-- тихо сказал он.
     -- Зачем, например, начальнику милиции десять ваго-нов леса? -- спросил
я.
     -- Он поставлен в такие же условия, что и ты, -- ска-зал собеседник. --
Ему эти вагоны  надо отдать немедлен-но. Остальное -- завтра, послезавтра. И
лес будет.
     Я тут же  попросил соединить меня с  начальником  ми-лиции. Сказал ему,
что может забрать лес хоть сейчас.  Он сказал,  что  я --  парень с головой,
назвал меня "хозяи-ном"  и пригласил в гости,  пообещав накормить и напо-ить
по-царски.
     -- Что  происходит,  -- сказал я, положив телефонную .трубку.  -- И это
коммунисты?!
     -- Мы все -- коммунисты, -- напомнил  о  своем при-сутствии "Лес". -- А
происходит обычная жизнь. Легко быть "настоящим коммунистом", до изнеможения
копая  землю  или  погружая  дрова,  как  Павка  Корчагин.  А  хо-чешь  быть
коммунистом в наших условиях -- живи  по законам этого общества: мошенничай,
обманывай, наси-луй, доноси, выкручивайся.  Иначе  ничего  не  сделаешь. Даю
тебе дружеский совет... Вижу, ты действительно па-рень с головой... Человек,
от которого зависит бетон, имеет большую семью, а живет в  тесной комнатушке
в полуразвалившемся  бараке.  Пообещай  ему квартиру,  и он тебе что  угодно
из-под земли выроет.
     Всю ночь я не спал. Командиров стройки отпустил по домам. А сам думал и
думал.  И надумал. Одни-ми приказами ничего  не добьешься. Быть  честным  --
значит быть глупым. Это -- прямая  дорога на тот свет. И дела не будет. Чуть
свет поехал к "Бетону". Я про-жил сам всю жизнь в жуткой тесноте. Но то, что
я уви-дел у "Бетона", ужаснуло даже меня.
     -- Сначала решим твой квартирный вопрос, -- сказал я ему, -- а уж потом
будем говорить о деле.
     Вся  семья  кинулась благодарить меня. Веришь ли, руки целовали.  Я  не
устоял и...  Поверь, это не был расчет. Это был  искренний порыв... И сказал
им  следующее. Я оди-нок. Могу  пока пожить и  в общежитии. А им приказы-ваю
сегодня же после работы въезжать в  мою квартиру. Вот записка  к коменданту.
Они отказались наотрез.  Тог-да  я сказал:  выбирай,  либо  въезжаешь  в мою
квартиру, либо пойдешь под суд. И ушел не попрощавшись. Я был уверен в  том,
что бетон будет. И он, как и лес, был.
     Через  несколько дней слух  о  моих действиях облетел  весь район.  Что
начало твориться, невозможно описать. На меня смотрели как на Бога. Будто Он
сам приехал  в эту чудовищную глушь и  дарует  им обещанную райскую жизнь. А
рай земной они представляли очень просто:
     хлеба вдоволь, немного сахару, по праздникам -- селед-ка, дров на зиму,
крыши не протекают, мануфактура... Первым делом я велел починить бараки и по
возможно-сти улучшить  снабжение. В  складах завалялись дешевые  конфеты.  Я
велел немедленно пустить их в продажу. Ве-лел особо  нуждающимся многодетным
семьям  выдать  та-лоны  на  ситец.  Сейчас  все это  звучит  как анекдот  и
насмешка. А тогда!.. Со всего района народ повалил в го-род. Стихийно возник
митинг. Я выступил с речью.  Я  потом никогда  не говорил как  в тот  раз. Я
говорил  им,  что Партия и лично Он послали меня  наладить здесь  нормальные
условия  жизни, достойные человека  советс-кого общества. Я говорил им,  что
враги народа  в загово-ре с  мировым империализмом пытались  сорвать Великую
Стройку, спровоцировав в районе невыносимо тяжелую обстановку. Я  призвал их
разоблачать замаскировавших-ся врагов и судить их открытым народным судом. Я
го-ворил и чувствовал, что эта народная армия будет под-чиняться моей воле и
что сражение за завершение Ве-ликой Стройки я выиграю.
     Теперь скажи мне, в чем моя вина? Я лишь подчи-нился  воле народа, лишь
выразил  ее.  Волюнтаризм  ру-ководителей  сталинского   периода  был   лишь
персони-фикацией народной воли. Пойми, другого пути не было ни у кого. Не я,
так другой все равно  был бы вынуж-ден  пойти этим путем. Это на бумаге и  в
уютном каби-нете вдали от реальной жизни легко выдумывать кра-сивые планы. В
реальном житейском  болоте было не  до красоты, не до справедливости, не  до
нравственности.  Наша  жестокость,  безнравственность,  демагогия и  про-чие
общеизвестные  отрицательные  качества  были  мак-симально  нравственными  с
исторической точки  зрения,  с  точки зрения выживания многомиллионных  масс
на-селения.
     Я  спросил его, насколько важной была та Великая Стройка, оправданны ли
жертвы.
     -- Стройка  была пустяковая,  --  сказал  он, -- даже  бес-смысленная с
экономической и  иной практической  точ-ки зрения. Но  именно в этом был  ее
великий историчес-кий смысл. Она  была прежде всего формой организации жизни
людей и лишь во вторую очередь явлением в эко-номике, в индустрии.
     Я  спросил  затем,  много ли народу было репрессиро-вано после  той его
замечательной речи.
     --  Сравнительно немного, -- сказал  он, -- всего тысяч десять.  Но для
самых  тяжелых  работ  на стройке этого  было  достаточно. В  других  местах
руководители поступали куда  более круто. И  в  районе  все понимали, что  я
добрее  про-чих.  И  любили  меня.  Бога  молили за  то,  чтобы  я  подольше
продержался.


ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЗГЛЯД


     --  Возьмем любое, казалось бы, бессмысленное ме-роприятие  тех времен,
--  говорит он, -- и я  вам по-кажу, что оно оправдало себя, несмотря  ни на
какие потери.  Вот  мы  строили  завод. Экономически  и  техни-чески стройка
оказалась  нелепой. Ее законсервировали  и потом о ней забыли совсем. Но это
был грандиоз-ный опыт на преодоление трудностей, на организацию больших масс
людей в целое, на  руководство. Сколько  людей  приобрело рабочие профессии!
Многие  стали вы-.сокбквалифицированными  мастерами.  Сколько  инжене-ров  и
техников!  А ликвидация безграмотности  многих .тысяч людей! И уроки, уроки,
уроки.  Знаете, как нам все это  пригодилось  в войну? Не будь такого опыта,
мы, может  быть, не  выиграли бы войну. Какое руковод-ство без такого  опыта
рискнуло бы эвакуировать завод,  имеющий военное значение, прямо в безлюдную
степь? И через  несколько  дней  завод стал  давать  продукцию,  важную  для
фронта! Буквально через  несколько  дней!  Что же  --  все это не  в  счет?!
Игнорировать  это  --  не-справедливо  по  отношению  к  людям  той эпохи  и
исто-рически ложно.


ВЛАСТЬ НАРОДА


     -- Сталинский период, -- говорит Сталинист, --  был периодом подлинного
народовластия,  был  вершиной  на-родовластия.   Если   вы  не  поймете  эту
фундаментальную  истину,  вы  ничего  не  поймете  в  этой  эпохе.  Это было
на-родовластие в том смысле, что подавляющее большин-ство руководящих постов
с самого низа до самого верха заняли выходцы из низших слоев населения.  Это
-- об-щеизвестный факт,  на  который  теперь  почему-то  перестали  обращать
внимание. А это -- миллионы  людей. И каким бы тяжелым ни было их положение,
они имели ту или иную долю власти. И эта доля власти в тех усло-виях окупала
любые тяготы  жизни. И риск. Власть сто-ила  того, чтобы хотя бы на короткое
время ощутить ее, подержать ее в руках. Вам теперь не понять, каким ве-ликим
соблазном для людей была власть над своими со-братьями. И сейчас это большой
соблазн.  Но   сейчас  это  соблазн,   поскольку   власть   несет  улучшение
материаль-ных условий,  большую  защищенность, уверенность в бу-дущем. Тогда
эти  спутники  власти  были на заднем пла-не, а  то и вообще не имели  силу.
Многие, наоборот, теряли  бытовые удобства и  подвергались большому  рис-ку,
вступая в систему  власти. Но остановить их уже не могла никакая сила. Был в
этом  соблазне  власти один элемент, который  ослаб в нынешних  условиях, но
котр-рый играл  решающую  роль тогда. Он становится  ясным, если  сказать  о
другой черте народовластия.
     Характерной  чертой народовластия является то,  что  вышедший из народа
руководитель обращается в  своей руководящей деятельности  непосредственно к
самому народу, игнорируя  официальный  аппарат, но  так, что тот остается  в
тени  и  играет   подчиненную  роль.  Для   народ-ных   масс  этот   аппарат
представляется как нечто враждеб-ное им и  как помеха их вождю-руководителю.
Отсюда  волюнтаристские методы руководства. Потому высший руководитель может
по  своему  произволу   манипули-ровать  чиновниками  нижестоящего  аппарата
официаль-ной  власти,  смещать   их,  арестовывать.  Руководитель  вы-глядел
народным  вождем,  революционным   трибуном.  Власть  над  людьми  ощущалась
непосредственно, без вся-ких промежуточных звеньев и маскировок. Власть  как
таковая, не связанная ничем. В тот период, когда на-чалась  моя  руководящая
деятельность,  уже шла борь-ба между такой формой власти (сталинской формой,
на-родовластием) и официальной  властью,  представляемой  армией  чиновников
всех рангов в сотнях и тысячах уч-реждений всякого рода. Победа второй формы
над  пер-вой была концом сталинизма. И я, прибыв в Н, ощутил всю  мощь  этой
второй формы власти.  Но я  еще  успел захватить и  кусочек сталинского типа
власти.  Это был период компромисса, ибо без  сталинских  методов еще нельзя
было  делать  серьезные  дела.  Моя  Великая  Строй-ка была еще не  по силам
нормально  (с  точки  зрения  послесталинского  руководства)  организованной
системе вла-сти. Я еще вел  себя как  народный вождь.  И  стоило мне бросить
клич,  как  в  несколько часов все районное офи-циальное  начальство было бы
перебито.
     Но в  этом мире все  несет  в себе самом  свою гибель. Народовластие --
это,  помимо  всего  прочего, есть  еще и организация масс населения.  Народ
должен  быть  опре-деленным  образом  организован,  чтобы  его  вожди  могли
руководить им  по  своей  воле. Воля  вождя  --  ничто  без  соответствующей
подготовки и организации населения. Не буду тебя мучить объяснениями на этот
счет.  Читай  мои  записки, там все  это  описано подробно. Я  тебе  сей-час
расскажу   в  качестве  примера  только  о  двух  элемен-тах  в  организации
народовластия.  Первый  из  них  -- это  всякого рода активисты, зачинатели,
инициаторы,  удар-ники,  герои... Масса людей  в принципе  пассивна.  Что-бы
держать  ее в  напряжении  и  двигать  в  нужном  направ-лении,  в ней нужно
выделить сравнительно небольшую активную часть. Эту  часть следует поощрять,
давать ей какие-то  преимущества, передать ей фактическую власть  над прочей
пассивной  частью   населения.   И   во   всех   уч-реждениях   образовались
неофициальные  группы  активи-стов,  которые  фактически  держали под  своим
наблюде-нием  и контролем всю жизнь коллектива  и его  членов. Они приобрели
чудовищную силу  мафий. Они  могли  кого  угодно  "сожрать", включая  высших
руководителей учреждений.  Руководить  учреждением  без  их  поддержки  было
практически невозможно. И  руководитель неволь-но  становился  членом  такой
неофициальной правящей мафии, вступая тем самым в конфликт с самим собою как
с  народным вождем.  Второй из упомянутых мною  элементов  народовластия  --
система разоблачений  врагов  (обычно  --  воображаемых), открытых  и тайных
доносов,  репрессий.  Сейчас много  критикуют тайное доноситель-ство в  наше
время.  Но открытое доносительство и  разоблачительство  было распространено
еще  более, приносило  еще больший эффект. Причем эти доносы и разобла-чения
не могли  оставаться  без последствий  -- иначе они  утратили  бы силу.  Эта
система  доносительства  и   разоблачительства  была   естественной   формой
проявления  под-линно народной демократии. Это  была  самодеятельность масс,
поощряемая свыше, поскольку высшая власть была властью народной и стремилась
остаться ею. Эта сис-тема  ослабла в теперешнее  время, поскольку  кончилась
эпоха   расцвета    народовластия.   Ее   ослабление   означало   ослабление
народовластия,  ограничение  его  теперешней  законной  формой   официальной
власти.
     Вот  вам пример презираемой вами диалектики:  взяв власть в  свои руки,
народ сам  оказался в  ловушке  своего  собственного  народовластия,  будучи
вынужден  передать своим  собратьям неограниченную  власть над самим со-бой.
Ощутив на своей  шкуре все ужасы  своего  собствен-ного народовластия, народ
отрекся от него  так  же доб-ровольно, как и ухватился  за  него добровольно
ранее... И это  послужило основой ослабления и падения стали-низма. Так что,
молодой  человек,  если  хотите  найти  и  су-дить преступников  сталинского
периода, судите прежде всего жертвы  преступлений, ибо  преступники и палачи
были рождены ими самими.


ПЕРЕЛОМ


     --  А  как  вы себе  представляете это "преодоление  от-дельных  ошибок
культа  личности"?  --   говорит   он.   --   Думаете,  собрались  партийные
руководители  и  при-няли  решение  отменить  "культ"?  Собирались.  Решение
принимали. Но это -- результат, а не начало. Это сан-кционирование того, что
уже  произошло. И для  про-паганды, конечно. Думаете,  прекратились массовые
репрессии, освободили  и  реабилитировали  миллионы  "политических"?  Было и
такое.  Но -- как следствие  и как  нечто  второстепенное. Суть "преодоления
культа"  куда  глубже,  сложнее  и важнее. Превращение  юноши  во  взрослого
мужчину есть перерождение  всего организма, а не только изменение в голосе и
появление усов. Причем  это превращение происходит с первого дня  рожде-ния.
Лишь  однажды,  когда   превращение  уже  произош-ло,  юноша  по   некоторым
второстепенным  признакам  замечает,  что  он  мужчина.  Диалектика, молодой
чело-век, -- вещь очень серьезная, а  не только предмет на-смешек для пошлых
остряков.
     Я не теоретик, а практик. Но и я могу тебе назвать кое-что посерьезнее.
Я это испытал  на своей шкуре, я с этим столкнулся сам лицом к лицу. Уверен,
будущие те-оретики откопают что-нибудь еще  серьезнее. Во всяком случае, они
подойдут  к  делу  диалектически,  рассмотрят  все  важные  стороны великого
процесса,  причем  в  един-стве  и  взаимодействии.  Я коснусь  только  трех
аспектов процесса:  1)  системы  власти  и  управления во  всех  клеточ-ках,
звеньях,  тканях,   районах  общества;  2)  системы  хо-зяйства,  экономики,
культуры,  в  общем  --  организации  всей  жизни  страны; 3)  человеческого
материала.  Наша система власти  и  управления...  Я  имею  в виду не только
центральную власть, дальше  которой  ничего уже не  ви-дят  критики,  а  всю
систему  власти сверху донизу...  Эта  система  с  самого  рождения  ее была
двойственной: с  од-ной  стороны, это было народовластие  с системой вождей,
личной власти  вождей,  активистами,  волюнтаризмом,  при-зывами, насилием и
прочими   атрибутами;   а   с    другой   сто-роны,    это   была    система
партийно-государственной    вла-сти    с    ее    бюрократизмом,    рутиной,
профессионализмом  и  прочими  ее  атрибутами.  В  сталинский  период достиг
высочайшего уровня  первый  аспект власти. Но и  второй развивался и набирал
силу. Шла  постоянная  борьба их.  И даже в сталинские времена второй аспект
часто  доми-нировал,  доказывал  свою  в  перспективе  главенствующую  роль.
Сталинские репрессии в некоторой мере выража-ли  стремление народа  помешать
превращению партийно-государственного рутинного и делового аппарата власти в
нового  господина  общества.  Я  был   одним   из   последних  руководителей
сталинского типа. Главное,  с кем  мне пришлось бороться,  был не  народ  --
народ был еще по-слушен, -- а именно второй  аспект нашей системы влас-ти  и
управления.  Меня  сковырнули  люди  из  этого  аппа-рата.  Правда,  они еще
использовали сталинские  методы сковыривания, но сделали-то это они. А я уже
был бес-силен  применить  к ним  сталинские методы.  Я уже не  мог приказать
арестовать    кого-то.   Я   уже   должен   был    интри-говать   в   рамках
партийно-государственного  аппарата, чтобы  убрать  тех, кто мне  мешал.  По
отношению  к  мас-сам  народа я  еще  был вождь сталинского  периода. Но  по
отношению  к новой  системе  власти  я  уже  был  подчинен-ный  им чиновник,
зависящий в своей деятельности от них. Если бы я ценой невероятных ухищрений
не  дер-жался  сталинских методов,  стройка  не была  бы заверше-на. Если бы
новый аппарат власти сумел полностью одо-леть сталинизм в это время, была бы
катастрофа. Всему свое время!
     Возьмем теперь систему  хозяйства  и  культуры  страны. Сталинский  тип
власти и управления был хорош в усло-виях полной  разрухи  и бедности, когда
все заводы, строй-ки, учреждения можно было запомнить одному человеку, когда
функции  управления  и  контроля  были  сравнитель-но примитивны.  Развернув
грандиозное  строительство и начав  великую культурную революцию,  сталинизм
тем самым подписал себе  смертный приговор: создаваемое  им детище не  могло
уместиться  в его утробе и функциониро-вать по его примитивным правилам. Моя
стройка  по  сте-пени сложности  была  уже такой, что  лишь самые  грубые  и
трудоемкие работы осуществлялись  сталинскими  мето-дами. Главная  же  часть
дела, связанная с машинами, при-борами, технологией, делалась специалистами,
которые фактически уже игнорировали сталинизм и жили в новой эпохе. Конечно,
они  еще ощущали сталинизм в той или иной форме. Но они уже успешно отражали
его  пополз-новения.  Меня   самого  не   раз  высмеивали  на  всякого  рода
совещаниях. Я  имел  мощную  поддержку  в  коллективе, но,  увы, среди самых
низов.   Народ   чувствовал  грядущее  раз-деление  общества  на  классы   и
образование  новых  господ.  Нас, представителей сталинского руководства, он
новыми господами не  считал. Мы  все-таки были с  ним в борьбе против  новых
господ.
     Наконец -- человеческий материал. Тот человеческий материал, на котором
держался сталинизм и  который сам держал сталинизм,  в значительной мере был
уничтожен,  поредел,  постарел,   утомился,   переродился.   Конечно,   были
пополнения из  молодежи.  Но это  уже было  не то. Все рав-но  это были  уже
другие люди по психологии,  образова-нию,  условиям  жизни.  На моей стройке
почти  весь  инже-нерно-технический   состав,   мастера,   квалифицированные
рабочие, конструктора, учетчики и  прочая  элита  коллек-тива были  из новых
поколений. Я чувствовал себя среди них совсем чужим человеком- Мне не  о чем
с  ними  было  говорить  --  они  были  люди  совсем  иной культуры  и  иной
психологической реакции на происходящее. Я чувство-вал  себя  человеком лишь
среди  самых  простых рабочих, да  среди той полууголовной массы  людей, без
которых   невоз-можно  было  строительство.  Интересно,  лишь  среди  них  я
чувствовал себя своим человеком, одновременно ощу-щая свое превосходство над
ними. Хотя  масса  новых лю-дей была послушна и  делала  все  то,  что нужно
(одобряла,  клеймила,  разоблачала, аплодировала),  это  все-таки  в  са-мой
основе  была  другая  масса. И  сказалось  это, в частно-сти, в том, что был
нанесен сокрушительный удар по роли самодеятельного актива, о  котором я уже
говорил.  Над ак-тивистами стали  открыто  издеваться. Провалили  несколь-ко
начатых   ими   кампаний  и   персональных  дел.   Доносы   утратили   былую
эффективность. Многих самых заядлых и активных сталинистов стали проваливать
на выборах в комсомольские и партийные бюро.
     Я  мог бы рассказать тебе  и о многом другом,  что про-исходило в толще
нашей жизни  и  что  означало конец  сталинизма, что  подготовило открытое и
официальное признание этого конца. Но думаю, что и того, что я уже наговорил
тебе, достаточно для размышлений.
     Да и  бытовая жизнь руководителя сталинского  вре-мени  была  не сахар.
Работа до изнеможения.  Бессонные  ночи.  Постоянное  ожидание быть снятым с
поста и, как правило, арестованным. Бесконечные заседания. Поезд-ки. Порывы.
Штурмы. В общем, как на фронте, причем в самых плохих условиях. Некогда было
почитать книгу,  сходить в театр, посмотреть выставку. Я женился. Появи-лись
дети.  Но  я  почти  не бывал в  семье.  Вознаграждение за  это по  нынешним
масштабам совершенно ничтожное. Конечно, были и пьянки, и женщины, и дачи, и
квартиры,  и машины. Но -- как неизбежный спутник способа  руководства и его
необходимое  условие.