дной заправке равный 170 км. Самый мощный  и современный КВ - те же
самые 180  км  (тяжело таскать 50  тонн стали). Скоростные БТ и средние Т-34
имели запас хода примерно по 300 километров.
     Уточним:  это  минимальные цифры и относятся они  к движению  танков по
пересеченной  местности.  При движении  по  дорогам запас  хода возрастает в
полтора-два раза.
     Таким образом,  даже две „заправки" -  это уже 350-500 км пути. А
на пяти „заправках" корпус Куркина  по хорошим европейским дорогам мог
дойти до Парижа (всего-то 1 600 км от Каунаса).
     Вернемся,  однако, от  планов Великого Похода к трагической реальности.
По замыслу командования, 6 МК должен был нанести удар от Белостока на Гродно
с  выходом  к  исходу   дня  24  июня  в   район   переправ  через  Неман  у
Меркине-Друскиникай.   Это  120  км  по   прямой.  Даже  с   учетом  боевого
маневрирования эту  задачу можно  было  выполнить  вообще  нигде ни  разу не
заправляясь, только за счет того горючего, которое было в баках танков.
     Фактически, 7-я  танковая  дивизия, беспорядочно  кружась  по  маршруту
Белосток-Валпа-Сокулка-Волковыск-Слоним,  прошла  никак  не  более  250  км.
Главным образом  - по  дорогам, а вовсе не по  лесам и болотам.  Бросить при
этом всю  технику „по причине отсутствия ГСМ" можно было бы только при
одновременном сочетании следующих двух неблагоприятных условий:
     - до 10 часов вечера  22  июня (т. е. до начала марша) танки все еще не
были  заправлены горючим „под пробку" и  вышли на марш  с  полупустыми
баками;
     - топлива в округе, 10-й армии и в мехкорпусе просто не  было  или  все
его  запасы на окружных складах  и  в тылах  дивизии  уничтожила  вездесущая
немецкая авиация.
     Могут ли соответствовать действительности такие предположения?
     Начнем  с первого.  В  соответствии с  „Планом действий  войск по
прикрытию  отмобилизования,  сосредоточения  и развертывания войск  округа",
утвержденным Павловым в начале июня 1941 г., „...потребность в горючем
обеспечивается за счет:  двух заправок, хранящихся  в  частях  (одна в баках
машин, вторая в  таре), трех заправок для боевых  машин и шести заправок для
транспортных, хранящихся на окружных складах" [ВИЖ.- 1996.- No 3].
     Конечно, не все  приказы  исполняются точно  и  в срок, бывают и случаи
преступного  разгильдяйства, но  едва  ли  это  могло относится к Борзилову,
бригада которого еще в финскую войну была отмечена за образцовую организацию
службы материально-технического обеспечения [8].
     Теперь  о  наличии  горючего на окружных складах.  Из  уже  упомянутого
„Плана  прикрытия..."   мы  узнаем,  что   в  районе   несостоявшегося
контрудара   КМГ  Болдина,   в  треугольнике   Белосток-   Гродно-Волковыск,
находилось 12 (двенадцать) стационарных складов горючего.
     Конкретно:  NoNo 920, 922,  923,  924,  1018, 1019, 1040, 1044 в полосе
10-й  армии и 919,  929,  1020, 1033  в районе дислокации  11-го  мехкорпуса
(Гродно-Мосты-Волковыск).
     Расстояния между этими складами не превышали 60-80 км.  Даже для ветхой
„полуторки" это не более двух часов езды.
     Но, может быть, склады-то были, а бензина на них и не было?
     Еще в самые что  ни  на есть „застойные годы" Военно-исторический
журнал, издаваемый Министерством обороны СССР, сообщал читателям, что:
     „...к 29  июня  на территории  Белоруссии,  занятой  противником,
осталось  более 60 окружных складов, в том  числе ... 25 складов горючего...
Общие  потери к этому времени составили:  боеприпасов - свыше  2 000 вагонов
(30% всех  запасов фронта),  горючего - более  50  000  т  (50% запасов)..."
[ВИЖ.- 1966.- No 8].
     Известный психологический парадокс заключается в том, что стакан со 100
мл   жидкости  одни   люди   называют   „полупустым",   а   другие   -
„наполовину  полным". Коммунистические же  „историки" (в отличие
от просто  людей)  всегда говорили и писали о  потерянных  „50% запаса
горючего", но никогда не  обращали внимание доверчивых читателей на то,  что
даже  29 июня в  распоряжении войск  Западного  фронта  все  еще  оставалась
половина предвоенных запасов горючего, т.  е. порядка 50 000 тонн  бензина и
солярки.
     Это по  меньшей мере в  десять раз превышало потребность в  горючем для
четырех полностью укомплектованных мехкорпусов на 500 км марша (см. выше).
     Но четырех полностью укомплектованных мехкорпусов (т. е. 4  000 танков)
в округе не было даже и  22 июня. По  разным  источникам, количество танков,
находившихся  в составе  войск ЗапОВО к  началу войны, не  превышало  2  500
единиц.  К 29  июня  1941 г.  число  „потребителей"  топлива в  округе
катастрофически  уменьшилось.  Как  же  им  могло  не  хватить 50  000  тонн
горючего?
     Но если проблемы с  горючим  еще можно  как-то объяснить  многодневными
хаотичными маршами по дорогам, запруженным беженцами и беглецами, то как  же
КМГ Болдина,  так  и не вступившая в бой с главными силами противника, могла
остаться без боеприпасов?
     Минимальный боекомплект  танка БТ  - 132 снаряда, 147  снарядов в танке
Т-26, 116 снарядов в КВ, 77 снарядов в „тридцатьчетверке".
     Совокупный боезапас танков 6-го мехкорпуса  составлял порядка 105 тысяч
снарядов.
     Это - минимум, и это только в танках. А еще в корпусе было 229 пушечных
бронеавтомобилей  и 335 „стволов" пушек, гаубиц  и минометов различных
калибров [78]. Если бы все это на самом  деле обрушилось в течение двух дней
на  две  пехотные дивизии  вермахта, то  вряд  ли они  смогли бы после этого
куда-то наступать. С темпом 20-30 км в день.
     Впрочем, если бы даже ста тысяч снарядов не хватило для того, чтобы, по
крайней мере,  затормозить  продвижение 30 тысяч немецких солдат,  то  можно
было и добавить.
     „На  окружных  складах  было  накоплено  около   6   700  вагонов
боеприпасов различных видов".
     Это строка из уже упомянутого исследования „Тыл Западного фронта"
[ВИЖ.- 1966.- No  8]. Современные военные историки уточняют, что это  совсем
не так  много,  как может показаться  дилетантам  - всего лишь 85% от нормы,
установленной Генеральным штабом [3].
     Установленной на первые два месяца  боевых действий. Как же этого могло
не хватить на пять дней?
     Вот тут,  прижатые к стенке, коммунистические „историки" привычно
вытаскивают      свою     любимую,     свою     универсальную,     волшебную
„палочку-выручалочку".


2.6. Огонь с неба

     Авиация.  Всемогущая  немецкая  авиация.   Это  она  уничтожила  тысячи
советских  танков,  сожгла  все  автоцистерны, разбомбила 6  700  вагонов  с
боеприпасами,  разрушила   60  окружных   складов  с  горючим  и  снарядами,
„растрепала"  36-ю  и  разгромила 6-ю  кавдивизии, да  при этом  еще и
успевала „расстреливать  буквально  каждую нашу машину"  (так сказал в
своем последнем слове на суде  командующий  4-й  Армии генерал  Коробков)  и
своим страшным гулом мешала Болдину отдавать приказы по телефону  и  прочая,
прочая, прочая...
     Всякий раз,  когда нашим военным „историкам" приходится объяснять
очередной  разгром, развал, очередную потерю  людей и техники,  невыполнение
приказов  и  срыв  всех  планов,  появляется  она  -  „несокрушимая  и
легендарная" немецкая авиация.
     Изо всех мифов о начале  войны этот - одновременно и самый абсурдный  и
самый укорененный. Любая Марьиванна  с кафедры  новейшей истории, не умеющая
отличить патрон от понтона и танк от трака, рассказывает своим студентам про
то, что „немецкая авиация с первых дней войны  захватила  господство в
воздухе", с той же нерассуждающей уверенностью,  с какой она объясняет своим
внукам про то, что надо слушаться маму с папой.
     Спорить со всеобщим заблуждением трудно, но - попробуем.

     Для  начала  послушаем  людей,  знающих  войну  и  военную  авиацию  не
понаслышке.
     „...25   июня   советские   войска   в   составе  11-го  и   6-го
механизированных  корпусов нанесли  по противнику контрудар в районе Гродно.
Из Могилева позвонили, чтобы наша  дивизия всем  составом приняла  участие в
этой операции. Вечером от прибывшего к нам представителя штаба фронта узнаю:
кроме  нас  контрудар  поддерживают  полки  12-й   бомбардировочной  и  43-й
истребительной  дивизий, а также 3-й корпус  дальнебомбардировочной авиации,
которым командовал полковник Н. С.  Скрипко (ныне маршал  авиации).  На этом
участке фронта  авиаторы совершили  тогда  780  самолето-вылетов, уничтожили
около 30 танков, 16 орудий и до 60 автомашин с живой силой. Успех воодушевил
нас..." [49].
     Чем,  главным образом, примечательно  это свидетельство?  Даже  не тем,
что,  оказывается,  не  одна  только немецкая  авиация  висела в воздухе над
районом несостоявшегося контрудара КМГ Болдина, а своей последней фразой.
     Уничтожение 30 танков и 60 автомашин в результате  780 самолето-вылетов
оценивается автором мемуаров как крупный, воодушевляющий успех! При  этом не
будем забывать, что и цифры-то эти взяты „с воздуха", т. е. из отчетов
самих  летчиков, а  вовсе  не  из журналов  боевых  потерь немецких дивизий.
Степень  достоверности  этих  отчетов  хорошо  известна  историкам  авиации.
Реальные  потери  противника  были,  конечно  же, раза в  два  меньше. И это
оценивается как большой успех? Кто же автор?  Может быть, он  разбирается  в
вопросах боевого применения авиации хуже Марьиванны?
     Герой Советского  Союза, командир 13-й бомбардировочной авиадивизии (13
БАД) генерал-майор  Ф.  П. Полынин  еще до начала Второй мировой  войны стал
известен всему авиационному миру. Правда, в соответствии с принятыми тогда в
Советском  Союзе  нормами  сверхсекретности,  Полынина  знали  заочно и  без
фамилии,   просто   как   командира  „того  самого"  бомбардировочного
соединения,  которое  23  февраля  1938  г.  разбомбило японскую авиабазу на
острове Тайвань.
     Беспримерный  рейд  протяженностью в 800  км  над  захваченной японцами
территорией Китая был организован и проведен Полыниным так, что японская ПВО
не  только  не   смогла  оказать  какое-либо  противодействие,  но  даже  не
обнаружила сам факт пролета 28 советских бомбардировщиков.
     После  войны в Китае,  в которой Полынин с перерывами участвовал с 1933
года,  он  становится  командующим ВВС 13-й армии во время финской  войны. В
ходе  той  войны советская военная  авиация (численность которой  на  ТВД  к
февралю  1940  г.  превысила 3  200 самолетов) выполнила  84  тысячи  боевых
вылетов.  Эта  цифра   сопоставима  с  показателями   применения  авиации  в
крупнейших  сражениях Великой Отечественной войны (Курская битва - 118 тысяч
вылетов  с 5 июля по 23 августа  1943 г. и Сталинградская битва  - 114 тысяч
вылетов с июля 42 г. по февраль 43 г.) [60].
     Начавшаяся 22  июня 1941 г. война была для Полынина третьей по счету, и
едва  ли кто-то  из  командиров  немецких бомбардировочных  авиагрупп имел к
этому дню больший, чем у него, боевой опыт.
     Теперь  прочитаем  страницы  воспоминаний маршала авиации  (в  те дни -
командира  вышеупомянутого  3-го  дальнебомбардировочного авиакорпуса) Н. С.
Скрипко [50].
     Уже в 10 часов утра 22 июня его корпус получил приказ сосредоточить все
силы для разгрома моторизованных колонн  противника в районе Сувалки-Алитус.
Первый бомбовый удар  по частям 3-й танковой группы наши летчики нанесли  22
июня,  в 15 часов 40 минут, в районе Меркине.  Всего  в тот день силами трех
бомбардировочных авиаполков (96, 207 и 98-го) по танковым дивизиям Гота было
выполнено полторы сотни боевых вылетов.
     24 июня, как пишет в своих мемуарах Н. С. Скрипко, „боевая задача
3-го  авиакорпуса  оставалась   прежней   -  уничтожать  немецкие  танки   и
моторизованные части группы Гота, наступавшей непосредственно  на  Минск". В
тот день его летчики выполнили 170 самолето-вылетов. 26 июня, когда немецкие
танки  вышли  уже  к  северным  окраинам  Минска,  летчики  3-го авиакорпуса
выполнили  254  боевых  вылета,  поддерживая  обороняющие  Минск  стрелковые
дивизии. Именно  в этот день, 26  июня 1941  г.,  атакуя  колонну  войск 3-й
танковой  группы на  шоссе  Молодечно-Минск  в районе  местечка Радошковичи,
совершил  свой  бессмертный  подвиг  капитан  Николай  Францевич Гастелло  -
командир  4-й эскадрильи 207-го  авиаполка,  ветеран  боев в Финляндии  и на
Халхин-Голе.
     Как  видим, советская авиация  отнюдь  не бездействовала. Ежедневно  по
моторизованным колоннам 3-й танковой группы Г. Гота наносились удары сотнями
самолето-вылетов,  но  она  (танковая  группа вермахта) никуда  при  этом не
исчезала, а продолжала, практически безостановочно,  двигаться вперед. Более
того, в мемуарах Гота нет почти никаких „следов" этих бомбежек,  кроме
одной-единственной  фразы  в  записи  от  24 июня: „в последующие  дни
действия авиации  противника активизировались". Вот и все. На плохие дороги,
пыль, лесные  пожары, проливные июльские дожди Гот жалуется  гораздо чаще  и
пространнее.
     Воспитанный  советскими писателями читатель все уже понял.  Самолеты-то
наши были „безнадежно устаревшими гробами", летчики - „с налетом
шесть часов" (один только Полынин, наверное, летать умел, да и тот не летал,
а командовал)  -  вот  почему  на  Г. Гота удары  советской авиации большого
впечатления не произвели.
     Правды  ради надо  отметить, что  и  люди  с большими звездами поначалу
имели схожее мнение об эффективности действий советской авиации в первые дни
войны. Так, Ставка в Директиве  No  00285 от 11 июля  1941 г.  отмечала, что
„наша  авиация  действовала  главным  образом  по  механизированным  и
танковым войскам  немцев.  В бой  с  танками вступали  сотни  самолетов,  но
должного эффекта достигнуто не было, потому что борьба авиации против танков
была  плохо  организована"  [5,   с.  63].  Подписана  эта  Директива   была
начальником генштаба Жуковым.
     В  данном  конкретном  случае  генерал  армии  Жуков  ошибся.  Причиной
отсутствия   „должного   эффекта"  была  не  только   и   не   столько
„плохая  организованность".  В  чем  и  пришлось  убедиться уже  через
полтора месяца.
     28   августа  1941  г.  Верховный  Главнокомандующий  И.  Сталин  лично
распорядился  (приказ  No  0077)  „с  целью  срыва  операции  танковой
группировки  противника  на  брянском  направлении провести в  течение 28-31
августа операцию силами ВВС фронтов и авиации резерва ГК... всего в операции
должно участвовать 450 боевых самолетов..." [5, с. 146].
     Операция  „танковой  группировки  противника"  -  это  тот  самый
поворот  2-ой  танковой   группы   Гудериана  с   московского  на   киевское
направление,  о  целесообразности  которого  спорили  в  своих  послевоенных
мемуарах все уцелевшие немецкие генералы.
     Указание  товарища  Сталина  было  перевыполнено.  В воздушной операции
(одной из самых крупных за весь начальный  период войны) приняло участие 464
боевых самолета  (230 бомбардировщиков,  55 штурмовиков,  179  истребителей)
[27].
     За  ходом операции  по разгрому  „подлеца Гудериана" (именно  так
выражался  в   те   дни  командующий  Брянским  фронтом,   любимец   Сталина
генерал-лейтенант   Еременко)   Ставка  следила   с  неотступным  вниманием.
Руководить действиями  авиации было поручено  заместителю  командующего  ВВС
Красной Армии генерал-майору И. Ф. Петрову.
     4 сентября 1941 г. Сталин шлет на Брянский фронт следующую телеграмму:
     „Брянск. Еременко для Петрова. Авиация  действует хорошо... Желаю
успеха. Привет всем летчикам. И. Сталин" [27].
     На следующий день, 5 сентября,  сталинский привет был дополнен решением
Ставки  по  передаче  в  распоряжение  группы  Петрова  еще  двух  штурмовых
авиаполков и двух полков истребителей. Задача - прежняя: „разгромить и
изничтожить Гудериана до основания" [5, с. 164].
     Всего  за  6 дней операции советская авиация выполнила тогда около 4000
самолето-вылетов [27].
     Результат?
     Разгромить и изничтожить до основания  не удалось,  2-я танковая группа
разбила войска  Брянского фронта, затем - правого крыла Юго-Западного фронта
и,  пройдя  с  боями  300  км,  замкнула  15-17  сентября  кольцо  окружения
„киевского котла".  Более того, „подлец Гудериан" на  семнадцати
страницах своих мемуаров, посвященных прорыву 2-й танковой группы вермахта в
тыл Юго-Западного фронта, уделил действиям нашей авиации ровно три слова:
     „...29  августа  крупные  силы противника  при  поддержке авиации
предприняли  с  юга  и запада наступление  против  24-го  танкового корпуса.
Корпус  вынужден  был  приостановить   наступление   3-й  танковой   и  10-й
мотодивизии..." [65].
     „Как же  так?"- недоуменно  воскликнет  читатель,  представляющий
войну по газетным статьям „к юбилею", в которых летчики „Н-ского
полка" снова  и  снова  щелкают немецкие танки,  как  семечки. „Четыре
тысячи самолето-вылетов без заметного результата? Быть того не может!"
     А  все очень  просто. Просто именно  такой  была реальная эффективность
авиационных вооружений той  эпохи.  Уже в следующем,  1942-м,  году по  мере
накопления опыта ведения  боевых действий, эта  самая  „эффективность"
была конкретизирована в цифрах.
     Оперативное  управление  Главного штаба ВВС  КА в 1942 г. установило  в
ориентировочных  расчетах  „норм боевых возможностей" штурмовика Ил-2,
что для  поражения  одного легкого танка необходимо  высылать  4-5 самолетов
Ил-2,  а для поражения одного среднего танка типа Pz.IV, Pz.III или StuG III
потребуется уже  12-15  самолето-вылетов!  [86,  87].  Другими  словами, для
уничтожения немецких танковых групп летом 1941 года требовались  не  сотни и
даже   не   тысячи,   а   десятки    тысяч   „хорошо   организованных"
самолето-вылетов.   Причем,  речь  в  нормативах  шла  о  специализированном
штурмовике Ил-2, а вовсе не о „горизонтальных" (как их тогда называли)
бомбовозах СБ или ДБ.
     Даже  выпускнику  кулинарного  техникума  должно быть понятно, что  для
уничтожения танка в него надо сначала  попасть, а попав - пробить его броню,
да так  пробить, чтобы „заброневое воздействие" оказалось  достаточным
для поражения экипажа и механизмов. Чем и как мог это сделать боевой самолет
1941-го года?
     Начнем с задачи номер один - с прицеливания.
     Противотанковую пушку видел каждый. Если  и не на поле боя, так хотя бы
в  парке  культуры и  отдыха.  Длинный-предлинный  ствол  (это чтобы  снаряд
разогнался в нем до скорости в три  скорости  звука) опирается  на массивную
стальную станину. Для  большей устойчивости  все сооружение  снабжено  двумя
длинными „лапами", которые  перед стрельбой упирают  в землю. Наводчик
артиллерийского расчета ничего другого не делает, кроме как наводит ствол на
цель  с  помощью оптического прицела и винтов, которые так  и  называются  -
микрометрические.
     На пьедестале у въезда в город Самару стоит штурмовик Ил-2. В пилотской
кабине  размещается  один человек.  Кроме  прицеливания,  у него в бою много
других  дел: ноги  на  педалях разворота,  правая  рука на ручке  управления
высотой и креном, левая рука управляет двигателем, непонятно уже, чем летчик
выставляет нужный шаг  винта,  меняет режим  работы  нагнетателя,  управляет
створками  радиатора,  следит  за  обстановкой  в  воздухе,  отдает  приказы
подчиненным (если он командир звена) и уворачивается от огня зениток.
     Две скорострельные пушки ВЯ-23 находятся  не на массивной станине, а на
испытывающем   сложную  изгибно-крутильную  деформацию  крыле,  прицеливание
производится „всем корпусом", по прицельным меткам на лобовом стекле.
     Можно  ли  в  таких  условиях  хоть  куда-то  попасть? Можно. Но только
очень-очень редко.  Так, при полигонн