втобронетанкового управления РККА, т.
е. „главный танкист"  Красной Армии) выступал на известном декабрьском
(1940 г.) Совещании высшего командного состава РККА.
     Еще  раз  напомним, что по численности  танков  и личного  состава  КМГ
Болдина  примерно в полтора раза превосходила полностью укомплектованный  по
штатам военного  времени  мехкорпус  (или  „танковый корпус",  как его
называет в своем докладе Павлов), а по артиллерии - в два раза.
     Так обстояло дело с количеством. Теперь постараемся оценить качество.
     Главной  ударной силой  КМГ, да и всего  Западного фронта в  целом, был
6-ой мехкорпус генерал-майора М. Г. Хацкилевича. Как известно, большая часть
мехкорпусов Красной Армии  до начала  войны не успела получить даже половины
положенной по штату  техники.  Тем  более впечатляюще выглядит  на этом фоне
ситуация  в 6-ом мехкорпусе, который уже в середине июня имел танков больше,
чем было запланировано  на конец 1941 года! Об особом, элитном  статусе 6 МК
свидетельствует и наличие на его вооружении  значительного  числа новейших -
на тот момент, безусловно,  лучших в  мире - танков Т-34 и КВ. В большинстве
источников приводится  цифра  в 352  танка  новых типов (114 КВ и 238 Т-34).
Если  эти цифры  верны,  то 6  МК занимал „второе  место"  среди  всех
мехкорпусов РККА, уступая по этому показателю только 4 МК Власова, в котором
числилось  416   танков  новых  типов.  Если  же  верить  данным  монографии
„1941 г.- уроки и выводы", то в составе 6 МК  к началу  войны было 452
новейших танка,  что выводит этот  мехкорпус на  бесспорное первое  место во
всей Красной Армии!
     Для такого  разнобоя в цифрах (приводимых авторами со ссылками на фонды
рассекреченных военных архивов) есть очень простое объяснение.  Отчетность в
Красной  Армии - как и в тысячах других учреждений  - велась по состоянию на
первое число  каждого  месяца. Меньшие  цифры,  вероятно,  взяты  именно  из
отчетов  на  1 июня  1941  г.  Но  ведь первого июня  круглосуточная  работа
советских военных заводов отнюдь не прекратилась, а отгрузка новейших танков
с заводов в войска продолжалась и до 22 июня, и во все последующие  дни. Тем
более  показательно, что из 138  танков  Т-34,  переданных промышленностью в
войска  с  1 по  22  июня 41  г., в Белосток  (т. е. в  6-й мехкорпус)  было
отправлено 114 [8].
     Не будем, однако,  забывать  и  о том, что мехкорпус -  это  не  только
танки. Для  обеспечения  слаженной боевой  работы танковых, мотострелковых и
артиллерийских  подразделений, бесперебойного снабжения  их  боеприпасами  и
горючим  требовались многие тысячи  автомобилей и тракторов  (артиллерийских
тягачей). Если говорить точно, то по штату в мехкорпусе полагалось иметь 352
трактора и 5165 автомобилей.
     С этой „матчастью" в Красной Армии были тогда  большие  проблемы.
Машин нигде не хватало. Довести  укомплектованность частей  и соединений  до
штатной  предполагалось  только  после  проведения  открытой  мобилизации  -
посредством передачи в армию из народного хозяйства 300  тысяч автомобилей и
50  тысяч тракторов. В результате „нештатной ситуации", случившейся 22
июня 41 г., большая часть мехкорпусов вступила в войну имея значительный (до
50-60%)  некомплект транспортных средств.  Но и в этом  вопросе  6 МК был  в
лидерах. В  корпусе  было 294 трактора  (почетное „второе место" среди
всех мехкорпусов РККА),  а  по числу автомашин  и мотоциклов (4 779  и 1 042
соответственно) 6 МК превосходил любой другой мехкорпус. Эти данные взяты из
книг современных  историков  [1, 3]. Сам  же  командир корпуса генерал-майор
Хацкилевич  на  декабрьском  (1940  г.)  совещании  командного  состава РККА
приводил гораздо большие цифры:
     „...мы подсчитали на наших учениях (даже когда  выбрасывали  по 2
500 машин из боевого состава, брали самое необходимое для жизни и боя), и то
у нас в прорыв идет 6 800 машин, почти 7 000..."
     Все  это  (да  и  сам  факт выступления командира корпуса на  совещании
высшего  комсостава,  в  присутствии  Наркома обороны и командующих округов)
весьма красноречиво свидетельствуют о роли и месте 6 МК в предвоенных планах
советского командования.
     Кстати,  о месте. С  лета 1940 г. и до начала войны этот, один из самых
мощных  мехкорпусов  РККА,  затаился  в дебрях  заповедных  лесов  восточнее
Белостока. Затаился так  тщательно, что хваленая немецкая авиаразведка  даже
не  смогла установить сам  факт его присутствия.  Утренняя сводка  штаба 9-й
армии (группа армий „Центр") от 23 июня 1941 г. дословно гласит:
     „...несмотря на  усиленную разведку, в районе Белостока пока  еще
не обнаружено крупных сил кавалерии и танков..."
     Разумеется, район дислокации 6-го мехкорпуса был  выбран  не  случайно.
Даже  на современных  картах автомобильных  дорог из  Белостока  (теперь это
снова Польша) можно  выехать только  в одну  сторону - на запад, по шоссе на
Варшаву.  Дорог на  восток, вглубь  Белоруссии (а  следовательно  - и причин
ожидать здесь наступление главных  сил противника) как не было в 41-ом году,
так нет и  сейчас. Более того, из рассекреченного  только в конце 80-х годов
военно-исторического  труда  бывшего  начальника  штаба  4-й  Армии  Л.   М.
Сандалова  „Боевые  действия  войск  4-й  армии  Западного  фронта   в
начальный период Великой Отечественной войны"  [79] становится известно, что
„в  марте-апреле 1941 г. в  ходе окружной оперативной игры на картах в
Минске  прорабатывалась  фронтовая  наступательная   операция  с  территории
Западной Белоруссии в направлении Белосток, Варшава...  На последнюю  неделю
июня  штаб   округа  подготавливал  игру   со  штабом  4-й  армии  также  на
наступательную операцию..." Да и  к чему  же  еще было готовиться,  если  от
тогдашней госграницы до Варшавы оставалось всего-то 80 км по автостраде...

     Значительно хуже был укомплектован  11 МК, но и  в нем числился 31 танк
новых типов (3 КВ и 28 Т-34). Таким образом, всего на вооружении КМГ Болдина
было   не  менее  383  новейших   дизельных  танков  с   мощным  вооружением
(длинноствольная  76-мм пушка  пробивала лобовую броню любых немецких танков
на дистанции в 1 000-1 200 м) и надежной бронезащитой.
     Что  могла  противопоставить  этому  немецкая  пехота?   Почти  ничего.
Основным вооружением  противотанкового  дивизиона пехотной  дивизии вермахта
была 37-мм  пушка,  способная пробивать броню в 30-35 мм  на дистанции в 500
метров. Для  борьбы с  легкими советскими  танками  БТ  или  Т-26 этого было
вполне  достаточно.  Но  после  первых  же встреч  с нашими  новыми  танками
немецкие  солдаты дали своей противотанковой  пушке  прозвище „дверная
колотушка" (смысл этого черного юмора в том, что она могла только  постучать
по броне советской  „тридцатьчетверки"). Наклонный 45-мм броневой лист
нашего Т-34 немецкая 37-мм пушка не пробивала даже  при стрельбе с предельно
малой  дистанции в 200 метров. Ну  а про возможность борьбы с тяжелым танком
КВ (лобовая  броня 90 мм,  бортовая - 75 мм) не  приходится и  говорить. Это
50-тонное стальное  чудовище  могло утюжить боевые порядки  немецкой  пехоты
практически беспрепятственно, как на учебном полигоне.
     Только  летом   1940  г.   немцы   запустили   в   производство   50-мм
противотанковую  пушку,  которая  и   поступила  на  вооружение  вермахта  в
количестве 2 (две) штуки  на пехотный  полк, да и то еще не в каждой дивизии
эти пушки были! Странно как-то на этом фоне смотрятся бесконечные причитания
партийных   пропагандистов   о  том,   как   „на   Германию   работала
промышленность всей  покоренной Европы",  а  Сталин  очень  верил  Гитлеру и
занимался сугубо „мирным созидательным трудом"...
     Мало  того, что военно-политическое руководство фашистской  Германии не
предоставило своей армии никаких средств борьбы с новыми советскими танками.
Оно еще и ухитрилось  не заметить сам  факт их появления на вооружении РККА!
Только после начала боевых действий, 25 июня 1941 г. в дневнике Ф.  Гальдера
(начальника штаба сухопутных войск) появляется следующая запись:
     „...получены  некоторые  данные о новом  типе  русского  тяжелого
танка:  вес -  52 тонны, бортовая броня  -  8  см...  88-мм  зенитная пушка,
видимо, пробивает  его  бортовую броню  (точно  еще неизвестно)...  получены
сведения о  появлении  еще  одного  танка, вооруженного 75-мм пушкой и тремя
пулеметами..." [12].
     В  мемуарах Гота  и  Гудериана первые сообщения  о  „сверхтяжелом
русском танке" (т. е.  КВ) относятся только к  концу июня - началу июля 1941
г.
     Обсуждение  вопроса  о том,  как  военная разведка крайне  агрессивного
государства  могла на протяжении  полутора  лет не замечать  появления новых
типов танков в серийном производстве у  главного  потенциального  противника
Германии, выходит за пределы нашей книги. Это тема для отдельного разговора.
Постарались  все:  и  Гитлер,  категорически  запретивший  после  подписания
Договора о дружбе и границе (28 сентября  1939  г.) ведение разведовательной
деятельности против СССР  [19],  и  загадочный  руководитель  абвера адмирал
Канарис (агент английской разведки по совместительству) и многие другие.
     Для нашего же расследования достаточно отметить тот факт,  что немецкие
пехотные  дивизии не только  не получили средств  борьбы с новыми советскими
танками, но и само  появление из чащи белорусских  лесов огромных  50-тонных
бронированных монстров должно было стать для них страшной неожиданностью.
     Все познается в сравнении.
     Каждый  добросовестный  школьник  должен знать, что  добиться успеха  в
Курской  битве   немцы  надеялись,  в   частности,   и  за  счет  внезапного
массированного   применения    новых   тяжелых    танков    „Тигр"   и
„Пантера".  Этот  тезис   неизменно  присутствует   в   любом  тексте,
посвященном битве на Курской дуге, которую советские историки называли (и по
сей день еще называют)  „крупнейшим танковым сражением  Второй мировой
войны".  Более  того,  из  мемуаров немецких  генералов  выясняется,  что  и
германское  командование  возлагало  на  применение  новых  танков  огромные
надежды.
     Правда, вопрос о „внезапности" к лету 1943 г. был уже практически
снят.  Гитлер сам „наступил  на  горло  собственной песне",  приказав,
несмотря  на  все  возражения  Гудериана,  отправить  роту  первых  серийных
„Тигров"  под  Ленинград.  В  сентябре 1942 г., в  заболоченных лесах,
„Тигры" были введены в  бой и понесли большие потери, частью увязнув в
трясине [65]. Таким образом новая техника была необратимо рассекречена.
     Что  же  касается   „массовости",  то  в  составе  всей  танковой
группировки немецких войск на Курской  дуге (16 танковых  и 6 моторизованных
дивизий,  три отдельных танковых  батальона  и отдельная  танковая  бригада)
насчитывалось всего 147 „Тигров" и 200 „Пантер".
     Итого 347 танков „новых типов" из общего количества в 2 361 танк.
     Такими-то  силами  немецкое   командование   планировало   окружить   и
уничтожить  советские  войска  в  составе  пятнадцати  общевойсковых и  трех
танковых  армий (а также четырнадцати отдельных корпусов) на фронте в 550 км
[ВИЖ.- 1993.- No 7].
     Перед КМГ  Болдина, в  составе  которой  было полторы  тысячи  танков и
бронемашин, в том  числе 383 танка  „новых типов" (Т-34  и КВ), стояла
задача  совсем другого, гораздо более скромного масштаба:  нанести  короткий
(два-три  дня  во  времени  и  80-90  км  в  пространстве)  удар  по  пехоте
противника, а затем отойти в резерв командующего фронтом.
     Эффект внезапности - важнейшее на войне условие успеха - усиливался еще
и  тем,  что своевременно  выявить  факт сосредоточения  в районе  Белостока
мощной ударной группировки немецкая разведка также не смогла. Только вечером
23 июня в донесении отдела разведки и контрразведки штаба 9-й армии вермахта
отмечено „появление  в районе  южнее  Гродно 1-й  и 2-й мотомехбригад"
[61].
     Что сие означает? Никаких „мехбригад" в составе Западного  фронта
не было, среди шести танковых  и моторизованных  дивизий КМГ Болдина не было
ни одной с номерами 1  или 2. Ясно  только то, что в конце  концов  немцы не
могли не увидеть  движения огромных  танковых колонн,  но произошло это  уже
буквально за считанные часы до начала контрнаступления советских войск.
     Но „разгром немецко-фашистских войск под  Гродно и Вильнюсом" так
и не состоялся.


2.3. Анатомия катастрофы

     По большому счету, вообще ничего не состоялось.
     „...вследствие    разбросанности    соединений,    неустойчивости
управления,    мощного    воздействия   авиации   противника   сосредоточить
контрударную  группировку  в назначенное время  не  удалось.  Конечные  цели
контрудара  (уничтожить  сувалкинскую   группировку  противника  и  овладеть
Сувалками) не были достигнуты, имелись большие потери..."
     Вот  дословно  все, что сказано  о  ходе и  результате  контрудара  КМГ
Болдина в самом солидном историческом исследовании последнего  десятилетия -
в многократно упомянутой выше монографии „1941 год - уроки и выводы".
     За фразой о „больших потерях"  скрывается тот факт,  что  все три
соединения, принявшие участие  в контрударе  КМГ Болдина  (6-ой  и 11-ый МК,
6-ой КК) были полностью разгромлены, вся боевая техника брошена в лесах и на
дорогах,  большая  часть  личного  состава оказалась  в плену  или  погибла,
немногие уцелевшие  в течение несколько недель  и месяцев выбирались мелкими
группами  из  окружения  и  вышли  к  своим уже  тогда, когда  линия  фронта
откатилась ко Ржеву и Вязьме.
     В предыдущих основополагающих  трудах  советских  историков  [12-томной
„Истории  Второй мировой  войны"  и  6-томной  „Истории  Великой
Отечественной войны"]  и  вовсе не было ничего,  кроме невнятной констатации
того факта, что контрудары советских войск, предусмотренные Директивой No 3,
оказались безрезультатными.
     В  опубликованных в  последние годы документах  начала войны невозможно
найти ничего  более внятного,  чем тексты таких вот приказов, которые летели
из штаба Западного фронта:
     „...почему  мехкорпус  (имеется  в  виду 6 МК) не наступает,  кто
виноват? Немедля активизируйте  действия,  не паникуйте, а управляйте.  Надо
бить врага организованно,  а не  бежать без управления... Почему вы не даете
задачу на атаку мехкорпусов..." [40].
     В  широко известных, ставших уже классикой, военно-исторических  трудах
немецких генералов (Типпельскирх, Бутлар, Блюментрит) о контрударе советских
войск в районе Гродно - ни слова.
     В  мемуарах Г. Гота [„Танковые  операции"] мы не  находим никаких
упоминаний о наступлении Красной Армии  в районе Гродно. Похоже, командующий
3-й танковой группы  вермахта  так никогда и не узнал о  том, что во фланг и
тыл его войск нацеливалась огромная танковая группировка противника.
     В хрестоматийно  известном  „Военном дневнике" Ф. Гальдера  некое
упоминание о действиях группы Болдина появляется только в записях от 25 июня
1941 г.:
     „...русские,  окруженные в районе Белостока, ведут атаки, пытаясь
прорваться из окружения на север в направлении Гродно..., довольно серьезные
осложнения  на  фронте 8-го  армейского  корпуса,  где крупные массы русской
кавалерии атакуют западный фланг корпуса..."
     Но уже вечером того же дня (запись от 18-00) Гальдер с  удовлетворением
констатирует:
     „...Положение  южнее  Гродно стабилизировалось.  Атаки противника
отбиты..."
     В дальнейшем к описанию этих событий Гальдер нигде не возвращается,  да
и описание это выглядит  достаточно странно -  все  же главной ударной силой
КМГ были  отнюдь не „крупные массы кавалерии", а два мехкорпуса. А вот
о „серьезных осложнениях" на  фронте 20-го армейского корпуса, который
должен был первым встретиться  с  наступающими советскими  танками,  Гальдер
вообще ничего не говорит...

     Если бы мы писали фантастический роман,  то  сейчас самое время было бы
рассказать о  том, как из мрачной бездны белорусских болот поднялось НЕЧТО и
поглотило без следа  огромную  бронированную армаду.  Но жанр этой  книги  -
документальное   историческое   расследование,   и   списать    разгром   на
„нечистую силу" нам никак не удастся.
     Да и пропала КМГ Болдина отнюдь не бесследно.
     По  рассказам  местных  жителей,  собранным  энтузиастами  из  Минского
поискового объединения „Бацькаўшчына", „в конце июня 1941  район
шоссе   Волковыск-Слоним  было   завалено   брошенными  танками,  сгоревшими
автомашинами,  разбитыми  пушками так,  что прямое и  объездное движение  на
транспорте было невозможно... Колонны  пленных  достигали 10 км  в длину..."
[8].
     Фраза  о многокилометровых  колоннах  пленных  может показаться кому-то
обычным преувеличением людей, ставших очевидцами гигантской катастрофы. Увы.
Даже  по  данным  вполне  консервативного (в  хорошем  смысле  этого  слова)
исследования   современных   российских    военных   историков   „Гриф
секретности  снят", безвозвратные потери Западного  фронта за первые 17 дней
войны составили 341 тысячу человек, из которых не менее  60%, т. е.  порядка
200 тысяч человек, оказалось в плену. Стоит  отметить, что  эти цифры вполне
совпадают с давно известными немецкими сводками, в соответствии с которыми в
ходе  сражения в районе Минск-Белосток  вермахт захватил  288  тысяч пленных
[ВИЖ.- 1989.- No 9].
     Пролить  свет  на  причины  разгрома КМГ  могли  бы  мемуары  советских
генералов - да только мало кому удалось их написать.
     Командир 6-го кавкорпуса генерал-майор И. С. Никитин попал в плен и был
расстрелян немцами в концлагере в апреле 1942 года [20, 124].
     Командир  36-й кавдивизии  6-го  кавкорпуса  генерал-майор  Е. С. Зыбин
попал  в плен,  где активно  сотрудничал с  фашистами. По приговору  Военной
коллегии  Верховного  суда  СССР расстрелян  25 августа  1946  года.  Он  не
реабилитирован и по сей день [20, 124].
     Командир  6-го мехкорпуса  Хацкилевич погиб 25 июня. Обстоятельства его
гибели  по  сей день  неизвестны.  Несколько дней спустя у местечка  Клепачи
Слонимского  района была подбита бронемашина, на которой офицеры  штаба 6-го
мехкорпуса  пытались  вывезти  тело   погибшего  командира.   При  этом  был
смертельно ранен начальник артиллерии корпуса генерал-майор А. С. Митрофанов
[8].
     Командир 4-й  танковой  дивизии 6-го  мехкорпуса  генерал-майор  А.  Г.
Потатурчев  попал  в  плен,  после освобождения из  концлагеря  в  Дахау был
арестован  органами НКВД  и  умер  в  тюрьме  в июле  1947  года.  Посмертно
реабилитирован в 1953 году [20, 124].
     Командир 29-й  моторизованной дивизии  6-го мехкорпуса генерал-майор И.
П.  Бикжанов   попал  в  плен,  после   освобождения  до  декабря  1945   г.
„проходил спецпроверку  в  органах НКВД". В  апреле 1950 года уволен в
отставку  „по болезни". Дожил до  93 лет, но мемуаров  не печатал [20,
124].
     Смогли выйти из окружения  после разгрома КМГ, но вскоре погибли в боях
командир 7-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса генерал-майор С. В. Борзилов и
командир 29-й танковой дивизии 11-го мехкорпуса полковник Н. П. Студнев [8].
     Попали  в  плен  и  погибли  в  гитлеровских  концлагерях   заместитель
командира  11-го   мехкорпуса  и  начальник   артиллерии   11-го  мехкорпуса
генерал-майоры П. Г. Макаров и Н. М. Старостин [20, 124].
     Командир 204 моторизованной  дивизии  11-го мехкорпуса, полковник А. М.
Пиров пропал без вести [8].
     Ну  а  судьба высшего  командования  Западного фронта  была  еще  более
трагична.
     Командующий  Западным  фронтом,   герой   обороны  Мадрида   и  прорыва
„линии Маннергейма" генерал армии Павлов  4 июля  был  аресто