ьным делам, держа язык за зубами, при этом  думая. Когда
же он наконец отремонтирует свою.
     Вот  именно в это  время  он и вспомнил о своем друге,  красная  "Нива"
которого была еще почти в полном порядке. Наш Герой любил возить Нестерова и
не отказывал ему никогда в этих добрых услугах. Но однажды, когда Нестеров в
очередной раз  позвонил  своему другу,  тот, подойдя к  телефону,  засмеялся
каким-то  нервным смешком, а  на  просьбу Нестерова  покатать его по  Москве
заявил,  что  он с "лягавкой"  порвал, отчего Нестеров подумал, что его друг
пьян или сошел с ума, и немедленно приехал к нему домой.
     Он успел как раз вовремя.
     Войдя во  двор, он увидел удивительную картину: две пожарные машины уже
закончили свое  дело, но  "Нивы"  не было.  Вместо  нее  стоял скособоченный
обгорелый  остов,  рядом  с  которым   два  работника   милиции   о   чем-то
расспрашивали писателя. Видя, что его друг возбужден, Нестеров подошел ближе
и взял его за локоть.  Он не произнес слов утешения, но  зато по всей  форме
представился  работником  милиции,  и   те  постарались  побыстрее  свернуть
формальности.

     Глава 13. Разговора не вышло
     Начальник управления Прокуратуры СССР,
     рассмотрев материалы уголовного дела в отно-
     шении Джурапова М.С.
     у с т а н о в и л,
     что, находясь на свободе, Джурапов М.С.
     скрывался, фальсифицировал документы о со-
     бственной смерти, дезинформировал следствен-
     ные органы, вынудив их прекратить в отношении
     его уголовное преследование.
     Вследствие изложенного, постановляю: из-
     брать гр. Джурапову М.С. меру пресечения
     заключение под стражу. Копию постановления
     направить начальнику спец. Изолятора No 2.

     В  одно  прекрасное  весеннее  утро  полковник  Нестеров появился  пред
светлыми   очами  генерал-лейтенанта  с  самым   угрожающим  видом.  Он,  по
обыкновению,  больше  фрондерил, чем  ругался, но  генерал знал, что стоящий
перед ним сотрудник имеет на это право. Нестеров доложил о завершении работы
над делом  по изнасилованию  и  убийству  и  остался  у  своего шефа  еще на
несколько минут для того, чтобы поговорить, что называется, по душам.
     - Есть проблемы, Нестеров? - сухо спросил генерал.
     - Да, конечно, - ответил Нестеров. - Но на этот раз не у вас, а у меня.
У меня  проблема,  как  я  могу  дальше  работать в  системе.  Которая  меня
абсолютно  не защищает ни от произвола, ни от  предательства, ни  от простой
случайности. Представьте себе, что на моем месте работал бы другой, не столь
хорошо знакомый с системой прокурорского надзора. Только за последний месяц,
что я занимаюсь этими тремя томами, - Нестеров пихнул дело, - я вынужден был
львиную долю сил и энергии тратить на обеспечение собственной безопасности и
безопасности моей  семьи,  свидетелей, очевидцев.  Всем  что-то  обещать, за
каждого беспокоиться: будет ли он живым после  того,  как дал мне показания,
или нет.  А ведь  это ваша задача.  Мне так кажется. Я не знаю, доложили вам
уже или нет,  нет  за время работы над этим делом, переданным мне  по вашему
личному указанию, в прокуратуру на меня поступило одиннадцать жалоб...
     Я за свой счет отправил семью  подальше отсюда, я сорвал жену с работы,
а  дочь  - из школы, наконец, я не  мог быть уверен ни в ком  во  время этой
работы, включая моего непосредственного шефа Джурапова. А ведь вы знаете: ни
один  капитан не  выйдет в море. Если опасается бунта на  корабле.  У нас же
капитану  приказывают  выйти в  море и  геройски  погибнуть... У моего друга
сгорела машина. А ведь это единственный человек, на которого я по-настоящему
мог положиться. И сгорела она потому, что, видимо,  силы, противоборствующие
нам, сильнее нас. Чего-то я не успел учесть, просчитать, предвидеть.
     На каждое свое действие я получил явственное противодействие со стороны
этих  сил и  до сих  пор не уверен в  том,  что мне простят тот факт,  что я
доказал пусть косвенную, но все же причастность  Джурапова к этому страшному
преступлению.  Вам известно, конечно, чего мне  стоило получить в управлении
кадров анкету нашего генерала. Бывшего теперь уже генерала  (он, видите  ли,
уволился по состоянию здоровья с генеральской пенсией).  Я  хотел взять ее с
одной только целью, чтобы проверить предположение, что брат  его жены и есть
владелец того самого "Мерседеса", с помощью  которого совершено убийство.  Я
доказал  также,  что  в  "Мерседесе"  сидели  трое  парней:  сын  Джурапова,
племянник Джурапова и их приятель. Однако уже сегодня у меня  есть сведения,
что приятеля  к уголовной  ответственности привлекать не будут.  В одном  из
листов дела  он указал  должность его отца.  Кто распоряжается законностью в
нашей с вами многострадальной стране?
     Генерал-лейтенант поморщился. Нестеров продолжал расхаживать по комнате
и  декламировать.  Генерал не  предложил  ему  присесть,  потому  что  знал:
Нестеров все равно  не сядет. Да и разговор мало походил на светскую беседу.
А Нестеров между тем продолжал:
     - Я требую  выделить в отдельное производство материалы по  уничтожению
личной собственности, а именно автомобиля "Нива", моего друга. Более того, я
бы требовал  и возместил ему ущерб. Но, на наше с вами счастье,  машина была
застрахована. Таким образом, чтобы  быть в этом вопросе корректным до конца,
мне бы очень хотелось, чтобы вы выступили с ходатайством о разрешении ему на
покупку нового автомобиля.
     Генерал кивнул. Нестеров, ободренный его молчаливым  согласием, перевел
разговор непосредственно на дело:
     -  Кстати  сказать,  товарищ  генерал-лейтенант, а  вам  известно,  где
находится сейчас моя семья?
     -  Да,  известно, - тихо сказал генерал. -  Она на Памире.  Но Джурапов
считал, что она в Анапе.
     Нестеров сделал паузу.
     - Обидно, - сказал он. - Когда же, наконец придут красные?
     - Они уже здесь, - сказал генерал. - А мы с тобой?
     Нестеров через силу улыбнулся.
     - Маловато будет, - сказал Нестеров, - особенно  если учесть  тот факт,
что следователя, который начинал это дело, убили головорезы с Востока, равно
как и  подожженная  машина тоже дело их рук. Я позволил себе, за свой  счет,
заметьте, потому что  никак не мог просчитать, шофер ли Володя  или кассирша
Маша слишком активничают, сообщают вам и Джурапову о том, что  я эвакуировал
семью, - слетать на Восток. У  меня  масса  интересных наблюдений по  поводу
вашего  бывшего заместителя. Я убежден в том, что даже то, чем я располагаю,
вполне достаточно для того, чтобы посадить его за решетку. И я готов сделать
это. Но не положено - это в компетенции других органов.
     Генерал молча встал,  прошел  по кабинету,  сошел с  ковровой  дорожки,
сделал шаг в сторону и открыл сейф, откуда достал толстую папку в коричневом
переплете, и сказал:
     - Эта папка  годится теперь разве что для вашего друга-сочинителя, хотя
в  ней  в  самом  деле  достаточно  материалов,  чтобы  посадить  не  только
Джурапова, но и многих  из тех, кто  ему потворствовал, в том числе и других
сотрудников нашего главка. Но, к  сожалению,  в  отношении Джурапова это уже
невозможно.
     -  Почему?  -  встрепенулся  Нестеров.  -  Его что,  выбрали  депутатом
Верховного Совета?
     - Потому что он умер, - сказал генерал. - Сегодня утром  позвонила  его
жена.
     - В таком случае, - сказал Нестеров, - зачем же я столько рисковал?
     - Но ведь тебе за это деньги платят, - сказал генерал.
     Нестеров  не  нашел  что  ответить  и  тоже принялся  прохаживаться  по
ковровой дорожке.
     -  Болтать  много разрешили, - сказал Нестеров, - и это  прекрасно, но,
вместо того  чтобы  болтать по  делу,  мы  с какой-то  особенной гордостью и
сладострастием говорим о  нашей нищете,  расхлябанности, никчемности. Лень и
пьянство уже  стали выдаваться  за русский характер... Никто не  мешает жить
вам в дружбе с Западом, но не получится ли  так, как в коммуналке  с богатым
соседом?  Еще,  чего  доброго,  этот  сосед  приватизирует  нашу комнату  за
бутылку.
     Минуту он ходил, размышляя, после чего сказал:
     -  Вы не могли бы  распорядиться,  чтобы мне передали для  ознакомления
личное дело Джурапова? Ну и, конечно, вот эту папочку, которую вы мне сейчас
продемонстрировали.
     - Ты хочешь скомпрометировать покойника? - прищурился генерал. - Забыл,
что ли, римское право: "О мертвых ничего, кроме хорошего"?
     - Если так, то  мы  не  сумеем воспитать живых, -  сказал Нестеров, - и
красные в моем представлении - справедливые, а не те, которые стоят под этим
флагом. Мне просто нравится этот цвет. Вы знаете, в магазине "Ядран"  иногда
продается красная посуда. На ней вкуснее есть даже пельмени...
     - Кадровые  вопросы  в ведении заместителя  министра, ты это  прекрасно
знаешь, - сказал генерал, не обратив внимания на "посуду".
     - Ну, так позвоните ему!
     - И что я скажу?
     Нестеров на секунду задумался.
     -  Два варианта, -  сказал  он. -  Первый: если заместитель министра по
кадрам, как  бывший партийный работник, ничего  не понимает в нашем деле, то
это прискорбно, конечно, но это-то нам и поможет, поскольку  он наверняка не
в  курсе  того,  что  в  природе имеется вот эта  коричневая  папочка.  Ведь
Джурапов уволился по состоянию здоровья.  А раз так, то вы всегда можете ему
сказать,  что  мы  хотим  написать  достойный некролог  в журнал  "Советская
милиция".  И,  чтобы не напутать ордена и регалии, вы просите  дать вам  это
дело на часок, Скажите,  что  один из  ваших сотрудников, а именно Нестеров,
сейчас же съездит за его делом на лифте.
     - А если он все же в курсе? - спросил генерал-лейтенант.
     - Ну, в таком случае,  - сказал  Нестеров, -  все еще  проще, ибо вы-то
имеете право ознакомиться  с делом негодяя, чтобы  впредь не допускать людей
подобного рода в свое управление.
     На  этом  и  порешили.  Генерал  снял  трубку АТС-1.  А  через  полчаса
довольный Нестеров,  сидя  в  его кабинете,  уже листал личное  дело недавно
скончавшегося ответственного работника.
     - Кстати, отчего он умер? - спросил Нестеров генерала.
     - Мне неудобно было спрашивать подробности, но она сказала, что сердце.
     - Удивительно, что у него  не отказало сердце, когда его сын  насиловал
девчонку,  -  пробурчал  себе под  нос  Нестеров. А вслух  сказал: - Знаете,
Вячеслав  Кириллович, ведь родители  этой девочки  тоже не  красные,  в  том
смысле этого слова, как его понимаем мы. К ним ездил Джурапов домой.  Привез
им  по путевке  в Пицунду,  повесил на  стену ковер  с  верблюдами,  отвалил
золотишка и попросил не вякать.
     - Ну и что?
     - Они и не вякали. В деле нет даже заявления родителей потерпевшей.
     Генерал  налил  себе  из  графина  воды,  а  Нестеров  в   этот  момент
отключился, потому что только что произнесенная  им  цифра  пятьдесят  тысяч
показалось ему  легкомысленной.  Но  именно  она  натолкнула  полковника при
прочтении документа, касающегося прошлогоднего  выезда Джурапова в Италию, в
служебную  командировку для  встречи  с  руководством  сыскной полиции  этой
темпераментной страны, на еще не оформившуюся даже в сознании мысль.
     Но он уже встал,  без разрешения подошел к  аппарату ВЧ, взял  трубку и
набрал четыре только ему одному ведомые цифры.
     - Старик,  -  сказал  он в  трубку,  не  поздоровавшись, - а когда наши
генералы ездят за границу, вы их обыскиваете на таможне?
     Генерал-лейтенант смотрел на  своего  подчиненного почти восторженно. А
Нестеров в это время уже поговорил и, выпучив глаза, уставился на генерала.
     С минуту длилось их молчание.
     -  Все, что в  этой вашей  папочке,  - медленно сказал Нестеров, чеканя
каждое слово,  -  а здесь немало,  судя  по отголоскам дел  наших  восточных
коллег, - все уже находится в Италии,  той самой, где Джурапов, быть  может,
учил итальянскую мафию приемам, ей доселе не ведомым, и, вероятно, в твердой
валюте покоится в  каком-нибудь  одном из  частных банков в красивом  сейфе.
Думаю, что в том, который дает большие проценты. Как открывать его будете? -
хитро прищурившись, спросил Нестеров генерала. - Ведь в том сейфе лежат наши
с вами деньги, красных - справедливых и честных, а  по закону Италии открыть
такой сейф  может  только  воскресший покойник  или  его наследники. Кстати,
позвоните в ОВИР,  может, на  наше счастье, семья Джураповых как  раз теперь
оформляется  в  туристическую  поездку, вдруг  в  Италию? Во всяком  случае,
магнитофоны  и  видики  они  уже  распродали.  Более того, чтобы  не портить
отношения со страной, имеющей твердую валюту, мы и Диму Джурапова  выпустили
из тюрьмы  потому, что оттуда, из-за рубежа, его легче будет представить как
пострадавшего  борца  за права человека.  Вот довели Россию, что в ней  даже
кони перестали валяться...
     -  Я устал, Вячеслав Кириллович, - сказал Нестеров без  паузы. - Я хочу
спать. Дайте  мне  трое суток  на разграбление  города. А во сне я  подумаю,
стоит  ли мне продолжать носить милицейскую форму. За двадцать лет  работы я
вернул  государству  миллиарды  рублей.  Я имею право  хотеть  бутылку водки
выпить?
     И  побрел  к выходу, не дожидаясь ответа.  Не  получилось  разговора  с
генералом.  И  поэтому Нестеров до времени не  стал огорчать  его  тем,  что
ребята  из  соответствующего  отдела  уже  сообщили ему, что слухи о  смерти
Джурапова были несколько преувеличены.
     Но генерал окликнул его:
     - Ты знаешь офицера Гнеушева?
     - Нестеров задумался?
     - ...в этой коричневой папочке Джурапова мне попадалась его фамилия.
     Глава 14. Воспоминание
     Заместитель Генерального прокурора СССР,
     рассмотрев уголовное дело Джурапова М.С.,
     обвиняемого в преступлении, предусмотренном
     УК РСФСР, и ознакомившись с материалами
     следствия, постановил: передать дело в произ-
     водство следователю госбезопасности.

     Наш  Герой   любил  в   себе   ту   долю  преувеличенной,  подчеркнутой
галантности,  которая всегда  давала  возможность притвориться  перед  самим
собой, так. Чтобы при случае  он всегда смог бы от нее отпереться. Хотя, как
и все люди, использующие этот способ защиты от жизни, в душе он был нежен до
сентиментальности. Сознавал это и даже со словом "сентиментальность" боролся
тем же способом: разложил его на два  "квазииностранных"  слова  - "сенти" и
"ментальность" (причем "ментальность" - не от слова "мент") и решил, что это
означает просто "сто способов думанья",  а это означало, что по крайней мере
сто женщин будут знакомы со ста разными нашими героями.
     Он поймал себя на том, что, гуляя, перекусывая, бреясь, прочитывает про
себя своим изумительным баритоном письмо, которое он сегодня твердо сам себе
обещал написать и отправить. Пора было излечиваться.
     Вся легкая и ехидная  болтовня, звучавшая в  его  мозгу, все изящнейшие
построения - письма, вид литературы, должны  иметь чуткую структуру,  таково
было его убеждение, он не отступал от него, - в конечном счете приняли форму
мальчишеского   вопля,   ибо   даже   циник  и   скептики   когда-нибудь  да
расплачиваются настоящей болью.
     "Моя дорогая девочка!
     Как  мне жаль, что ты так  хорошо знаешь русский язык.  Это значит, что
мне не  удастся утаить от тебя  ни одного  оттенка боли, которую я испытываю
оттого,  что  ты  не  со  мной.  Ты,  созданная,  чтобы  приносить  радость,
огорчишься,  а я  сейчас,  мне  кажется,  забросил  бы все, что  до  сих пор
составляло смысл моей жизни,  чтобы  ты  все время улыбалась, и если  бы мое
отсутствие заставляло  тебя  плакать - не уходил бы,  даже чтобы нарвать для
тебя твоего любимого чертополоха. Видишь,  я помню даже такую мелочь,  что в
букетах ты радовалась  именно этим  колючим  снаружи,  но бесконечно  нежным
внутри цветам. Все-таки цветам. Я сам знаю, что пишу вздор. Ну почему, скажи
мне,  то,  что  начиналось   так  неисправимо  телесно,   закончилось  такой
мучительной тягой души? Ну почему мы так мало  говорили? Сейчас я  вспоминал
бы  наши разговоры, может  быть, нашел бы какую-нибудь  зацепку  для спора с
тобой, разозлился и  постепенно  забыл. Ну, скажи мне какую-нибудь глупость,
отпусти,  я не могу  без тебя. Я  и сам  знаю,  что я смешон. Как я  завидую
Каролинке, что она имеет право целовать тебя бесконечно.
     Ужасно тебя люблю!
     Очень связно написал, не правда ли?"

     И очередной вариант содержательного послания  полетел в  коробку из-под
когда-то  купленного пылесоса, заменившую корзину для бумаг, ставшую слишком
тесной,  ибо никогда еще Наш  Герой  не изводил столь  дефицитной бумаги  на
черновики.
     Мамочка Нашего Героя гладила его по волосам и не уставала знакомить его
с экстраочаровательными дамами, которые принуждены были выполнять роль  того
самого клина, который, как известно, легко выбивается им же подобным.

     Глава 15. Место для мужа
     В последнее время докатились до последней
     степени оголтелости. Как в свое время Ленина
     обвинили немецким шпионом, совершившим пе-
     реворот по указке германской разведки (этот
     бред реанимируют), так теперь желтая наша
     пресса "вычисляет" среди инициаторов пере-
     стройки агентов империализма, выполняющих
     замыслы западных спецслужб.
     М.Горбачев

     Наш Герой так много  и  славно писал об ОВИРе, что  совсем не удивился,
когда ему предложили провести недельку во Франции, в Экс-ан-Провансе.
     Он согласился, однако с условием, что там не будет  никаких дел,  и его
оставят в покое...
     - Санта Мария! Се ту?..
     Наш  Герой,  который  сидел и допивал последний глоток баварского пива,
подслащенного нектаром провансальских полей, никак не думал, что сия реплика
относится к нему.
     Он, конечно, уже второй месяц изучал итальянский, но, во-первых, сейчас
как раз думал  о другом и не  расслышал, а во-вторых, не  понял,  потому что
учил итальянский халтурно, в кооперативе на Преображенке. При этом  было еще
и "в-третьих". Слишком Это было бы хорошо, чтобы в Это можно было поверить.
     Он и не поверил. Продолжал допивать  свое пиво с сиропом с таким видом,
как  будто  бокал  был еще полон, и играл в  вальяжность, хотя  наличность в
кармане, не превышающая сорока сантимов, к этому не располагала.
     Святой Марии, однако, все-таки было  угодно отвлечь Нашего Героя от его
благостных занятий, поэтому она ниспослала ему  нечто материальное, а именно
прикосновение.  И  вот  в ту секунду, когда  незабываемый запах  ее  ладошек
соединился с прикосновением  к его  шее, из  дальних закоулков мозга всплыла
еще одна фраза, но уже  по-русски: "Святая Мария, это вы?". Сомнений быть не
могло. Это была она.
     Наш Герой в далекой  юности, еще до того, как стать офицером, писателем
и  юристом, работал на ферме  искусственного  осеменения  скота.  Поэтому он
считал  себя человеком с хорошим жизненным опытом. Сейчас,  когда он ушел со
службы и тем самым  был выброшен из  жизни, наполненной дисциплиной, в жизнь
творческую,  безалаберную,  он,  оставаясь  по  воспитанию  своему  все-таки
человеком бдительным,  в наваждение не поверил.  Слишком оно показалось  ему
прекрасным. Хотя,  если  быть  точным,  в  жизни  бывает  только то, чего не
бывает.
     - Солнышко мое, - продолжала говорить она.  - Я не  поверю, что ты меня
не  узнал. Или ты хочешь, чтобы я выразила свои чувства по-русски? Изволь. -
И теперь уже по-русски она назвала его "чучелом" и  притом "огородным". А он
все еще не верил.
     - Два пива, гарсон, - бросила она официанту и, не отпуская его лохматую
голову, притянула ее к своей  груди,  при этом  удачно и  осторожно села  за
крошечный столик,  такой  крошечный,  что  их  колени  естественным  образом
соединились  и  стали  напоминать  гениальное  изобретение  человечества   -
застежку "молния".
     Вот тут-то он наконец поверил, но оторопело молчал, словно набрал в рот
воды, вернее,  пива, потому что именно в этот  момент гарсон  поставил перед
ним