ветское диссидентское  движение, стать  в
какой-то степени  его лидером,  либо доверенным лицом какого-то писателя или
художника.
     3. Связи: господин  Челини, советник Итальянского посольства. Джурапов,
секретарь  областного  комитета  КПСС.  (В  настоящее   время  ждет   нового
назначения, адрес узнаете.
     4. Дополнительная информация поступит по специальным каналам.
     5. Ваша мать скончалась, похоронена в  Берлине. Объект  Винченца родила
дочь.
     6.  В отношении  генетики:  рекомендуем выйти  на Вождаева, его  работы
помогут нашим проблемам.
     7. Ходатайство о присвоении вам очередного звания удовлетворено.
     8.  Конфиденциальная  информация.   Руководство  опасается,  что  может
потерять  вас, ибо как  сообщили  нам  генетики,  отец рожденной у  Винченца
дочери -  вы. По возвращении  в  Европу вы можете располагать собой, но ныне
сообщаем,  что объекту Винченца сделан укол "меморина" в присутствии опытных
психиатров,  которые  убрали из  ее памяти  некоторые  эпизоды ваших  с  ней
встреч, в частности,  точную дату зачатия. На ноге рожденной девочки родимое
пятно той же формы, что и вас.
     Центр "Трапеция"


     Глава 6. Он сказал: да.

     Планомерное  физическое  уничтожение  африканцев  и  арабов  с  помощью
туберкулеза,   рака   и   других  болезней   -  главная  цель  исследований,
проводящихся в  ряде секретных научных центров военных  США, ЮАР  и Израиля,
сообщает  ангольское  информационное  агентство АНГОП. Вашингтон, Претория и
Тель-Авив,  возлагая   большие  надежды  на  оружие  массового  уничтожения,
названное ими "этническими", форсируют создание  новых  вирусов и  бактерий,
способных вызывать смерть представителей определенных расовых групп.

     (Из архива Вождаева)

     Нестеров сказал: да. А, собственно, другого от него и не ждали. "Нет" в
Советском Союзе умели говорить только когда уже оформлена пенсия.
     Его  пригласил в кабинет генерал и познакомил с обаятельным человеком в
штатском.  Они  рассматривали  фотографии  неизвестного  Нестерову человека,
похожего,  впрочем, на Нестерова. Полковник ждал, они объяснили ситуацию, но
дали так мало времени  на подготовку,  что  он  не мог не понять: неминуемый
провал входит  в правила предлагаемой  игры. Иностранный язык  его заставили
выдолбить методом погружения.
     Человека, в  роли  которого  он  должен был  выступить, ему показали на
фотографиях, на видеопленке, даже  в скульптурном изображении, но только  не
"живьем". Накануне при попытке ограбления его квартиры он был тяжело ранен и
скончался по дороге в больницу.
     Преступники, их было двое, задержаны на месте преступления.
     Профессор Вождаев  был талантливым генетиком, и к нему в квартиру лезли
не за вещами и деньгами, за другими ценностями: его архивом.
     Жил Вождаев одиноко. Единственный его приятель - какой-то журналист  из
"Литературной газеты", - был так  занят собой,  и, видимо, так редко общался
со своим другом, что приял Нестерова за настоящего Вождаева, когда полковник
встречался с ним, вживаясь в роль.
     О том, что Вождаев  умер по дороге в больницу, те,  кто  убивал его, не
знали. Для обеспечения легенды  одного из убийц пришлось "оторвать", то есть
дать ему возможность бежать из-под стражи.
     Некоторое  время Нестеров  жил  в квартире Вождаева,  раскланиваться  с
соседями, читал его книги.
     Дома он  сказал:  "Еду  в  командировку,  писать,  звонит  не буду".  К
телефону не подходил...
     А  почти  за  год до  того  дня,  когда в  квартире профессора Вождаева
Нестеров,  думая,  что он  самый  умный,  читал  его  записки,  в  акватории
Атлантического океана двухпалубная рыболовецкая шхуна "Дюгонь"  была унесена
в  море,  где  одиннадцать  моряков  вступили  в  единоборство  со  стихией.
Обессилевшие,  они  взяли курс  к  берегу,  но,  поскольку  снасти  не  были
повреждены, по пути наудачу закинули сети. И  были  вознаграждены: улов едва
уместился на палубе.  Покрикивая на матросов,  капитан велел оставить только
кондиционных розовобрюхих рыбин. Остальные полетели за борт.
     Неожиданно  один  из  матросов  из груды трепыхавшихся  рыбин  выхватил
небольшой продолговатый предмет - цилиндр, почти сплошь покрытый ракушками.
     Команда уставилась на диковинку.
     Капитан отобрал находку  и  хотел было швырнуть ее  обратно в  море, но
почему-то раздумал.
     -  Я пока  посмотрю, что там, - заявил он,  спускаясь  в кубрик, - а вы
работайте.
     И он удалился с нижней палубы.
     Дальше  произошло нечто странное  для стороннего наблюдателя,  если  бы
таковой,  конечно, оказался на  судне.  Один  из матросов подхватил огромную
рыбину и вместо того, чтобы кинуть в ящик, размахнулся  и швырнул ее в море.
В  другое время  он получил бы за  это трепку от боцмана, но на этот  раз на
него только  глянули  матросы  -  и десятки рыбин  полетели обратно в родную
стихию. При этом людей обуяло беспричинное веселье, они безудержно хохотали,
похлопывая друг друга по плечам.
     Проявились  на  этой шхуне и другие странности: сам капитан, поднявшись
на палубу,  неожиданно  вместе с боцманом  перекинул за борт ящик  с  рыбой.
Причем,  матросы  тотчас отметили и перемены в одежде капитана: повседневную
робу  он сменил  на  костюм, хранившийся обычно  в сундуке.  Однако  капитан
сменил  не  только  робу на костюм, но  и  отборную брань,  именуемую  малым
морским загибом - обычный свой лексикон - на изысканную речь. Не отставал от
него по части любезности и боцман. Покраснев, как брюшко у выброшенной им за
борт  рыбы,  он стал говорить медленно,  тихо  и  предложил устроить  добрый
семейный ужин прямо на  палубе. Матросы, разулыбавшись. Как в гостях, быстро
очистили  от рыбы палубу, принялись открывать  принесенные  консервы, резать
хлеб. И никому в голову, например, не пришло  выпотрошить  живую  рыбу: ведь
это означало бы причинить ей боль.
     Когда стол  был  сервирован,  капитан лично  достал  из своего  сундука
несколько  бутылок дорогого  коньяка  и, разливая  его  по  стаканам,  вдруг
обнаружил, что нет одного из членов экипажа, рулевого Стайнса. Капитан лично
пошел за  ним и пока тот пил свою порцию коньяка,  стоял у штурвала и только
потом вернулся к застолью.
     Шхуна находилась  в плавании  уже  вторую неделю;  обычно по  истечении
этого срока она возвращалась, но прошли контрольные сроки, а она не давала о
себе знать.  Тогда ее владелец,  мистер Эр-Вайс, или,  как его еще называли,
Воздушный  Вайс - за увеличение спортивным пилотажем, -  решил  вылететь  на
маленьком самолете на поиски посудины.
     Мистер Эр-Вайс  взял курс на  юго-запад  и обнаружил своего  "Дюгоня" с
застольем  на палубе  и, судя по  всему,  без  рыбы.  Рассвирепев,  он отвел
штурвал  самолета от себя  и  направил  машину на собственное  судно,  будто
намереваясь  протаранить его.  Мистер  Эр-Вайс  вдруг  почувствовал странное
желание   развернуться  и  помахать   крыльями   своим  матросам.:   чувства
собственника,   только   что  владевшие  им  сполна,   оказались  совершенно
усыпленными. Развернувшись над шхуной в  третий раз, мистер Эр-Вайс отпустил
штурвал и высунулся по пояс из кабины  и, сложив руки над головой, энергично
потряс ими  в  знак доброго расположения  и солидарности.  Протаранив легкое
облако ("облако винных паров" - весело подумал мистер хозяин), он  взял курс
на берег.
     А  шхуна между  тем  продолжала  путь домой  и  через положенное  время
подошла  к  причалу.  Матросы  по  соседству  пришвартованных  шхун,  против
обыкновения,  не услышали  перебранки матросов "Дюгоня"  и немало подивились
этому обстоятельству,  поскольку капитан "Дюгоня"  слыл грубияном даже среди
видавших виды моряков.
     Матросы  сошли  на  берег без рыбы. Изысканные,  как послы  иностранной
державы, они  молча шли по пирсу, раскланиваясь со знакомыми  и незнакомыми,
вызывая удивление и даже ужас...
     Министерство  здравоохранения  выполнило  свой  долг и  безотлагательно
передало информацию  военному  ведомству  информации  и безопасности.  После
этого была сформирована  и направлена на  побережье  компетентная  комиссия,
состоявшая из врачей самого различного профиля. Она именовалась комиссией по
расследованию  происшествия,   уже  зарегистрированного   к   тому   времени
национальной федерацией охраны здоровья.
     Правительство открыло публичный диспут. Газетные  полосы были отданы на
растерзание ученым. А те, в свою очередь, передали гласности многое из того,
что, по разным причинам, наука скрывает от человечества.
     Канадский  психиатр Винек  заявил,  что наблюдаемый у  команды "Дюгоня"
психоз   мог   возникнуть   лишь   после   химического   или  биологического
вмешательства. На что шведский биолог  Гаррес решительно  ответил:  подобных
средств столь длительного действия человечество пока еще не изобрело.
     Дали слово и писателю. Итальянский новеллист Лупо Дженти, приехавший на
мероприятие с  очаровательной  любовницей лет на  тридцать  его моложе,  был
краток.  К тому  же  он  был нештатным  сотрудником службы 2С из  "Сервитсио
секрето", и  его боссы  не без  основания  предполагали,  что  уж кто-то,  а
писатель сможет поддержать ту то точку зрения, которой придерживались власть
имущие,  те самые, которые  очень  боролись  за  то,  чтобы  эту  власть  не
потерять.
     Дженти был ярый противник фашизма, в своем выступлении помянул недобрым
словом Муссолини и, в ожидании "вкусного" полуразвратного вечера с Винченцей
(так звали его  пассию), быстро свернул свое выступление, однозначно заявив,
что все это дело рук  прошлых и, к счастью, давно уничтоженных прогрессивным
человечеством.
     А ожидающая его в пятизвездочном отеле возлюбленная очень хотела в  эту
минуту  две вещи: позвонить домой в Милан, узнать как поживает ее  крошечная
Каролинка, и  насладиться мужским телом,  потому что последнее стало уже дня
нее проблемой, ибо сеньор Дженти хотя и был богат и знатен,  и даже порою не
неприятен  ей,  но  все-таки   для  чего-то  же  ее  создала  природа  такой
привлекательной.
     Польский биолог Заленский  был  менее категоричен,  ведь еще  в  начале
двадцатого  века  были  известны  случаи, когда нигде  не зарегистрированные
врачи  делали  блестящие  операции  по  трансплантации  внутренних  органов.
Пропадали   подростки,   используемые  врачами-изуверами  именно  как  набор
запасных   частей   для  тех,   кто  отстегивал   нереальные,   по   обычным
представлениям  суммы. Миллионеры  расплачивались  за  новенькие  почки  или
печень, а официальная медицина все еще была на "пороге"...
     Так газеты пугали своих читателей. И в конце концов ряд стран предложил
свои услуги по части расследования инцидента на побережье.
     От  Советского Союза  в комиссию по расследованию  вошел Нестеров,  под
именем Вождаева, конечно.

     Глава 7. На место!
     Над юго-восточными районами области России  пронесся шквал. Сила  ветра
достигала  30  метров  в  секунду.  На  своем  пути  он  ломал  опоры  линий
электропередачи и связи, деревья, разрушал дома.
     Ураган  сопровождался  грозой, ливневым  дождем и  крупным  градом.  От
стихии  пострадали более  тысячи жителей домов, около  400  животноводческих
ферм, зернохранилища, школы, клубы.
     Что это - особая форма войны, или случайность?
     (Из архива Вождаева)

     Все приехавшие взялись за дело чрезвычайно активно и, конечно, в первую
очередь  опросили  команду шхуны,  за исключением боцмана, но  никто никаких
вразумительных ответов не дал, матросы не помнили, с чего  все началось, как
будто у них  была поражена часть мозга, которая  ведала памятью  того  часа,
когда произошло нечто.
     А  "за  исключением  боцмана" потому,  что его единственного  увезли  в
клинику  и  там  усиленно  лечили. Появился  шанс,  что  он  придет в себя и
расскажет хотя бы что-нибудь.
     По принятому соглашению все участники группы были уполномочены задавать
вопросы кому угодно и по какому угодно поводу. Поэтому Нестеров (на то  он и
от Советского Союза), вполне естественно, пожелал встретиться с боцманом еще
до его  окончательного  выздоровления. Однако, несмотря  на имеющиеся у него
полномочия, это было сделать не так-то  просто. Прежде всего было невозможно
установить, в какую именно клинику забрали боцмана Гауштмана. Этого не знала
даже его жена.
     А разве вы не навещаете  его? - спросил Нестеров, забыв на секунду, что
он не в России, где обыкновенно жена не отходит от постели больного мужа.
     - Нет, - просто сказала она, - его навещает господин Федерик.
     -  А кто  он, этот  Федерик?  -  спросил  Нестеров,  и  своим вопросом,
конечно, огорчил  читателей этой книги. Память его подвела. Не  мог Нестеров
не знать этого имени.  Господин  Федерик был консулом в  одной  из республик
Советского  Союза,  и  именно  он с небезызвестным местным  партийным боссом
Джураповым знакомил Винченцу с осужденным Обуховским.
     И Нестеров решил разыскать Федерика. Прогуливаясь в несчетный раз возле
дома  боцмана,  он  заметил  однажды  невысокого  толстенького  человечка  в
безукоризненной тройке. Человечек оглянулся  перед дверьми,  не  обратив  на
Нестерова особого внимания, юркнул в дом мадам Гауштман. Пробыв там недолго,
вышел с каким-то свертком. Нестеров с видом Джеймса бонда подошел и взял его
за локоть.
     - Господин Федерик?
     Тот чуть заметно вздрогнул.
     -  Не  имею  чести,   -  сказал  Федерик  по-русски  и  чуть   было  не
"прокололся".  Но упоенный легкой победой  Нестеров и не заметил, видно, что
его собеседник  говорит на том же языке, на котором вел беседу в консульстве
несколько лет назад с объектом "В".
     Нестеров назвался Вождаевым.
     - Чем обязан? - спросил Федерик.
     - Я  бы очень хотел навестить боцмана Гауштмана и  надеюсь, вы поможете
мне в этом.
     - Это невозможно,  - почти закричал Федерик, - он нездоров, я протестую
как врач.
     - Но я настаиваю, - заявил Нестеров тоном прокурора.
     Человечек вертелся, как юла. Мимо них пронесся "Ситроен СХ".
     Господин Федерик вдруг успокоился. И выдал последний аргумент:
     - Это очень далеко.
     - Я готов. - Еще бы, Нестеров, да не был бы готов.
     - Туда не пускают иностранцев, а из России - тем более.
     - Клинике есть  что скрывать от русских? -  молодец полковник,  так он,
пожалуй, еще и переиграет Федерика.
     Толстяк замялся.
     - Не теперь.
     - Но отчего же?
     Тот самый "Ситроен СХ" снова проехал мимо них.
     А   Нестеров   продолжал   играть   суперразведчика,  протянул  руку  к
оттопырившейся поле его пиджака и достал из  внутреннего кармана миниатюрный
передатчик. Нажав  на  панельке кнопку, сунул  его обратно  в карман  чужого
пиджака.  В конце улицы снова показался "Ситроен СХ"  и, остановившись возле
собеседников, любезно распахнул  дверцы. Они  забрались в машину, и господин
Федерик коротко сказал: "В клинику".
     Машина  плавно взяла  с места. Когда они въехали  в  очередной тоннель,
которыми  изобилует  эта  местность  и  где было достаточно темно,  Нестеров
уверено  ощупал  пакет,  лежащей  рядом  на сидении  и  предназначенный  для
боцмана. Тот самый, который вынес  из дому Федерик; но там лежало  белье,  и
больше ничего.
     Когда  они  вышли  из  машины,  Нестерову  тут  же сделали  "кольцо под
ложечку".  На  какую-то  секунду  он  даже  потерял  сознание,  но  сработал
инстинкт: ребром ладони он рубанул руку санитара.
     Ни звука в  ответ на удар, а Федерик сказал:  "На  место, свои", - так,
как говорят собаке.
     Но что было дальше, Нестеров уже не  видел, мир вокруг стал  двоиться и
троиться, все предметы  покрылись цветными  оболочками,  ноги стали ватными,
голова отказывалась соображать.
     ...Очнулся он скоро, провел рукой по всему телу сверху вниз, обнаружил,
что  лежит  одетый.  Он  открыл глаза и обомлел:  прямо перед  ним,  раскрыв
отвратительную пасть  и почти доставая язычком, висела исполинских  размеров
змея.
     Полковник, надо отдать ему справедливость,  сумел  взять себя в руки  и
закрыл глаза.  Великолепная реакция, и  парализовать его волю не удалось. Он
снова чуть приоткрыл веки,  но так,  чтобы не заметили этого, но змеи уже не
было, игра закончилась.
     Собравшись в  комок, превозмогая  страх,  смешанный с  отвращением,  он
выпростал  руку туда, где только что находилась  змея.  Рука его ударилась о
гладко отполированный камень.
     - Голография, - удивленно сказал он громко.
     - Голография -  вся наша жизнь, не  так ли? - внятно  произнес Федерик.
Медленно стал зажигать приятный свет.
     - Я не хотел бы, чтобы вы  чувствовали  себя одиноко и неуютно,  сказал
Федерик.
     - Поэтому пригласили мне в подруги анаконду, - усмехнулся Нестеров.
     - Нет, поэтому предоставили вам  апартаменты, в которых  вы превосходно
проведете  время, пока  ваша компашка, - он так и  сказал  -  "компашка",  -
закончит свои морские изыскания.
     - Вот как?
     -  Да, так. А что, разве  мы приглашали  вас  сюда? Незачем было совать
нос.  По-моему, вы сами  изъявили  желание посетить клинику. Пожалуйста,  но
порядки здесь устанавливаю я, а вы - гость.
     - Чрезвычайно вам признателен, вы очень любезны, и, главное, галантны.
     - И  еще, -  продолжал  Федерик,  пропустив мимо  ушей сарказм, - мы  с
коллегами  долго  размышляли  над  тем, дать ли  вам возможность контакта  с
внешним  миром,  и  пришли  к  выводу,  что  вам,  как  ученому,  это  будет
необходимо,  -  он чуть усмехнулся, - и вот сегодняшняя вечерняя пресса, - и
бросил ему газету.
     Первое, что увидел  Нестеров  -  заметку об экспертизе,  проведенной  в
отношении некого цилиндра, найденного на шхуне "Дюгонь":  говорилось, что он
сделан  из  пластмассы,  но где, кем и когда - неизвестно; что оболочка  его
легче воды, но с содержимым - тяжелее,  и что цилиндр облеплен ракушками, по
возрасту  которых можно предположить,  что пролежал он много десятков лет на
дне океана. Эксперты говорят: сорок с небольшим лет.
     На второй  полосе  была большая статья, посвященная рассказу  о  работе
комиссии. Рядом  фотография,  на  которой  изображены все члены группы.  Под
клише -  подписи,  кто из какой  страны.  Под изображением очень похожего на
Нестерова человека стояла фамилия Вождаева.
     Знал  бы он, как  трудно  найти ему замену,  да еще с отличным  знанием
русского языка.
     -  Теперь,  после кофе, - сказал Нестерову Федерик, чуть прищурив глаза
(признак слабости), - я буду рад испортить вам настроение окончательно, если
только не испортил его до сих пор.
     Полковник  держался  хорошо  и  изобразил умиление и восторг по  поводу
предстоящей беседы с пленителем.
     - Каждое наше слово записывается,  - не оценив его  стараний, продолжал
Федерик,  -  и будет  снабжено самыми  изысканными комментариями для  вашего
руководства в Москве. Это я говорю, чтобы вы знали: мы вольны сделать с вами
все, что угодно. Сразу вас предупрежу, вы нам не нужны ни как агент какой бы
то ни было службы, ни как ученый, ни как журналист. Убивать мы вас не будем,
а вот изолировать вас здесь - наш долг перед, - он замялся, - перед нацией.
     И  с  этими  словами  он  показал  Нестерову  лежащую на  столике рядом
довольно пухлую папку. Тот протянул руку: надо же,  из настоящей  кожи, да и
на подставке из  настоящего зеленого  камня  - яшмы. Подумал, наверное,  что
такие у нас в Эрмитаже.
     В  папке было очень много всего: и  фото Нестерова в кафе, где  тот пил
пиво (бедный Вождаев пиво  не  употреблял),  и  визитная карточка  Вождаева,
изготовленная в  Москве, и то, как Нестеров обнимается с какой-то красоткой,
впрочем, довольно безобидно, и даже салфетка, на которой полковник нарисовал
рожу и  ожидании ужина  в  ресторане  отеля.  И все  это было  действительно
снабжено  мерзкими  комментариями,  может   быть,  не   очень  талантливыми,
рассчитанными  на недалеких людей, но  он прикинул:  если  даже  эта папочка