ине впервые.
   - Ну-ну, - фюррер по-отечески потрепал меня по щеке. - Отечество бла-
годарит вас за службу.
   "Служу Советскому Союзу!" - мысленно ответил я ему.
   Штирлиц живет этажом выше (глава девятая, в которой рассказывается о
   том, как я стал Шелленбергом, о моей роковой страсти к фрау  Гейдрих,
о
   вербовке Мюллера и о "Семнадцати мгновениях весны") В Германском  ру-
ководстве было крайне мало образованных людей. Поэтому когда встал  воп-
рос о моем продвижении по службе, меня стали  рвать  на  части  Гестапо,
Шутцштаффель (СС) и Зихерхайтсдинст (СД). Да и то сказать: герой-подвод-
ник, кавалер железного креста и полиглот! Связи с Центром у  меня  тогда
не было, не успел наладить после "автономного плавания",  поэтому  приш-
лось выбирать самому. Наиболее интересным ведомством в плане  доступа  к
секретной информации мне показалась служба безопасности (СД).
   СД тогда только-только возглавил Рейнхард Гейдрих. Прежнего шефа этой
службы, оберфюрера СС доктора Мельхорна, по навету Гейдриха Гитлер  снял
с должности и отправил в бессрочное кругосветное путешествие  под  видом
филателиста, с заданием сообщать ему о ситуации "на местах". Таким  ори-
гинальным путем мудрый фюрер намеревался убить сразу двух зайцев:
   обновить коллекцию иностранных почтовых марок и восполнить пробелы  в
политической географии.
   Когда я впервые увидел Гейдриха на собеседовании по поводу приема  на
работу, его внешность произвела на меня определенное впечатление. Он был
внушительного роста, с необычайно высоким широким лбом, маленькими  зве-
риными глазками, хищным вытянутым носом, широченным ртом,  толстыми  мя-
систыми губами, длинными тонкими руками и непомерно большим задом.
   Голос его был очень высоким, на истеричных нотах, речь  -  нервной  и
прерывистой, и он почти никогда не заканчивал предложений.
   Я рассказал ему байку про немецких родителей, которой меня научил ко-
мандир подводной лодки. Разумеется, я отдавал себе отчет в том, что  со-
общенные мной сведения будут проверяться, но я надеялся в скором времени
выйти на связь с Центром, а уж они позаботятся и о папе с мамой, и о ба-
бушке, и о дедушке, и можно не сомневаться, что в скором времени  в  Ке-
нигсберге появится дружное семейство Сидороффых.  Гейдрих  выслушал  мою
историю с интересом и посоветовал сменить фамилию на более арийскую.
   - Как звали вашего немецкого прадедушку, который вышел  из  Германии,
чтобы поселиться...? - спросил он.
   Я на секунду задумался. Единственным прадедушкой,  которого  я  знал,
был Алексей Гребнев. Гребнев Леша. На немецкое имя не похоже...  А  если
задом наперед? Ашелвенберг... Уже кое-что! А имя возьмем  папашино,  Ва-
лентин, и переделаем на немецкий манер.
   - Вальтер Шелленберг, - не моргнув глазом, ответил я.
   - Вот и отлично! Я договорюсь с "Рассе унд Зидлунгсхаумптамт",  чтобы
вам выдали новый аусвайс. Там большие специалисты по...  Теперь  давайте
поговорим о музыке. Вы играете на каких-нибудь...
   - Я играю на...
   Никогда я еще не был так близок от провала. Дело в том, что  когда  я
жил в семье Лениных (так называли в Кремле семейство Ленина и Крупской),
Ильич научил меня играть на балалайке. Но не мог  ведь  я  признаться  в
этом отъявленному фашисту!
   - ... на мандолине, - сказал я, решив, что переучиться в случае  чего
будет совсем несложно. - А вы сами на чем играть изволите?
   - На скрипке, - гордо заявил Гейдрих.  -  У  меня,  знаете  ли,  дома
есть...
   Да, невероятно, но факт: этот несуразный человек с внешностью  голод-
ного паука оказался превосходным скрипачом! По выходным он  устраивал  в
своем доме вечера камерной музыки, и я неизменно подыгрывал ему на  ман-
долине и на гитаре. Впоследствии к вящему удовольствию шефа я  освоил  и
арфу. Но это так, к слову.
   Знание иностранных языков обеспечило мне высокую должность в СД: меня
назначили начальником службы внешней разведки. Кабинет, который мне  вы-
делили, был, по  сути,  неприступным  бастионом,  хотя  внешне  выглядел
весьма роскошно: дорогая мебель из ценных пород  дерева,  пушистый  пер-
сидский ковер на полу, антикварный шкаф со справочной библиотекой, широ-
кий стол с разноцветными телефонами: белый - простая связь, серый -  за-
секреченная, коричневый - прямая связь с Гиммлером и черный -  с  Гитле-
ром. Окна, однако, были затянуты не гобеленами, а проволочной сеткой под
высоким напряжением. В стол были вделаны два пулемета, которые автомати-
чески наводились на посетителя. Стоило нажать потайную  кнопку  в  ножке
стула - и они изрешетили бы любого неполюбившегося  мне  гостя.  Раз  уж
речь зашла о технических деталях, нельзя не упомянуть о том, что в  моем
служебном "Мерседесе" был установлен коротковолновый  радиопередатчик  -
прообраз сотового телефона, при помощи которого я мог связаться с  любым
своим сотрудником и впоследствии - с женой из любой точки в  радиусе  40
километров от Берлина.
   Собственно говоря, моя карьера в СД или  службе  безопасности  СС  (с
1939 года - "Рейхзихерхайтсхауптамт" или  Главное  управление  имперской
безопасности), включая тайные операции по внешней разведке, осуществляв-
шиеся под моим руководством, была описана мной в книге  мемуаров  "Лаби-
ринт", вышедшей сразу после моей официальной смерти. Как Вальтер Шеллен-
берг я умер 31 марта 1952 года в Клинике Форнака, в Турине. А  на  самом
деле в то время, когда меня отпевали в Италии, я сидел  во  Владимирской
тюрьме под следствием. Что и говорить, мемуары  были  написаны  мной  по
приказу свыше, но как ни странно, вышли в свет  практически  без  купюр.
Видимо, сыграло свою роль то, что они были опубликованы на Западе, а  не
в СССР, и НКВД не хотело выдавать своей причастности к авторству.
   Что касается официального "Шелленберга", жизнь его была скоротечна: в
22 года вступил в нацистскую партию, в 24 - в  СД,  в  31  назначен  на-
чальником 6-го Управления РСХА (внешняя разведка), в 35 приговорен Нюрн-
бергским трибуналом к шести годам тюрьмы, в 41 освобожден  по  состоянию
здоровья, в 42 скончался. Был дважды женат и оставил после себя ребенка.
   Итак, остановлюсь на том, о чем по разным причинам было  недоговорено
в мемуарах.
   Во-первых, в 1952 году я лишь смутно намекал на свои особые отношения
с фрау Гейдрих. Мол, верховая езда, концерты, бридж  и  прочие  невинные
развлечения. На самом деле у меня с этой нордической красавицей был бур-
ный роман, который чуть было не стал для меня гибельным. Однако в мемуа-
рах я замолчал этот роман отнюдь не из-за НКВД, но  чтобы  не  доставить
горьких минут моей верной жене, которая в то время еще была жива. А  ро-
ковой для меня эта страсть едва не стала после одного  неприятного  слу-
чая.
   Началось все с того, что на острове Фемарн в Балтийском  море  собра-
лась объединенная конференция СС и полиции, а жена Гейдриха была как раз
оттуда родом и отдыхала там в то время на летней вилле. Сразу по оконча-
нии конференции Гейдрих вылетел на личном самолете в Берлин, а его  суп-
руга уговорила меня остаться с ней еще на один день. Конечно,  это  было
полным безумием, спать с женой своего начальника, одного из самых  могу-
щественных людей Третьего Рейха, но любовь лишила меня разума, и  я  ос-
тался на острове. Чтобы не попадаться на глаза прислуге, доносившей  все
Гейдриху, я отправился с возлюбленной на автомобиле на озеро Пленер, где
она бегала еще пацанкой, по ее собственному выражению. Это была  райская
ночь: мы купались голышом в теплом озере, жгли костер и без  устали  ку-
выркались на свежескошенной траве.
   Разумеется, не успел я вернуться в Берлин, Гейдриху уже было обо всем
известно. Я ожидал возмездия, но Рейнхард был внешне  спокоен.  Зловещим
симптомом его чрезмерного раздражения выступало лишь то, что он  избегал
общения со мной. Тем более, я обеспокоился, когда  начальник  четвертого
управления группенфюрер Генрих Мюллер сообщил  мне,  что  Гейдрих  хочет
пройтись с нами вечером по городу в штатском. Такие походы  по  кабачкам
случались неоднократно и ранее: мой шеф любил "сообразить на троих" пос-
ле работы, - и все же на этот раз я предчувствовал западню.
   Сначала мы зашли в один изысканный и очень уж приличный  ресторан,  а
после отправились в маленький кабачок-гадюшник на Бендлерштрассе,  возле
военного министерства. Мюллер заказал свое любимое баварское пиво и  по-
дал мне кружку. Гейдрих потребовал крепленого рейнского вина и неожидан-
но стал травить байки из жизни летчика-истребителя. Я сильно  сомневался
в правдивости его рассказов, поскольку мне доподлинно было известно, что
он служил не в авиации, а на флоте, в чине кадета на  крейсере  "Берлин"
под командованием Канариса, будущего адмирала.  Морским  лейтенантом  он
так и не стал, потому что попал как кандидат в офицеры под суд чести  по
обвинению в личной нечистоплотности (онанизме). Да, я знал, что мой  шеф
нагло врет, но ведь я не мог ему сказать в лицо:
   "Рейнхард, дружище, ты гонишь!" Я с серьезным видом слушал историю  о
неравном воздушном бое с французами, а  бесцеремонный  Мюллер,  которому
еще лучше была известна биография нашего  начальственного  собутыльника,
позволял себе мерзко хихикать, пуская пузыри в пивную кружку. Наконец, и
я не выдержал и усмехнулся уголком рта - и в этот самый момент  коварный
Мюллер неожиданно спросил меня, прерывая рассказ Гейдриха:
   - Ну и как ты, Вальт, трахнул русалочку на озере Пленер?
   Я от такой беспардонной наглости поперхнулся пивом, а Гейдрих  сильно
побледнел.
   - Мужики, что это значит? - спросил я как можно беззаботнее.
   - Во-первых, я тебе не мужик! -  позеленел  от  злобы  Гейдрих.  -  А
во-вторых, Генрих по моей просьбе подсыпал в твое пиво яд, и если ты  во
всех подробностях не расскажешь, что вытворял на озере с моей женой,  то
умрешь в страшных му... - от волнения он не смог докончить фразы.
   - А если расскажу? Умру быстро? - попробовал отшутиться я.
   - Тогда я прощу тебя и дам тебе противоядие, - хмуро заявил мой босс.
   Он явно брал меня на испуг. Не стал бы он всерьез  травить  меня  при
Мюллере! Хотя, черт его знает, на что способны обманутые мужья в присту-
пе ревности - сам я и не такое вытворял. Как бы то ни было, больше всего
меня волновало то, как к моим развлечениям отнесется мой  настоящий  на-
чальник, тот, который на Лубянке, ведь рано или поздно, дойдет  "сигнал"
о моем "моральном разложении" и до него. Делать было  нечего:  я  сделал
вид, что поверил Гейдриху, и дал ему слово, что больше никогда не подой-
ду к его жене. Он по инерции все еще настаивал на подробностях, но  Мюл-
лер уговорил его сдаться и заказать мне "бокал противоядия"  -  огромную
рюмку мартини. Так я предал Любовь. А это почти то же самое, что предать
Родину.
   Другой малоосвещенный в мемуарах момент -  сотрудничество  Мюллера  с
советской разведкой. Та книга писалась по горячим следам, и нельзя  было
разглашать все подробности, связанные с  его  работой  против  фашистов,
поскольку могли пострадать завербованные Мюллером люди, его бывшие  под-
чиненные, которые теперь работали против Англии, Франции и Америки.
   Начну издалека: в начале 1943 года при активном участии шефа  гестапо
была разгромлена "Красная капелла", советская разведсеть,  действовавшая
на всей территории германской империи, от Норвегии до Пиренеев и от  Ат-
лантики до Одера. Берия был так взбешен этим неслыханным провалом  наших
агентов, что тут же собрал коллегию НКВД, которая вынесла Мюллеру смерт-
ный приговор. Единственным человеком, который  мог  реально  осуществить
его, был я. Безопаснее всего было отравить Мюллера какой-нибудь гадостью
из коллекции чекистского токсиколога академика  Муромцева,  но  Центр  и
слышать не хотел про такой простой способ ликвидации, неумолимо  настаи-
вая на расстреле. Делать было нечего, пришлось идти на риск.
   Весной 1943 года в средневековом замке в австрийских Альпах проходило
совещание атташе по делам полиции в иностранных государствах. Как  обыч-
но, днем делегаты заседали, а вечером  вволю  расслаблялись,  предаваясь
обильным пиво-вино-шнапсовым возлияниям. На третью ночь Мюллер  так  на-
пился, что мне пришлось тащить его на себе в его комнату.
   Представился удобный случай: во всем замке не было ни одного трезвого
человека, включая официанток и горничных, которым ради смеха в тот вечер
сделали спиртовую клизьму, и никто не был в состоянии заметить  что-либо
подозрительное до наступления утра. К тому же, толстые каменные стены  в
апартаментах Мюллера наглухо изолировали всякий шум - хоть из  пистолета
пали, хоть из ружья, хоть из мортиры.
   Прислонив Мюллера к стене и придавив его  дубовым  столом,  чтобы  не
упал, я окатил его холодной водой  из  кувшина,  и  когда  он  пришел  в
чувство, зачитал ему приговор коллегии НКВД. Мюллер  смотрел  на  своего
палача с нескрываемым интересом, особенно когда я стал искать  пистолет,
которого у меня с собой не было... Стыдно  признаться,  но  я  был  тоже
сверх меры пьян и потерял свое оружие в саду, когда вместе с  остальными
"атташе" палил по фазанам.
   - Ну и как же вы будете меня убивать? - серьезно спросил Мюллер.
   - Я тебя... да я тебя... я тебя голыми руками задушу, фашистская  га-
дина!
   Я набросился на Мюллера и принялся его душить, он в ответ стал душить
меня. Через пять минут изнурительной борьбы мы уже оба еле дышали.
   - Ладно, - прохрипел посиневший Мюллер. - Твоя взяла. Да отпусти ты!
   Набросился, как дурак какой-то! Ну зачем вам меня убивать? Лучше я на
вас работать буду. Мне же цены нет... Шеф гестапо -  кремлевский  агент,
не хило, а?!
   - Хм... Действительно, не хило, - согласился я, ослабляя хватку. -  А
не обманешь?
   - Нет, слово... Э-э... Ну чем тебе поклясться, дурья твоя  бошка?  Ты
пойми, брат, мне эти нацистские чистоплюи, гиммлеры-шлиммлеры, уже попе-
рек горла стоят. Буржуи они, вот кто! А я из низов поднялся,  сам  всего
добился, без папиной помощи. Папа у меня нищим был, вот... А я в полиции
простым сыщиком с облав начинал. Не по мне нацизм этот сопливый, слишком
много детской мистики, патриотического сюсюканья и демократических комп-
ромиссов. Я привык везде напролом идти, как вы,  коммунисты.  Хочу  быть
несгибаемым ленинцем, понял?
   - Ну ты, блин, даешь! - искренне восхитился я, от изумления  переходя
на русский язык. - Завтра... Нет, уже сегодня доложу наверх о твоем  ис-
торическом решении и подам на апелляцию. Все будет зер гут, не турбуйся!
   Берия нашел в себе мужество по достоинству оценить смелый шаг Мюллера
и добился для него замены смертной казни  на  пожизненное  заключение  с
отсрочкой приговора до окончания войны. Трудно переоценить все  то,  что
Мюллер сделал для России... Точнее, то, что он не сделал, поскольку  ос-
новная его заслуга заключалась в саботировании работы гестапо. Почти не-
вероятно, но факт: начиная с середины 1943 года гестапо  не  разоблачило
ни одного советского агента на территории Германии! Советы не остались в
долгу и избавили Генриха от суда. Он умер в начале 50-х годов на даче  в
Переделкино от сердечного приступа, употребив слишком много ледяной вод-
ки после бани. В последний путь его провожала жена Нона, студентка  ВГИ-
Ка, дородная красавица (Мюллер не признавал мелких женщин).
   Когда к началу 1944 года фюрер почувствовал что-то неладное в  работе
своей тайной полиции, он решил устроить Мюллеру взбучку и вызвал того на
ковер. Имея совершенно скудное образование и едва умея  складно  писать,
Мюллер был прекрасным психологом, поэтому когда Гитлер стал орать на не-
го, он не стал оправдываться, а сам в ответ обложил фюрера отборным  ма-
том, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов, щелкнул  каблу-
ками и с криком "Гитлер капут!" удалился. Несчастный Адольф был так  шо-
кирован выходкой "строптивого баварца", что на три дня потерял дар речи.
   Но и когда к Гитлеру вернулся голос, он наказал Мюллера лишь тем, что
перестал приглашать его на званые вечера и приемы. Здесь нужно заметить,
что у Гитлера была одна существенная слабина в характере: он не мог, как
Сталин, сурово карать своих соратников. Видно, сказывался  "синдром  Ре-
ма". 30 июня 1934 года, в "ночь длинных ножей", фюрер жестоко расправил-
ся со своим бывшим другом и единомышленником, командиром штурмовых отря-
дов. Дальнейшее поведение Гитлера говорит о том, что его всю  оставшуюся
жизнь преследовали угрызения совести за свою  чрезмерную  жестокость:  с
той злополучной ночи вплоть до покушения на него 20 июля 1944 года фюрер
не покарал ни одного из своих сподвижников, хотя и было за что.  Бесхре-
бетность Гитлера в отношении людей, с которыми он был знаком  лично,  до
крайности развратила верхушку третьего рейха. В буквальном смысле  слова
каждый делал все что ему заблагорассудится  и  ни  за  что  не  нес  от-
ветственности. К примеру, рейхсмаршал Геринг, который отвечал в  третьем
рейхе за вывоз культурных ценностей с оккупированных территорий, открыто
грабил имперскую казну, за что и получил прозвище "короля  спекулянтов".
Зная об этом, Гитлер не доверял Герингу серьезных дел - только и  всего.
Опальный рейхсмаршал утешился тем, что приобрел в северных  окрестностях
Берлина роскошную виллу, назвал ее в честь своей первой жены  "Каринхал-
ле" и устроил в ней художественную галерею, мало чем уступающую  по  бо-
гатству Прадо или Уффици.
   В то время как любое слово Сталина  ловилось  на  лету  и  немедленно
претворялось в жизнь, указания Гитлера на каждом шагу игнорировались.
   Дело доходило до смешного: фюрер четыре месяца  добивался  запрещения
демонстрации в Берлине американского фильма "Серенада солнечной  долины"
как пропагандирующего чуждые арийской расе ценности - в ответ он  слышал
неизменное "яволь", никто не возражал и не пререкался, но фильм  продол-
жал идти с большим успехом у зрителей. Адольф был в ярости: он топал но-
гами, плевался и матерился, подчиненные изображали  на  лицах  безмерное
почтение и благоговейный ужас, лепетали "яволь"  и  поспешно  удалялись,
чтобы... пригласить на "Серенаду" очередную  фройляйн.  Фюрер  рыдал  от
бессилия, да и что он мог поделать? Самолично  ворваться  в  проекторную
будку и изорвать на куски ненавистную пленку?!
   Кстати, о фильмах: когда Мосфильм задумал снять  телесериал  по  моей
биографии, написанной Ю. Семеновым, в которой я раздвоился на Штирлица и
собственно Шелленберга, первоначально планировалось пригласить на  глав-
ные роли артистов театра Ленинского комсомола. Штирлица должен  был  иг-
рать Янковский, Шелленберга - Караченцов, Мюллера - Леонов,  а  радистку
Кэт - Коренева. Однако культурный отдел ЦК КПСС встал на дыбы:  как  это
так, ленинский комсомол и имперская канцелярия! В итоге ведущие роли бы-
ли распределены между любимыми артистами Леонида Ильича.
   Но вернусь к фюреру: в последние дни жизни он был так  разочарован  в
немецкой дисциплине и воле к победе, что сказал при мне буквально следу-
ющее: "Немцы - дерьмовый народ. Проиграв войну, они докажут свою  биоло-
гическую неполноценность. Германская раса недостойна  меня.  Если  бы  я
располагал такой нацией, как Сталин, исход войны был бы другим".
   Однако история - гордая женщина, она всегда отдается кому-то  одному,
а остальные только наблюдают, как ее имеет "победитель". Двух  победите-
лей быть не может. Гитлер то ли застрелился, то ли отравился (да и  кому
интересно, как умер тиран-неудачник?), а Сталин повесил  себе  на  грудь
"Орден Победы" и отдал высшее руководство Германии под трибунал.
   Оказался под судом и я. Разумеется, Вышинский не собирался судить ме-
ня всерьез, это был только спектакль для американцев, потому что по пла-
ну Центра я должен был организовать для "янки" внешнюю разведку.  Но  об
этом
   - в следующей главе.
   Нюренберг-Владимир-Байконур: я сказал "поехали..." (глава десятая, в
   которой меня судят за преступления против человечества и за
   двоежонство, я становлюсь трижды отцом и первым космонавтом) В