его к подобным обвиняющим выводам, мы не знаем до сих  пор.
Может,  одна  из  сестер  обмолвилась  о  чем-то  во  время  похорон  или  в
эмоциональные часы после? У Фрейда было пять сестер.  Старшая, Анна, которой
в момент смерти отца было  тридцать восемь  лет,  жила  в Нью-Йорке со своим
мужем Эли Бернейсом,  братом Марты, преуспевающим бизнесменом. Скорее всего,
на похоронах ее не было.  Паула, тридцати двух лет, самая молодая, тоже была
в Нью-Йорке. Там она за год до  того вышла за  другого эмигранта из Австрии,
Валентина  Винтерница, с которым Фрейд  никогда не был знаком. Остальные три
сестры,  вероятно,  были  в  это  время  в  Вене  или, по  крайней  мере,  в
Центральной  Европе.  Роза (тридцати  шести лет) была в близких отношениях с
Зигмундом. Она  за пять  месяцев  до того вышла  замуж  за  венского  юриста
Генриха Графа  Митци (тридцати  пяти  лет) уже  десять лет была  замужем  за
дальним  родственником,  Моруцем  Фрейдом,  торговцем  коврами  из  Румынии.
Зигмунд  писал Флису, что "все мы от нее далеки. Она всегда  сама отдалялась
от нас и была довольно странной", добавляя, что ее три дочери - истерички, а
муж, возможная причина этого, "полуазиат" и явно тоже извращенец.
     И наконец, там  была  Дольфи  (тридцати  четырех  лет), незамужняя. Эту
сестру, "самую  милую и самую лучшую", Фрейд любил больше  остальных, как он
однажды сказал Марте Наверняка она жила  с  родителями Дольфи  ухаживала  за
Якобом до самой его смерти - незамужняя дочь, страдающая молча.
     Кто из  "нескольких  младших  сестер"  подвергался  преследованиям отца
(если верить словам  Фрейда)  можно  только  догадываться. Предположительно,
Дольфи была  одной из них, а  вместе с ней  Паула,  которая была на два года
младше,  и  Митци,  на  год  старше  Фрейд  не  предоставлял  Флису  никаких
доказательств.  Возможно,  никаких серьезных доказательств и  не было. Фрейд
стремился обнаружить любой намек на совращение детей в любой семье к поэтому
навлек на  себя эту  трагедию  постоянные  мысли о  ничем  не  доказанном и,
возможно,  никогда  не  существовавшем  насилии или  совращении  внутри  его
собственной семьи.
     Похоже,  что  Фрейд  никогда  даже  не  думает  о   том,   что  он  мог
подвергнуться  совращению,   как  и  сестры.  И  тем  не  менее   отсутствие
воспоминаний -  еще не  доказательство. Он  уже утверждал, что  воспоминания
нуждаются  в восстановлении.  В конце  концов  он занялся  своей собственной
памятью.  Весной или летом 1897 года он начал проводить самоанализ.  Начался
новый этап психологической драмы, в которую он превратил свою  жизнь.  Одним
из  мотивов, возможно,  было желание избавиться от сомнений по поводу  того,
что Якоб сделал или не сделал. Единственный случай совращения в  детстве,  о
котором он рассказал Флису, касался лишь служанки, но не Якоба.
     И  все  же его  собственные симптомы, встреться  они  у  его  пациента,
скажем, в 1896 году, вызвали бы в нем  определенные  подозрения. В письмах к
Флису он  употребляет такие слова, как  "величайшие глубины моих собственных
неврозов".  Эрнест Джонс,  преданный спутник Фрейда  на протяжении  тридцати
лет, писал,  что  в 1890-е годы  тот  "страдал от серьезного  психоневроза",
добавляя, что  Фрейд "позже,  несомненно,  поставил  бы себе диагноз истерии
тревожности".
     В  личном  письме  Джеймсу Стречи в  1951 году  Джонс выражается  более
четко.  (Стречи переводил работы Фрейда  как  раз в то же время, когда Джонс
писал его  биографию.) Странно, пишет Джонс, что  Фрейд  "считает, будто его
отец совратил только его брата и нескольких младших сестер, и этим объясняет
их истерию.  В то же время он тогда сам страдал  от сильной истерии. Все это
очень интересно".
     В  конце  концов Фрейд совершенно отказывается  от  теории  совращения.
Мрачные  истории о  совращении малолетних становятся  частью подсознания его
пациентов (или его самого), иконами воображения девочек, влюбленных в отцов,
и  мальчиков,  влюбленных в  матерей.  Извращенные страсти в респектабельных
домах были забыты. Отец  фрейлейн Г. де Б. пострадал ни за что. Фрейда ввели
в заблуждение - или  он ввел себя в заблуждение сам. Эти рассказы об ужасных
служанках  или еще более ужасных отцах (или большая их часть - Фрейд оставил
для себя лазейку ",  столь трудолюбиво восстановленные или придуманные, были
названы детскими фантазиями.
     В течение следующих  десяти лет  Фрейд рассматривает  детство  именно в
этом  свете.  Тайной  детей  является   мастурбация.  В   детстве   остаются
удовольствия,  а также страхи и ревность,  которые человек  проносит с собой
через всю  жизнь.  Именно  это,  а не совращение малолетних  составляет мир,
который Фрейд позже отдает во владение психоанализа.
     Начиная с весны  1897 года в  письмах  к  Флису начинает прослеживаться
изменение его взглядов. 2 мая он говорит о  приукрашивании фактов"; 7 июля -
о   том,  что  "мы  сталкиваемся  с   фальсифицированными  воспоминаниями  и
фантазиями"; 14  августа  он  был  в  горах  с  семьей,  "мучимый серьезными
сомнениями  относительно своей теории  неврозов".  К 21 сентября, через день
после того,  как  он вернулся в  Вену  с  очередного отдыха,  на  этот раз в
Северной  Италии,  борьба  ухе  завершилась:  "Я  больше  не  верю   в  свою
neurotica".
     Разочарование было огромным. Он писал Флису, что рассчитывал на "полный
успех".

     Мечты о вечной славе были так прекрасны -  как  и  о  богатстве, полной
независимости, путешествиях и избавлении детей от жестоких проблем, лишивших
меня детства...  Теперь я могу  по-прежнему жить тихо и скромно, в заботах и
попытках запастись чем-то на черный день. Мне приходит на ум одна история из
моего  собрания  еврейских  рассказов:  "Ребекка, снимай  платье,  ты уже не
невеста". Несмотря  на все  это, я  в прекрасном настроении  и рад,  что  ты
хочешь снова увидеться со мной, как и я с тобой.

     Эти признания предельно откровенны. Три года спустя Фрейд сказал Флису,
что он не ученый, а  авантюрист.  Значит, теория совращений была неудавшейся
авантюрой.
     В  последние годы  эта изменение взглядов  обсуждается  исследователями
снова и  снова. Фрейд приводит  Флису много  причин: среди них невозможность
довести  ни один анализ  до настоящего  вывода,  широкая  распространенность
истерии (согласно теории, совращение малолетних  приводит к  их истерии лишь
при наличии других  способствующих  этому  факторов,  а  значит,  совращение
должно происходить в невероятных масштабах).  Кроме  того,  во  всех случаях
нужно было обвинять  в извращенности отца, в том числе моего  собственного".
Фрейд  как будто сначала  решил обвинить во всем  отцов,  а потом пожалел об
этом.
     Разочарованный   несостоявшейся   теорией,   потрясенный   тем,   какие
последствия она имеет  для  его  собственной семьи, Фрейд не  знал, по какой
дороге  ему  пойти,   и  начал  тщательное   исследование   самого  себя   -
"самоанализ",  -  от  чего   тоже  немало  пострадал.  Многие  исследователи
предполагали, что Фрейд пережил "творческую болезнь", которая ослабила  его,
но сделала мудрее.
     Теория,  предложенная  Фрейдом  взамен   этой,   была  либо   серьезным
открытием,  либо умным ходом  -  в  зависимости  от того,  с  какой  стороны
смотреть  на  Фрейда.   Мотивы   Фрейда  были  очевидны:   он  хотел   найти
альтернативное объяснение сексуальности, которая вызывала брожение в мозгу и
воспоминаниях  его  пациентов  и,  несомненно,  в  его  собственном. Отделяя
воспоминания  от  реальных событий,  а  точнее,  предполагая,  что  реальные
события в  жизни  ребенка  -  в  частности,  взаимоотношения с родителями  -
становятся объектом  фантазий, он  создает новую  теорию  на мрачных  руинах
совращения. Впоследствии она получит название "эдипова комплекса".
     Фрейд   приложил  максимум   усилий  к  созданию  стройной  теории.  Он
действительно хотел понять  природу человека - не менее сильно, чем добиться
славы. Его идеи о  детских фантазиях и разочарование в теории совращения как
бы дополнили друг друга. Его  взгляды изменились не сразу. Еще год он иногда
возвращался к старой теории, словно движимый ностальгическими чувствами.  Он
продолжал считать, как и большинство людей, что некоторые дети действительно
подвергаются совращению.
     Такая точка зрения  (о  том, что совращение  малолетних не очень широко
распространено) была нормальной в двадцатом веке, пока в восьмидесятых годах
не началось движение по "восстановлению памяти". В США и в меньшей степени в
Европе восстал призрак теории  совращения Фрейда.  Появилась  новая  жертва:
человек  (обычно женщина), который в детстве подвергался  совращению (обычно
со  стороны отца) и  подавил  память  об этом. Стали утверждать, что  инцест
происходит повсеместно, и находить этому подтверждения в судах.
     Теория  Фрейда  стала  основой,  хотя  самого Фрейда многие  радикально
настроенные  люда  объявили трусливым  отступником,  который закрыл глаза на
истину. По их словам, он мог бы  поднять вопрос плохого обращения с детьми в
семьях еще в 1890-х годах, но не сделал этого, оставив дело своим потомкам в
конце двадцатого века.
     Несомненно,  вначале  Фрейд утверждал, что  открыл  массовое совращение
малолетних. Но  он использовал сомнительные средства,  придумывал истории за
пациентов,  старался найти доказательства,  которые  принесли бы  ему славу,
пока наконец не  был  вынужден признать, что  их не существует. Если  бы ему
удалось  найти "научные"  доказательства,  можно  предположить,  что  он  не
отказался бы от теории и продолжал бы развивать ее, несмотря на собственного
отца. Однако после полутора  лет попыток он потерял надежду. В письмах Флису
заметно, как  эта  теория  ускользает  от  него.  Наконец  Фрейд  совершенно
оставляет теорию совращения и заменяет ее эдиповым комплексом.
     Восстановление  детских  воспоминаний (в  том  смысле,  в  котором  это
понимал Фрейд)  совершается  современными психотерапевтами с  легкостью. Они
постоянно слышат от своих  клиентов подробные рассказы о насилии над детьми.
Поскольку насилие и совращение  действительно существует, терапевты не могут
не искать его в мозгу своих пациентов - то же делал и Фрейд век назад, но по
другим   причинам   и  с  другими  результатами.  Обвинители  отцов  считают
"восстановленную  память"  реальной  и  значимой.  В  Америке  эти  проблемы
начинают  занимать  большую  часть  практики психоаналитиков. Фредерик Круз,
открыто  выступающий  против  них,  считает  очень  опасным  "тот факт,  что
некоторые последователи Фрейда так легко склоняются к диагнозам, которые сам
Фрейд  считал  абсурдом".  В  то  же время  другая  сторона  (здесь и семьи,
страдающие  от  этих  обвинений,  духовные  наследники Г. да  Б.  и ее отца)
объявляет   все  эти   догадки  "происками  дьявола"  и   называет  подобные
воспоминания "синдромом фальшивой памяти".
     На    лондонской    конференции    1994   года,   посвященной   вопросу
восстановленных воспоминаний, касающихся совращения малолетних, протестующие
женщины периодически включали пожарную сирену, чтобы продемонстрировать свою
враждебность. Они  раздавали  всем брошюрки с  критикой "синдрома  фальшивой
памяти", "термина, который изобрели мужчины, чтобы опровергнуть  обвинения в
свой  адрес  в совращении своих детей  (обычно дочерей)". О  Фрейде, "первом
настоящем  защитнике синдрома  фальшивой  памяти",  говорят  или  ложь,  или
полуправду.   "Он   признавал,    что   девочки   подвергаются   сексуальным
преследованиям  в  семье  со стороны  мужчин,  но  под  давлением  коллег  и
благодетелей [ложь]  пересмотрел свою теорию  совращения  и стал утверждать,
что девочки  фантазируют о том, что их насилуют отцы,  но  что на самом деле
этого не происходит [полуправда].
     В   сентябре   1897  года   для   Фрейда   имел   значение  только  мир
бессознательного. Тема  совратителей была лишь отклонением от цели.  Еще  за
девять лет до этого он придумал эпиграф к своей будущей книге: "Flectere  si
nequeo superos  Acheronta movebo", что означает:  "Если  я не могу подчинить
себе  высшие  силы,  я  сдвину  с  места ад".  Позднее  Фрейд  отрицал  свое
авторство, но похоже, что  эта фраза принадлежит именно  ему. Если он не мог
воздействовать на  мир в  целом, он  был готов обратиться к  темным областям
разума, души, психики. И он обратился к самому себе.



Глава 14. "Я" Фрейда

     Процесс, который Фрейд назвал "самоанализом", начался в 1897 году и был
описан в длинных письмах Флису. Изо дня в  день Фрейд подробно рассказывал о
своих воспоминаниях и снах, а впоследствии эти рассказы легли в основу книги
"Толкование  сновидений". Самоанализ не был простым открытием тайн "земного"
Фрейда. Он продемонстрировал сложность психоанализа и произвольный  характер
выводов, к которым этот анализ приводит.
     Первые намеки на самоанализ появляются весной и летом 1897 года. Как мы
уже знаем, Фрейд в то время все больше сомневался в  истинности своей теории
совращения. До  того  как вместе  со  всей буржуазной  Веной  отправиться на
отдых, он рассказал Флису о "невротическом моменте"  с "сумеречными мыслями"
и "прикрытыми сомнениями", который вызвал у него умственный ступор. "Никогда
раньше  я и  не представлял себе  такого интеллектуального паралича.  Каждая
строчка становится  пыткой",  - пишет он и добавляет: "Мне  кажется, что я в
каком-то коконе, и  одному Богу  известно, что за  зверь выйдет  из  него на
свет". Еще одно письмо, написанное вскоре после этого (7 июля),  сообщает  о
"чем-то  таящемся  в  самой  глубине  моего  невроза",  что  "не   дает  мне
продвигаться вперед в понимании неврозов".
     Играла роль и  потребность Фрейда понять  свою  сексуальную сущность. В
мае он рассказал Флису  о том, как  ему снились  "слишком  теплые чувства" к
своей  девятилетней  дочери. Он также сообщил  ему  об  эротическом  сне,  в
котором  он  поднимается  по  лестнице  и видит  женщину.  Истоки этого  сна
находились в детстве,  во  Фрейбурге,  а женщина была  няней  по имени Рези.
Согласно  символизму  сновидений  Фрейда  (который в то  время  еще  не  был
разработан), лестница означала соитие.
     Фрейд  рассказывал  этот  сон  в  нескольких   версиях.   В   варианте,
представленном Флису, он был полуодет, за ним следовала какая-то женщина,  а
он  оцепенел  и  не   мог  пошевелиться,  но   чувствовал  лишь  сексуальное
возбуждение и никакой тревоги. Этот сон был вызван его мыслями в  тот вечер,
когда  он  поднимался  наверх  после  работы. На нем не  было  воротничка  и
галстука,  и  он  опасался, что в таком виде  его  могут увидеть на лестнице
соседи.  Фрейд  решил,  что  за  этим  сном  скрывается  "эксгибиционистское
желание".
     В версии, рассказанной в книге "Толкование сновидений", он шел вверх по
лестнице,  а служанка спускалась ему навстречу. В  опубликованном варианте о
сексуальном   возбуждении  умалчивается.  Служанка  была  старше  Фрейда   и
непривлекательна, а лестница находилась вовсе не на Берггассе,  а в каком-то
доме, куда он  ходил  каждый  день, чтобы  делать уколы пожилой даме.  Фрейд
обычно прочищал горло и сплевывал прямо на лестницу,  потому что там не было
плевательницы.  Консьержка  громко  жаловалась,  убирая  за  ним;  ворчала и
служанка старушки, потому что его туфли оставляли грязь на коврах (Фрейд как
будто изо всех сил старается  представить себя невоспитанным человеком). Сон
с лестницей, заключил Фрейд, связан с  остальными,  посвященными  няне, и за
ним  стояла  именно  она, "доисторическая  старая  няня",  напоминая  ему  о
соблюдении чистоты.
     В  этой версии он не говорит о том,  что самоанализ показал, будто  эта
няня имела сексуальную значимость для его детского "я". Он рассказал об этом
Флису, но  больше никому, так  что опубликованная версия  этого сна  -  лишь
часть правды*.

     * Много лет спустя он рассказал об этом сне еще больше своей пациентке,
принцессе Марии Бонапарт. Фрейд сказал, что за  плевками на лестнице крылось
презрение к бедным людям, которые жили в этом здании. Поэтому он не плевал в
свой носовой платок, "как воспитанный человек". Ему не нравилась его работа,
он стремился  достичь большего, но был вынужден  ходить  в дома, где даже не
было плевательницы.

     Теперь,  когда Фрейд мог позволить себе более долгий  отдых, на лето он
уезжал из  Вены. Практика не прекращалась, хотя была ограничена малым числом
пациентов, которых он мог  принять за неделю. Впрочем, они  предположительно
платили  ему по  пятнадцать  флоринов  в час;  кроме  того, иногда  он давал
консультации  в других городах. В  письмах к Флису он  приводит свой годовой
доход - сорок пять тысяч фунтов.
     В  середине июля 1897 года, все еще  пребывая в сомнениях  относительно
теории совращения, он гуляет в окрестностях Зальцбурга вместе со свояченицей
Минной,  компания которой  нравится ему все  больше  и  больше.  Потом Фрейд
возвращается в Вену,  чтобы позаботиться о памятнике на могиле отца, а после
этого присоединяется  к жене и  детям в Аусзее, модном курортном и  торговом
городке, расположенном на высоте шестисот метров над уровнем моря, среди гор
и озер  Зальцкаммергута, в двухстах пятидесяти  километрах от Вены. Бедекера
свое время  восхищали виды Аусзее, Фрейда - "чудесный лес" с папоротниками и
грибами, где он мог бродить с детьми.
     Летние грозы затопили железнодорожные  пути и прервали на долгий период
связь  города с  внешним миром. "Мрачные сомнения"  о теории  совращения  не
покидали Фрейда. Он надеялся, что Италия, куда он собирался после этого, его
немного отвлечет. К концу августа он уже был с Мартой в Венеции.
     В один "волшебный и прекрасный день" они стояли  у окна своего номера и
смотрели  на голубой залив, куда должны  были  приплыть  английские корабли.
Марта,   словно   маленькая,   восторженно  закричала:  "Смотри,  английский
корабль!" Воспоминание об этом стало частью его "вещего" сна год спустя.
     В  начале  сентября -  когда  Марта  никуда  не  смогла  поехать  из-за
менструации, что  Фрейд учел  в  своих  планах,  - он  начал путешествие  по
Северной  Италии  с  Александром  и  доктором  Феликсом Гаттелом,  нерадивым
учеником, вероятно,  посланным  ему  Флисом. Фрейд написал  Флису, что  ищет
"напиток  из воды Леты". Классическое  прошлое  Италии увлекало  его.  Фрейд
всегда любил древности,  и  с годами  его кабинет и  приемная  в  Вене стали
походить на жилище археолога, полное античных средиземноморских статуэток из
камня  и   металла.   Эту   беспорядочную  коллекцию   сравнивают   с  миром
бессознательного. Психология для Фрейда была чем-то вроде археологии событий
в прошлом человека.
     Отношение Фрейда к Италии осложнялось римским неврозом, который, как он
считал,  произошел  от его  детского  поклонения  перед  семитом-Ганнибалом,
приблизившимся к Риму, но  так и не вошедшим в него.  Фрейду-еврею  Рим  как
столица  католицизма был не  менее враждебен. Фрейд хотел  пойти дальше, чем
Ганнибал, и все-таки оказаться в Риме, но это было не так просто.
     Это нежелание было совершенно реальным. Особенность Фрейда  заключалась
в его чувствительности к психологическим нюансам: атмосфере городов, течению
времени, снам и внутренним  голосам. За чинным фасадом скрывался  внутренний
мир,  полный  ярких  фантазий.  Поездка  в  Рим (город  античных  памятников
древности,  которыми  он восхищался)  стала  метафорой для  описания  других
"страстных желаний".
     В сентябре 1897  года Фрейд отправился из  Венеции на  юг, в Сиену.  Он
проезжал  мимо озера  Трасимено, где  Ганнибал когда-то  непредусмотрительно
остановил свою армию, и озера Болсена, что дальше к юту. Фрейд уже подошел к
Риму на  шестьдесят километров ближе,  чем  Ганнибал,  но дальше поехать  не
отважился. "Наконец, - писал он в  Толковании сновидений - увидев Тибр, я  с
грустью  повернул назад, будучи всего в семидесяти пяти километрах от Р