едь,  на  самом  деле,  это  сплошная  чертовщина,   Саша
Васильевич. Это та самая чертовщина, в которой ты живешь.
     Саша шмыгнул носом.
     Петр порой удивлялся  и  собственной  доверчивой  глупости,  которая,
возможно, и привела к тому, что он был предан всеми, кого он  до  сих  пор
знал, и поймал себя на том, что вот и  теперь  был  готов  поверить  этому
ребенку с убежденностью и верой, которых он не испытывал сейчас ни к  кому
другому, принимая во внимание, что совсем недавно он имел свои собственные
иллюзии и находился в плену собственных фантазий, о  которых,  по  крайней
мере, было приятно вспоминать, если они еще оставались при нем.
     Но Саша был другой.
     Бедный сумасшедший парень, подумал Петр. И ведь он не совсем  потерял
рассудок. Во всяком случае, хорошо, что его не подталкивали к этому.
     - Но так ты не сможешь добиться верного результата, парень.  Ты  ведь
загадываешь лишь вероятное желание.  А  вот,  к  примеру,  что  ты  должен
пожелать для нас: царь выезжает на прогулку и встречает нас  с  тобой.  Он
видит,  какие  мы  честные  и  правдивые,  и...  делает  нас  богатыми   и
счастливыми. Так пожелай нам жениться на  царевнах  и  умереть  через  сто
двадцать  лет,  богатыми,  как  бояре,   и   окруженными   многочисленными
внуками...
     - Так ничего не получится.
     - Ты слишком простодушен или чрезмерно правдив, Саша Васильевич. Тебе
нужно учиться смеяться. В том-то и состоит твоя беда, что  ты  уж  слишком
серьезен.
     Пока они шли, он все время похлопывал Сашу  по  плечу,  и  это  очень
помогло ему: когда в следующий момент он ударился лодыжкой  о  выступавший
из земли камень, то удержался от падения, тут же опершись  рукой  о  плечо
мальчика.
     - Петр!
     На ногах он устоял только с сашиной помощью.
     - Пустяки, - сказал он.
     Но нога, видимо,  была  все-таки  повреждена,  потому  что  следующие
несколько шагов он смог пройти только опираясь на Сашу.
     - Пожалуй, мне лучше ненадолго присесть, -  сказал  Петр,  коротко  и
тяжело дыша. - Для человека в моем  положении,  я  прошел  изрядный  путь.
Жаль, что приходится задержаться.


     Саша надергал остатков сорной травы и  привычно,  как  делает  конюх,
подбирая сено с сырой земли, выбрал из нее ту,  что  была  посуше.  Теперь
Петр лежал на подстилке около  зарослей  колючего  кустарника  с  густыми,
плотно переплетенными ветками. Вторую охапку сухой травы  мальчик  положил
сверху, закончив сооружать единственное доступное по сезону убежище.
     У них не было ни одеяла, ни теплой одежды. Петр был в одной  рубашке,
а Саша в самом легком кафтане. Он продолжал упрекать себя за  то,  что  не
успел захватить попону или какую-нибудь подходящую одежду.  Ему  следовало
думать об этом, а не только о том, как бежать, сломя голову, со двора.
     Или, к примеру, он мог бы вспомнить и о еде, которая вполне могла  бы
разместиться у него в карманах... если бы Петр еще раньше взял да и сказал
ему: "Давай, убежим отсюда, раз и навсегда..."
     Теперь, когда они перестали двигаться, Петр может замерзнуть:  ночной
холод вместе с ветром доберется до них,  а  одеяло  из  сухой  травы  было
единственным, что Саша мог придумать.
     - Ты добрый малый,  -  сказал  Петр,  постукивая  зубами.  -  Хороший
парень... У тебя гораздо больше чуткости, чем у  Дмитрия,  и  вряд  ли  он
когда-нибудь обретет ее...
     Саша продолжал дергать траву, до тех пор, пока ему  не  стало  жарко,
пока он не содрал кожу на руках, и, в конце концов, соорудил  около  Петра
небольшой стог, похожий скорее  на  маленький  крепостной  вал.  Затем  он
улегся рядом и навалил всю эту гору сухой травы сверху на них обоих.
     Теперь, по крайней мере, он ощущал слабое тепло.  Он  устроил  внутри
нечто, похожее на нору, расстегнул кафтан и придвинулся, как можно ближе к
замерзавшему Петру.
     - Пожелай, чтобы завтра  был  теплый  день,  -  пробормотал  Петр.  -
Пожелай нам лошадь, а лучше сразу две, когда дойдет до этого  очередь,  да
не забудь про царскую коляску.
     - Лучше я пожелаю, чтобы ты был жив, - сказал Саша,  стараясь,  чтобы
это его желание исполнилось как никакое другое.
     Он пытался не дрожать, ощущая рядом с собой холодный  бок  Петра.  Но
дрожь, которую он с трудом удерживал, была не от холода, а от страха.
     - Хорошо, - сказал Петр. Дрожь, охватившая и его, понемногу  стихала.
- Но я буду рад, если ты не забудешь при этом кое-какие детали.
     А спустя еще некоторое время, добавил, все еще слегка подрагивая:
     - Не забудь все-таки пожелание про  лошадей:  постарайся,  чтобы  обе
были быстрыми, если найдешь  время,  и  запомни,  что  мне  всегда  больше
нравились черные.



                                    5

     - Так-таки нет лошадей, - посетовал Петр, просыпаясь утром. В воздухе
попахивало морозцем, как тут же успел заметить Саша, а в такое время лучше
всего было бы оставаться в их относительно  теплом  укрытии.  Но  опасения
возможной погони и  острые  насмешки  Петра  портили  все  впечатление  об
отдыхе.
     - Ни лошади, ни нового кафтана, ни кареты, - сказал Петр. - А  я  еще
ожидал, что к завтраку пожалует сам царь. А может быть, к  ужину,  как  ты
думаешь?
     Саша вскочил, вытряхнул остатки  засохшей  травы  из  своих  волос  и
почувствовал, как самые мелкие из них провалились за ворот.
     - Да, я вижу, что чувства юмора у тебя нет, - продолжал Петр.
     Любой мог бы разозлиться на Петра,  если  бы  в  этот  момент  он  не
попытался подняться и, покачнувшись, ухватился рукой за ветки  кустарника,
покрытые острыми шипами. Саша даже  поморщился,  внутренне  содрогнувшись,
когда тот разодрал о колючки  ладонь.  Он  опустил  руку  вниз,  стряхивая
кровь, затем обсосал рану и поднял руку вверх. Кровь все еще сочилась.
     - Ты, случаем, не делаешь заговоры от малых ран? - спросил он.
     - Нет, - печально произнес Саша, и начал помогать ему подниматься.  -
Но мне очень хотелось бы.


     Прошло еще некоторое время, прежде чем они двинулись  в  путь.  Холод
по-прежнему  стоял  в  воздухе,  но  при  их  безодежности  он  же  и  был
единственным помощником: разогнать его они могли только быстрой ходьбой. И
все время мальчик старался помогать Петру.
     - Становится немного лучше, - проговорил наконец Петр, когда движение
и тепло от поднявшегося солнца разогрели его спину. С  этого  момента  его
мысли оживились и  голова  понемногу  начала  работать.  Он  прежде  всего
подумал о том, что мальчик все утро выглядел тихим и печальным. - Не вешай
голову, - сказал он. - Теперь мы уже далеко и  от  города,  и  от  большой
дороги. Мы пересечем ее снова, в конце концов, но уже в таком  месте,  где
нас не будут искать...
     - Но в какой же город мы идем? Куда приведет нас эта дорога? Разве ты
никогда не слышал, что говорят люди  о  дороге,  ведущей  на  восток?  Эта
дорога ведет к Старой речке, и большинство опасается ходить по ней.  Здесь
ходят только беглецы и разбойники...
     - А мы кто такие, как ты думаешь?
     - Но...  -  начал  было  Саша  с  выражением  страданья  во  взгляде.
Казалось, что он все еще раздумывает над этим.
     - Но? - повторил Петр, а поскольку Саша продолжал молчать,  закончил:
- Вдоль берега реки мы пойдем на юг. Там наверняка должна быть дорога, или
сможем использовать реку: попробуем построить  лодку  или  что-то  в  этом
роде. Река течет прямо к морю, и мы  сможем  попасть  в  Киев,  где  много
богатых людей.
     Саша устало тащился рядом с ним, обхватив себя руками, и выглядел при
этом очень сосредоточенным.
     - Что ты такой серьезный? - спросил Петр.
     Однако ответа не последовало. Тогда Петр похлопал его по плечу.
     - Все будет хорошо, парень, вот увидишь.
     Мальчик по-прежнему оставался безмолвным. Тогда Петр легонько  потряс
его.
     - Нет никаких желаний?
     - Нет, - сказал Саша вялым голосом.
     - И нет лошади?
     - Нет.
     - Ты выводишь меня из терпения.
     Вновь последовало лишь одно молчание.
     - Послушай, малый, - Петр с силой сжал плечо мальчика, сдерживая свой
вспыльчивый нрав. - Ты можешь идти, куда хочешь. Если ты хочешь  вернуться
назад, возвращайся. Если ты хочешь идти вперед, иди вперед.  Только,  ради
Бога, сделай что-нибудь по  собственному  разумению.  Если  ты  не  хочешь
больше слышать про лошадей, то так и скажи: "Закрой свой рот, Петр Ильич".
Попробуй, это пойдет лишь на пользу твоей смелости.
     Саша отвернулся, но Петр продолжал удерживать его.
     - Скажи, скажи это, парень!
     - Я больше не хочу слышать о лошадях!
     Петр выпустил его.
     - А теперь я хочу попросить у тебя  прощенья.  Он  попытался  сделать
поклон прямо по ходу движения, снимая  воображаемую  шапку.  Но  это  было
явной ошибкой: лишние движения вызывали боль.
     Некоторое время они шли молча.
     - Твой дядя грабитель, - неожиданно сказал  Петр.  -  Я  распутник  и
транжира, игрок, обманщик  и,  время  от  времени,  даже  проявляю  дурной
характер, но я клянусь тебе,  что  я  никогда  не  был  грабителем,  а  ты
пытаешься обвинить меня в этом. Посмотри мне в глаза, малый!
     Саша поднял глаза и остановился, испуганный, словно кролик.
     - Так, хорошо, - сказал Петр. - Теперь скажи еще раз про лошадей.
     - Я больше не хочу говорить о лошадях, Петр Ильич!
     - Тогда прими мои глубокие извинения, сударь.
     Саша выглядел так, будто был напуган ощущениями того,  что  сходит  с
ума, но продолжал смотреть на своего спутника.
     - Ты имеешь на это полное  право,  -  сказал  Петр,  и  заметил,  что
медленно-медленно, едва заметно с лица мальчика начала сходить  угрюмость.
- Тогда идем дальше. Считай, что ты  получил  мои  извинения,  и  тебе  не
следует быть таким хмурым.
     - Почему же не следует? У нас нет одеял, нет  никакой  еды,  а  слуги
закона хотят убить нас...
     - Тогда чего же еще нам опасаться? Что еще может случиться с нами?  Я
думаю, что теперь нам может стать только лучше. Если только ты  пожелаешь,
то... мы можем получить даже ужин...
     - Закрой рот насчет ужина, Петр Ильич!
     Петр рассмеялся. Мальчик сердито смотрел  на  него,  а  он  продолжал
смеяться, пока ему не стало плохо, и он схватился за свой бок.
     - Остановись! - закричал Саша.
     Не оставалось ничего больше делать, как пожать плечами и  отправиться
дальше. Петр шел и все время покачивал головой.
     - Прости меня, - сказал Саша, догоняя его.
     - Считай, что я уже простил, - сказал Петр не очень любезно.
     - Я не сумасшедший, - сказал Саша.
     - Конечно, нет. В том-то все и дело, парень.
     - Я не могу быть сумасшедшим, - сказал Саша. - Разве  ты  не  видишь,
что я просто не могу! Я не могу...
     - И все потому, что твои желания сбываются, - сказал Петр с некоторой
неприязнью. - Бог мой, да забудь  ты  весь  этот  вздор...  Или,  в  конце
концов, с помощью твоих заклинаний достань нам лошадей.
     Наступила неожиданная пауза, и казалось, что тишину не нарушает  даже
дыханье.
     - А в тех случаях, когда  ты  боишься  потерять  выдержку,  парень...
тогда смейся. Неужели это так трудно сделать?
     Раздался еще один короткий вздох, а затем последовала слабая  попытка
рассмеяться.
     - Тебе нужно попрактиковаться еще, - сказал Петр.


     Саша подумал о том, что сейчас стояла та самая наихудшая пора,  когда
земля еще не ожила, остававшиеся в зиму ягоды  и  семена  уже  исчезли,  а
новые были еще в почках, клубни же были все  выкопаны,  насекомые  еще  не
вывелись из яиц, и все это означало, что даже мыши в  небольшом  городском
саду, рядом с трактиром, не смогли бы найти сносного пропитания, не говоря
уже о двух дрожащих от холода путниках,  заброшенных  в  эту  пустыню.  Но
когда-то здесь, видимо, было посеяно зерно, потому что  кое-где  виднелись
высохшие колоски явно одичавших  со  временем  хлебных  злаков.  Возможно,
несколько лет назад здесь были возделываемые поля, или зерно занесло  сюда
случайно, с полей, расположенных ближе  к  Воджводу.  Саша  не  мог  этого
знать. Но, так или иначе, они могли собрать оставшиеся в  густой  засохшей
траве колосья, особенно около камней, где они лучше сохранились  во  время
зимы. В зарослях кустарника сохранилось немного сморщенных засохших  ягод,
которые или не сумели достать птицы, или это были  ядовитые  ягоды,  чего,
разумеется, ни Саша, ни Петр не знали.
     Петр уже не говорил: "А ну, пожелай, чтобы у нас появилась порядочная
еда". Саша и сам изо всех сил хотел, чтобы именно так и случилось, чтобы у
них была еда и они чувствовали себя безопасно и их не настигла погоня,  но
он даже не представлял себе, куда могут завести подобные  желания  в  этом
диком месте. Он продолжал думать о разбойниках  и  безнадежно  пытался  не
вспоминать о своей, оставшейся теперь так далеко, постели, и о кухне,  где
хозяйничала тетка Иленка, или о чем-нибудь еще, что  было  гораздо  больше
того, что они хотели получить сейчас.
     Но  другой  пищи,  кроме  зерна,  которое  Саша  собрал  с  одичавших
колосьев, у них не было, а впереди, куда  они  шли,  начинала  подниматься
полоса леса, которая  прошлой  ночью  была  значительно  левее,  а  теперь
закрывала уже почти весь горизонт.  Она  становилась  все  более  и  более
отчетливой, по мере того как они шли по дороге.
     Саша был абсолютно уверен,  что  в  лесу  должны  быть  разбойники  и
страшилища. Об этом рассказывали путники, нередко заходившие в  "Петушок".
Они говорили о лесных бесах и чудищах, которые  хватают  и  тащат  в  чащу
всех, кто попадается им на лесных дорогах,  о  дьявольских  лесных  духах,
которые запутывают лесные тропинки, чтобы  человек  заблудился  в  лесу  и
достался привидениям или диким зверям. Он  попытался  было  заикнуться  об
этом Петру, но тот назвал все эти рассказы бабушкиными  сказками,  и,  как
делал всегда, лишь посмеялся над этим.
     Но Саша продолжал и после этого держать все свои страхи при себе.  Он
никогда еще не видел леса, но знал, насколько там могло быть опасно, и  от
одного этого возникающее перед ним темное пространство  постепенно  теряло
свою  привлекательность,  особенно  когда  он  увидел  опустошенные  зимой
безжизненные луговины.
     Возможно, что под тенью деревьев сохранилось еще достаточно снега. Он
был почти уверен в этом. Наверняка  за  зиму  там  были  нанесены  большие
сугробы и до сих пор стоял сильный холод. Тонкая одежда едва-едва  спасала
их, лишь когда не было ветра и когда солнце грело их спины.
     - Мне кажется, что нам пора остановиться, - сказал мальчик, глядя  на
Петра, как только день еще начал клониться к вечеру, - и отдохнуть. Нам не
следует входить в лес, пока не наступит утро. А пока я  могу  собрать  еще
немного зерна - нам не повредит, если оно будет у нас в карманах, когда мы
окажемся там. И еще я приготовлю постель.
     Они были на вершине покрытого  кустарником  склона,  где  дорога  уже
почти полностью заросла, а внизу начинались луговины, граничащие с  лесом.
Петр  остановился  и  огляделся  кругом,  опираясь  на  меч,  который   он
использовал теперь как дорожный посох.
     - Ты сообразительный малый, - сказал он, переводя дух. - Да,  я  тоже
думаю, что это очень благоразумно.
     В зарослях кустарника  и  густо  переплетенных  остатках  травы  Саша
надеялся набрать колосьев, которые составили бы их  ужин,  после  которого
они могли рассчитывать на относительно безопасный ночлег.
     Кроме надвигающихся сумерек, которые незаметно подступали, пока  Саша
заготовлял солому и сухую траву, используя для этого меч,  его  беспокоили
звуки, раздававшиеся вдалеке, и которые напоминали ему конский топот. Он с
опаской посматривал в ту сторону, поддаваясь тревоге.
     Вот звуки раздались снова, сопровождаемые вспышками света, озарявшими
все северо-западное пространство  неба  и  растянувшиеся  вдоль  горизонта
холмы.


     Солома  и  засохшая  трава,  как  часто  повторял   Саша,   была   их
единственной защитой от непогоды. Они набрали ее достаточно, хотя она была
мокрая и  наполовину  гнилая,  и  теперь  Петр  сидел,  укрывшись  сашиным
кафтаном и стуча зубами  от  холода,  привязывал  стебли  соломы  к  самым
толстым веткам кустарника, стараясь делать все так, как показал ему  Саша.
Получалось нечто, похожее на достаточно прочную соломенную крышу, как  уже
мог видеть Петр, когда они пригнули ветки к земле и те образовали  как  бы
деревянную решетку, устланную соломой. Конечно, в ней было  еще  множество
щелей, от которых можно было бы избавиться, если бы на ветках были листья.
Гром грохотал уже вовсю, а они все продолжали свою работу, увязывая охапку
за охапкой, ряд за рядом, а Саша рубил новые охапки и  затаскивал  их  под
навес, устраивая постель из сухой травы и подкладывая в изголовье побольше
соломы.
     - Ты очень находчив, - проговорил  Петр,  стуча  зубами,  когда  Саша
присоединился к нему под наскоро изготовленную крышу. -  Я  хочу  сказать,
мой дорогой, что не знаю ни одного знатного господина в Воджводе, которого
предпочел бы вместо тебя.
     - Я должен был бы захватить одежду, - сказал Саша и вздрогнул,  когда
очередной удар грома обрушился где-то совсем  рядом.  Его  руки  побелели,
пока он вязал узлы из  скрученной  засохшей  травы.  Последовал  еще  один
оглушительный  треск,  молния  осветила  все   вокруг   с   неестественной
четкостью, разрывая сгущающийся мрак. - Прости меня, Петр Ильич.
     - Нам обоим нужно было спешить в тот момент. А если бы у нас  и  была
одежда, то ночью она все равно бы промокла.
     Новый раскат потряс окрестности.
     - Я приношу одни несчастья!
     - Прошлой ночью, насколько я помню, рядом со мной был "колдун"...
     Саша нахмурился и сердито посмотрел, услышав очередную насмешку.
     - Может быть,  мои  желания  сбываются  тогда,  когда  дело  касается
каких-нибудь неприятностей, может быть, на мне лежит  проклятье,  и  может
быть поэтому меня опасаются даже колдуны.
     - Опасаются... колдуны?
     - Мой дядя водил меня к  ним,  вскоре  после  того,  как  умерли  мои
родители. Он спрашивал у  них,  могу  ли  я  оказаться  колдуном,  но  они
сказали, что нет. Они не  нашли  во  мне  ничего  "колдовского",  но  лишь
заметили, что я родился в плохой день.
     - Но ведь это все чепуха.
     - Я думаю, что они-то должны знать.
     Грохот и вспышки не прекращались, и Саша поминутно вздрагивал.
     - Они были просто ряжеными мошенниками, все, без исключения.
     - Я этого не знаю.
     - Но зато я знаю. Люди, приносящие несчастье, и  колдуны  -  все  они
лишь обманщики. Ты рассказываешь колдуну о своих несчастьях и  спрашиваешь
его, что делать, и он говорит тебе,  а  потом  продает  все  эти  сведения
другому посетителю, скорее всего, твоему сопернику.
     - Веришь ли ты вообще во что-нибудь?
     - Я верю в самого себя. А вот лучше скажи мне: если эти  колдуны  так
могущественны, то почему они не могут разбогатеть?
     Это на какой-то момент озадачило мальчика. Он собрал очередную охапку
соломы, затем сказал:
     - Есть колдуны, а есть колдуны настоящие.
     - И только потому, что ты веришь в них?
     - Я знаю, что они есть.
     - Но я, к примеру, знаю, что  молоко  в  конюшне  выпивает  кошка,  и
поэтому я верю в кошку, парень.
     - Не говори так. - Мальчик сделал какой-то непонятный знак, кулаком и
большим пальцем. - Полевик оставит нас без зерна, мы  не  должны  говорить
так.
     - Полевик... - повторил Петр.
     -  Да,  полевик.  Мы  должны  оставлять  ему  что-нибудь,  мы  должны
задобрить его. Ведь у нас и без того хватает несчастий.
     - Может быть, ты просто боишься, а, малый?
     Саша не открывал рта.  Он  пытался  завязать  узел,  когда  раздались
очередные угрожающие раскаты грома.
     - Это еще терпимо, - сказал Петр. - Видимо, подошла большая  туча,  а
мы совсем маленькие перед ней. Я думаю, тебе не удастся поднять ее повыше,
и я не думаю, что ты сможешь отогнать ее назад... Во