Лиелупе,  где  проходили  соревнования  на  Кубок  Дэвиса...Но у тебя  может
возникнуть и другой вопрос - почему  к Ельцину  подошел я,  а не  кто-то  из
большого  числа  аккредитованных   на  Кубок   журналистов?  Ведь  там  были
представлены почти все центральные издания Советского Союза...Произошло это,
конечно, не потому,  что  я особенно  смелый,  а  скорее всего  потому,  что
редакторы центральных изданий были  более закомплексованы на имени "Ельцин",
чем, скажем, редакторы "СМ" и "Юрмалы". Я имею в  виду Александра  Блинова и
Айвара Бауманиса.
     Это было время, когда Ельцин угодил в отставку, когда "Борис был уже не
прав".  Мы  договорились об  интервью  - сработал профессиональный  интерес:
поговорить с опальным лидером. И если возможно - помочь...
     Через пару недель  интервью с Ельциным  -  первое  в стране  после  его
отставки -  было  опубликовано в  "Юрмале"  и "Советской Молодежи",  а потом
разлетелось по всей стране, его перепечатали 140 газет. В некоторых регионах
тиражи с интервью были уничтожены...
     Теперь о  том,  "почему  -  Ельцин?" Думаю,  это  ясно из текста  нашей
декларации.  Я  внимательно  наблюдал  за деятельностью Бориса Николаевича в
течение  последних   двух  лет,   читал   его  выступления,  вникал  в   его
формировавшуюся  тогда программу  действий.  Я, конечно,  понимал,  что этот
человек может  сделать многое  для России,  а  значит,  и  для  всех  других
республик.  Он первый  из  "диссидентов"  высшего эшелона власти начал вести
решительную борьбу  с засильем партократии, и  борьба эта, ведущаяся изнутри
самой КПСС,  имела  огромное  значение  в  жизни общества. Я видел,  как ему
мешают, как пытаются его дискредитировать в глазах народа... Вспомните  хотя
бы  ту тенденциозную  телепередачу, пущенную на  всю страну по  каналам  ЦТВ
(после  поездки  Ельцина  в  США),  а  также  "правдинскую"  перепечатку  из
итальянской газеты "Репубблика"...  У  самого же Ельцина не было возможности
выступить в  союзной прессе, дать отпор измышлениям, отвечать так же громко,
как это делали его политические противники...
     Чего  лукавить,  "Советская  Молодежь", наверное, единственная  газета,
имеющая  хождение  по  всей  территории  СССР,  которая  регулярно старалась
объективно отражать деятельность  Ельцина  как  политического прогрессивного
лидера. Именно "СМ" опубликовала его открытое письмо М. С. Горбачеву, тезисы
его  предвыборной программы,  его ответы  на  вопросы избирателей,  отчет  о
поездке в США  и так далее. И уже в январе этого года в "Советской Молодежи"
было  напечатано  еще  одно мое  интервью  с  Ельциным  ("42 вопроса  Борису
Ельцину",  "СМ"  от 3  и  4  января  1990  года),  которое судя по  письмам,
распространялось по всей России и окраинам страны.
     Знает  ли  сам Ельцин о  нашей поддержке, о декларации  двух латвийских
журналистов? О  поддержке, думаю, догадывается, а о  декларации  нет...Разве
что теперь узнает.
     ЕЛЬЦИН - "ПРЕЗИДЕНТ" РОССИИ!
     Одним это по душе,  другим  нет, третьим...А  вот насчет  "безразлично"
спешить не будем. Нет, не может быть нам, жителям Латвии, безразлична судьба
России. Потому что от нее зависит и наша собственная судьба.
     Акция "Прорыв" завершена. И  это лишь начало нового этапа  деятельности
Бориса  Ельцина.  "СМ"  и  впредь будет следить за ней,  на  этот  раз - без
деклараций...
     Евгений Орлов


     ПОД СЕНЬЮ ЗОЛОТЫХ КУПОЛОВ
     АРХАНГЕЛА МИХАИЛА...


     Публикация Декларации (о "журналистском заговоре") появилась в прессе в
июне 1990  года, но  до этого произошли  события,  которые также  неразрывно
связаны с Прибалтикой и Ельциным. К слову сказать, сейчас я уже могу назвать
имя  второго человека,  подписавшего ту  Декларацию: это был редактор газеты
"Советская молодежь" Александр Блинов...

     Из дневника.

     29  ноября 1989 года. Зима  в Москве  необычно  ранняя, полно снега,  и
довольно  кусачий морозец. В столицу я прибыл из Киева (был в командировке в
Одессе) и сразу же направился в гостиницу "Москва", где расположились  офисы
народных депутатов  СССР. Моя цель -  встретиться  с  Борисом Николаевичем и
взять у него интервью, поскольку союзные издания по-прежнему его игнорируют.
Но сначала я позвонил  к нему домой,  ответила Наина Иосифовна: сказала, что
Борис   Николаевич  уехал  на  работу...на  троллейбусе...Пришлось   немного
подождать,  пока он доберется  до  гостиницы  "Москва". Встретил  он  меня с
широкими  русскими  объятиями  и  троекратным  поцелуем. Как  всегда  он был
аккуратен в  одежде и элегантен, как "рояль". Как мне показалось, он немного
похудел, отчего стал еще более импозантен.
     В его кабинете стояли два небольших Т-образных стола, три стула зеленой
бархатной  обивки,  два  таких же кресла,  небольшой  журнальный  столик, на
дверях  светлые  портьеры,  паркетный,  до  блеска  начищенный  пол  и  один
обыкновенный телефонный аппарат. На столе я заметил книгу "Россия  Горбачева
и  американская внешняя политика"  Северина  Бялера  и  Майкла  Менденбаума,
издательства "Прогресс". На полке - несколько книг и в их числе "Архитектура
советской  Грузии",  книга  о  Горбачеве  на  английском  языке,  "Бюллетень
парламентской группы СССР", каталог "Новые книги за рубежом" и другие...
     Рядом с рабочим кабинетом - довольно  обширная  приемная,  где работают
его помощники Лев Суханов и Александр  Васильевич (высок ростом,  лысоват, с
небольшими,  с хитрецой глазами),  который как-то странно при знакомстве  не
захотел назвать фамилию. (Позже, конечно, я узнал, что это был Коржаков... )
     Сначала разговор между мной и БНЕ шел в общем ключе, причем в это время
Борис Николаевич все время был на  ногах и  создавалось впечатление, что его
где-то ждут  и  он  собирается уходить. Он  поблагодарил  меня за предыдущие
интервью  и  сказал,  что  его  по-прежнему  со  всех  сторон третируют:  то
сбрасывают  с моста, то  избивают его секретаря (я не уточнял кого именинно,
но  только не Таню Пушкину и  не Льва Суханова), то обкрадывают квартиру его
старшей дочери Елены.
     Когда  зашел разговор  относительно интервью,  БНЕ предположил, что для
этой цели  мог  бы  подойти ресторан "Пекин". Но тут же он оговорился,  что,
дескать,  только  стоит  там  появиться,  как  сразу  же  в  зале  возникнет
самопроизвольный митинг...Значит, ресторан не подходит. А в гостинице, Борис
Николаевич, выразительно осмотрев стены  и потолок кабинета, дал понять, что
все пространство насквозь прослушивается.
     Мои ощущения оправдались: он вышел и я остался один. Однако, вернувшись
минут  через 10, он сказал: "Моя рабочая группа  посовещалась  и решила, что
поедем домой к  моему помощнику, там нас не подслушают..." Время -  12.30. И
он снова  вышел,  сославшись  на то,  что  у  него  не  закончен разговор  с
журналистом из журнала "Огонек". Пока он отсутствовал, я попросил разрешения
у  помощника  Александра  Васильевича  съездить  на  депутатской  машине  на
Киевский вокзал - забрать оставленную в камере хранения сумку. Мне разрешили
это  сделать и я на  служебной черной "Волге"  поехал  на  вокзал. По дороге
шофер, Василий Михайлович, уже пожилой человек, который на протяжении 25 лет
возил партийных деятелей, рассказал, что семью Микояна обслуживает "Чайка" и
два водителя, а внучку Громыко - "Волга" и  тоже два шофера. Разговор возник
как-то само собой  и,  мне  показалось,  что  этому  седовласому  степенному
человеку тоже  захотелось испить  глоток гласности,  тем более перед ним был
совершенно незнакомый человек. Ему, видно, тоже осточертела молчанка и табу,
которое  на   протяжении  долгих  лет  на  него   было   наложено  партийной
дисциплиной.
     Пока  ездили, немного опоздали - не  уложились в час,  который нам  для
поездки выделил Александр Васильевич. БНЕ и Александр Васильевич уже ждали и
БНЕ сделал  мне нестрогий  выговор.  Мне  было  стыдно  и  я  переживал, что
заставил его ждать...
     Мы  сели в  машину  и отправились на юго-запад  Москвы, на  квартиру  к
Коржакову (о чем я узнал позже). По дороге шел кое-какой разговор и  однажды
Борис  Николаевич,  сидящий на  переднем сиденье, обернулся ко мне и сказал,
что  знает номер счета и сумму в долларах,  которая  хранится  в швейцарских
банках  на   имя  Брежнева.  Пофантазировали,  как  этими   деньгами   может
распорядиться   семья  Брежневых.  Борис   Николаевич  был   в   приподнятом
настроении, шутил, улыбался...
     День был морозный и солнечный и  где-то по  дороге в его лучах сказочно
заблестели   купола   только   что   отреставрированного   храма   Архангела
Михаила...Мне  это  показалось хорошим предзнаменованием и вместе  с тем  по
"именной" ассоциации  напомнило  Горбачева,  который тоже  Михаил...архангел
перестройки...
     Мы приехали  в современный многоэтажный дом,  в двухкомнатную квартиру,
где  нас   встретила  моложавая  симпатичная   блондинка.   Жена  Александра
Васильевича Ирина. В прихожей  уже пахло чем-то вкусным. Нас разули  и я был
счастлив: в Одессе  у меня отклеилась подошва  и я купил на рынке  туфли  на
высоченных каблуках, которые мне жали и напоминали несуразные ходули.  Борис
Николаевич тоже разулся и  в носках прошел в  комнату.  Он  сел  в  кресло и
вытянул свои баснословно длинные ноги. На столе уже стоял аппетитно пахнущий
пирог,  бутылка сухого  вина,  водка, и, по-моему, легкое самодельное вино в
графине.
     Коржаков принес небольшую подушечку и  положил  Борису Николаевичу  под
спину,  чтобы тому удобнее  сиделось. Теплый  вязаный вручную свитер накинул
ему на плечи, поскольку БНЕ сидел спиной к окну. И потом АВ дважды поправлял
свитер  на Борисе  Николаевиче, потом  принес  теплые  тапочки,  и  это меня
умиляло - такая "родительская"  забота...  БНЕ был по-домашнему раскрепощен,
иногда бросал шутливые  реплики и  не походил на  "заторможенного" человека,
каким некоторые пытаются его представить.
     Он без моих вопросов  начал  рассказывать, как  на транспортном военном
самолете летал на  Урал, чтобы зарегистрироваться кандидатом в депутаты, и о
том, как его в Свердловске принуждали сделать музей Брежнева,  поскольку тот
в 1928-29 годах работал там землеустроителем...
     Пили исключительно сухое  вино.  И очень мало. Борис  Николаевич вообще
пил из крохотных  рюмочек, размер которых так  не вязался с его внушительным
видом. В какой-то момент разговор зашел о сухом  вине вообще и о "Каберне" в
частности,  и БНЕ рассказал историю  о том, как  однажды  после операции, не
дозвавшись медсестры,  он сам попытался встать с  кровати и свалился на пол.
Потерял  полтора литра крови.  Кто-то  ему  сказал, что  для  восстановления
потери крови очень помогает сухое вино "Каберне" и в этой связи он обратился
к  своему  старому  товарищу,  1-му  секретарю  ЦК  партии  Молдавии  Гросу.
Молдавское "Каберне" славится  на весь  мир и его выдают подводникам атомных
ракетоносцев -  очень полезное и,  говорят, выводит из крови  стронций...Так
вот  Гросу тут же откликнулся на просьбу  БНЕ и прислал  ему  "для поправки"
здоровья целый ящик молдавского "Каберне". И  это  прекрасное  красное  вино
вместе с красной икрой сделали свое благотворное дело: в течение двух недель
никаких следов от потери крови не осталось...
     Разговор  перескакивал  с  одного  предмета  на  другой.  А   когда   я
изготовился задавать БНЕ  вопросы  по  существу, Коржаков  тоже  изготовился
включить свой  магнитофон,  чтобы  записывать нашу  беседу. Борис Николаевич
мимикой дал мне понять, чтобы я один записывал текст, и я сказал  Коржакову,
что,  мол, хочу  быть "монополистом"  записи.  Это,  конечно,  было  сказано
полушутливым тоном,  однако  Коржаков вынул  из магнитофона  кассету, но сам
магнитофон  не  выключил. Он  его отключил  только тогда,  когда  беседа уже
закончилась.  У  меня создалось  впечатление,  что он все же каким-то тайным
образом  наш  разговор  фиксировал.  Он часто  исчезал  за  книжной  секцией
(перегораживающей  комнату), словно проверял,  как  идет  запись... (Сейчас,
после  выхода  его  одиозной   книжки  "От  рассвета   до  заката",  то  мое
предположение кажется более чем правдоподобным.).
     Вся  беседа  длилась более четырех  часов и  я записал две с  половиной
кассеты по 90 минут  каждая. БНЕ говорил довольно откровенно, от вопросов не
уходил,  и  я в  нем  не  заметил никаких  следов усталости  или  апатии  от
длительного разговора.
     На  вокзал  меня  провожали  Борис  Николаевич  с  Коржаковым. БНЕ  был
по-прежнему в хорошем  расположении духа, говорили  о разном,  но сейчас  из
памяти  испарилось  -  о чем конкретно шла  речь...Около вокзала все (кроме,
разумеется, водителя Василия Михайловича) вышли из машины и несколько  минут
топтались в московских сумерках, продолжая о  чем-то говорить. Я  спросил  у
БНЕ  -  нужно  ли  ему  присылать  интервью для  визирования?  "Я  полностью
полагаюсь  на   вас,  Александр  Степанович...Сами   определите  круг  своей
ответственности...",  - сказал  он и мы стали прощаться. БНЕ привлек  меня к
себе  и  я   носом  уткнулся  ему  в  шарф,  символически   (щека  к   щеке)
"расцеловались"...Рукопожатие  с  АВ... На  Борисе Николаевиче  было  старое
(относительно, конечно, старое) пальто и полинявшая ондатровая шапка.
     Впечатления.  Натура  просто  прет  из  "каркаса",  личность,  конечно,
огромная,   но  с   элементами   авантюризма,   экспансии,   смены   силовых
интеллектуальных полей.  Он  может  говорить о Горбачеве и тут же перейти  к
какой-нибудь второстепенной  теме. Непосредственность  сквозит в  каждом его
слове. То,  что в тот день он не употреблял водки, отнюдь не  говорит о том,
что  он ярый  ее  противник  - возможно,  просто  "не  то" было  настроение,
возможно, ввиду нашей беседы не  хотел  загружать мозг алкоголем...Но как бы
там  ни было, я ни  разу не видел  БНЕ "поддатым" и, в конце концов, это его
личное дело и дело его близких...
     Его отношение к Горбачеву довольно пристрастное - он  уверен, что Горби
взял резко вправо, и что он сторонник полумер  и компромиссов. Я не во  всем
был  согласен,  но   было  бы  глупо  спорить,  ибо  не  в  этом  была   моя
задача...Однако в интервью я задал  ему вопрос о мученичестве  Горбачева и о
том, какой  тяжелый  крест  он  несет  (разумеется,  еще  ничего не  зная  о
Форосе)...


     "42 ВОПРОСА БОРИСУ ЕЛЬЦИНУ"

     (Третье интервью, опубликованное в "СМ" 3-4 января
     1990 года)

     - Борис  Николаевич, ваша победа  на весенних выборах в Верховный Совет
СССР  чем-то  напоминает триумф  одного римского  военачальника  -  одержана
блестящая победа...
     - Не знаю, кого вы имеете в виду, но  убежден, что ваш  герой  дрался в
открытую, его легионы  стояли лицом к лицу с реальным противником. Он  знал,
кто  его  враг и каково его число. Против меня же велась ожесточенная тайная
возня  аппарата,  и  я  при  все  своих  оптимистических  прогнозах  не  мог
рассчитывать не то что на  триумф - на победу с некоторым перевесом. Правда,
средства массовой информации  Запада,  пользуясь  услугами  фирм-опросников,
предсказывали, что примерно 70 процентов избирателей проголосуют за  меня. В
общем, они не очень ошиблись - я набрал 89 процентов.
     - Применительно к школьному сочинению, выборы  в вашей  "истории" стали
своего рода завязкой...
     -  Завязкой,  да еще с детективным уклоном. Когда началась предвыборная
кампания, я  получил очень много предложений на выдвижение моей кандидатуры.
Сами  понимаете, ринуться  очертя  голову  в такое дело,  не  имея при  этом
определенной тактики, было бы непростительным легкомыслием. Я ведь знал, что
московские  "белые  воротнички"  готовы  были  лечь  костьми,  лишь  бы   не
пропустить  меня  сквозь  предвыборное  сито. Дело  доходило до  откровенных
подтасовок: в одном  из районов Москвы была созвана  депутатская  сессия, на
которой прямо было заявлено: за Ельцина  не голосовать!  Естественно,  что в
столь  нештилевой атмосфере  я  должен был подумать о надежных  тылах. Я был
уверен,  что меня прикроет  Уральский хребет, и в частности  - Свердловск  и
город моей юности Березники. На них я и остановил свой выбор. Однако отдавал
отчет: если об этом  узнают мои "доброжелатели",  то  непременно увяжутся за
мной и могут помешать выдвижению.
     И вот тут эта "завязка"  и начинается. Когда узнал о времени проведения
окружного собрания в Березниках, я пошел на почту и отправил туда телеграмму
- мол,  простите-извините, но  прибыть к  вам  нет  никакой возможности. Как
лисица  заметал  следы. Дальше:  дождался, когда  на  Пермь  ушел  последний
самолет,  отправился в аэропорт  - лечу в Ленинград. Приземлившись в Питере,
тут  же бегом на военный аэродром, буквально вваливаюсь в транспортный Ан-26
и "в обнимку" с крылатой  ракетой -  на Пермь. Явился к самому собранию  - к
десяти   часам.  Когда  вошел  во  Дворец   культуры   Березников...Впрочем,
невозможно передать, что там творилось. Невероятно! Но и поработать пришлось
капитально:  несколько  часов встреч  с  молодежью,  рабочими  коллективами,
интеллигенцией.  Никто мне не помешал: из Перми  областное начальство уже не
успевало, а в самих Березниках растерялись - ведь никаких указаний сверху не
было.  Словом,  застолбил,  и  оставалось   только   написать  заявление   и
зарегистрироваться.
     - После этого авиатурне вы все же баллотировались не в Березниках, а по
национально-территориальному округу  No1.  Кстати,  самому большому в  СССР.
Рисковали ведь...
     - На одном из пленумов Михаил Горбачев сказал мне,  что,  мол, москвичи
меня не признали. Вот я и решил проверить  - признали  они меня или нет. Как
выразился  Кант,  только   способность  голосовать  составляет  квалификацию
гражданина. Так вот, я очень  верил в  квалификацию граждан Москвы.  Правда,
один вопрос  оставался невыясненным и потому вызывал некоторое беспокойство.
В  последний момент я узнал о том, что в число избирателей округа No1 входят
также  все советские  граждане,  на  тот  момент  проживающие  за  границей.
Разумеется,  я  никак не мог слетать сразу  в 29 стран мира, чтобы  по душам
поговорить  со  своими  дорогими согражданами. Но что  любопытно:  как потом
выяснилось в МИДе,  процент отданных  за меня голосов за  рубежом  совпал  с
процентом,  который  я  получил в метрополии  - почти  90  процентов. (Борис
Николаевич не без гордости говорит, что  у него из 2250 депутатских мандатов
- мандат под No 1).
     "Московские новости" от 16 апреля 1989 года: "Ельцин прошел подавляющим
большинством  не  как  "начальник  для  народа",   а   как   "начальник  для
начальников". Единодушие в голосовании за Ельцина - ответ народа аппарату за
его надменное всевластие".
     - Победа  на  выборах "перевела"  вас из  разряда опального  министра в
разряд  народного  избранника.  И  таким  образом политического  умерщвления
Ельцина не получилось?
     -  На   меня  к   тому  времени  постарались  наклеить  столько  разных
этикеток...Причем навесить навесили, а рассказать людям правду не позволили.
Вот выборы и должны были доказать: с кем  народ  имеет дело - с политическим
трупом, каковым меня  пытался представить аппарат, или же народом признанным
политическим  деятелем.  Да  и   не  принято  у  нас  было  возвращаться  из
политического небытия. Пришлось ломать эту привычку...
     -   В  средствах  массовой  информации   появилось  выражение  "феномен
Ельцина". А  как вы сами относитесь  к  такого  рода определениям? Есть ли с
вашей точки зрения, нечто феноменальное в вашей судьбе?
     - Я думаю, что так упрощенно нельзя трактовать это явление...
     - Ага, вы все же говорите о явлении?
     -  Нет,  я говорю  о  том, что  я уже говорил  выше: как  трудно, почти
невозможно, выйти из политического небытия.  Наверное, в  этом и заключается
"мой  феномен".  Но  я  бы это  назвал  не "феноменом Ельцина", а "феноменом
системы", которая всеми возможными способами дав