-Однако  мы
дошли. Давай-ка присядем...
   Ян Жижка опустился на большой ствол спиленного бука, лежавшего у стены  и
заменявшего скамейку. Был теплый июльский вечер. Улица опустела.  Где-то  за
углом слышалась трещотка ночного сторожа. Ратибор сел рядом.
   - Хочу тебе, Ратибор, поручить одно дело. Ратибор насторожился, не  сводя
глаз с рыцаря.
   - Сам видишь, на носу у нас домашняя война. Народ только  и  ждет  знака,
чтобы кинуться в бой. Враги наши не спят и зорко следят за нами: чуть что  -
обрушатся на нас всей своей силой. Папа и Сигизмунд  требуют,  чтобы  король
Вацлав начал нас преследовать. Он и их боится и народа. Ты ведь  знаешь,  из
панов многие пошли за чашу, чтобы за счет  монастырей  и  церквей  увеличить
свои поместья. Но здесь, в  Праге,  Вацлав  все  же  решил  искоренить  чашу
оружием. Вот и придется народу  сначала  разбить  королевских  наемников,  а
потом... потом заварится такая кутерьма ... Говорю это  тебе  к  тому,  что,
если мы не создадим свое народное войско лучше панского и королевского,  нас
уничтожат. Нам нельзя ждать, надо начинать немедля. Набери у  себя  в  Новом
Месте способных, смелых ребят из оружейников, кузнецов и всяких мастеровых -
с сотню-другую молодцов, мы их и обучим. Тебе придется их учить так,  как  я
учил тебя. Здесь есть у меня еще двое моих старых друзей.  Они  тоже  будут,
как и ты, формировать отряды. Но ты должен собрать и  обучить  отряд  раньше
всех и лучше всех. Оружейники - они умеют владеть оружием, ребята сильные  и
бойкие, но приучи их к боевым порядкам и послушанию,
   Ян Жижка поднял голову, взглянул на Ратибора и не мог сдержать улыбки. На
лице Ратибора не осталось и следа от недавней тоски и  горя:  глаза  горели,
лицо выражало крайнее возбуждение. Ян Жижка затронул  в  своем  воспитаннике
его заветную мечту.
   -  Итак,  сынок,  в  следующее  воскресенье,  когда  мы  пойдем  вышибать
негодяев-коншелей из  новоместской  радницы,  тех  самых,  что  хотят  вновь
довести до нищеты твоего отца,  ты  мне  представишь  первую  сотню  бойцов-
первый отряд "божьих воинов". Выполнишь?
   - Выполню, воевода!  Народное  войско  у  нас  будет!-  Ратибор  встал  и
выпрямился.
   - В добрый час, сынок!

   2. "ВОССТАНЬ, ВОССТАНЬ, ВЕЛИКИЙ ГОРОД ПРАГА!"
   В зале было тихо и безлюдно. Придворные, томившиеся от безделья и летнего
зноя, не знали, куда себя девать, вяло прогуливались по галереям и  тенистым
аллеям прилегающего к королевскому замку сада.
   Пан Вацлав из Дубы только что приехал из Праги, устал и  с  удовольствием
опустился в кресло, протянув затекшие от долгой езды  ноги.  В  зале,  кроме
него, еще никого не было, и  пан  Вацлав  без  стеснения  мог  предаться  на
свободе и отдыху и своим мыслям. Мысли были одна тягостнее другой.
   Тревожная жизнь настала в Праге. Не только  в  Праге  -  во  всей  Чехии.
Разъяренные  толпы  народа  громят  церкви  и  монастыри,  выбрасывают   вон
ненавистных попов и монахов, известных своей приверженностью к Риму. Кто мог
подумать, что прекрасные проповеди покойного мистра  Яна  Гуса  дадут  такие
ужасные плоды...
   Скрип тяжелой двери и чьи-то твердые шаги  прервали  размышления  рыцаря.
Пан Вацлав обрадованно поднялся с места:
   - Пан Ченек! Вот кого я рад видеть! И он с чувством пожал руку  пражскому
бургграфу пану Ченку из Вартемберка.
   - Прошу вас, пане, посидим вместе, пока его милость выйдет.
   Пан Ченек, усевшись рядом с паном Вацлавом, дружески осведомился:
   - Что с паном Вацлавом? Вы чем-то расстроены?
   - Скажите мне, что пан думает о проповеднике Яне Желивском?
   - Что я думаю об этом полусумасшедшем, но чрезвычайно опасном  монахе?  -
Пан Ченек нахмурился, но отвечал, как всегда, с улыбкой: - Думаю,  что  этот
Ян Желивский своими  проповедями  наделает  нам  хлопот  еще  побольше,  чем
покойный мистр Ян Гус, Иероним Пражский и два года назад сожженный в Мейсене
Микулаш  Дражданский.  Этот  одержимый  монах  проповедует,  что  на   земле
наступает время, когда все царства  сметутся  с  лица  земли  и  установится
царство Христово, где не будет ни панов, ни  богачей,  ни  бедняков,  а  все
будут равны, как братья. Его милость приказал нескольких таких проповедников
посадить в тюрьму при новоместской раднице, но Яна  Желивского  пока  опасно
трогать: его слишком почитает вся новоместская беднота.
   - И подумать только, пан Ченек, как по-разному понимаем учение  покойного
мистра мы, панство, и народ! Мы считаем, что мистр Ян  Гус  требовал  только
причастия под двумя видами, искоренения грехов и преступлений духовенства  и
лишения духовенства светской власти и земных богатств, а чернь считает,  что
Ян Гус отрицал всю римско-католическую  церковь,  власть  королей,  панов  и
духовенства над простым людом...
   Пан Ченек, выслушав растерянного пана Вацлава, заметил:
   -  Слушайте,  пан  Вацлав!  Вся  Чехия  переполнена   проповедниками.   В
университете мистры тоже разделились на  два  лагеря:  одни,  благоразумные,
признают главенство Рима, но требуют причастия под двумя  видами,  а  другие
требуют полного отделения от святого престола  и  лишения  церкви  власти  и
богатств. В панстве и мелкой шляхте тоже нет согласия, мужики и ремесленники
же - те просто собираются в отряды и вооружаются. Вы ведь, конечно, слышали,
что немногим больше недели назад тысячи людей собрались  у  развалин  города
Градище на  горе,  которую  они  назвали  Табор.  Мы  стоим  перед  грозными
временами, пан Вацлав, но запомните: без нас, панов  и  рыцарей,  все  равно
чернь не обойдется. Народ - это стадо  овец:  возьмешь  в  руки  палку  -  и
пойдет, куда погонишь. Наше же дело - не зевать и ловить свое  счастье,  где
бы оно ни было.
   - Я, пан Ченек, знаю только одно: хоть я и глубокий почитатель  покойного
мистра Яна Гуса и близкий его друг, защищавший его перед всем  собором,  но,
если чернь захочет смести нас всех с лица земли, я никогда не забуду, что  я
- рыцарь, обязанный  служить  своему  королю  и  защищать  честь,  власть  и
благосостояние чешского панства...
   Приближался час королевского  выхода.  В  зал  стали  постепенно  входить
придворные. К собеседникам подошел пан Микулаш Августинов:
   - Бог помощь, панство! Вы слышали новость о нашем  приятеле  Микулаше  из
Гуси?
   - Пан Микулаш из Гуси? Это тот,  что  в  1402  году  отличился,  воюя  на
стороне короля против восставших панов? Его  потом  король  взял  ко  двору.
Такой высокий мужчина, бородатый и с голосом что твоя  труба.  Это  муж  ума
необычайного и глубокой учености...
   - Вот этот-то "муж ума необычайного" недавно  потребовал  от  короля  при
всем народе прямо на улице Нового Места, чтобы его милость отдал сторонникам
чаши все церкви. Король вспылил, и лишь прежние  заслуги  сохранили  у  пана
Микулаша на плечах голову и отделался он лишь изгнанием в  Бехиньский  край.
Так вот, пришло известие, что, будучи изгнан его  милостью,  он  собирает  в
Бехиньском крае на какой-то горе тьму народа из окрестных деревень...
   Пан Ченек, бросив многозначительный  взгляд  на  пана  Вацлава,  небрежно
процедил:
   - Пан Микулаш - ревностный последователь Яна Гуса, но пошел  куда  дальше
своего учителя и еще зальет нам  всем  за  шиворот  сала.  Говорят,  что  он
возомнил себя претендентом на королевский трон Чехии.
   Зал был уже наполнен шумевшей толпой царедворцев. Внезапно  появился  пан
Богуслав из Швамберка и сразу же направился к Микулашу  Августинову  и  пану
Ченку. Пан Микулаш обратил внимание на встревоженное лицо  молодого  рыцаря.
Пан Богуслав,  подойдя  вплотную  к  собеседникам,  не  приветствуя  никого,
проговорил мрачно и торопливо:
   -  В  Новом  Месте  неладно.  Подробностей  еще  не  знаю,  но,  говорят,
ремесленники разгромили собор святого Штепана  и  двинулись  к  новоместской
раднице. Ведет их Ян Желивский.
   Пан Ченек закусил губу и слегка нахмурился:
   - Надо  немедленно  послать  в  Прагу  толковых  людей  узнать,  что  там
произошло, и доложить его милости королю...
   Его слова перебил возглас церемониймейстера:
   - Его милость король!
   В притихший зал, ни на кого не глядя, вошел Вацлав IV. От прежней прямой,
чисто королевской осанки не  осталось  и  следа.  Сутулый,  сгорбившийся,  с
одутловатым, болезненным багрово-синим лицом, Вацлав к тому же почти никогда
не был трезвым.
   Подняв водянисто-голубые глаза па собравшихся панов,  король  пробормотал
неразборчивое приветствие и грузно опустился в кресло. Подошедшие кравчие  и
стольники поставили небольшой  столик,  а  старший  виночерпий  стал  рядом,
поставив на стол серебряный кувшин с вином и золотой кубок.
   - Его милость ни на одну минуту не может теперь обходиться без вина, и  в
такое время!..-услышал пан Вацлав над самым ухом чей-то возмущенный шепот.
   Оглянулся - и увидел над своим плечом усмехающееся лицо пана Богуслава.
   Тяжело переводя дыхание, король перегнулся  через  подлокотник  кресла  к
Микулашу Августинову:
   - Найди мне Яна Жижку, я что-то не вижу его. Пан Микулаш окинул весь  зал
ищущим взглядом, но коренастой фигуры одноглазого рыцаря не было видно.
   Пан Микулаш глазами подозвал одного из пажей  и,  когда  тот  подбежал  к
сановнику, шепотом приказал мальчику:
   - Обеги хоть весь замок, но найди Яна Жижку и скажи: его  милость  король
пожелал его видеть. Беги, да поживее!
   Мальчик проворно выбежал из зала, а пан Микулаш доложил королю:
   - Пана Яна Жижки, ваша милость, сейчас в зале нет, я послал за ним.
   В это время король был занят разговором с паном  Ченком.  Сдвинув  брови,
наклонив голову и сложив на животе полные руки, король, насупившись,  слушал
сообщение пана Ченка о волнении в Новом Месте.
   - Бургграф, сейчас же пошли в Новое Место узнать, что там  происходит.  -
Король говорил хриплым голосом, с сильной одышкой. Он  нервно  постукивал  о
кресло толстыми пальцами.
   - Ваша милость, можете быть спокойны, я уже отправил троих рыцарей.
   Король тяжело вздохнул:
   - Клянусь святым Вацлавом, моим патроном, дьявольски трудная штука быть в
эти сумасшедшие годы королем Чехии! Ты только пойми, Ченек:  вот  уж  четыре
года, как мне ни минуты нет покоя. Братец Сигизмунд вместе с папой  наседают
на меня, что я-де потворствую еретикам-гуситам. Требуют, чтобы я  хорошенько
их прижал и искоренил гуситскую ересь, грозятся, что меня самого к  еретикам
причислят. А паны как почуяли, что благодаря учению  Гуса  можно  поживиться
церковными и монастырскими землями, тоже начали кричать, что прав был Гус, и
тоже стали за чашу. Так я и поверил, что они такие заядлые богословы!..
   - Милостивый  король  совершенно  прав:  положение  теперь  действительно
слишком  запутанное.  Не  считаться  с  императором   и   святым   престолом
невозможно, но и слишком круто преследовать ересь тоже чревато опасностями.
   Король пристально посмотрел на виночерпия. Тог понял, и сейчас же в кубок
полилась янтарно-золотистая струя из тонкого  горлышка  кувшина.  Приняв  от
виночерпия  кубок,  король  медленно  начал  тянуть  ароматное  вино;  отпив
половину кубка, он поставил его на поднос и продолжал уже  более  оживленным
тоном:
   - Что я могу, то и делаю. Как будто я не понимаю, что, если  не  задавить
эту змею сейчас, она может потом проглотить и меня, и  вас,  панов,  и  всех
попов... Тут дело не в догматах, а в  ненависти  черни  к  нам  всем.  И  ты
думаешь, что все паны, рыцари, земаны и паноши пойдут с нами? - От  выпитого
вина в мутных глазах короля появился блеск и лицо оживилось.  -  Где  сейчас
Микулаш из Гуси и что он делает? Знаете?..  А  как-то  недавно  был  у  меня
разговор с Яном Жижкой. Вышел я в сад, вижу  -  ходит  по  аллее  Ян  Жижка,
какой-то грустный. Я его спрашиваю, отчего он такой  печальный.  Он  же  мне
отвечает:  "Как,-говорит,-можно  быть  веселым,  когда  наших  лучших  людей
констанцский собор сжигает!" Я же, будучи в хорошем настроении,  говорю  ему
шутя:
   "Ну и что бы ты хотел  сделать?"  -  "Отомстить  всем  этим  проклятым  и
очистить от них нашу родину!" Мне стало весело  слышать  такие  слова,  и  я
возьми да и брякни: "Позволяю!"  Тут,  в