я. Через пять дней после ареста ему удалось бежать,  перео-
девшись в матроса. Он отправился в Москву, где  все  еще  сопротивлялись
засевшие в Кремле кадеты, но пока он добрался до Белокаменной, сопротив-
ление было подавлено. Керенскому ничего не оставалось делать, как бежать
на автомобиле британской военной миссии в Финляндию, а оттуда -  в  Анг-
лию. Когда он прибыл оттуда в Париж, русская эмиграция  уже  была  полна
слухами, будто он бежал в Англию в женском платье, и за глаза его  проз-
вали Александрой Федоровной. Это прозвище его преследовало и  в  Австра-
лии, куда он уехал с женой-австралийкой, и в Нью-Йорке, где  он  умер  в
возрасте 86 лет в тот год, когда "все прогрессивное человечество" празд-
новало столетний юбилей
   -Ленина.
   Но вернусь к тем памятным событиям. Меня закружил мятежный вихрь  ис-
тории: послереволюционная неделя была очень горячей. Первым декретом но-
вого правительства был не "декрет о земле", как принято считать, а  рас-
поряжение о временном, но повсеместном закрытии газет. Ленин был  истин-
ным гением революции: он прекрасно понимал, что победа может быть  беск-
ровно обеспечена, если с самого начала взять в свои руки рычаги информа-
ции. Почту, телеграф, телефон - захватить, а враждебные  газеты  -  зак-
рыть. Все гениальное - просто. Даже в столице бОльшая  часть  обывателей
узнала о революции только после нового года, что уж говорить  о  провин-
ции! Вместе с тем, сразу же были разосланы революционные депеши  за  ру-
беж, в надежде на то, что "более многочисленный и сознательный"  рабочий
класс западных стран поддержит российский пролетариат. Ни о каком массо-
вом сопротивлении восстанию в таких условиях информационной  блокады  не
могло идти и речи, этим и объясняется "триумфальное шествие революции".
   Таким образом, на следующий день после восстания мы разъезжали с  Же-
лезняком по городу, опечатывая типографии, а потом еще два дня проверяли
сохранность печатей. Работающие печатные станки тут же разбивались зара-
нее заготовленным стальным молотом. Затем, 29 октября по старому  стилю,
нас бросили на подавление кадетского восстания, а на следующий  день  мы
схлестнулись с казаками. И пошло-поехало... Спали по четыре часа в  сут-
ки, а все остальное время посвящали борьбе за светлое будущее.
   5 января 18-го года наш отряд выслали на охрану Учредительного собра-
ния.
   Большевики тогда были настроены довольно мирно: не было еще  ни  эсе-
ровского террора, ни убийства Урицкого, ни покушения на Ленина...
   Задание у нас было одно: следить за порядком и охранять депутатов Уч-
редиловки. Поначалу у нас и впрямь было благодушное настроение, но к ве-
черу оно начало портиться по той простой причине, что у нас  закончились
харчи. Собирались-то мы на несколько часов, а торчать там пришлось с ут-
ра до вечера. К тому же, у нашего командира как на грех вышел весь мара-
фет, и он был на грани ломки. Естественно, караул устал... Если бы  раз-
гон Учредительного собрания планировался заранее, его бы сразу  разогна-
ли. Но все вышло экспромтом: раздраженный бесконечной болтовней  депута-
тов Железняк в шутку обнажил гранату, а слабонервные интеллигенты с  пе-
реляку разбежались. Вот вам и вся история.
   Отдельно хочу рассказать о своей встрече с Владимиром Ильичем.  Прои-
зошло это в начале марта. Немцы  подходили  к  Питеру,  и  правительству
пришлось срочно эвакуироваться в Первопрестольную. Отряду Железняка было
поручено охранять совнаркомовский эшелон. Только мы  отъехали,  командир
послал меня отнести чай и постельное белье Ленину. Под его кабинет  было
выделено целое купе, а в соседнем, спальном купе, ехали Надежда Констан-
тиновна и Мария Ильинична.
   Когда я зашел в купе-кабинет Ленина, Владимир Ильич просматривал  те-
леграфные ленты. Он машинально поблагодарил меня, а потом поднял глаза и
несколько удивился, увидев перед собой мальца в матросской форме, с  тя-
желой гранатой за поясом.
   - А скажи, 'юбезный, сколько годков тебе будет? - спросил  он,  хитро
прищурившись.
   Я в ту пору неизменно прибавлял себе минимум три года  и,  не  поведя
бровью, нагло соврал вождю:
   - Пятнадцать!
   - Пятнадцати'етний капитан, значит, - усмехнулся он в усы. -  А  ска-
жи-ка мне, б'атец, что, по-твоему, есть 'еволюция?
   Никогда раньше я не задумывался над этим сложным вопросом,  но  ответ
не замедлил себя ждать:
   - Революция - это экстаз! - выпалил я.
   Ильич внимательно посмотрел на меня, на секунду  нахмурился,  как  бы
прислушиваясь к сокровенным внутренним мыслям, и неожиданно зашелся  ди-
ким хохотом.
   - 'еволюция - это экстаз! - хохотал он, хлопая себя  по  коленкам.  -
Надюша, Маняша, быст'ее сюда! - застучал он в стенку, в  припадке  смеха
суча ногами, как ребенок.
   Прибежали заспанные перепуганные женщины.
   - Так что такое 'еволюция, батенька? - переспросил меня  Ильич  в  их
присутствии.
   - Революция - это экстаз! - исправно доложил я.
   Теперь уже все трое безудержно хохотали вповалку. Зашел  Бонч-Бруевич
с телефонограммой - и опять Ильич задал мне тот  же  вопрос.  Но  личный
секретарь вождя был настроен серьезно.
   - Ну, 'адно, давайте, что у вас там? - вытерев  слезы,  Ленин  принял
сообщение. - Однако, - посерьезнел он. - Немцы т'ебуют за Пет'ог'ад  Ма-
ло'оссию. Мало'оссия - наши зак'ома, - стал вслух  размышлять  он,  -  а
Пет'ог'ад... Пет'ог'ад - колыбель 'еволюции. Какой же экстаз без колыбе-
ли, а? - испытующе посмотрел он на женщин.
   Женщины закивали в знак согласия.
   - Не отдадим колыбель, - решительно заявил Ильич секретарю.  -  Пусть
Т'оцкий немцам так и пе'едаст!
   Таким образом, судьба Украины была решена. Не обошлось в поезде и без
ЧП: молодой горячий кавказец Коба изнасиловал в тамбуре малолетнюю  дочь
видного партийца Аллилуева. Когда об этом узнал папаша,  дело  дошло  до
драки. Но сцепившихся товарищей по партии быстро  разняли  и  повели  на
разборку к Старику (так называли Ленина его ближайшие соратники). Ильич,
даже не выслушав до конца, махнул рукой: мол, нашли проблему.
   Пристыженный Иосиф тут же сделал официальное предложение обиженной им
девушке и сам же зарегистрировал брак своей наркомовской властью.
   Неизвестно откуда, будто из-под земли, появился грузинский коньяк,  и
остальную часть пути члены Совнаркома и ВЦИК праздновали  это  радостное
событие.
 
   Как я не стал приемным сыном Ленина (глава третья, повествующая о мо-
ей
   жизни в Кремле, о слепой дочери цадика и о пробуждении в Надежде
   Константиновне материнских  чувств)  Когда  правительственный  эшелон
прибыл из Петрограда в Москву, меня зачислили в охрану Кремля. С первого
же дня я попал под опеку Надежды Константиновны. Каждый свободный от на-
рядов вечер я проводил в ее компании за  чашкой  чая  с  брусничным  ва-
реньем. Частенько к нам присоединялась Мария Ильинична, а иногда - и сам
Ленин. С работы он обычно приходил запоздно и невероятно утомленный,  но
даже за ужином не позволял себе расслабляться  и  просматривал  немецкие
газеты, в единственном экземпляре доставлявшиеся к нему по каким-то сек-
ретным каналам. Поначалу он на меня не обращал ни малейшего внимания, но
когда случайно узнал, что я понимаю по-немецки, живо заинтересовался мо-
ей персоной, и с того самого дня общался со мной исключительно на  языке
своих предков. (Кстати, именно Ленин нарек меня  Алексромой:  он  обожал
давать друзьям и соратникам прозвища). Ильич не уставал сетовать на  то,
что молодые члены Совнаркома не знают иностранных языков,  и  на  полном
серьезе уговаривал меня организовать в Кремле курсы немецкого и  испанс-
кого языков. "Но не в'емя, не в'емя", - быстро спохватывался он.
   Весна и лето восемнадцатого года выдались поистине горячими. Вот лишь
краткое перечисление основных  событий:  в  апреле  восстали  московские
анархисты, в первой декаде мая стали требовать хлеба колпинские рабочие,
в конце того же месяца при поддержке эсеров против большевиков выступили
чехи, в июле безумный чекист Яков Блюмкин по наущению левых эсеров заст-
релил германского посла Мирбаха, примерно в то  же  время  правительство
подверглось нападкам со стороны Максима Горького (его оппозиционную "Но-
вую жизнь" пришлось закрыть), в двадцатых числах августа после зверского
убийства министра Сибирского правительства Новоселова разразился  кризис
власти за Уралом, а 30 августа на заводе Михельсона было совершено поку-
шение на Ленина.
   О последнем событии надо сказать особо. В этом деле столь много белых
пятен и несуразностей, что вряд ли оно будет когда-либо расследовано  до
конца. Начать хотя бы с того, что покушение было совершено именно в  тот
день, когда Дзержинский отбыл в Петроград расследовать убийство  предсе-
дателя тамошней ЧК Урицкого. Далее, никто не видел, кто стрелял, но нес-
колько человек успели заметить высунувшуюся из толпы женскую руку с  ре-
вольвером (по отдельным показаниям - с любимым оружием эсеров  "браунин-
гом"). В-третьих, подозреваемую в убийстве женщину схватили отнюдь не на
месте преступления, как принято считать, а на порядочном  расстоянии  от
него.
   Произошло это так: когда после митинга на заводе Михельсона  Ленин  в
десять часов вечера вышел во двор гранатного цеха и подходил к автомоби-
лю, из толпы в него три раза выстрелили. Глава правительства упал  лицом
вниз, а толпа бросилась врассыпную: большинство испугались, что их запо-
дозрят в соучастии. Однако комиссар пятой  Московской  пехотной  дивизии
Батулин не растерялся и бросился отлавливать свидетелей.  Когда  он  уже
отчаялся кого-либо догнать, то увидел на Серпуховке странную  женщину  с
зонтом и портфелем в руке, державшуюся за дерево. Батулин подбежал к ней
и спросил, что она там делает, и получил  крайне  подозрительный  ответ:
"Это сделала не я". Он тут же схватил злодейку за волосы и оттащил в во-
енкомат Замоскворецкого района, где уже через час ее допросил  председа-
тель Московского ревтрибунала Дьяконов.
   Первоначально допрашиваемая назвалась "Фейгой", что на  идише  значит
"фиалка". Потом она назвала себя Фаней Каплан, что означает  "жрец",  но
уже по-польски. Когда стали проверять ее личность,  то  выяснилось,  что
настоящее имя подозреваемой - Дора Ройдман. Она родилась в 1890-м году в
семье волынского цадика-кабаллиста Нохима Ройдмана  из  династии  Нохума
Чернобыльского. В начале века Ройдманы переехали в Киев, где Дора совсем
еще подростком вступила в террористическую организацию. В 16  лет  после
случайного взрыва бомбы на конспиративной квартире ее арестовали и  при-
говорили к смертной казни. Однако генерал-губернатор заменил "вышку"  на
вечные каторжные работы. Срок она отбывала  в  Забайкалье,  в  крохотной
Мальцевской тюрьме всего на 30 человек. Начальник тюрьмы был  по  словам
арестантов "человек не злой и стесняющийся". Весной 1917 года ее освобо-
дили по амнистии.
   На первом же допросе Дора призналась в том, что именно она застрелила
Ленина, но, я думаю, она это сделала только для того, чтобы поиздеваться
над чекистами, потому что... была совершенно слепой! Зрение  у  нее  ка-
тастрофически ухудшилось сразу после контузии от взрыва бомбы, а вынесе-
ние смертного приговора так подействовало на ее нервную систему, что она
полностью ослепла. После освобождения лечилась в Харькове и в Крыму,  но
безрезультатно. Летом 18-го года она приехала в Москву  и  поселилась  у
подруги - бывшей политкаторжанки в Замоскворечье, недалеко от того  мес-
та, где ее арестовали. Сильное нервное расстройство и слепота сделали ее
настолько беспомощной, что она редко выходила из дома без подруги. Имен-
но поэтому она и держалась за дерево в тот роковой вечер!
   Но чекистов мало волновало доказательство вины,  раз  признание  было
получено. Утром следующего дня Дору привезли в  кремлевскую  тюрьму  для
особо опасных преступников, находившуюся в Кавалерском корпусе.  К  тому
времени там уже сидели видный теоретик террора Мария  Спиридонова,  анг-
лийский шпион Локкарт и герой первой мировой войны генерал Брусилов.
   Через сутки после первого допроса, еще до возвращения Дзержинского из
Питера, Дору Ройдман расстреляли, а труп сожгли. И лишь 3 сентября,  че-
рез три дня, оформили официальное решение о ее казни. Очень темная исто-
рия.
   Как бы то ни было, после покушения Ленин сильно изменился. До той по-
ры он избегал слов с трудно произносимыми звуками, но теперь его любимой
репликой стало неповоротливое "'асст'е'ять".  Именно  тогда  официальной
политикой партии был провозглашен "красный террор". В ответ на неудавше-
еся покушение было незамедлительно расстреляно 14 тысяч (!) человек.
   Жизнь в Кремле становилась все более невыносимой. Ильич  стал  зол  и
раздражителен, а Надежда Константиновна - то  изливала  на  меня  нежные
чувства, называя "Сашенькой", отчего меня кидало в мелкую нервную дрожь,
то хмурилась и дулась без всякого повода. Я стал заподазривать неладное,
и самые худшие мои подозрения оправдались: в один из осенних  вечеров  я
случайно подслушал под дверью ленинских  апартаментов  разговор  Надежды
Константиновны с Ильичем, в котором она уговаривала его усыновить меня.
   Бедная женщина после покушения на мужа стала неизбывно мечтать о нас-
леднике. К моей радости, на все ее горячие тирады Ильич отвечал  неопре-
деленным односложным мычанием: после ранения он стал  чрезвычайно  замк-
нут, и из велеречивого трибуна, которым он оставался и в домашнем кругу,
превратился в непробиваемого молчальника. Когда я узнал о планах  Крупс-
кой, то срочно стал готовиться к побегу из Кремля.  Меня  не  устраивала
роль послушного сыночка, когда вокруг все кипело и бурлило. Я  рвался  в
бой, и честно признаюсь - мне было в сущности все равно, на чьей  сторо-
не, лишь бы скакать на горячем вороном коне впереди войска  с  шашкой  в
одной руке и с маузером в другой. Что еще нужно для  счастья  12-летнему
мальчишке!
   До побега дело не дошло: судьба помогла мне вырваться из-под сановной
опеки. Следствие по делу покушения на Ленина показало, что у него  прак-
тически не было охраны: когда в него стреляли,  рядом  с  ним  находился
только водитель Гиль. Дзержинский принялся за реорганизацию охраны  выс-
ших деятелей правительства и всего Кремля.  Оберегать  вождей  поставили
опытных чекистов, а территорию Кремля отдали под  охрану  отборной  кур-
сантской роте в подчинении самого Железного Феликса. К моему счастью,  я
не попадал ни в одну из категорий: для опытного чекиста  я  был  слишком
мал, а для курсанта - не по годам подкован. Как бы то ни было, когда я в
очередной раз зашел к Ильичу на чай с сушками и застал  там  Троцкого  в
компании жены и сестры вождя, я стал просить самого Главнокомандующего о
направлении меня в действующую  армию  комиссаром.  Надо  заметить,  что
Троцкий, будучи жестким командиром и сторонником самых радикальных мето-
дов ведения войны, в быту отличался мягкими манерами, причем он  никогда
не подстраивался под собеседника и со всеми общался  предельно  интелли-
гентно. Заметив косые взгляды Надежды Константиновны, Лев Давидович эле-
гантно протер пенсне, мило улыбнулся и спросил:
   - А в какой дивизии вы хотите комиссарить, позвольте узнать?
   Я чуть было не выпалил "в первой!", но вовремя прикусил язык,  решив,
что это будет нескромно, и сказал, не моргнув глазом:
   - Во второй.
   - Во второй Николаевской стрелковой уже есть комиссар,  -  рассмеялся
он.
   - Митя Фурман. Но если вы согласны на  должность  помощника  комисса-
ра...
   Красные университеты, восточный факультет (глава четвертая,
   повествующая о психической контратаке, об отважной девушке Зухре, о
   моем насильственном возвращении в Кремль, о выступлении Ленина перед
   ранеными бойцами и о том, как Крупская подшутила над Сталиным)  Когда
председатель Реввоенсовета предложил мне отправиться на восточный  фронт
в должности помощника комиссара дивизии, я не заставил себя долго угова-
ривать. В то время все происходило с предельной быстротой: уже на следу-
ющий день я получил огромную, не по размеру, кожанку,  хромовые  сапоги,
портупею, планшет и маузер. Это был  почти  предел  мечтаний!  Я  говорю
"почти", потому что предела моим мечтаниям не было. Мария Ильинична  на-
пекла мне на дорогу пирожков с капустой, и через неделю я уже  прибыл  в
штаб второй дивизии (в апреле 19-го она была переименована в 25-ю) в го-
род Николаевск Саратовской губернии. Командиром этой дивизии был  только
что назначен В.И. Чапаев. Уже тогда про него ходили легенды - шутка  ли:
кавалер четырех Георгиевских крестов! Летом 18-го года учился в академии
Генштаба, но сбежал на фронт. Должно быть, от этого и пошло  легендарное
выражение "мы академий не кончали", хотя правильнее бы было сказать  "не
заканчивали".
   Про Чапаева и Фурманова я говорить не рискну: боюсь  дать  повод  для
новых анекдотов. Скажу только, что  и  былинный  "Чапаев"  Фурманова,  и
пасквильный "Чапаев и Пустота" Пелевина имеют мало отношения к  действи-
тельности. И Митя, и Витя - люди склонные к мистификации.
   Интересно другое: когда Фурманов в 1923 году написал свою  книгу  про
Чапаева, она была воспринята как авангардное произведение и  ее  главный
герой был возведен в культ. Этот культ был подогрет фильмом братьев  Ва-
сильевых и поддерживался на протяжении семидесяти лет народными  анекдо-
тами. Через два поколения история повторилась: Чапаев опять стал культо-
вой фигурой, а книга о нем - авангардной. Мне кажется, дело не в писате-
лях, а в самом Василии Ивановиче: он был окружен особым астралом, и все,
кто к этому астралу так или иначе прикасаются, приобретают  особое  зна-
ние, будь то мифы, анекдоты или буддистские проповеди.
   Из боевых событий отмечу один памятный эпизод. В  середине  мая  1919
года началась Белебеевская операция против Дроздовской дивизии белых  на
подступах к Уфе. Именно тогда генерал Каппель стал применять против  ча-
паевцев так называемые "психические атаки", которые  я  бы  более  точно
назвал "психологическими". Эти с первого взгляда безумо-суицидальные ме-
тоды наступления были на самом деле результатом холодного расчета, осно-
ванного на данных белогвардейской разведки. Дело в том, что нашей  диви-
зии тогда катастрофически не хватало боеприпасов: артиллерийских  снаря-
дов практически не было, а каждый патрон был на особом счету.  Когда  об
этом узнал от своих лазутчиков Каппель, он разработал коварную  тактику,
цель которой заключалась в том, чтобы заставить красных тратить как мож-
но больше патронов на неэффективную стрельбу.
   Для выполнения своего хитроумного замысла генерал Каппель сформировал
в своем корпусе полк из отборных  кадетов.  Типичная  психическая  атака
выглядела следующим образом: расфуфыренные по полной парадной форме  ка-
деты выстраивались в редкую цепь (ни в коем случае не в  плотные  колон-
ны!) и четким строевым шагом, под барабаны, в быстром темпе  надвигались
на наши позиции. Целью такой атаки было не запугать или  морально  пода-
вить противника, как это сейчас представляют, а именно раздразнить его и
вызвать на преждевременный огонь. Красные командиры строго-настрого при-
казывали подчиненным не стрелять без команды - подпустить поближе, -  но
у солдат так и чесались руки выбить из шеренги хотя бы одного-двух, что-
бы нарушить нанавистную буржуйскую эстетику. А после того, как раздавал-
ся первый преждевременный выстрел по "психическим", не выдерживали и все
остальные - начиналась пальба по отдаленным мишеням, эффективность кото-
рой приближалась к нулю. Когда каппелевцы, наконец, подходили на рассто-
яние прицельного выстрела, у красных просто-напросто кончались  патроны,
и им больше ничего не оставалось делать, как разбегаться, а "благородные
золотопогонники" хладнокровно расстреливали их в спину.
   Командир с комиссаром были просто в бешенстве. Два дня шло  заседание
штаба, на котором решалось, как бороться с гнусными "психами".  Наконец,
вашего покорного слугу осенило: я предложил п