сора  было немного  золотых
слитков - или монет, - что тоже характеризовало его как  предусмотрительного
европейца.   Бонапарт  организовала  провоз  его  золота  через   границу  в
дипломатическом  портфеле греческого посольства. Она помогла  Фрейду и  Анне
разобрать бумаги и выбрать то, что можно уничтожить. Они  просмотрели архивы
венского  общества и  выслали протоколы первых  заседаний в Нью-Йорк.  Часть
библиотеки Фрейда была продана. Молодой фотограф Эдмунд Энгельман запечатлел
квартиру на  снимке,  не пользуясь  вспышкой, чтобы не  привлекать внимания.
Кроме того, он  сделал фотографию для нового  паспорта. Фрейд не мог уехать,
пока его имущество не оценено и  не уплачен  налог на  выезд из страны.  Без
этого даже сам президент Рузвельт не добился бы, чтобы его отпустили.
     Из-за этой задержки часть сопровождающих уехала раньше, чем сам  Фрейд.
В списке кроме него было пятнадцать имен: Марта, Минна, Анна, Мартин с женой
Эсти (и  двумя детьми),  внук  Фрейда Эрнст  Хальберштадт,  дочь Матильда  с
мужем.  Макс  Шур с  женой (и  тоже с  двумя  детьми) и  домашняя  работница
Фрейдов.  Минна уехала 5  мая; Мартин - 14 мая, а до него - его жена и дети;
Матильда с мужем отправились 24  мая.  Фрейд писал Минне, которая уже была в
Лондоне,  в  безопасности,  что их все  еще задерживает налог на  выезд. "Мы
стоим  в  дверях,  как   человек,  который  хочет   выйти   из  комнаты,  но
обнаруживает, что его пиджак прищемило".
     25 мая  Фрейд узнал, что  налог,  двадцать пять процентов  номинального
имущества, составил 31 329 рейхсмарок, которые нужно было заплатить 21 июня.
Поскольку его  банковские счета  уже были конфискованы, а фонды в  Голландии
нелегальны,  он  не смог бы  найти  эту сумму  в Вене.  За него 4824 доллара
заплатила Мария Бонапарт,  и позже он возвратил ей  долг.  Этой  весной  она
оказала  еще одну  услугу - если  не самому  Фрейду,  то истории психологии:
изъяла  переписку  с  Флисом  из  сейфа  Ротшильда,  теперь  принадлежавшего
гестапо, и отвезла письма во Францию.
     Фрейд  был  свободен.  Он  должен  был  подписать документ,  в  котором
говорилось,  что  власти  обошлись  с ним "со  всем  уважением и  вниманием,
положенным моей научной репутации". Джонс пишет в своей биографии, что Фрейд
спросил,  можно ли что-нибудь добавить, и дописал ироничное предложение:  "Я
могу  сердечно порекомендовать гестапо любому", но Джонсу рассказал  об этом
Мартин,  и  эта  история  не  более  чем  вымысел.  Указанный  документ  был
впоследствии обнаружен, и на нем стоит только  подпись Фрейда.  Возможно, он
сказал сыну, что хотел бы такое написать.
     Он собирался ехать вместе с Мартой,  Анной, врачом, который должен  был
заменить  Шура  в  последний  момент,  потому что  тот заболел,  служанкой и
собакой чау-чау по кличке Лан. Четыре сестры Фрейда жили  в Вене и никуда не
поехали. Пятая, Анна, богатая вдова Эли, была  в безопасности в Нью-Йорке. В
Вене  были  три вдовы - Роза,  Митци  и Паула -  и  незамужняя Дольфи. Джонс
писал,  что  Фрейд  и  его  брат Александр  оставили  на  их  содержание сто
шестьдесят тысяч австрийских шиллингов, или восемь тысяч фунтов. Неизвестно,
как Фрейд смог  оставить  такую  сумму,  не  привлекая  к себе внимания и не
увеличив свой налог на выезд.
     В  письме, которое  Фрейд  писал Бонапарт  из  Лондона  в  том же году,
говорилось: "Мы не в силах обеспечивать их здесь, в Англии". Он предполагал,
что деньги, которые он им оставил, "возможно, уже конфискованы и обязательно
будут потеряны, если они уедут". Он добавил, что думал о том, чтобы устроить
их  на  французской  Ривьере: "Но  будет  ли это  возможно?"  Четыре  старые
женщины, которые наверняка не хотели уезжать из привычных мест, не считались
большим приоритетом. Лагерей смерти тогда еще не было.
     Фрейд в последний раз попрощался с ними. В 15. 25 в субботу, 4 июня, он
вместе  с  остальными сел  в "Восточный экспресс"  на Западном  вокзале.  Их
сопровождал  член  дипломатической миссии США в Вене. В  предрассветные часы
воскресенья, проехав  двенадцать часов по Австрии и  Германии,  поезд достиг
границы в Келе.  Немецкая таможня ими  не заинтересовалась, и они  пересекли
мост через Рейн в Страсбург, оказавшись во Франции и на свободе. Принцесса и
Уильям Буллитт встретили поезд на вокзале в Париже, и Фрейды  остановились в
доме  Бонапарт. Она передала Фрейду чек на  его золото, которое ждало  его в
Лондоне.
     Вечером они отправились в Кале, а  оттуда на ночном пароме в Англию. Во
время путешествия Фрейду снилось, что он высаживается в бухте Певенси, где в
1066 году вышел на берег  Вильгельм Завоеватель.  Эту историю рассказал тоже
Джонс,  что вызывает некоторые подозрения. Впрочем, могучий завоеватель, все
еще  мечтающий о  новых  победах,  больше похож на Фрейда.  Слабый беглец  с
тростью, седой  бородой, в очках, слишком тяжелых для его лица, - это  всего
лишь прикрытие. В посмертном стихотворении Одена много правды:

     Он совсем не был умен: он просто сказал
     Несчастному Настоящему повторять Прошлое
     Как стихотворение, пока раньше
     Или позже оно не запнется на строчке, где

     Когда-то давно начались обвинения...

     Пусть он часто ошибался и иногда доходил до абсурда,
     Для нас он уже не просто человек,
     А целое общественное мнение,

     Согласно которому мы управляем своими такими
     разными жизнями...

     На Духов  день, в  праздник, он прибыл в  Дувр.  Поезд  Фрейда ехал  на
север, а люди уезжали из  Лондона на южное  побережье.  За  двадцать лет  до
того,  в  Духов  день  1918 года,  Лондон перенес  последний воздушный налет
первой  мировой  войны,  когда  вверх  по Темзе  летели  немецкие  "готы"  и
"гиганты". В 1938 году шла гражданская война  в Испании, а на следующее утро
в  газетах   появились   сообщения  о  "неизвестных   бомбардировщиках"  над
Пиренеями.
     Матильда и Мартин встречали Фрейда на вокзале Виктория вместе с Джонсом
и его  женой. Временным домом Фрейда  в пригороде Сент-Джонс-Вуд, который он
описывал   Эйтингону,   стал   дом   к  северу  от  Регентского   парка,  на
Элсворти-роуд, выбранный и обставленный Эрнстом. "Очарование нового места...
вызывает желание закричать  'Хайль Гитлер!'"  Рядом находился Примроуз-Хилл,
который напоминал  Фрейду о  Гринцинге.  Он  рассказал Эйтингону о  триумфе,
который  почувствовал,  когда  освободился,  смешанном  "слишком обильно"  с
горем, потому что "я всегда очень любил тюрьму, из которой меня  выпустили".
Теперь,  когда Фрейд оставил  Вену навсегда, он наконец понял,  что  это его
дом.
     Брату  Александру,   который   уехал   в  Швейцарию  (они   приехали  в
Великобританию только осенью и вскоре после  этого отправились в Канаду), он
писал 22 июня:

     Эта Англия  -  вскоре  ты сам увидишь, - несмотря на все,  что  кажется
чуждым, странным и  сложным, а этого здесь вполне хватает, - благословенная,
счастливая  страна, населенная добрыми и гостеприимными  людьми. По  крайней
мере, такое впечатление я  получил  после первых  недель.  Нас приняли очень
радушно. Нас принесло на крыльях массового психоза (я не мог не прибегнуть к
поэтической  метафоре). Через три дня почтальон исправно приносил  письма по
адресу  "Доктор Фрейд, Лондон" или  "Напротив Регентского парка", а таксист,
который привез Анну  домой, воскликнул, увидев  номер дома:  "О,  это же дом
доктора Фрейда!" Газеты сделали нас  известными. Нас засыпают цветами,  а от
конфет  и  фруктов  у  нас вполне  могло бы  начаться  серьезное  несварение
желудка.

     Популярные газеты, вероятно,  не попадали на его стол перед  завтраком.
Он заметил бы в них следы того же самого антисемитизма, который процветал по
другую сторону  Канала, но в  более мягкой, англицизированной форме,  скорее
социальной, чем политической. За  три дня до того,  как Фрейд написал брату,
"Санди  экспресс",  в  то  время  солидная газета,  исповедовавшая  ценности
среднего класса, выражалась так:

     Наблюдается большой  приток иностранных евреев  в  Великобританию.  Они
переполняют  страну.  Они  пытаются  в  больших  количествах  устроиться  на
медицинскую  работу...  Что  самое  худшее,  многие  из  них  представляются
психоаналитиками...  [Психоаналитик]  часто получает  над  пациентом власть,
которой пользуется, если он не совсем порядочный человек.

     В  брошюре,  выпущенной   британскими   евреями,  чувствуется   нервная
атмосфера,  с  которой  сталкивались   иммигранты.  Им  советовали   выучить
английский  и  правильное произношение,  чтобы  не выделяться,  а  также  не
критиковать правительство  или  британский образ жизни.  "Лучше  говорите на
английском с запинками, чем на беглом  немецком,  и  не говорите  громко. Не
читайте на людях немецких газет".
     Фрейд  был огражден  от  всего  этого.  Он  продолжал  работать,  завел
несколько  пациентов, немного  писал.  Последняя часть "Моисея и единобожия"
была  завершена в  июле, и  Фрейд  устроил  ее  издание.  Первые  части  уже
появились,  но  он  ожидал наибольшей  отрицательной  реакции  от последней,
заключения,  как, впрочем, и произошло. Приходили посетители,  некоторые  из
них  были  знаменитостями: Г.  Дж. Уэллс, Сальвадор Дали  (который привел  с
собой жену), посланцы от  Королевского общества (избравшего  его иностранным
членом) со  своей "хартией", чтобы  Фрейд подписал ее. Из Манчестера приехал
Сэм Фрейд.
     Недалеко  от  Сент-Джонс-Вуд, в  Мэсфилд-гарденз в Хемпстеде,  рядом  с
Финчли-роуд,  было  найдено   постоянное  жилье.  Это   был  отдельный  дом,
построенный после войны. Эрнст сменил там всю  обстановку и подготовил его к
заселению осенью. Марта перебралась туда 27 сентября.  Фрейд - который в том
же   месяце   подвергся  радикальной  операции   в  лондонской   клинике   -
присоединился к ней три дня спустя.
     Это была неделя мюнхенского  кризиса, когда Германия, поглотив Австрию,
вот-вот готова  была завоевать следующую  страну  к  востоку,  Чехословакию.
Коллеги   убеждали   британского   премьер-министра,   Невилла   Чемберлена,
продемонстрировать силу.  В  лондонских  парках стали копать траншеи,  чтобы
использовать  их как  укрытия  во  время  воздушных  налетов.  Выкатили  все
противовоздушные орудия страны - сорок  четыре единицы.  Флот был приведен в
боевую готовность.
     Но Чемберлен оставался миротворцем, говоря британскому народу по радио:
"Как  ужасно,  нелепо  и  невероятно,  что  мы  строим убежища  и  примеряем
противогазы из-за ссоры  в далекой  стране между людьми, о которых мы ничего
не знаем". Он поехал на переговоры с Гитлером в Мюнхен и вернулся с триумфом
("Я  думаю, нас  ждет мирное время"),  как показано  в сотнях  телевизионных
документальных  фильмов,  человек,  похожий на  управляющего  банка, машущий
какой-то бумагой. Фрейд  записал  в  дневнике:  "Мир".  Шесть месяцев спустя
немцы   захватили  Чехословакию  и  настроение   в  Великобритании   наконец
изменилось.
     К  этому времени, в  марте 1939 года,  опухоль Фрейда  стала  активной,
метастазирующей  и  не  поддающейся  операции.  Кроме того,  он  страдал  от
сердечной недостаточности. В конце июля он отказался от практики. Кроме боли
и общей  слабости разлагающаяся  кость  издавала  неприятный  запах, который
отпугивал его собаку. В щеке появилась гангренозная  полость, и его  кровать
пришлось защищать  от мух противомоскитной сеткой.  Такой жуткий конец жизни
он встретил с  явным  хладнокровием.  Анна ухаживала за ним,  вставая каждую
ночь  по  несколько  раз, чтобы опрыскать его рот  обезболивающим средством.
Макс Шур,  который удачно  добрался до Англии, проводил у  Фрейда почти  все
время.  Обсуждая Гитлера и вероятное будущее, Шур спросил Фрейда, считает ли
он, что эта война  будет последней. "Для меня - последней", - ответил Фрейд.
Его имя было включено в "особый список" гестапо,  куда входили люди, которых
нужно было найти в первую очередь после завоевания Британии.
     1  сентября  Гитлер  вторгся  в  Польшу,  а  два  дня спустя,  утром  в
воскресенье, Чемберлен  сообщил  Великобритании,  что  "теперь  мы  воюем  с
Германией". Кровать Фрейда передвинули в более  безопасную часть дома, когда
вскоре после  речи Чемберлена  завыли первые  сирены воздушного налета.  Это
была ложная тревога.
     21 сентября, во вторник, Фрейд взял Шура за руку и сказал: "Мой дорогой
Шур, вы, конечно  же,  помните  нашу  первую беседу. Тогда  вы  пообещали не
оставить  меня, когда придет мое  время. Теперь  это превратилось в сплошную
пытку и  больше не имеет смысла". Шур сказал, что все понимает.  "Спасибо, -
ответил Фрейд. -  Поговорите  с Анной и,  если она не возражает, покончите с
этим делом".
     За сорок лет до того в одном из своих полных риторики писем к Флису  он
спрашивал: "К чему пришел человек, как  ничтожно должно быть влияние религии
науки,  которая должна была занять место старой религии, если человек уже не
отваживается решить, когда очередь того или другого умереть?"
     Поговорив  с Анной,  Шур  сделал ему инъекцию  большой  дозы  морфия  и
повторил  ее, возможно, дважды,  в течение следующих  тридцати  шести часов.
Фактически  это  была эвтаназия.  Шур посоветовался  с юристом, до того  как
написать отчет об этом эпизоде.
     Фрейд впал в кому и умер  в три часа ночи в  субботу, 23  сентября 1939
года. Ему было  восемьдесят три,  и он прожил  больше, чем предсказывали все
его  магические числа.  Это  был  Йом Киппур, еврейский  День  искупления  -
совпадение, которое он  мог бы проанализировать и счесть чем-то большим, чем
совпадение, - если бы имел эту возможность.



Глава 32. Послесловие

     Поколение Фрейда  отнеслось к нему  с должным уважением. Анна,  которая
осталась  представительницей отца  на  земле, была почитаемым хранителем его
памяти,  а также бумаг  в доме на Мэсфилд-гарденз. Она сама была терапевтом,
но жила  в  тени Фрейда и не  хотела  ничего  иного. Люди старались ничем не
обидеть "мисс Фрейд".
     Дом был хранилищем прошлого. Весь оставшийся после Фрейда антиквариат и
его книги хранились там. Тетя Минна умерла во время войны, но Марта, старшая
сестра,  пережила  ее.   Это   была  тихая  старая  женщина  с  устоявшимися
привычками, которая всегда ходила на  Финчли-роуд за продуктами, как  прежде
делала это в Вене. Когда она умерла в 1951 году, ей было девяносто лет.
     В  то время  Анне  было  чуть  больше  пятидесяти, она  была  занятым и
энергичным человеком. Она стремилась сохранить и сберечь достояние отца, что
не очень помогало тем, кто хотел беспристрастно оценить его жизнь,  но такая
верность  вызывала  восхищение  -  он  был  смыслом  ее  жизни.  В  доме  на
Мэсфилд-гарденз  постоянно бывали люди, явившиеся по  делам психоанализа, но
они ощущали, будто попадают в другую страну. Джеффри Мэссон, который впервые
побывал там в шестидесятых годах, был

     поражен неким зловонием,  ощутимым запахом  плесени. Было очень темно и
почти  совершенно тихо.  Как только я вошел, меня  словно придавило.  Кругом
были памятки из прошлого.

     Известный британский аналитик побывал там во время своего обучения:

     Они как будто продолжали жить в  Вене.  Старая служанка  предложила мне
бутерброд без мяса, как в прежние тяжелые времена. Они одевались все так же.
Анна была в длинном черном платье - часть другого мира. Во время анализа мне
снились  ноги Анны  Фрейд.  Мой  аналитик  сказал "Вы единственный  мужчина,
который их видел"

     Для Анны, как и для  большинства психоаналитиков, жизнь Зигмунда Фрейда
была достоянием, нуждающимся в  охране. Когда в 1945 году закончилась вторая
мировая  война, начали появляться  зловещие признаки  возрождения  всеобщего
интереса  к  личности  Зигмунда  Фрейда.  В 1946  году в Америке  вышла  его
биография,   в  следующем  году  -  еще  одна,  проницательное  произведение
журналистки Хелен Уокер  Пьюнер. Обе книги привели круг  Фрейда в  смятение.
Необходимы были официальные версии жизни Фрейда.
     Первая  появилась в виде собрания писем, которые Фрейд писал Вильгельму
Флису, пророку биоритмов и носовых рефлексов. Все двести восемьдесят  четыре
письма  пролежали  во  время войны  в  датском  посольстве  в  Париже,  куда
принцесса Мария  Бонапарт отвезла  их  из Вены. В мае 1946 года она привезла
переписку в Лондон, чтобы Анна с ней ознакомилась.
     Анна не хотела, чтобы письма были опубликованы, как и ее  брат  Мартин.
Бонапарт  была  противоположного   мнения.  Она  умела   убеждать  людей   и
заслуживала  внимания как человек, который  спас переписку; кроме того, если
Фрейды этим  бы  не  заинтересовались, она могла  бы  найти  письмам другого
владельца. Стараясь предусмотреть  юридические тонкости  и представить людям
настоящего Фрейда, тем  самым сделав книги  других  авторов излишними,  Анна
решила,  что письма  нужно  опубликовать.  Но  сначала  их  необходимо  было
подвергнуть цензуре.
     В период с 1946 по 1949 год письма редактировал бывший венский аналитик
Эрнест  Крис. Один из любимых  учеников Фрейда в тридцатых годах,  во  время
войны  он переселился в  Нью-Йорк  и  каждое  лето  посещал  Лондон,  где  с
удовольствием  работал рядом с Анной. Они были очень близки: анализ проходил
все время, пока они занимались письмами.
     Началось  сокрытие  истинного образа Фрейда, хотя  в то  время люди еще
могли   увидеть  разницу.   Книгу   должны   были   назвать   "Происхождение
психоанализа",  но весь материал об интересах отца, который  Анна с Мартином
сочли  слишком  неприглядным,  был исключен.  Сюда вошел и  абзац о  женском
обрезании, и мрачные подробности  "совращений", и  то,  что  Фрейд испытывал
сексуальное желание. Вырезали и  эпизод  с Эммой Экштейн, женщиной, которая,
как Фрейд предполагал, чуть не умерла от  кровотечения  из-за любви к  нему.
Немецкоязычная версия с  большим  введением,  написанным  Крисом,  появилась
первой, в 1950 году,  а за ней в 1954 году последовало англоязычное издание.
Крис  говорил Анне, что  его совесть  чиста, в книге  есть замечание, где он
говорит, что редактура  осуществлялась по  принципу "опущения или сокращения
[всего], что  не соответствовало бы  профессиональной или личной совести"  -
достаточно  размытая  фраза,  которую   можно  применить  к  любому  случаю.
Фактически, Крис с Анной исключили из переписки большую часть того, что в то
время беспокоило  Фрейда. Психоанализ  принял то,  что  ему дали  - даже эта
выхолощенная  версия содержала неслыханные откровения,  - но  был благодарен
хотя бы за это.
     Задолго  до  выхода  в  свет  "Происхождения психоанализа"  Анна  и  ее
советчики  находились  в тяжких раздумьях по поводу биографии.  Американский
издатель  попросил Джонса написать ее в 1946 году, но  тот сначала колебался
(или делал вид), поскольку ему было шестьдесят  семь  и  у него было  слабое
здоровье.  Анна предпочла бы, чтобы это  сделал Крис,  говорили еще об одном
кандидате из  старой Вены, Зигфриде Бернфельде, одном из  призрачных женихов
Анны в двадцатых годах, который теперь жил в Сан-Франциско. Бернфельд собрал
большой  биографический   материал   о  ранних  годах  деятельности  Фрейда.
Возможно, его умение находить  информацию говорило не в его пользу. Его идея
создать доступный архив  Фрейда позже была  отклонена в  целях  скромности и
сокрытия  некоторых   фактов.   Бернфельд   опередил  свое   время,  задавая
биографические вопросы, которыми больше  не интересовался никто. В 1947 году
он опубликовал статью,  которая  утверждала, что  "Покрывающие воспоминания"
Фрейда автобиографичны.  Именно эти изыскания вызвали такую любознательность
у Питера Суэйлза тридцать лет спустя.
     Бернфельд не стал официальным биографом, равно как и Крис. Однако Джонс
решил, что все-таки сделает это.  Что бы  Анна ни  думала  относительно  его
хитрости, он был слишком заметной фигурой и работал вместе с Фрейдом слишком
много лет, чтобы получить отказ.
     К 1950  году  Джонс  п