увствовала себя явно неуютно.
     Саша понимал, что дальше они иди просто не смогут, потому что  лошадь
нуждалась в помощи.
     Он встал, распутал повод, снял  поклажу  с  ее  спины  и  толкнул  ее
несколько раз  сзади,  пытаясь  заставить  встать  на  ноги.  Она  встала,
покачиваясь из стороны в сторону, встряхивая головой, разбрызгивая  вокруг
себя грязную воду.
     Саша обнял ее за шею, приговаривая:
     - Славная девочка, - и похлопал по плечу.
     Дождь тем временем не кончался. В горле у него  теперь  так  и  стоял
ком, перекочевавший туда из груди. От этого слезились  глаза,  а  боль  во
всем теле отвлекала его внимание, что было очень плохо, особенно при таком
дожде и окружавших его голосах, из-за которых он и  так  едва  не  потерял
рассудок. Его беспокоило и сердце, но к его болям он привык, и старался не
обращать на них внимания, хотя иногда и подумывал о том, чтобы  переложить
эти заботы на Хозяюшку,  но  всегда  успокаивал  себя  тем,  что  это  еще
успеется. Он покопался в мешке с яблоками и  пару  из  них  отдал  лошади.
Затем завернулся в парусину, прихватив горсть сушеных ягод, и пожевал  их,
убеждая себя в том, что хотя его  тело  и  достаточно  истощило  себя,  он
все-таки не будет вытягивать силы из окружающего леса.
     То, с чем он столкнулся,  было  новостью  для  него:  он  никогда  не
встречал ничего подобного, обладавшего столь изрядной силой.
     Он раздумывал над тем, как действовала  эта  сила.  Она  не  походила
полностью  на  колдовство,  но  тем  не  менее  по  манере  общения  очень
напоминала ему Ивешку. Он понимал, что Ивешка могла злиться на него,  и  в
этом не могло быть никаких сомнений.  Но  если  это  была  Ивешка,  то  ее
поступок был явно не из лучших. То же самое сказал бы об этом и Петр.  Она
поступала не лучшим образом...
     Она назвала его "последним желанием". А желанье, насколько  ему  было
известно, было связано прежде всего с  русалкой.  Русалка,  вот  где  было
самое сильное, самое ужасное желание. Она сама являла его, она  сама  была
своим собственным желаньем,  и  некоторым  образом  являлась  желаньем  ее
собственного  отца,  который  хотел  видеть  ее   живой.   Она   старалась
подчеркнуть, что Ууламетс и сам не знал, что делал, однако  лешие  никогда
не считали так. Лешие сказали ему: "Отведи Черневога к Ууламетсу..."
     А разве он сделал это?  Все  пошло  не  так,  как  следовало,  и  так
продолжается до сих пор. Из всех существ, принадлежащих к волшебному миру,
он должен был верить только лешим и Малышу. В то время как  Малыш,  именно
сейчас, перестал ему верить. Почему?
     Тогда он подумал о том, что забыл, где находится. Ведь сейчас он  был
в лесу, которым владеют лешие. Может быть в этом и заключалось  все  дело.
Возможно, они ушли, возможно, они не могут оказать ему помощь, но все-таки
этот лес был по-прежнему их, и глупо было забывать об этом. И если  сейчас
Саша не чувствовал ответственности ни перед кем, то он должен  чувствовать
ее перед Мисаем. Если же и тот мертв, если все  лешие  мертвы,  то  скорее
всего он и есть их последнее желание.
     Неожиданно он почувствовал волнение в лесу. Он даже смог ощутить  его
центр, как смог ощутить и то, что присутствующих здесь было  несколько,  и
тут же одна единственная мысль ударила его:
     "Драга...", - подумал он.
     Ууламетс частенько повторял: "Драга".


     Происходящее теряло всякий смысл: то долгий путь верхом через лес под
моросящей водяной пылью, то очередное пробуждение  под  проливным  дождем,
верхом, вдвоем на одной лошади, стоящей очень тихо, вновь ощущение на себе
руки Черневога и звуки его вкрадчивого голоса:
     - Твой приятель попал в беду. Он действительно попал в большую беду.
     - Где? - спросил Петр, не обращая внимания ни на дождь, ни на боль  в
ребрах, там где Черневог держался за него. Он хотел без промедления  ехать
туда, и уже натянул поводья Волка.
     Но Черневог тут же сказал, предупреждая его движения:
     - Послушай меня, но только не  спорь.  Послушай.  Я  хочу,  чтобы  ты
отправился к нему, он совсем недалеко от нас. Я хочу,  чтобы  он  вернулся
сюда, и не хочу никакой ссоры. Ты будешь той жертвой, которую я приношу  в
знак доверия. Ты понял меня?
     - Нет. - Он на самом деле ничего не понял и продолжал тихо сидеть, не
делая ни единого движения, только сказал: - Это проклятая ловушка!
     - Я хочу, чтобы ты сделал  это,  -  настаивал  Черневог,  -  но  хочу
предупредить: если что-то будет не так, то хочу, чтобы ты вернулся сюда, и
немедленно.
     Однако Петр не имел таких намерений. Если бы  что-то  пошло  не  так,
он-то знал, где собирался быть, но  старался  не  думать  об  этом,  иначе
Черневог ни за что бы не отпустил его. Он должен поступить  так,  как  ему
было сказано. В точности.
     Черневог же и здесь предупредил его.  Он  еще  сильнее  обхватил  его
своими руками:
     - Мой дорогой друг, ты  чертовски  плохой  лжец.  Я  хочу,  чтобы  ты
вернулся вместе со своим другом. Вы мне нужны здесь оба, моя дорогая Сова.
     - Будь ты проклят, - сказал Петр.
     - Лучше попытайся сделать,  то  что  я  сказал.  -  С  этими  словами
Черневог отпустил Петра и соскочил с лошади, прихватив с собой и багаж.  -
Я желаю, чтобы ты отыскал его. Следуй своим самым  малым,  самым  туманным
намекам - и будь уверен: они всегда будут моими.
     Он молча взглянул на Черневога и  подобрал  поводья.  Черневог  же  в
ответ одарил его все той  же  проклятой  леденящей  улыбкой.  Единственным
проводником в пути ему теперь служила та холодная щемящая пустота, которую
Черневог оставил в его сердце и которая, как он надеялся, должна вернуться
к нему обратно вместе с ним.
     Поэтому Петр знал, куда пролегал его путь. Он развернул Волка в  этом
направлении,  и  тот  быстро  набрал  скорость:  то  ли  это  была  просто
склонность Волка к быстрому ходу, когда  ноша  на  его  спине  уменьшилась
вдвое, то ли это было колдовское желание, Петр не знал. Господи, да он  не
мог сказать даже сам себе, почему он делает это и кому принадлежит он сам.


     Дождь ослабел. Тяжелые капли, шлепавшиеся в лужи, падали теперь  лишь
с деревьев. Саша прислушался.  Хозяюшка,  которая  понемногу  приходила  в
себя, подкрепившись порцией зерна и остатками  приправленной  медом  каши,
чувствовала себя чуть лучше и уже не так беспокоилась в спокойном и  тихом
лесу. Теперь ей можно было и поразмыслить о  своих  делах,  когда  молодой
колдун расположился на самом опасном участке лесной границы. У  него  было
немного еды, чтобы хоть чуть-чуть наполнить пустой желудок, и парусина,  в
которую он завернулся, и которая спасала  его  от  прохлады,  спустившейся
после дождя. Сейчас он просто отдыхал, прислушиваясь  к  лесу.  Он  читал,
чтобы удержать свои мысли от ненужных  блужданий.  Он  читал  единственную
оставшуюся у него книгу.
     "Когда я была совсем маленькой девочкой, я обычно сидела и  наблюдала
за проходящими мимо меня людьми. Я вовсе не намеревалась  разговаривать  с
ними, наоборот, предполагалось, что я должна наблюдать за ними из укрытия.
Но на самом деле я не пряталась. Они дарили мне  разные  безделушки,  а  я
желала им добра. Я носила венки из цветов и лент, которые они дарили  мне,
а безделушки прятала от папы...
     Папа злился на меня за это, когда узнавал,  и  пугал  меня  тем,  что
пожелает, чтобы дорога стала непроходимой..."
     И он перелистывал страницы, чтобы отыскать более последние записи:
     "Петр на самом деле ничего не понимает  ни  в  огороде,  ни  в  саду.
Например, он сажает горох так глубоко, что мне кажется,  он  не  прорастет
даже с помощью желаний...
     Сегодня Саша очень  расстроил  меня.  В  этой  книге  едва  ли  будут
записаны какие-то желания: просто лишь пересказы случившегося. Я даже и не
могу пожелать ни о каком счастье. Наследник  моего  отца,  он  не  говорит
прямо, что я дура. Я же хочу, чтобы он перестал  подозревать  меня  всякий
раз, когда что-то происходит тем или иным образом. Вот  мое  желание.  Оно
может быть даже опасным, но я не жалею..."
     Он еще раз вдумался в слова: "Оно может быть даже опасным..." Да  это
уже, опасно. Слепо верить ей, вот в чем главная опасность... Почему она не
поговорила со мной? Почему она не рассказала мне, что чувствует?
     Может быть, она пыталась. Может быть, это я не  стал  ее  слушать.  В
этом деле я не без ошибок, видит Бог, нет. Я должен был бы  разглядеть,  я
должен был бы попытаться, но она была  так  чертовски  скрытна  по  поводу
своего волшебства...
     "Сны так и не оставляют меня в покое. Я так напугана ими...  и  я  не
могу захотеть, чтобы они прекратились: это  может  быть  очень  опасно.  Я
хотела сказать об этом Саше, но я уже слышала  однажды  его  совет:  "Папа
сказал бы, что перед тем, как делать что-то, хорошенько пойми, что  именно
ты собираешься делать". Но я не могу знать последствий, Господи, я не могу
их знать, потому что я не знаю, что я являю собой, что собственно я  есть.
Я сомневаюсь в своей собственной жизни, я сомневаюсь в  своем  собственном
существе, и я хочу знать, что же все-таки лежит в  той  самой  пещере  под
ивовым деревом, и в то же время я боюсь узнать это,  я  боюсь  отправиться
туда одна. Я не могу попросить об  этом  Сашу,  потому  что  он  не  может
держать секреты от Петра, а больше всего я не хочу, чтобы Петр  отправился
туда и обнаружил, что я все еще нахожусь в этой могиле. Я не думаю, что он
озабочен этим до сих пор, но после этого как он  сможет  забыть?  Когда  я
вернулась в эту жизнь, куда делись кости из той пещеры?  Откуда  появилось
мое тело? Из чего же я создана  в  таком  случае?  Только  лишь  из  одних
желаний моего отца? Я иногда задумываюсь над тем, какие ужасы должно  быть
снятся Петру... и что и откуда  я  все  время  краду,  чтобы  поддерживать
жизнь, которую имею...
     Мы только что закончили строить баню. Я пыталась ничего не желать  по
этому поводу, и слава Богу, ничего не случилось..."
     Хозяюшка оторвалась от поисков остатков зерна и  подняла  голову.  Ее
уши насторожились. Саша пожелал, чтобы она стояла как можно  тише,  и  она
застыла  неподвижно,  чуть  подергивая  передней  ногой,  прислушиваясь  и
принюхиваясь.
     Она учуяла: это был Волк, а вместе с ним еще одно знакомое лицо.  Она
была рада.
     А Саша на этот раз не разделял ее радости. Он закрыл книгу и поднялся
на ноги, думая про оборотней и про водяного, и  молил  Бога,  чтобы  Малыш
появился прямо сейчас...
     То, что он увидел, действительно  выглядело  так,  как  будто  сквозь
деревья к ним приближался Петр. И лошадь под ним выглядела как Волк. Но  с
первого взгляда бывает трудно отличить оборотня, потому что  эти  существа
очень точно вписываются в знакомый облик и даже принимают  соответствующий
образ украденных мыслей.
     Петр подъехал прямо к Хозяюшке, спрыгнул на землю и направился в  его
сторону. Саша пожелал, чтобы он не делал этого, и Петр тут же остановился,
сделав по направлению к нему слабое беспомощное движение. Это было  больно
видеть.
     - Он послал меня сюда, - сказал Петр.  -  Он  сейчас  не  так  далеко
отсюда. Он хочет, чтобы ты вернулся туда...
     - Что ты сказал?
     - Не знаю, - неуверенно сказал тот. - Не  знаю.  Он  был,  для  Змея,
достаточно убедителен. - При этом он дотронулся до своего сердца.  -  Ведь
это все еще со мной, ты знаешь. Он подслушивает почти все время...
     Он не хотел, чтобы Петр испытывал эту боль, но он  и  не  хотел  идти
назад, к Черневогу, он хотел лишь одного: чтобы Петр  был  свободен,  черт
побери!
     - Ехать до него совсем недалеко,  -  сказал  Петр  и  тронул  поводья
Волка. - Он хочет, чтобы я вернулся назад, а тебе просил  передать,  чтобы
ты не спорил с ним. Сам же я никак не пойму, что происходит.
     - Не вздумай шутить с ним.
     - Он говорит, что у него есть вопрос, - Петр слегка передернул плечом
и, забросив поводья на голову  Волка,  оглянулся  назад.  -  Саша,  все  в
порядке. Не делай ничего, что покажется тебе глупым. Я подумал, что у тебя
есть своя голова на плечах, и  поэтому  не  стал  спорить.  Я  должен  был
сделать для него эту работу.
     - Подожди! - Саша сорвал с себя парусину и начал скатывать  ее,  пока
Петр стоял и в нерешительности держался за гриву  Волка.  -  Черт  побери,
Хозяюшка не сможет выдержать меня, она и так достаточно устала.
     - Он говорит... говорит,  что  она  сможет.  -  Петр  оставил  Волка,
подошел и поднял самый тяжелый мешок,  на  минуту  остановился,  глядя  на
Сашу, будто хотел возразить что-то, но почувствовал вдруг такие сомнения в
самом себе, в том, что они делали, и в том, куда  собирались  отправиться.
Саша подслушал эти мысли, послал Черневога к черту и сказал,  обращаясь  к
Петру, как мог более жестко и грубо: -  Ивешка  попала  в  беду.  Ее  мать
оказывается жива.
     Он тут же почувствовал, как запаниковал  Черневог.  Он  почувствовал,
как будто Петра ударили ножом  в  сердце,  и  сказал  все  так  же  резко,
подхватывая остатки вещей:
     - Оставь их. Я сам скажу Черневогу. Если она направляет свои  желания
на тебя, чтобы заставить тебя повернуться в ее направлении, то  это  может
нам помочь. - Он схватил Петра за руку,  заставляя  его  взглянуть  ему  в
лицо. - Петр. Мы намерены воспользоваться этим. Он  должен  делать  то  же
самое.
     Саша пристроил свои вещи на спину Хозяюшке, с помощью Петра  забрался
на нее, всякий раз вздрагивая при  мысли  что  их  в  любой  момент  могут
подслушать.
     Он подумал, когда Петр отъехал вперед: "Слава Богу,  что  он  еще  не
безнадежен, слава Богу". Но он старался не прислушиваться к своему сердцу,
потому что сейчас он просто не нуждался в нем, весь поглощенный страхом  и
готовностью сделать все, что он мог, для освобождения Петра.


     Черневог натянул один из двух кусков парусины между двумя березами  и
развел огонь. Этот соответствующим образом подготовленный лагерь и  увидел
Саша, когда они вместе с Петром подъехали ближе, а  Черневог  поднялся  им
навстречу. Саша разумеется понимал и опасался, что это могла быть ловушка,
в которую они въезжали по собственной воле, как понимал также  и  то,  что
Черневог мог иметь разные пути, чтобы использовать  и  его,  и  Петра  для
своей собственной выгоды, чего с его собственными небогатыми  знаниями  он
мог и не предвидеть.
     Но Черневог не был расположен к немедленному вероломству:  говоря  по
правде, он выглядел обеспокоенным и  встревоженным.  Они  спешились.  Саша
спускался с Хозяюшки, держась за ее гриву, стараясь делать все  как  можно
осторожней, повернувшись лицом к лошади и не надеясь на свои ноги. Он даже
не мечтал так держать равновесие и работать ногами,  как  Петр.  Некоторое
время он  думал  об  этом,  не  надеясь  когда-нибудь  дорасти  до  такого
мастерства, которым владел Петр, он уже упустил время для этого, и теперь,
видимо,  так  и  останется  чуть-чуть  неловким  и  в  значительной   мере
осторожным...
     Он сказал про себя, обращаясь к Черневогу:
     "То, что ты не справился... говорит о том, что тебе нужна помощь".
     На что тот ответил:
     "Все, что ты можешь предложить. Только не проси  меня  изменить  наши
планы, они подготовлены очень хорошо".
     Змей, так Петр называл его. Саша глубоко вздохнул и сказал:
     "Если бы все было так хорошо, ты бы не стал рисковать, посылая его за
мной".



                                    27

     Теперь два колдуна стояли в полной тишине и обменивались мыслями друг
с другом, что продолжалось уже так долго, что любой мог  бы  усомниться  в
здравости  их  ума:  судя  по  виду,  оба  они  чувствовали  себя  глубоко
несчастными.  Вот  что  видел  Петр,  стоя  около  лошадей,   которых   он
придерживал за поводья, и полагал при этом,  что  их  положение  оказалось
намного лучше, чем могло бы быть.
     Два колдуна обсуждали подробности, касавшиеся Петра и его собственной
жены, и Бог знает что еще, затрагивающее судьбу окружавшего их мира.
     - Ууламетс знал об этом? - где-то в самом начале спросил Черневог,  и
после этого долгое  время  все  происходило  молча,  хотя  Саша  постоянно
хмурился. Их немой разговор продолжался, и все это время холодная  пустота
неподалеку от его сердца вела себя очень неспокойно.
     В отчаянии он отвернулся, прислонился  к  плечу  Волка  и  постарался
вообще не думать о том, что они могли сказать друг другу.  Колдуны  делают
то и борются с тем, о чем разумные люди даже не имеют представления...
     И только один Бог знал, смог ли Саша вообще  отстоять  свои  позиции,
или согласился на требование Черневога: оставить Петра  заложником,  чтобы
таким образом угрожать его жене.
     У него все еще был меч, и он все еще продолжал сжимать его  рукоятку,
даже не задумываясь, что находится у него в руках.
     Но что-то остановило его от рассуждений в этом направлении: возможно,
мысль о  том,  что  они  нуждаются  в  Черневоге.  И  Петр  даже  не  стал
задумываться над тем, была ли  это  его  собственная  мысль  или  циничная
уловка Черневога.
     "Нет у тебя такой возможности", - твердила она, а  леденящая  пустота
шевелилась, пронзая холодом его спину.
     Он припомнил, как Черневог поддразнивал его,  приговаривая:  "Я  буду
любить то  же,  что  и  ты,  ненавидеть  то,  что  ты  сам  ненавидишь,  я
предоставил тебе такую власть надо мной..."
     А затем добавил:  "Разумеется,  все  может  происходить  и  несколько
иначе..."
     "...Будь ты проклят, если не может, Змей. Послушай лучше меня!"
     Он тут же подумал про Сашу и про Ивешку, не хорошо,  и  не  плохо,  а
только лишь как о факте их  существования.  Он  вспомнил  и  про  холодную
пустоту, поселившуюся в его груди, которая  легко  скользила  там,  внутри
него, и о том мальчике, который однажды много лет  назад  уже  помещал  ее
внутрь Совы. Петр задумался над тем, каковы могли быть новые  условия  для
сердца Змея, которое он теперь постоянно ощущал в себе? Тот мальчик знал в
жизни и насилие и жесткость.  Все  это  Петр  тоже  очень  хорошо  знал  и
понимал, потому что значительную часть своего  детства  провел  в  поисках
вечно пьяного отца, всякий раз ощущая себя так, будто бы и на  самом  деле
все беды взрослого человека были исключительно ошибкой ребенка, который  и
должен всю жизнь расплачиваться за нее...
     В детстве он никогда не смог бы понять это похожее на мышь молчаливое
привидение из "Петушка", которым ему казался тамошний конюший, и тем более
был уверен в том, что будучи молодым  человеком,  он  не  смог  бы  понять
Ивешку. Ему бы следовало давным-давно расстаться с  Сашей  и  поступить  с
Ивешкой подобно последнему негодяю... он большую часть своей жизни  провел
в таких условиях, фактически попусту растратив ее, наблюдая  людей  только
со стороны, и не вникая в сущность происходящего...
     Мы ведь совершили одни и те же ошибки, Змей, рассуждал  он.  Будь  ты
проклят, если это не так. Ты тоже потерял все давным-давно.
     Черневог повернулся и взглянул на него, взглянула уверенно  и  прямо,
так, как Петр за всю свою жизнь разрешал смотреть на себя только Саше  или
Ивешке. Но сейчас он лишь подумал, весь внутренне содрогнувшись: "Ну,  ну,
Змей, продолжай, я не буду останавливать тебя".
     Но Змей на этот раз не был уверен в том, что же именно он  делал  или
что это могла быть за ловушка, хотя и подумал про себя с  удивлением:  "Не
будешь?"
     В этот момент Саша, видимо, захотел сказать что-то. Его желание  было
очень сильным, и Змей откликнулся  на  это.  Петр  почувствовал,  что  все
продолжается, и сказал громко, как может сказать только  простой  человек,
уверенный в том, что это  единственный  способ  донести  до  другого  свои
мысли:
     - Саша, все хорошо. Наш Змей лишь...
     Он тут же почувствовал боль и неожиданную вялость.
     - ...немного опасается, не правда ли? - закончил он,  стараясь  сбить
спесь с Черневога.
     Черневог  чувствовал  сашино