адавали во все дни недели,  иногда
по двадцать-тридцать  раз  на  дню. Когда наплыв посетителей бывал  особенно
велик, наша выдержка подвергалась серьезному испытанию.
     Многие  посетители,  с  которыми  я  разговаривал,  удивлялись  и  явно
разочаровывались, выяснив, что мы не ходим весь день на  волосок от смерти в
когтях  льва  или  медведя.  Поскольку я  не  мог  похвастаться  живописными
шрамами, посетители считали меня чуть ли не шарлатаном. Попробуй убедить их,
что жить среди  этих зверей в общем-то  совершенно безопасно,- воспримут как
оскорбление. Одежда разорвана в клочья, голова окровавлена, но гордо поднята
-  таким они хотели  бы  меня  видеть;  в  их представлении мой рабочий день
должен  был являть собой сплошную  череду страшных  испытаний.  Вспоминая ту
пору, я чувствую, что упустил отличный случай  сколотить состояние.  Мне  бы
располосовать свой  халат,  вымазаться  кровью  и  каждые полчаса  выходить,
шатаясь, из тигровой ямы  и небрежно  замечать: "Адская работенка  - чистить
этого тигра", - я теперь был бы богачом.
     Посетители в массе были для нас источником изрядных хлопот, а  иногда и
веселья. Два случая врезались в мою память на всю жизнь. Первый - когда один
мальчуган, посмотрев, как  я кормлю  тигров, подошел ко мне с округлившимися
глазами и полушепотом спросил:
     - Мистер, а вас эти зверюги ели хоть раз?
     И  второй:  красный от возбуждения мальчишка, подбежав  к тигровой яме,
глянул через  барьер, увидел рыскающего взад-вперед Поля, повернулся к своей
родительнице и крикнул:
     - Мам! Мам, скорей иди сюда, погляди на эту зебру!
     Через несколько  дней после моего знакомства с Билли  я  снова встретил
его.  Он катил  на  дребезжащем древнем велосипеде  по  каменистой  дорожке,
ведущей к вольеру львов. Я только что расправился с густой крапивой, которая
норовила заполонить дорожку, и устроил долгожданный перекур.
     - Привет!-  пронзительным  голосом  крикнул  Билли,  резко  нажимая  на
тормоза, так что чуть не вылетел из седла.
     Его  длинные  неуклюжие  ноги  уперлись  в  землю,  губы растянулись  в
дурацкой улыбке.
     - Привет,- осторожно отозвался я.
     - Чем ты тут занят?
     - С крапивой сражаюсь.
     -  Ненавижу эту  работенку,-  заявил Билли.-  Обязательно  обстрекаюсь,
притом в самых неожиданных местах.
     - Я тоже,- с чувством ответил я.
     Билли беспокойно оглянулся по сторонам.
     -  Послушай,- произнес  он заговорщицким шепотом,- у тебя сигаретки  не
найдется?
     - Найдется.- Я протянул ему сигарету.
     Он неумело закурил и принялся отчаянно дымить.
     - Только никому не говори, ладно? Мне не разрешают курить.
     - Далеко направляешься?- спросил я.
     Билли поперхнулся дымом и закашлялся, из глаз его покатились слезы.
     - Хорошая сигарета - это здорово,- хрипло вымолвил он.
     - Не вижу, чтобы тебе было так уж здорово.
     - Что ты, отлично!
     - Ну, так куда же ты направляешься? - повторил я.
     - Да вот тебя решил проведать,- ответил он, показывая на меня размокшей
от слюны сигаретой.
     - В самом деле? А зачем же я тебе понадобился?
     - Старикан приглашает тебя сегодня вечером на стаканчик.
     Я вытаращил глаза от удивления.
     - Твой отец  приглашает меня  на стаканчик?- озадаченно переспросил я.-
Ты серьезно?
     Одержимый повторным  приступом кашля после  новой затяжки. Билли только
лихорадочно закивал в ответ, тряся рыжей шевелюрой.
     -  Допустим,  но  с  какой  стати  он  приглашает меня  на  стаканчик?-
продолжал я недоумевать.
     - Полагает...-  через силу выговорил  Билли,- полагает, что  ты  будешь
оказывать на меня благотворное влияние.
     - Господи, я не собираюсь ни на кого оказывать  благотворное влияние. И
вообще, где же тут благотворное влияние, если я дал тебе сигарету, хотя тебе
не разрешают курить.
     - Никому не говори,- прохрипел Билли.- Секрет.  Ну,  пока - до половины
седьмого.
     Продолжая давиться  и кашлять, он  скрылся  в  кустах на  своем  ржавом
велосипеде.
     Итак, в шесть часов вечера я натянул свои единственные приличные брюки,
повязал  галстук,  надел  пиджак  и  явился  в апартаменты семейства  Билов,
которые занимали  часть  здания  дирекции.  Хотя  другие  работники зоопарка
заверили  меня, что под  грубой внешностью капитана Била скрывается  золотое
сердце,  мне  все  же  было страшновато: как-никак, он директор,  в  я самая
мелкая сошка.
     Дверь открыла миссис Бил, очаровательная женщина,  излучающая нерушимое
спокойствие.
     -  Входите,  входите,-  сказала  она,  ласково улыбаясь -  Вы разрешите
называть  вас  просто Джерри? Билли вас  только  так называет.  Проходите...
капитан в гостиной.
     Она  проводила меня  в  уютную просторную  комнату. В углу,  в огромном
кресле,  почти совершенно  скрытое  вечерней газетой, было простерто могучее
тело капитана Била. Под глухой рокот, предвещавший вулканическое извержение,
газета шуршала и шелестела, вздымаясь и опадая в лад капитанскому дыханию.
     - Боже мой,- сказала миссис Бил.-  Извините, он заснул. Вильям! Вильям!
Джерри Даррелл пришел.
     Раздался  шум,  как  от  столкновения  нескольких товарных  поездов,  и
капитан могучим левиафаном вынырнул из-под газеты.
     Он крякнул, поправил очки и воззрился на меня.
     -  Даррелл?  Ах,  Даррелл! Рад познакомиться. Я хотел сказать, рад  вас
видеть.
     Капитан  поднялся  на  ноги,  сбрасывая на пол  газетные листы,  словно
могучий дуб осеннюю листву.
     -  Глэдис! - рявкнул он.- Дай же парню что-нибудь выпить. Что он, так и
будет стоять?
     Миссис Бил никак не реагировала на его команду.
     - Да вы садитесь,- предложила она мне с улыбкой.- Что вам налить?
     В первые послевоенные годы спиртное еще ценилось на вес золота, и, хотя
я  мечтал  о чем-нибудь вроде виски с содовой для храбрости, мне  было ясно,
что говорить об этом вслух нетактично.
     - Стакан пива, если можно,- сказал я.
     Пока  миссис Бил ходила  за пивом, капитан добрел до  камина и принялся
энергично  шуровать кочергой,  надеясь  оживить  пламя.  На  каменную  плиту
вывалилось  несколько тлеющих головешек, и камин окончательно потух. Капитан
с досадой отбросил кочергу.
     - Глэдис!- проревел он.- Камин потух!
     -  А  ты оставь его в покое, милый,- отозвалась миссис  Бил.- Он у тебя
всегда тухнет.
     Капитан снова плюхнулся в кресло, и пружины протестующе взвизгнули.
     - И дрянь же, черт возьми, это нынешнее пиво,  верно, Даррелл?- заметил
он, глядя на стакан, который принесла мне миссис Бил.
     - Не сквернословь, милый,- сказала она.
     - Адская  дрянь,- с вызовом повторил капитан, сверля меня взглядом.- Вы
согласны, Даррелл?
     - Право, не знаю, я ведь до войны не пил пива,- ответил я.
     - Ни крошки хмеля,- продолжал капитан.- Точно вам говорю, ни крошки.
     В эту  минуту, вихляясь  в суставах,  будто жираф,  в комнату  ворвался
Билли.
     - Привет,- сказал он мне, дурашливо улыбаясь.- Ты уже здесь?
     - Где ты пропадал?- рявкнул капитан.
     -  Гулял  с  Молли,-  ответил  Билли,  размахивая  руками.-  Тра-ля-ля,
тра-ля-ля, это моя новая возлюбленная.
     -  Ха!-  удовлетворенно  хмыкнул капитан.-  Стало  быть,  с  девчонками
крутишь? Молодец! А вы, Даррелл, тоже дамский угодник?
     - Наверно,- осторожно ответил я, не  совсем  уверенный, как капитан Бил
представляет себе дамского угодника.
     Убедившись, что миссис Бил вышла из комнаты, капитан наклонился вперед.
     - Я и  сам  вовсю ухлестывал  за дамами,- пророкотал  он  заговорщицким
шепотом.- Пока  не  встретил Глэдис,  разумеется.  Черт!..  После  Западного
побережья человеку нужна достойная подруга!
     - И долго вы пробыли в Африке?- спросил я.
     - Двадцать  пять лет... четверть века. Черные меня любили,- простодушно
похвастался он.- Конечно, я с ними по справедливости  обращался, и  они  это
ценили. Дядей Билли называли.
     В этом месте Билли  по какой-то одному ему известной причине разразился
истерическим хихиканьем.
     - Дядя Билли!- захлебывался он.- Надо же, называть тебя "дядя Билли"!
     - Ну  и  что?-  прорычал  капитан.-  Выражение  преданности.  Они  меня
уважали, так-то.
     - А мне можно пива?- спросил Билли.
     -  Только  один стакан,- отрезал  капитан.- Ты еще молод пить.  Скажите
ему, что он молод пить, Даррелл. Молод пить, курить и распутничать.
     Билли состроил гримасу, подмигнул мне и вышел из гостиной за пивом.
     - Ну, и как вы ладите с зебрами? - вдруг рявкнул капитан Бил так зычно,
что я едва не выронил стакан.
     -  Гм... ну, я, конечно, видел зебр,  но вообще-то я  ведь в  львятнике
работаю.
     - Ax так, - сказал  капитан. - Ну да, вас ведь туда назначили?  Ясно, и
как же вы ладите со львами?
     - По-моему, хорошо лажу,- осторожно ответил я.
     - Ладно. - Капитан посчитал, что эта тема исчерпана. - Вы любите кэрри?
     - Гм... да-да, люблю.
     - Острый кэрри?-  допытывался  капитан  Бил, сверля меня подозрительным
взглядом.
     - Да. Моя мать готовит очень острый кэрри.
     - Ладно,- удовлетворенно произнес капитан.- Приходите к нам  обедать...
в четверг. Я сам приготовлю кэрри. Никогда не доверяю это Глэдис... не умеет
делать острый кэрри... преснятина. А надо, чтобы пот прошибал.
     - Я вам очень признателен, сэр.
     - Глэдис!  -  взревел, капитан  Бил так, что стены  задрожали.- Даррелл
придет к нам обедать в четверг Я приготовлю кэрри.
     - Очень хорошо, милый,- сказала  миссис  Бил, возвращаясь  в гостиную.-
Приходите часам к семи, Джерри.
     - Я вам очень признателен,- повторил я.
     - Отлично.-Капитан поднялся на ноги.-Итак, в четверг - ясно?
     Мне было ясно, что пора уходить.
     - Что ж, ладно, большое спасибо за пиво, сэр.
     - На здоровье,- пробурчал капитан,- на здоровье. Только  поосторожнее с
этими зебрами, учтите,  от  них  ведь  всяких гадостей  можно  ждать.  Всего
доброго.


4. МАНЕРЫ МЕДВЕДЯ

     Но медведица в ответ
     зубы скалит, когти кажет
     Киплинг Женский пол

     С точки  зрения публики подлинными  звездами секции были белые  медведи
Бэбс и Сэм.
     - После  белых медведей,- говорил Джеси посетителям,- остальное можно и
не смотреть.
     Публика не прочь поужасаться действительной или мнимой свирепости львов
и тигров, но быстро теряет к ним интерес. А вот на белых медведей люди могли
смотреть без конца, потому что те их смешили. Львов и  тигров надо наблюдать
подолгу, чтобы подметить что-нибудь интересное в их  частной жизни, а у кого
же  из посетителей  есть  время  терпеливо  следить  за  спящими животными в
надежде увидеть  проявление примитивных страстей  или еще какое-нибудь диво.
То ли дело белые медведи: они, как  говорится, никогда не  покидали сцену, и
публика  могла часами  простаивать около их вольера.  Сэм либо стоял в углу,
плавно покачиваясь, либо  лежал на бетонном полу,  распластавшись  на животе
совсем  по-собачьи  и  пренебрежительно  взирая на  людей. Его супруга  Бэбс
ныряла в бассейн  за хлебом  и печеньем или просовывала длинную  морду между
прутьями ограды и разевала пасть, чтобы угощение бросали прямо в рот.
     Разница между Сэмом и  Бэбс бросалась в глаза с первого  взгляда. Сэм -
косматый тяжеловес  с  огромным  отвислым  задом;  его супруга  -  гладкая и
стройная. У Сэма - широченная голова, маленькие аккуратные уши и характерный
для  старых белых медведей "римский" нос, образованный  мясистым валиком  на
морде  выше  ноздрей.  Этот  валик  придавал бы Сэму  коварный  вид, если бы
маленькие глаза  в глубине  шерсти  не  лучились добродушием. У  Бэбс голова
длинная и узкая; казалось, гибкую шею медведицы венчает большущая  сосулька.
Ее морда  вполне заслуживала названия коварной, а  неприятный  желтый  отлив
белков  вызывал в памяти помятое лицо  немолодой женщины наутро после бурной
вечеринки.  Сэм,  как и подобало его возрасту, вел образ  жизни степенный  и
размеренный, расхаживая  по  вольеру  с  видом благосклонного и  рассеянного
старца. Он старался не делать лишнего шага, по  большей части просто спал на
солнце. В  отличие  от  него  Бэбс  не  знала покоя:  то бесцельно кружит по
вольеру,  то  жмется  к  прутьям,  стараясь  зацепить  лапой  оброненные  ее
почитателями куски печенья или  соблазнительные клочки бумаги, то плещется в
зеленой воде бассейна.
     В  часы кормления Бэбс подходила к  прутьям и  широко разевала усеянную
кривыми желтыми зубами длинную пасть, чтобы Джеси мог бросать ей мясо в рот.
Сэм   никогда   не  допускал  такого  неприличия,  он  осторожно  брал  мясо
удивительно цепкими губами, потом  ронял его на цемент и внимательно изучал.
Если мясо было жирным, он наступал на него  широкой лапой, аккуратно отдирал
шуршащий жир передними зубами  и съедал, щелкая  челюстями и громко  чмокая.
Бэбс  во время  кормления устраивала  подлинные водяные  феерии,  однако Сэм
никогда   к  ней   не  присоединялся.  Медведица   обожала  выступать  перед
благодарной публикой, смех  и крики которой  поощряли  ее на  новые и  новые
трюки; Сэму было абсолютно все равно, есть зрители или нет.
     Бэбс независимо от погоды полдня проводила в бассейне, шумно  резвилась
и бултыхалась в  зеленой булькающей воде.  Иногда  она  по  нескольку  минут
лежала  на спине, пристально  рассматривая  свои лапы.  Смысл этой  странной
повадки остался для  меня  загадкой. Но  чаще медведица  плавала по-собачьи,
загребая всеми четырьмя ногами: доплывет до  конца бассейна - поворачивается
на спину  и  с силой отталкивается от  стенки задними ногами, так что вокруг
шеи и плеч возникает белый бурунчик. Сэм, как я уже говорил, никого и ничего
не замечал  (за исключением разве что ведра с кормом);  Бэбс для вдохновения
была необходима публика, в  такие часы она не выходила из бассейна, услаждая
галерку игривыми ужимками примадонны из  третьеразрядной пантомимы. Бросаясь
за  хлебными корками,  она шлепала брюхом по воде с такой  силой, что брызги
летели  на  возмущенного  Сэма,  и  ему приходилось  перебираться  на  более
безопасное место.
     Как ни странно, Сэм явно не любил воду. Если в бассейн бросали корм, он
не нырял за ним, а старался выловить лапой,  стоя у  бортика.  Не поймает  -
вовсе  уйдет. Правда, дважды  я видел,  как  он спускался в  бассейн,  чтобы
поиграть с супругой, и это было зрелище, достойное внимания. В одиночку Бэбс
исполняла свои номера без юмора, с напряженным, сосредоточенным видом, будто
взялась за малопочтенное дело, которое, однако, надлежит любой ценой довести
до конца. Веселой я видел ее только в тех случаях, когда Сэм присоединялся к
ней; ее морда сразу становилась милой и добродушной.  Сидя по  пояс в  воде,
Сэм  обнимал   и  легонько   покусывал   супругу,  и   глаза   его  излучали
снисходительную доброту. А Бэбс, глядишь, до того разойдется, что кусает его
довольно чувствительно, и тогда он приводит ее в чувство увесистой оплеухой.
Или  примутся  топить  друг  друга:  захватят  пастью  загривок  партнера  и
погружаются,  увлекая  его  за собой.  Массивные белые седалища качаются  на
поверхности воды, точно гигантские подушки  для булавок, а внизу, в  зеленой
толще,  идет  развеселая  возня, супруги  лихо тузят и  кусают  друг  друга.
Наиграются - внезапно выныривают, отдуваясь и фыркая, в каскадах стекающей с
их шуб воды.
     Бэбс совсем  по-детски увлекалась игрушками, которые ей давали. Все что
угодно годилось:  старая  покрышка,  колода,  пучок  травы  или  кость,-  но
вообще-то она предпочитала предметы, с которыми было удобно играть в воде  и
которые не слишком быстро тонули. Однажды утром, закончив уборку, я нечаянно
оставил в вольере ведро и спохватился,  когда  мы уже выпустили медведей  из
клеток и было поздно что-либо предпринимать. Мы все же попытались загнать их
обратно, но из этого ничего не вышло.
     Сэм  проверил ведро и, убедившись,  что оно  пустое, отошел  в сторону.
Зато  Бэбс,  беспокойная  натура,  очевидно, восприняла ведро как дар небес,
посланный ей, чтобы внести разнообразие в серые будни заточения, и принялась
гонять  его  лапищей  по  буграм,  явно наслаждаясь  душераздирающим скрипом
железа о  цемент.  В конце  концов ведро  с  грохотом скатилось в  бассейн и
поплыло по воде дужкой кверху. Стоя у бортика,  Бэбс сделала попытку поймать
его  лапой, но не  дотянулась. Тогда  медведица прыгнула  в бассейн,  вызвав
миниатюрное цунами. Волна захлестнула  ведро, и оно кануло  в зеленую толщу.
Нимало  не обескураженная этим, Бэбс нырнула следом и  принялась  обыскивать
дно. Через минуту-другую она вынырнула с висящим на лапе ведром - ни дать ни
взять доярка с подойником. Не  желая  больше рисковать, Бэбс легла на спину,
примостила  трофей  себе на брюхо и принялась ласково его поглаживать. Время
от  времени она подносила ведро к носу, чтобы  смачно фыркнуть  в его гулкое
металлическое нутро.
     Но вот  медведица забыла  про  осторожность,  и  снова ведро с  веселым
бульканьем  пошло  ко дну. Бэбс нырнула за  ним,  а когда  вынырнула,  ведро
сидело на ее  голове, словно шляпа, с дужкой в  роли охватывающей подбородок
ленты. Джо хохотал так, что с ним чуть истерика не случилась.  Правда, затем
мы изрядно  поволновались,  потому  что  ведро  никак  не  хотело сниматься.
Справившись  с  ним  наконец, медведица  решила его  проучить.  Взяла  дужку
зубами, вынесла ведро из воды, опустила на  цемент и  с видом исследователя,
производящего  увлекательный эксперимент, нажала  лапой  на железо. Казалось
бы,  чуть-чуть нажала,  но  от этого незамысловатого акта дно ведра вздулось
пузырем,  а бока  сплющились, точно  побывали  под  гидравлическим  прессом.
Исчерпав таким  образом  возможности  новой  игрушки, Бэбс  утратила  к  ней
интерес и побрела к бассейну, чтобы немного поплавать.
     Время от  времени  у  Бэбс  между  пальцами  передней  лапы  появлялись
фурункулы - неприятная штука, так как  они  прорывались не сразу и причиняли
ей изрядную боль. С изборожденным страдальческими складками лицом Джо стоял,
опираясь на отжим, и глядел, как медведица хромает по своей площадке.
     - Ах ты, бедолага,- участливо приговаривал он.- Бедняжка ты моя.
     Нам оставалось только смотреть, как она  страдает и мечется по вольеру.
На  второй  день фурункул  прорывался сам, пачкая желтым гноем белую шерсть.
Пока в распухшей лапе пульсировала боль, Бэбс не входила в бассейн, но,  как
только нарыв  лопался,  бросалась в  воду,  не дожидаясь, когда  выйдет весь
гной.
     Но  однажды  нарыв не прорвался,  как обычно, на второй день; лапа и на
третье   утро   была  похожа   на  подушку,   и  мы  заметили,  что  опухоль
распространяется  вверх.  Дело  приняло  серьезный оборот,  и  нам  пришлось
вмешаться. Заманив медведицу в клетку,  мы  сунули ей кусок  мяса, в котором
были  спрятаны искрошенные таблетки, затем  вскипятили в Приюте ведрo воды и
развели дезинфицирующее  средство. У нас было задумано распарить лапу, чтобы
фурункул  лопнул, однако Бэбс отнюдь не  рвалась участвовать в этом  научном
опыте.  Клетка была достаточно  длинная: зайдем с одного  конца  - медведица
поспешно  ковыляет  в  другой. С помощью  двух досок, трех вил и лопаты  нам
удалось запереть ее в углу, там она уселась, шипя, будто  паровая машина,  и
предостерегающе порыкивая. Мы плеснули горячей водой на распухшую лапу; Бэбс
рывком подняла  ее, хрипя  от ярости  и  боли, и попыталась пробиться  через
заграждение из досок  и вил. К счастью,  доски выдержали. Мы плеснули опять;
на этот раз Бэбс гораздо мягче выразила свое недовольство. По  мере того как
лапа  прогревалась, медведица  становилась  спокойнее; наконец  она легла  и
закрыла глаза. Прежде чем мы опорожнили ведро,  нарыв прорвался, выбросив на
цемент струю гноя, и Бэбс  облегченно  вздохнула. Еще два ведра воды ушло на
то,  чтобы  смыть  гной, который сочился  из отверстия величиной с  монетку.
Через полчаса мы выпустили Бэбс  из клетки, а минутой позже она уже как ни в
чем не бывало бултыха