ак, самая слабая 4-я танковая группа Гепнера имела в своем составе три
танковые (1, 6 и 8) и три моторизованные дивизии, всего 602 танка.
     Самая  крупная  2-я  танковая  группа  Гудериана включала  в  себя пять
танковых (3, 4, 10, 17, 18), три моторизованные, одну  кавалерийскую дивизии
и отдельный моторизованный полк „Великая Германия", имея на вооружении
994 танка.
     Всего в составе четырех танковых групп 22 июня 1941  г. числилось 3 266
танков, т. е. в среднем по 817 танков в каждой группе [10, 11].
     Правды  ради  надо  отметить,   что  уступая  советскому  мехкорпусу  в
количестве  танков,  танковая  группа  вермахта  значительно  (в  2-3  раза)
превосходила   его  по   численности   личного  состава.  Так,   при  полной
укомплектованности танковая  группа Гудериана должна была  насчитывать более
110  тыс.  человек  личного  состава,  в  то  время как штатная  численность
мехкорпуса РККА составляла всего 36 080 человек.
     Это кажущееся противоречие имеет простое объяснение. Готовясь к войне с
СССР, Гитлер распорядился в два раза увеличить число танковых дивизий - с 10
до 20. Сделано  это было  методом  простого деления,  путем сокращения числа
танковых  полков в  дивизии  с двух  до  одного.  В  результате  в  немецкой
„танковой"  дивизии  на  один танковый полк приходилось два  пехотных,
причем   основная    масса   этой   пехоты   передвигалась   вовсе   не   на
бронетранспортерах  (как  в  старом   советском  кино),  а  на  разномастных
трофейных грузовиках. Начальник  штаба сухопутных  сил  вермахта  Гальдер  в
своем  знаменитом дневнике  отмечает  (запись  от 22  мая  1941  г.), что  у
Гудериана  в  17 тд  насчитывается  240  разных  типов  автомашин [12].  Как
обслуживать в полевых условиях такой передвижной музей автотехники?
     В моторизованной дивизии  вермахта  танков  не было. Ни одного.  Г. Гот
пишет,  что моторизованные дивизии его танковой группы были созданы  на базе
обычных пехотных дивизий, а машины получили „только в последние месяцы
перед началом войны, а 18-я дивизия  - за  несколько дней до  выхода в район
сосредоточения" [13].
     Фактически,  танковая   группа  вермахта   представляла  собой  крупное
соединение мотопехоты, усиленной несколькими  (от 3 до 5) танковыми полками.
Продолжая линию  „зоологических" сравнений,  начатую в  свое время  В.
Суворовым,  можно сказать,  что  танковая  группа вермахта  была  могучим  и
тяжелым  буйволом, а  мехкорпус  Красной  Армии  -  гибким  и  стремительным
леопардом.
     В  живой  природе  исход  схватки  четырех буйволов  с  двумя  дюжинами
леопардов   был  бы  предрешен.   Не   сомневалось   в   возможностях  своих
„леопардов"  и высшее командование РККА,  строившее самые смелые планы
Великого Похода.
     „...Танковые корпуса, поддержанные массовой авиацией, врываются в
оборонительную  полосу  противника, ломают  его систему  ПТО,  бьют  попутно
артиллерию  и  идут  в оперативную  глубину...  Особенно  эффективным  будет
использование мехкорпусов концентрически, когда своим сокрушающим ударом эти
мехкорпуса  сведут клещи для последующего удара  по  противнику... При таких
действиях  мы  считаем,  что  пара танковых корпусов в  направлении главного
удара должна будет нанести уничтожающий удар в течение пары часов и охватить
всю  тактическую  глубину  порядка  30-35  км.  Это  требует  массированного
применения танков и авиации;  и это при новых типах танков возможно...- так,
с    чувством    законной   гордости,    докладывал    начальник    Главного
автобронетанкового  управления  РККА,  генерал  армии  Павлов  на  известном
Совещании высшего комсостава Красной Армии в декабре 1940 г.-
     ...Темп  дальнейшего наступления после преодоления  тактической глубины
будет больше и дойдет до 15 км в час... Мы считаем, что глубина выхода в тыл
противника  на  60  км  -  не  предел.  Надо  всегда  за  счет  ускорения  и
организованности иметь в виду  сразу же  в  первый  день  преодолеть  вторую
полосу сопротивления и выйти на всю оперативную глубину..." [14].
     Гладко было  на  бумаге,  да  забыли про  овраги... К несчастью, даже у
Гитлера, хотя  и считался он  „бесноватым  ефрейтором", хватило ума не
ждать,  а  напасть  самому.  Напасть  раньше,  чем  Сталин  укомплектует  до
последней  гайки все свои двадцать девять  мехкорпусов. В результате воевать
пришлось отнюдь не таким мехкорпусам, какие описаны выше.
     Полностью укомплектовать до  штатной численности  все 29 мехкорпусов  к
июню  1941  г.  не  удалось.  Об  этом  - как о ярчайшем  и  убедительнейшем
доказательстве  нашей  „неготовности  к   войне"  -  всегда  талдычили
историки из ведомства спецпропаганды, забывая пояснить читателям, к какой же
именно войне готовилась (да только не успела приготовиться) „неизменно
миролюбивая"  сталинская  империя,  создававшая  бронированную  орду,  число
орудий в которой должно было превысить число сабель в войске хана Батыя.
     „Мы  не   рассчитали  объективных   возможностей  нашей  танковой
промышленности,- горько сетует в  своих мемуарах Великий маршал Победы,- для
полного укомплектования мехкорпусов  требовалось 16  600 танков только новых
типов...  такого  количества  танков в течение одного года  практически  при
любых условиях взять было неоткуда" [15].
     Ну как же  мог бывший начальник Генерального штаба забыть  утвержденную
им самим 22 февраля 1941 г. программу развертывания мехкорпусов?
     Все    мехкорпуса   были   разделены   на    19    „боевых",    7
„сокращенных" и  4 „сокращенных второй  очереди".  Всего к концу
1941 г. планировалось  иметь в составе мехкорпусов и двух отдельных танковых
дивизий  18  804  танка,  в  том  числе - 16  655  танков  в  „боевых"
мехкорпусах [16, с. 677].
     Другими словами, среднее количество танков (877) в 19-ти „боевых"
мехкорпусах  должно  было равняться  среднему числу  танков в  каждой из 4-х
танковых групп вермахта.
     С  точки  зрения  количественных  показателей,  эта  программа  успешно
выполнялась.  Уже к 22 февраля 1941 года в составе мехкорпусов числилось  14
684 танка. Запланированый  до конца года прирост численности на 4 120 единиц
был  значительно меньше реального производства,  составившего в 1941  году 6
590 танков (в том числе 1 358 КВ и 3014 Т-34) [1, с. 598].
     Для сравнения отметим, что немцы (на  которых якобы „работала вся
Европа")  в 1941 году произвели только  3 094 танка всех типов,  включая 678
легких чешских Pz.38(t) .
     В 1942  г. танковая промышленность СССР произвела уже 24 718 танков,  в
том числе 2 553 тяжелых КВ и 12 527 средних Т-34 [1, с. 598]. Итого:  3  911
КВ и 15 541 Т-34 за два года, причем, этот объем производства был  обеспечен
в  таких „условиях", которые в феврале 1941 г. Жуков со Сталиным могли
увидеть только в кошмарном сне: два важнейших предприятия (крупнейший в мире
танковый завод No 183 и единственный в стране производитель танковых дизелей
завод  No 75)  пришлось  под бомбами  перевозить из Харькова на Урал, а  два
огромных  ленинградских завода (No 185 им. Кирова  и No  174 им. Ворошилова)
оказались в  кольце блокады.  Нет никаких разумных оснований  сомневаться  в
том,  что в нормальных условиях советская промышленность тем более смогла бы
обеспечить   к   концу  1942  г.  (как   это   было   запланировано)  полное
укомплектование  и  перевооружение новыми танками всех  29  мехкорпусов, для
оснащения которых требовалось „всего" 3 654  танка КВ и 12  180 танков
Т-34.
     Покончив  со спорами и прогнозами, перейдем к  оценке того,  что было в
натуре. К началу  боевых действий  в составе 20 мехкорпусов,  развернутых  в
пяти западных приграничных округах, числилось 11  029  танков [3]. Еще более
двух  тысяч  танков  было в составе трех  мехкорпусов (5, 7, 21) и отдельной
57-й  тд,  которые  уже  в первые  две недели войны были  введены в бой  под
Шепетовкой, Лепелем  и  Даугавпилсом.  Таким  образом,  Жукову и  иже  с ним
пришлось начинать  войну, довольствуясь всего лишь ЧЕТЫРЕХКРАТНЫМ  численным
превосходством в танках. Это если считать сверхскромно, т. е. не принимая во
внимание танки,  находившиеся на вооружении  кавалерийских  дивизий и  войск
внутренних округов. Всего же,  по состоянию  на 1 июня  1941  г., в  Красной
Армии было 19 540 танков (опять  же не считая легкие плавающие Т37/Т38/Т40 и
танкетки Т-27) и не считая 5 197 пушечных бронеавтомобилей [1, с. 601].
     Распределены  имевшиеся в  наличии  танки  по  мехкорпусам  были крайне
неравномерно.  Были   корпуса  (1,   5,  6),   укомплектованные  практически
полностью, были корпуса  (17, 20), в которых не набиралось  и сотни  танков.
Столь  же  разнородным  был  и  состав  танкового  парка.  В  большей  части
мехкорпусов  новых танков (Т-34, КВ) не  было вовсе,  некоторые (10, 19, 18)
были вооружены крайне изношеннымии БТ-2/БТ-5 выпуска 1932-1934  гг. или даже
легкими  танкетками  Т-37/Т-38.  И в  то  же  самое время, были  мехкорпуса,
оснащенные сотнями новейших танков.
     На первый  взгляд, понять внутреннюю логику такого формирования трудно.
По  крайней  мере,  никакой  связи  между   порядковым  номером  и  степенью
укомплектованности  не обнаруживается.  Так,  9-й  мехкорпус  Рокоссовского,
формирование которого началось еще в 1940 г., имел  на  вооружении всего 316
(по другим данным - 285) танков, а развернутый весной 1941 г. 22-й мехкорпус
к началу войны имел уже 712 танков [3].
     Но  стоит  только  нанести  на карту  приграничных районов  СССР  места
дислокации мехкорпусов, как замысел  предстоящей „Грозы" откроется нам
во всем своем блеске.
     Семь самых мощных, превосходящих по числу и (или) качеству танков любую
танковую группу вермахта мехкорпусов Красной Армии были расположены накануне
войны следующим, очень логичным образом.
     Главный  удар  должны  были  наносить  войска  Юго-Западного фронта  на
Краков-Катовице.  Вот  почему на  самой  вершине „львовского  выступа"
развернулись  три мехкорпуса (4,  8, 15), насчитывающие  2627 танков, в  том
числе 721 КВ  и  Т-34. Всего же в составе  войск  Юго-Западного фронта  было
восемь (!!!) мехкорпусов.
     Вспомогательный  удар на  Люблин и Варшаву  должны были  нанести войска
левого  крыла Западного фронта  -  и в лесах  у  Белостока,  рядом  с лентой
варшавского шоссе, мы  находим 6-й  мехкорпус (1 131  танк, в том  числе 452
новых КВ и  Т-34).  И  еще  три других мехкорпуса затаились в глухих  местах
тесного „белостокского выступа".
     Во второй эшелон Юго-Западного и Западного фронтов, в район Шепетовки и
Орши, выдвигались другие два „богатыря" - 5  МК (1 070 танков)  и 7 МК
(959 танков).
     Перед   войсками    Южного   (Одесский   округ)   и    Северо-Западного
(Прибалтийский  округ) фронтов  ставились  гораздо  более  скромные  задачи:
прочно  прикрыть  фланги  ударных  группировок  и  не   допустить  вторжения
противника на территорию округов. Вот почему  в их составе мы находим  всего
по  два  корпуса,  укомплектованные  наполовину  от  штата,  причем  старыми
танками.
     Все просто, ясно  и  совершенно  логично.  Некоторой  загадкой выглядит
только местоположение именно  того мехкорпуса, с  рассказа  о котором  мы  и
начали эту часть книги.


1.3. „И пошел, командою взметен..."

     Первый  по номеру, „возрасту" и укомлектованности мехкорпус перед
войной находился в  составе Северного фронта (Ленинградского округа). Почему
и   зачем?  Хотя  Ленинградский   округ  и  входит  традиционно  в  перечень
„западных  приграничных  округов СССР"  - какая же это „западная
граница"?  С запада  округ граничил  с  советской Прибалтикой, а  до  границ
Восточной Пруссии от Ленинграда  720 км. Приграничным же Ленинградский округ
был только по отношению к четырехмиллионной Финляндии.
     Ленинградский  военный   округ   превращался   во  фронт  с   названием
„Северный". На первый взгляд  и это довольно странно. Логичнее было бы
его  назвать  „ленинградским",  „балтийским", на  худой конец  -
„карельским". Но в империи Сталина случайности случались крайне редко.
     „В  середине июня  1941  г. группа руководящих работников округа,
возглавляемая  командующим  округа  генерал-лейтенантом   М.   М.   Поповым,
отправилась в полевую поездку под Мурманск  и  Кандалакшу",- вспоминает один
из участников этой поездки,  Главный маршал  авиации (в те дни - командующий
ВВС округа) А. А. Новиков [39]. Мурманск - это  не просто „север", это
уже заполярный север. Далее  товарищ маршал с чувством  глубокого возмущения
описывает, как Попов и другие советские генералы наблюдают за столбами пыли,
которые подняли над лесными дорогами выдвигающиеся к границе финские войска.
Другими  словами,  „полевая  поездка"   командования  округа  (фронта)
проходила  в непосредственной  близости  от финской  границы.  Разглядывание
„лесных  дорог"  на  сопредельной  территории (на  военном  языке  это
называется  „рекогносцировка")   так   увлекло  командующего,   что  в
Ленинград генерал-лейтенант Попов  вернулся только  23 июня, и  весь  первый
день  советско-германской  войны  фронтом/округом  командовал  прибывший  из
Москвы в качестве представителя Ставки К. А. Мерецков [18].
     Конечно,  можно предположить, что  поездка  генерала Попова  в Мурманск
была связана с подготовкой войск округа к отражению  будущего  гитлеровского
вторжения. Увы, это не так. Наступления немцев в  Заполярье никто не ожидал,
о чем  весьма  красноречиво  свидетельствуют  воспоминания  подполковника Х.
Райзена,  командира бомбардировочной  группы II/KG30,  о  первом  налете  на
Мурманск 22 июня 1941 года:
     „...мы    не   встретили   ни   истребительного,   ни   зенитного
противодействия. Даже самолеты, осуществлявшие штурмовку на малой высоте, не
были  обстреляны... вражеской  авиации  буквально не  существовало, немецкие
машины действовали над советской территорией совершенно без помех..." [19].
     Да и странная какая-то хронология событий получается: генерал  Попов до
начала   боевых  действий  уезжает   в  Мурманск,  чтобы  готовить  город  к
„обороне от  немцев", но  сразу же  покидает его, как только  немецкое
нападение становится свершившимся фактом...
     Можно и про переброску 1-й танковой дивизии написать, что ее целью было
„укрепление обороны Мурманска". Можно. Бумага все стерпит. Но зачем же
держать советских генералов за  полных  дураков?  Если они хотели  перевезти
танковую дивизию к Мурманску - так и везли бы, Кировская железная дорога как
раз до Мурманска и доведена. Какая была нужда за 260 км до  места назначения
сворачивать налево и выгружать дивизию в безлюдной и бездорожной лесотундре?
     Да и как могла дивизия, оснащенная легкими танками БТ, укрепить оборону
Советского  Заполярья?  Обратимся еще  раз к воспоминаниям  командира 1-й тд
генерала В. И. Баранова:
     „...действия танкистов  усложняла сильно пересеченная  местность.
Бездорожье, скалы и крутые сопки, покрытые лесом,  лощины и поляны, заросшие
кустарником  и усеянные валунами,  озера,  горные  речки, топкие болота... О
применении танков хотя бы  в  составе  батальона не  могло быть и речи.  Бои
велись мелкими группами, взводами и даже машинами из засад..." [7].
     На  такой „противотанковой  местности" быстроходный БТ  неизбежно
терял свое  главное качество  -  подвижность. А других  особых достоинств за
этой  боевой машиной  с противопульным  бронированием и  легкой 45-мм пушкой
никогда  и не  числилось. Так  неужели танковую  дивизию  везли за тридевять
земель  только  для  того,  чтобы  разодрать  ее  там  на  мелкие  группы  и
„действовать  отдельными  машинами  из  засад"?  Для „укрепления
обороны"  гораздо  проще  и  эффективнее  было бы в  тех  же  самых эшелонах
перебросить в  Заполярье  десяток тяжелых  артиллерийских  полков  РГК, да и
поставить  в  засады   не  легкие  танки,  вооруженные  „сорокапяткой"
(осколочный снаряд которой весил 1,4 кг), а тяжелые гаубицы калибра 152 или,
еще лучше -  203  мм. Вот они бы и встретили  врага снарядами весом в 43-100
кг, от которых и среди гранитных валунов не укроешься.
     И тем  не менее, 1-я  танковая приехала именно в Алакуртти (именно в те
дни, когда советские генералы разглядывали  в бинокли лесные финские дороги)
не случайно и совсем не по дурости,  а в соответствии с изумительно красивым
Планом. К обсуждению этого Плана мы подойдем  чуть  позднее, а  сейчас снова
обратимся к событиям 17 июня 1941 г.

     Именно в этот день, когда 1-я тд начала погрузку в эшелоны,  уходящие в
Заполярье,  командный  состав  10 МК  убыл  на  штабные учения. Провести эти
учения  руководство округа решило на севере Карельского перешейка,  в районе
Выборга, рядом с финской границей. В 9 часов утра 21 июня что-то изменилось,
учения были неожиданно прерваны, а всем командирам было приказано немедленно
вернуться в свои части [17].
     В два часа ночи 22 июня 1941 г.  (в то самое время, когда эшелоны с 1-й
танковой дивизией приближались  к  станции выгрузки) на командный пункт 21-й
тд 10-го  мехкорпуса,  в поселок Черная речка  под  Ленинградом,  прибыл сам
генерал-лейтенант П. С. Пшенников  - командующий 23-й, самой крупной из трех
армий Северного фронта. Генерал-лейтенант лично  поставил командиру  21-й тд
полковнику Бунину задачу готовить дивизию к выступлению.
     В 12-00  22 июня в дивизии объявлена  боевая тревога с выходом частей в
свои районы сбора по тревоге [17]. На следующий день, в 6 часов утра 23 июня
в  21-й танковой дивизии  получен боевой приказ штаба 10 МК  о выступлении в
район Иля-Носкуа (ныне г. Светогорск  Ленинградской области),  в  нескольких
километрах  от  финской  границы.  В  распоряжении  автора  не  было  текста
„Журнала боевых действий" других  дивизий 10 МК (24-й танковой и 198-й
моторизованной),  но  судя  по  тому,  что  они  вышли из района  постоянной
дислокации  в Пушкине и Ораниенбауме в то же  самое время, что и  21-я тд, и
двинулись в  том же направлении, можно предположить, что 22 июня 41 г. и они
получили аналогичные приказы от командования корпуса и 23-й армии.
     Самое время познакомиться теперь  поближе и  с  этим мехкорпусом.  10-й
мехкорпус  (командир  -  генерал-майор   И.  Г.   Лазарев),  был  оснащен  и
подготовлен  к  ведению  боевых  действий значительно хуже  1 МК.  В  разных
источниках приводятся разные цифры укомплектованности 10 МК танками: от  469
до  818  единиц  [3,  8].  Такая  неразбериха в цифрах, по всей вероятности,
связана с тем, что на вооружение корпуса  было принято множество танков Т-26
и  БТ ранних выпусков, которые перед началом войны  ускоренно списывались  в
преддверии поступления новой техники.
     В  большей степени это  замечание  относилось к  24-й танковой  дивизии
10-го мехкорпуса, сформированной на базе  11-го запасного  танкового полка и
принявшей от него  сильно изношенную учебную материальную часть: 139 БТ-2  и
142 БТ-5 (всего 281  танк  выпуска  1932/1934 годов). Когда  24-я тд  начала
выдвижение  в  исходный  для наступления район, из 281 имеющегося  в наличии
танка 49 были оставлены в месте постоянной дислокации как неисправные, после
чего из вышедших в поход 232  танков до лесного массива в районе Светогорска
дошло только 177 танков.
     Во всех отношениях лучше обстояли дела в другой танковой дивизии 10 МК.
21-я  танковая  дивизия  была  сформирована  на  базе  40-й  Краснознаменной
танковой  бригады,   заслужившей  свой  орден  за   мужество  и  мастерство,
проявленные в боях  на Карельском перешейке. К началу войны 21-я тд имела по
списку  217 легких танков  Т-26 [8]. И марш  эта  дивизия  выполнила гораздо
организованнее. В журнале боевых действий 21-й танковой читаем:
     „...на марше и