ственным представлениям, оборотень не чувствует ни  своего  облика,  ни
своего разума..."
     - Саша! - На этот раз он услышал, как кто-то пробежал  по  палубе,  и
услышал, как Гвиур тяжело скользнул по доскам. После этого все стихло.
     "Может быть, все-таки это Петр?" - подумал он,  раздосадованный,  что
ничем не может помочь происходящему за дверью.  "Вот,  черт  возьми!  Петр
надеялся получить помощь, отправляясь на эту лодку,  а  оказался  прямо  в
ловушке..."
     Однако он быстро справился с этими ощущениями.  Он  попытался,  чтобы
то, что он принимал  за  Петра,  начало  думать,  но  ничего  не  добился,
оказавшись в полном замешательстве. "Наверняка сам-то Петр  сейчас  где-то
спит", - успокаивал себя Саша, "и слава Богу, если это просто сон".
     Он вновь услышал возню Гвиура и крики Петра:
     - Саша, черт побери, сделай хоть что-нибудь, помоги мне!
     Он продолжал упираться в дверь, в то  время  как  маленькая  кладовка
трещала со всех сторон под тяжестью водяного, не говоря уже о корзинах,  к
которым он прижимался плечами...
     Корзины...
     Господи, как же он забыл про них.
     Он потянулся рукой назад и начал  рыться  в  темноте,  напоминая  сам
себе: "Вот дурак, ну и дурак! Сейчас нужны соль и сера..."
     Но  в  ближайшей  корзине  ему  попалась  лишь  одежда.  Он  проверил
следующую, выгнув спину и  напрягая  ноги.  В  ней  он  нащупал  заткнутые
горшки. Он вытащил их и начал открывать один за одним. Майоран.  Петрушка.
Чабрец...
     - Ради Бога! Саша!
     Розмарин...
     - Саша!
     На  него  высыпалась  мука...  Он  отбросил  горшок  и  потянулся  за
следующим... открыл пробку...
     - Саша!
     Соль...
     Он осторожно подтянул ноги, повернулся, и не выпуская горшок из  рук,
проскользнул к открывшейся двери и выбрался на палубу прямо  под  нависшую
над ним пасть Гвиура. Саша проломил пошире  дырку  в  глиняной  пробке  на
горшке и швырнул раскидистое соляное облако в морду змеи. Соль рассыпалась
и вокруг того места, где стоял Петр с выражением страха на лице.
     Гвиур зашипел и бросился назад в  воду,  едва  не  перевернув  лодку,
увлекая за собой обломки поручня.
     А то, что совсем недавно было Петром, уже стекало мелкими  лужами  по
палубе прямо к борту, будто разлитые чернила.
     Саша тяжело опустился на палубу прямо там, где стоял, не выпуская  из
рук полупустой горшок. Вокруг него  белела  рассыпанная  по  палубе  соль,
медленно исчезающая в лужах воды, которую оставил на палубе водяной.
     Саша трясло: он был не в силах ни унять дрожь  в  коленях,  ни  сжать
постукивающие зубы.
     "Ну вот, все и закончилось", -  уговаривал  он  себя,  -  "наконец-то
закончилось". Он надеялся, что с Хозяюшкой ничего не  случилось,  и  Малыш
по-прежнему был рядом с ней.
     А больше всего он надеялся, что Петр был жив и невредим. Но сейчас он
не мог заставить себя думать о нем.
     Но тут же вспомнил о том, как он только что пытался  отыскать  его  в
окружавшем мраке, и подумал, что до сих пор оборотни принимали облик  лишь
умерших людей, а не живых. Петр же не отвечал  ему,  как  он  ни  старался
услышать его.
     Зубы его продолжали постукивать. Он продолжал уговаривать  себя,  что
оборотни появляются из мира волшебства  и  могут  принимать  любой  облик,
какой захотят, и делают это совершенно случайно.
     Гораздо большая опасность состояла в непосредственном соприкосновении
с чем-то подобным. Он постарался освободиться от этих  мыслей  и  заняться
лошадью.
     Она была достаточно далеко от  лодки,  стоя  по  колено  в  воде.  Он
успокоил ее, уговаривая, что рядом с ним ей будет  безопасней.  Он  хотел,
чтобы она наконец вернулась назад, поскольку все страшное было уже позади,
и хотел, чтобы Малыш помог ему убедить ее в этом. Но  вместо  этого  Малыш
совершенно неожиданно появился на  палубе.  На  этот  раз  он  был  ужасно
огромный и страшно разгневанный.
     - Иди, поищи Хозяюшку, - пробормотал ему Саша. - Сейчас все спокойно:
водяной наконец-то убрался отсюда.
     Однако Малыш никуда не отправился по  первому  зову.  Он  проследовал
прямо к тому месту, где был выломан поручень, хотя Саша и хотел остановить
его.
     - Иди, поищи ее, - повторил он в очередной раз, подкрепив свои  слова
достаточно сильным желанием, и только  после  этого  Малыш  отправился  за
лошадью, даже не взглянув в сторону борта.
     Саша поднялся, все еще прижимая к себе горшок с солью. Он  был  очень
слаб, его колени подгибались, и, все еще продолжая думать про оборотней  и
их трюки, он  прислонился  к  стене  кладовки.  Ветер  поднимал  с  палубы
рассыпанную соль и швырял ее на склоненные ивы.
     Ему хотелось знать, в здравом ли уме находился Петр,  но  сейчас  его
собственное сердце не давало ему собраться с силами, оно всякий раз мешало
ему,  каким  бы  извилистым  путем  он  не  подступал  к  размышлениям   о
случившемся. Он отбросил эти мысли и вновь  стал  думать  о  том,  что  та
бесконечная темная пустота, которую он получал в  ответ  всякий  раз,  как
только хотел услышать Петра, не была похожа на то,  что  бывало  в  случае
чьей-либо смерти. Ему приходилось ощущать подобную  пустоту  много  раз  в
своей жизни, когда он хотел подслушать спящих. Иногда таким образом  можно
подслушать чужие сны, а иногда может быть вот такая пустота,  но  в  любом
случае, призраки умерших откликаются совсем иначе...
     Он вновь вздрогнул,  почувствовав  собственным  затылком,  как  сзади
неожиданно пахнуло холодом.  Он  бросил  взгляд  через  крышу  кладовки  в
сторону кормы, со страхом ожидая увидеть там голову Гвиура,  поднимающуюся
из воды.
     Но ничего особенного, кроме  этого  холода,  он  не  обнаружил.  Было
похоже на то, будто ветер пробегал по его плечам, легкими порывами задевая
лицо. Он дул и дул, образуя вокруг него слабый вихрь, обдавая его холодом.
     "Петр?" - подумал было он, чувствуя, как холодеет  сердце.  "Нет,  на
самом деле это не может быть он".
     В следующее мгновенье он почувствовал, будто леденящая точка движется
внутри него. "Нет,  слава  Богу,  это  не  Петр".  Он  вновь  почувствовал
слабость в коленях и одышку, так что  ему  стало  трудно  удерживать  даже
горшок с солью. И он спросил у этой холодной пустоты:
     - Кто ты?
     Затем некоторое время ждал хоть какого-нибудь отклика из ночной тьмы.
Никто не откликался. Так он и стоял,  вглядываясь  в  темноту,  не  вполне
уверенный, что на самом деле хочет услышать хоть что-нибудь, чувствуя лишь
давящее беспокойство.
     - Учитель Ууламетс? - спросил он это странное нечто. - Ведь это вы, я
угадал? Мисай велел отыскать вас.
     Он почувствовал, как его тряхнуло в  очередной  раз,  и  почувствовал
себя гораздо хуже, чем при встрече с  обычным  призраком.  Теперь  он  был
почти уверен  в  том,  что  именно  это  было,  если  так  реагировало  на
собственное имя. Он чувствовал направленное в его сторону  раздражение,  и
не мог отделаться от ощущений, что на  самом  деле  испытывал  радость  от
того, что этот призрак был мертв, в то время как Петр был жив.
     - Мне очень жаль,  -  сказал  он  в  темноту,  как  можно  осторожнее
подбирая слова. Ведь было гораздо легче следить за произносимыми  словами,
когда они совпадали с твоими мыслями. - Это не значит, что я радуюсь твоей
смерти. Пойми меня, я никогда не радовался этому, не радуюсь и сейчас.
     Но трудно было соврать призраку, и теперь Саша перепугался  от  того,
что так неожиданно нашел его. Этот призрак знал, за что ухватиться и о чем
спросить.  Этот  призрак,  некогда  одолживший  ему  все  частицы   своего
прошлого, мог потребовать сейчас все это  назад,  и  от  этого  требования
нельзя было отмахнуться, в то время как и он, и Петр отчаянно нуждались  в
них, и к тому же этот призрак вообще не любил Петра.
     Раздался звук, будто лодка негромко застонала. Это вода плеснулась  о
борт. Саше очень хотелось, чтобы призрак показался ему и простил  ему  эти
рассуждения о почтении к живым и мертвым. Хотя Ууламетс никогда особенно и
не поощрял правду. Он чаще поступал как раз наоборот.
     Саша в это время помнил лишь  об  одном:  он  собирался  вынести  все
корзины из кладовки на палубу. Все, и прямо сейчас. Он не думал,  что  это
достаточно умное решение, но тем не менее, он распахнул дверь в кладовку и
принялся за работу.
     Когда же наконец он  вытащил  третью...  то  обнаружил  в  ней  книгу
Ивешки.
     Теперь ему понадобился  свет.  Он  перерыл  всю  кладовку  в  поисках
светильника, который они всегда держали там,  и  после  многих  бесплодных
попыток, сопровождаемых  отчаянными  желаниями,  все-таки  отыскал  его  и
зажег.  Все  это  время  волны  леденящего  холода,  кружащиеся  словно  в
водовороте, периодически окатывали его и  изнутри  и  снаружи.  Расположив
трепещущий на ветру огонек прямо на полу  кладовки,  он  уселся,  разложив
раскрытую книгу на  коленях  и  поворачивая  ее  к  огню,  пока  не  нашел
последние исписанные  страницы  и  прочитал  первую  попавшуюся  на  глаза
строчку:
     "Я даже и не знаю, что пожелать в отношении ребенка. Папа сказал  бы,
что уничтожить можно все, кроме прошлого..."


     Драга бросила  в  огонь  сухие  травы,  и  вверх  взметнулись  искры,
звездным облаком исчезая в дымоходе. Глядя в огонь, Драга сказала:
     -  Многие  вещи,  могут   переходить   через   границу   собственного
пространства, но не все они при этом изменяются. Дерево,  вода  и  железо,
попадая в тот же самый огонь, ведут себя по-разному. Огонь пугает тебя?
     - Нет, - сказала Ивешка.
     - Ты можешь прикоснуться к нему рукой?
     - Когда-то могла.
     Драга сунула руку в огонь и выхватила горящий уголь. Ивешка подумала,
что это тоже самое, что и прикосновение к  огню.  При  этом  только  нужно
пожелать, чтобы тепло так же быстро уходило, как оно и пришло.
     Затем Драга так плотно сжала ладонь, что теплу было некуда  деваться.
"Интересно, куда же оно уходит?" - заинтересовалась Ивешка.  "Может  быть,
она пожелала при этом, чтобы оно уходило обратно в огонь?"
     - Я не желала ничего подобного, - сказала Драга и разжала ладонь. Там
была лишь черная зола и окалина,  которая  все  еще  тлела.  -  Вот  очень
простая разница между твоим  колдовством  и  моим.  Твое  желание  в  этом
примере было бы очень простым, но чрезмерно возбудимым, и если  бы  кто-то
вдруг случайно произнес твое имя, то ты наверняка обожгла бы  руку.  Разве
не могло так быть? Это происходит от того, что ты теряешь силу  заклинаний
при первой  же  боли  и  уже  не  можешь  восстановить  ее.  Но  настоящее
волшебство не утруждает себя тем, чтобы вычислять  всю  последовательность
действий по удержанию огня. Оно отвергает естественный ход вещей.
     Уголь вновь начал светиться и вдруг вспыхнул огнем  прямо  в  руке  у
Драги.
     - Вот, - сказала она, - это и есть волшебство.
     - Солома делает это с таким же успехом, - сказала Ивешка,  совершенно
неожиданно проявляя тот упрямый прагматизм, который  был  так  свойственен
Петру. Ведь как раз сейчас ее мать подталкивала Ивешку к тому,  чтобы  она
отказалась от собственного понимания волшебства, и солома для  нее  сейчас
была лучше не только потому, что она  не  оставляла  места  для  соблазнов
направлять свои желанья совершенно беззаботно.
     - Как раз в этом случае точность желания не играет никакой роли.  Вот
это и  есть  то  самое  волшебство,  радость  моя,  когда  тебе  не  нужно
заботиться о всей последовательности  действий.  Если  же  ты  и  сделаешь
ошибку, то всегда сможешь исправить ее.
     - Не нужно подслушивать мои мысли, мама!
     - Разве ты не хочешь, чтобы я знала кое-что о тебе?
     - Я не твое эхо, мама,  и  меня  вполне  устраивает  мой  собственный
внутренний мир, который я не хотела бы раскрывать перед кем бы то ни было.
Благодарю покорно. И кроме того: что произойдет, если ты сделаешь  ошибку?
Что произойдет, если ты не поймешь, что собственно ты пожелала?
     - А эта сторона остается прежней. Последствия,  действительно,  есть.
Но только лишь некоторая их часть происходит здесь, в естественном мире.
     -  А  может  ли  волшебство  обнаружить  их  заранее?   И   насколько
достоверно?
     - Некоторые - да.
     - Тогда это очень глупо, мама, делать подобные вещи.
     - Тише. Ты готова поднять бурю.  Разве  ты  можешь  знать  о  падении
каждого листа. Есть только закон, по  которому  листья  должны  падать.  А
знать, какой именно лист упадет в какую минуту, совершенно бессмысленно.
     - Но мой муж - это не лист, мама!
     - Разумеется. И ребенок тоже.
     - Я не знаю, хочу ли я ребенка! Я не знаю, хочу ли я его вообще!
     - Тот, которого ты действительно не хочешь, дорогая, это тот  который
мог бы быть у вас с Кави. Или тот, которого вы могли бы завести  с  Сашей.
Этот же будет вполне послушным.  Хотя,  если  принять  во  внимание  твоих
врагов, его не  следует  воспитывать  таким  же  образом,  как  твой  отец
воспитывал тебя. - Драга стряхнула с руки все, что  осталось  от  угля.  -
Разве имеет хоть малейшее значение для волшебного мира вот этот  сгоревший
кусочек дерева? Нет. Его значение будет важным только в том  случае,  если
ты сможешь это значение оценить как чрезвычайно важное следствие в  каждом
из этих миров, хотя на первый взгляд причины, по которой этот кусок дерева
может иметь значение, просто нет. Но она может появиться.
     - Но ведь значение заключено не в самом дереве, -  упрямо  продолжала
Ивешка, - уж во всяком случае дым не может быть ответом на этот вопрос.
     - Так говорила Маленка, ты знаешь об этом? Она частенько говорила  об
этом.
     А Ивешка слышала эти слова от отца. Она думала, что большая часть  из
того, что говорил ее отец, принадлежала только лишь ему.
     Драга сказала:
     - Значение любого куска дерева, радость моя,  всегда  определяет  сам
волшебник. Это самое главное. Ты можешь сама установить значение для любой
вещи... если захочешь воспользоваться для  этого  колдовством.  Ты  можешь
управлять значениями вещей или сделать их постоянными.
     Неожиданно огонь погас. В доме стало темно.  И  также  неожиданно  он
вспыхнул вновь, как будто бы ничего не случилось.
     - Это вовсе не трюк и не обман, - сказала Драга. - Это  произошло  на
самом деле. Ты веришь мне?
     - Но если ты могла сделать это, то так же легко ты  можешь  заставить
меня поверить тебе, разве не так? В  этом  нет  никакой  разницы.  Я  могу
допустить, что это сделала ты. Но зачем ты это сделала?
     - Иногда я слышу в тебе твоего отца. Я сделала это  потому,  что  так
хотела. Наконец потому, что я могу это сделать.
     - Ну, хорошо. Только  зачем  же  тратить  столько  усилий  на  огонь?
Пожелай быть царицей в Киеве. Пожелай дюжину молодых красавцев,  ожидающих
твоих приказаний, пожелай, наконец, золотых колец на каждом пальце.
     - Я вполне могла бы сделать и это.
     - Я же предпочитаю собственного мужа.
     - Спасибо, однажды я уже была  замужем.  -  Драга  похлопала  руками,
чтобы стряхнуть остатки золы, и вытерла полотенцем остатки копоти. - Но  в
остальном ты права. Ничего просто так не дается. Этот пример с  огнем  был
очень эффектным, хотя иметь дело с соломой на самом  деле  гораздо  лучше,
потому что для этого достаточно  самых  слабых  желаний,  и,  может  быть,
приятно иметь десяток красивых  слуг,  но...  я  всегда  имею  возможность
получить любую помощь, как только захочу...
     - Чью помощь?
     - От него или от нее, в зависимости от желания.
     - Ты имеешь в виду оборотня? - испуганно спросила Ивешка.
     - Радость моя, занимаясь волшебством, ты никогда не согласишься иметь
подле себя дворовика или лешего. Они не терпят, когда желания  могут  быть
обращены в их сторону. Оборотни же самые безобидные существа,  с  которыми
можно иметь дело, если проявлять определенную осторожность. Но при этом ты
не должна забывать,  что  есть  далеко  не  безобидные  существа.  Поэтому
пользоваться колдовством следует очень осторожно,  радость  моя.  В  очень
серьезную  беду  может  попасть  именно  тот  колдун,  который,  пользуясь
колдовством, не интересуется, откуда и от кого именно он заимствует  силы.
Я это говорю к тому,  что  большая  часть  твоих  глупых,  скорее  детских
заклинаний на самом деле извлекает силы за пределами мира естества.
     Уж кто-кто, а русалка прежде всех должна понимать это. Поэтому Ивешка
прикусила  губу,  сжала  руки  и  постаралась  не  вспоминать  те  прежние
ощущения, когда поток жизни проникает внутрь, вытесняя смерть...
     - Так поступает ребенок-колдун, и всегда находятся существа,  готовые
помочь ему и даже управлять им, подчиняя его себе.
     - Но я знаю такого, которым никто не управляет! Он не  обращается  ни
за чьей помощью. И он не волшебник.
     - В этом смысле Саша очень необычен. Хотя и сжег своих родителей.  Ты
знаешь об этом?
     - Да, он рассказывал мне.
     - Вот видишь, он допустил ошибку,  и  она  вообще  отпугнула  его  от
волшебства. Во всяком случае до тех пор, пока он не попал в руки к  твоему
отцу. Он почти безвреден. Его желания никогда не приносят  вреда,  а  ведь
эти его качества применительно к волшебству подобны  силе  ребенка:  очень
наивной и бесконечно опасной.
     - Откуда ты знаешь столько всего о нем?
     - У меня есть свои источники. Я знаю даже больше: я знаю, какие  силы
хотят подчинить его. Они все еще действуют. Разумеется, он поступит  очень
глупо, если вступит с ними в сделку. Хотя очень трудно ожидать от ребенка,
родившегося в  обычных  условиях,  разумных  поступков.  Обычно  этого  не
происходит, и эти дети совершают самые ужасные вещи, причем многие из  них
оказываются внутри волшебного мира, где превращаются Бог знает во  что.  И
если на такого ребенка кто-то нападет... - Тут Драга взяла ее руки в  свои
и сжала их едва ли не до хруста в костях, и Ивешка открыла было рот, чтобы
закричать, защищаясь от боли,  но  мать  продолжала,  не  обращая  на  нее
внимания: - ...так же, как напали на тебя, дорогая. Кави хотел,  чтобы  ты
умерла, а ты не хотела умирать. Ты боролась  за  жизнь  так  яростно,  как
только может это делать колдун, и ты  победила  его  своей  жаждой  жизни,
столь сильной... столь сильной... что ты хваталась за все, что  попадалось
тебе на глаза, как делает утопающий...
     - Так ведь я и на самом деле утонула, мама! - Боль уже не  беспокоила
ее. Теперь ее пугали лишь воспоминания о прошлом...
     - Ты можешь утонуть в волшебстве, но можешь собрать силы  и  выплыть,
дорогая, но при этом не сможешь ничего получить из естественного мира.  Но
тем не менее, это возможно, и только в  одном  случае,  если  пользоваться
советами твоего отца. Его наука в конце концов и превратила тебя в убийцу.
Ты не желала делать ничего разумного, нет,  ты  лишь  следовала  за  своим
отцом и кончила тем, что превратившись в одно из созданий Кави. Ты  делала
только то, что хотел он. Ведь его желанья действовали даже когда он  спал,
и он будет продолжать использовать тебя даже против  всего  того,  что  ты
хочешь сохранить для себя, если ты не прислушаешься к советам других.
     Слушать чьи-то советы было для нее не менее страшно. Ведь кругом было
так много лжи.
     - А сейчас Кави держит в своих руках твоего мужа, - сказала  Драга  и
еще сильнее стиснула ее руку, когда Ивешку охватила паника.  -  Только  не
пытайся ничего желать! Послушай! Саша сбежал  от  него  и  стал  полностью
недосягаем. Он ничем не может помочь  твоему  мужу,  он  сам  находится  в
опасности, но очень мала вероятность,  что  он  выпутается  из  нее,  если
только не обратится к волшебству: представь себе, как он сейчас одинок, да
еще отягощен  уроками  твоего  отца,  которые  только  лишь  дополнительно
парализуют его. Я могу добраться  до  него.  И  у  тебя  тоже  есть  такая
возможность, но для этого ты  должна  послушать  меня,  дочка,  ты  должна
поверить хоть раз в жизни, что кто-то говорит те