боролись. Не смотрели опасности в глаза. Волны яростно  хлестали  корабль,
порой перекатывались через палубу, и тогда становилось темно,  как  ночью.
Мы были побеждены. Корабль  то  проваливался  в  какую-то  темную  ревущую
бездну, то вновь поднимался на свет божий.
   Может быть, корабль дал течь?
   На следующее утро я выбрался  из  каюты,  чтобы  раздобыть  чего-нибудь
поесть. Встретил Рэджа, направлявшегося в камбуз,  и  мы  прокричали  друг
другу несколько слов.
   - Неужели корабль дал течь? Кажется, нет, - нас только заливают  волны,
перекатываясь через борт.
   - Воды еще не так много, с ней  можно  справиться,  -  бросил  Рэдж,  -
только бы обшивка выдержала.
   Делать  было  нечего,  оставалось   покориться   судьбе.   В   те   дни
беспроволочный телеграф еще не получил  распространения,  и  мы  не  могли
подать сигнал бедствия. Мы были затеряны в океане; быть может, мы случайно
встретим какое-нибудь судно, и оно нас подберет? Или корабль разобьется  о
скалы и будет выброшен на берег? Или мы попросту потонем? Если не встретим
помощи, мы будем носиться по волнам, пока не стихнет шторм, а потом начнем
дрейфовать.
   Таково было мнение Рэджа.
   Наш кок каким-то чудом ухитрился развести огонь и сварить очень вкусный
и питательный суп из мясных консервов.  Суп  издавал  острый  запах  лука.
Матросы один за другим пробирались в  камбуз,  борясь  с  окатывавшими  их
волнами, каждому хотелось получить свою порцию этой лакомой еды.  Все  ели
из общей миски и то и дело валились  друг  на  друга.  Кричали:  "Эй,  ты,
потише! Чего не держишься?" Всякий этикет был забыт.
   Но  когда  внезапно  в  дверях  камбуза  показался  капитан,  в  мокром
клеенчатом комбинезоне, с серыми от морской соли ресницами, и ухватился за
косяк, повернув к нам искаженное яростью, неподвижное, как маска, лицо,  -
все мигом расступились; двое матросов поспешили уйти из  камбуза,  а  Ветт
подал ему отдельную миску.
   Никто не осмелился заговорить; капитан что-то бормотал себе под  нос  и
ругался. Я стоял возле него, грызя галету, и слышал, как он сказал:
   - Мы доберемся до Буэнос-Айреса, говорю вам! Мы до него доберемся  или,
клянусь богом...
   - Это одному богу известно, - процедил сквозь зубы механик.
   -  Эти  свиньи  опять  шатаются  без  дела!  А?  -  прорычал   капитан,
уставившись на нас пронзительными, злыми глазами. - Погодите  вы  у  меня,
вот только стихнет ветер!..
   Но прошло четыре или пять дней - не знаю, сколько именно, ибо я потерял
всякое представление о времени, - а ветер все не спадал. Большей частью мы
сидели каждый  у  себя  в  каюте,  изредка  бродили  по  коридорам  или  с
отчаянными усилиями пробирались по скользкой палубе по колено или по  пояс
в воде. Нас бросало во все стороны. Мы ударялись о  вещи,  о  стены  кают.
Один раз мне показалось, что я повредил себе ребра,  и  я  добрых  полчаса
ощупывал бока, делая глубокие вдохи и выдохи.
   Между тем кок продолжал творить чудеса, угощая нас горячей  едой,  чаще
всего кофе. В промежутках мы жили надеждой. Чтобы  добраться  до  камбуза,
приходилось отчаянно пробиваться сквозь бурлящие волны. Иной раз мне так и
не удавалось туда пробраться. Оглядев палубу, то и дело  превращавшуюся  в
пенистый водоворот, и убедившись, что по дороге не за  что  ухватиться,  я
отступал. Я припрятал у себя в каюте жестянку с галетами и питался ими, но
сильно страдал от жажды. Казалось, соль  оседала  кристаллами  у  меня  на
губах, вкус ее постоянно преследовал меня, и я чувствовал позывы к  рвоте.
И сейчас я думаю, что все на корабле были близки  к  голодной  смерти.  Мы
промокли до костей. Все тело было в синяках и ныло от ушибов; это были дни
отчаянной борьбы за жизнь, когда волны одолевали нас и корабль,  казалось,
хотел вышвырнуть нас в океан. Я видел, как один матрос в  полном  отчаянии
бросился было вниз по накренившейся палубе, но другой,  держась  рукой  за
поручни, схватил его за шиворот  и,  когда  корабль  покачнулся  в  другую
сторону, швырнул товарища в безопасное место.
   Однажды мне пришлось увидеть нечто совершенно  невероятное.  К  нам  на
корабль попала огромная акула. Поднялась гигантская  зеленовато-оливковая,
остроконечная, как горный пик, волна, нависла над  нами,  яростно  шипя  и
встряхивая развевающейся гривою, потом всей громадою обрушилась на палубу.
Я приютился под капитанским мостиком и  чувствовал  себя  в  относительной
безопасности. Казалось, вот-вот  эта  волна  расколет  корабль  пополам  и
сбросит всех нас в пучину. Вода со свистом хлестала меня по ногам, прыгала
все выше, тычась мне в колени, как расшалившийся  терьер.  Палуба  исчезла
под волнами, кроме фордека и запертого входа в кубрик.
   Потом из воды стала медленно выступать  средняя  часть  палубы,  вся  в
завитках крутящейся пены, - и вдруг появилась  огромная  белобрюхая  рыба,
она катилась по палубе, то сгибаясь дугой, то вновь распрямляясь и  щелкая
пастью; напоминала она гигантский  взбесившийся  чемодан.  Она  была  куда
больше человека. Рыба свирепо ударяла хвостом и  бросалась  из  стороны  в
сторону, оставляя на палубе  сгустки  слизи,  которые  тотчас  же  сдувало
ветром. Брюхо у  нее  было  в  крови.  Корабль,  казалось,  с  минуту  был
ошеломлен появлением  этого  нового  пассажира,  потом  отчаянным  усилием
вышвырнул его вместе с клочьями пены  за  борт,  словно  возмущенный  этим
наглым вторжением.
   Я видел это собственными глазами.



11. МЯТЕЖ И ЗЛОДЕЯНИЕ

   За все это время мне ни разу не удалось переодеться, и  я  долгие  часы
сидел у себя в каюте, закутавшись  в  одеяла  и  плед.  Насколько  я  могу
припомнить, шторм не ослабевал ни  на  минуту.  Он  прекратился  внезапно.
Очнувшись не то от обморока, не то от сна, я увидел, что буря кончилась. Я
не мог бы сейчас сказать, сколько времени  пребывал  в  состоянии  полного
оцепенения.
   Попытавшись сесть на свою постель, я обнаружил, что с  койкой  творится
что-то непонятное. Правда, она больше не качалась из стороны в сторону, но
вместе со стенкой каюты образовала что-то  вроде  треугольного  корыта,  в
котором я и лежал. Я был очень  слаб,  изголодался,  страдал  от  жажды  и
чувствовал себя беспомощным, но все же попытался осмыслить перемену своего
положения. Ухватившись за кронштейн лампы, также покосившейся, я  выглянул
в иллюминатор и увидел, что море, спокойное голубое море, почему-то  лежит
наклонно, Это значит, что все остальные предметы покосились  -  каюта  моя
прочно заняла наклонное положение.
   Я удивился. Может показаться странным,  что  после  трепки,  какую  нам
задал шторм, я еще способен был испытывать удивление.  Но,  вероятно,  мой
бедный мозг был так утомлен, что я не  в  силах  был  понять,  почему  все
предметы у меня в каюте замерли, как-то странно, покосившись.
   Я спустился с койки и открыл дверь каюты  -  посмотреть,  покосился  ли
коридор. Так оно и было. С трудом выбравшись на палубу,  я  убедился,  что
весь корабль перекошен. И только тут прояснился мой  отупевший  мозг  и  я
понял, в чем дело. Голубая линия горизонта, которую я оглядывал,  занимала
прежнее положение - все тот же надежный горизонт. Корабль накренился носом
вниз, а корма торчала высоко над водой. Он,  видимо,  получил  пробоину  в
носовой части, и трюм до передней переборки  был  залит  водой.  Вероятно,
часть груза переместилась, отчего судно покосилось налево.  В  раздумье  я
случайно коснулся рукой головы и почувствовал  боль:  голова  была  вся  в
ссадинах. По-видимому, я обо что-то ударился, но как это случилось, я  так
и не мог припомнить. Возможно, что меня толчком  сбросило  с  койки.  Быть
может, я долго лежал в обмороке или заснул от слабости и истощения.
   Над  кораблем  кружились  чайки.  Одна  из  них  была  гораздо  крупнее
остальных и  ухитрялась  парить  над  водой  на  неподвижно  распластанных
крыльях. Она  кружилась  возле  корабля,  точь-в-точь  как  родственник  в
ожидании наследства.  Несколько  чаек  опустились  на  поднявшуюся  кверху
корму. До тех пор я еще не знал, что чайки иной раз  садятся  на  борт,  и
решил, что на корабле нет ни души. Но вскоре успокоился, услыхав  на  носу
деловитый стук молотка, и пошел посмотреть, кто это стучит.
   На средней палубе у капитанского  мостика  собралась  чуть  ли  не  вся
команда. Матросы разбились на две группы. Все уже давно перестали  бриться
и казались каким-то подозрительным сбродом. У  одного  из  них  рука  была
обмотана окровавленной тряпкой.  Несколько  человек  что-то  вяло  жевали,
остальные сидели на корточках или валялись  на  палубе,  вид  у  всех  был
угрюмый и подавленный. Справа лежала вверх дном шлюпка, и плотник  возился
над нею, приколачивая какие-то доски. Ему помогал  юнга.  Верхом  на  киле
лодки, с револьвером в руках, сидел механик, а Рэдж  прислонился  к  борту
лодки. У  старшего  помощника  тоже  был  револьвер,  а  Мидборо  с  самым
непринужденным видом размахивал топориком. Оба стояли спиной  ко  мне,  но
услыхав мои шаги, быстро  обернулись.  Они  уставились  на  меня,  как  на
выходца с того света.
   - Как! - воскликнул механик. - Вы еще живы?
   Я не в силах был отвечать. Я сделал шаг вперед, схватился  за  железный
поручень, поскользнулся и сел на палубу. У меня закружилась голова.
   - Мне дурно, - проговорил я.
   - Эй, вы! Дайте же ему поесть!  -  приказал  Мидборо.  -  Разве  вы  не
видите, что он совсем выдохся!
   Матросы неохотно зашевелились. Кто-то сунул мне в руку черствую  галету
и кусок мяса. Очевидно, голод вызвал у  меня  дурноту.  После  первого  же
глотка я почувствовал себя лучше. Я, съел все, что мне дали,  выпил  кофе.
Силы медленно возвращались ко мне, и я сидел, озираясь по сторонам.
   Сверху послышался голос:
   - Он поедет с матросами!
   Подняв голову,  я  увидел  капитана.  Благодаря  крену  корабля  мостик
нависал над нами. Капитан тоже держал в руке заряженный револьвер.  Рыжая,
не бритая дней пять щетина не слишком была ему к лицу.
   - Вот еще! - проговорил высокий смуглый мужчина, по-видимому боцман.  -
Нет уж, берите его вы!
   - На черта он мне нужен! - возразил капитан.
   - Что делать! Придется его взять.
   - Ведь он как-никак наш пассажир, - сказал механик, и старший помощник,
стоявший рядом со мной, молча кивнул головой.
   - Я ничего не понимаю, - сказал я.
   - Все шлюпки разбиты, осталась только одна, и ее спустили  на  воду,  -
объяснил механик. - Матросы вздумали уплыть на ней в  открытое  море!  Как
только показалась земля, с ними  ничего  нельзя  было  поделать.  Понятно?
Только Старик смекнул, что они замышляют, и приказал  им  оставаться.  Вот
они и остались. Что бы мы делали без них?  Наш  милейший  плотник,  так  и
быть, согласился починить  перед  отъездом  вот  эту  шлюпчонку  для  нас.
Спасибо и за то! Вот как обстоят дела!
   Теперь я понял, зачем им понадобились револьверы.
   - Если кто-нибудь попробует перелезть через борт, мы будем стрелять,  -
объявил механик, обращаясь ко мне и матросам.
   - А плотник сядет в нашу лодку, - добавил помощник, - этим он  докажет,
что работа сделана хорошо.
   - Ну, это мы еще посмотрим, - заявил один из матросов, рослый,  смуглый
малый.
   - Как сказано, так и будет, - возразил механик.
   - Нам самим может понадобиться плотник.
   - Что и говорить, плотничье ремесло чертовски  полезное,  -  согласился
механик, не желая вступать в спор. - Вы и не представляете  себе,  сколько
всего должен знать плотник. Об этом целые книги написаны.
   Среди матросов послышался ропот, они стали перешептываться.
   - Но где же земля? - спросил я второго помощника.  -  Я  ее  что-то  не
вижу.
   Мидборо оглядел горизонт.
   - Наш корабль, - сказал он, - поворачивается вокруг своей оси.  Давайте
сообразим, где солнце. Земля сейчас на западе.
   - Она никуда не делась, - вставил кок. - Хотел бы я  знать,  когда  мы,
наконец, отправимся, черт возьми! Пошевеливайся, Джимми!
   - Ну тебя к дьяволу! - огрызнулся плотник. - Что же, ты думаешь, я  тут
забавляюсь?
   - Солнце уже садится.
   - А я тут при чем?
   Медленно-медленно  поворачивался  корабль,  и   над   головой   у   нас
развертывалась панорама закатного неба. Оно простерлось, ярко-золотое  над
свинцовой пеленой воды. Прежде чем мне ударили в глаза ослепительные косые
лучи, я успел разглядеть  бледные,  серовато-лиловые  очертания  берега  и
изломанную линию гор вдали;  мне  даже  показалось,  что  одна  из  вершин
окутана дымом. Но через миг все потонуло в ослепительном пламени заката.
   - Как же мы доберемся до берега в потемках? - раздался чей-то голос.
   - "На запад, мой друг, на запад!" - продекламировал начитанный механик.
Дулом револьвера он указал куда-то влево. - Перед вами вся Патагония,  как
сплошная стена. И будьте  спокойны,  так  на  сотни  миль.  Приставай  где
хочешь.
   - Мы могли бы уже быть на полпути! - послышался все тот же голос.
   - Эгоистичная тварь! - отозвался механик.
   - Еще полчаса, и я кончу, - сказал плотник. - Надо перевернуть  шлюпку.
Помогите кто-нибудь.
   - Мистер Джиббс, - обратился капитан к помощнику, -  прикажите  мистеру
Мидборо, чтобы он вместе с мистером Блетсуорси принес припасы из  камбуза.
Мы вчетвером будем следить за командой. Двое из  вас  -  только  двое,  не
больше! - будут помогать плотнику. Один  из  этих  двух  -  голландец,  он
ловкий и безобидный. Да помните, что я слежу за всеми вами.
   Но тут его осенила новая мысль.
   - Нужно осветить палубу,  мистер  Мидборо,  скоро  стемнеет.  Принесите
фонари. Мало ли что может приключиться в темноте!
   Человек с перевязанной рукой яростно выругался и сплюнул.
   - И нам тоже не на руку темнота, - буркнул он.
   - А нам нечего бояться, - бросил другой  матрос  и  засмеялся  деланным
смехом.
   Мы перетащили все припасы из камбуза на тот борт,  откуда  должны  были
спустить шлюпку, затем я отправился вместе с Мидборо в кладовую,  где  уже
изрядно похозяйничали матросы.
   - Берите больше, пригодится, - говорил Мидборо, нагружая меня галетами.
   Покамест мы занимались этим делом, солнце село, и синие сумерки  начали
быстро сгущаться, переходя в ночь. Мидборо повесил на палубе два фонаря; в
их желтом свете матросы  двигались,  как  черные  тени.  Капитан  исчез  в
таинственном мраке.
   - Получайте! - проговорил плотник, закончив работу. - Складывайте  свои
пожитки.
   - Стоп! - резко, точно свист хлыста, прозвучал  голос  капитана,  когда
один из матросов вздумал перелезть через борт.
   - Старый боров! - пронзительно крикнул кто-то. - Уж тебе всыплют,  если
дело дойдет до драки...
   Голос оборвался, казалось никто его не слышал.
   - Нам нужен плотник! - крикнул боцман.
   - Мертвый или живой? - вежливо осведомился механик.
   Матросы глухо заворчали.
   - Живо! Шлюпку за борт, - скомандовал капитан, - и кладите пожитки!
   Поднялась суматоха; послышался всплеск, - шлюпка коснулась воды,  потом
градом посыпались ящики,  пакеты  и  банки.  Я  помогал,  пока  палуба  не
очистилась, Рэдж наспех упаковывал ящики.
   - Чертовски мало места остается! - крикнул он.
   Раздался треск и звон разбитого стекла. Оба фонаря, кое-как  освещавших
палубу, разлетелись вдребезги.
   - Сюда, Джимми! - крикнул кто-то плотнику.
   - Попробуй только! - крикнул механик и  выстрелил  в  серую  мглу,  но,
кажется, промахнулся. Матросы один за другим попрыгали в шлюпку.
   - Блетсуорси! - послышался сверху гневный голос. - Где Блетсуорси?
   Повинуясь призыву, я направился к трапу, который вел к  рубке.  Капитан
быстро и бесшумно, словно огромная кошка, спустился вниз,  и  не  успел  я
понять, что он замышляет, как он схватил  меня  за  шиворот  и  толкнул  в
приоткрытую дверь кладовки. В первый  момент  я  был  чересчур  ошеломлен,
чтобы сопротивляться. Я отлично слышал, как он возится с  ключом,  запирая
дверь, и кинулся было вперед, но в этот момент он хватил меня  револьвером
по лицу; падая, я слышал, как он ожесточенно повторял:
   - На! Вот тебе! Ешь суп! Жри!
   Дверь захлопнулась; я оказался взаперти.
   Удар оглушил меня. Я медленно поднялся на ноги и стал ощупывать лицо  -
кровь ручьем лилась по щеке. Я слышал, как капитан ответил кому-то:
   - Все в порядке. Он в большой шлюпке.
   В темноте я стал ощупывать дверь,  надеясь  отпереть  ее.  Помнится,  я
принялся стучать кулаками и кричать, но  было  слишком  поздно.  Меня  все
равно бы не  услыхали.  На  корабле  что-то  стряслось,  и  внимание  было
отвлечено от меня.  Кажется,  капитан  выстрелил  по  шлюпке,  где  сидели
матросы. Возможно, он сделал это просто со зла  или  чтобы  заглушить  мои
крики. А может быть, он  стрелял,  защищаясь.  Быть  может,  даже  стрелял
механик, а вовсе не капитан. Так или иначе, я  слышал  выстрелы,  крики  и
плеск воды. Потом послышались размеренные  "всплески  весел,  и  шум  стал
затихать. Казалось, матросы  стремились  уйти  подальше,  от  разъяренного
капитана.
   Воцарилась мертвая тишина, словно  кто-то  медленно  задернул  занавес.
Некоторое время я прислушивался, но вскоре все  смолкло,  и  только  волны
мерно, плескались у бортов корабля.



12. ПОКИНУТЫЙ

   Лишь на рассвете я наконец выбрался из своей тюрьмы.
   В темноте мне так и не удалось выломать дверь  или  окно.  Но  утром  я
нашел ящик, где Ветт хранил кое-какие инструменты, и с помощью стамески  и
молотка, - отвертки не нашлось, - мне удалось взломать замок. Всю  ночь  я
задыхался от  бешенства,  думая  о  капитане;  расправляясь  с  замком,  я
воображал, что передо мной  капитан.  Мне  страстно  хотелось  жить,  чтоб
разоблачить  и  уничтожить  его!  Роясь  в  кладовой   Ветта   в   поисках
инструментов, я нашел бутылку бренди,  немного  воды,  сифон,  жестянки  с
сыром и банки сардинок, на десерт несколько коробок с  финиками  и  прочие
припасы; там же оказался  запас  спичек  и  заправленная  лампа.  "А  ведь
капитан мог загнать меня и в еще худшую дыру", - подумалось мне. Распахнув
дверь и почувствовав себя на свободе, я подкрепился едой, потом,  захватив
горсть фиников, отправился на разведку.
   Я надеялся, что корабль относит к берегу и мне удастся  вскоре  нагнать
своего недруга, хотя мне было трудно представить себе, что бы я  сделал  с
ним и с его шайкой, если бы удалось разыскать их на патагонском взморье. Я
поднялся на мостик. Палуба  накренилась  еще  больше  влево,  но  по  всей
видимости гибель мне пока еще не грозила. Я взглянул  на  ненужный  теперь
штурвал и покосившийся компас и вошел в рубку, которая была до сих пор для
меня запретным святилищем. Здесь я нашел морские карты, различные  чертежи
корабля  и  в  углу  -  какие-то  медные  инструменты.  Первым  делом  мне
захотелось увидеть землю,  но  она  исчезла.  Стоя  спиной  к  восходящему
солнцу, я всматривался в бескрайний  темно-синий  горизонт,  но  береговой
линии, которая так ясно вырисовывалась накануне вечером, не было и  следа.
Чтобы расширить свой кругозор, я взобрался на крышу рубки. Но и отсюда мне
не удалось увидеть ни земли, ни чего-нибудь похожего на лодку.  Я  пытался
уверить себя, что не вижу берега, потому что  его  скрывает  туман  или  я
жертва оптического обмана, но линия горизонта была ясна и несомненна,  как
теорема Эвклида! По-видимому, "Золотой  лев"  несло  течением  параллельно
берегу, и вчера мы проходили мимо какого-нибудь мыса. Возможно,  я  сейчас
не вижу земли, так как проплываю мимо глубокого залива. Но земля появится.
Непременно появится.
   Напрасно я успокаивал себя.  Безбрежный  горизонт  действовал  на  меня
удручающе, и я почувствовал свою беспомощность. Исчезла надежда  добраться
до берега на самодельном плоту. Если бы даже мне удалось смастерить плот -
все равно на нем далеко не уплывешь.
   Итак, я отказался от мысли гнаться за капитаном по горячим следам. Он с
самого начала понял то, что я только теперь сообразил. Кто знает,  сколько
времени мне предстоит пробыть на этом обломке корабля?
   Я слегка приуныл, но тут же  принялся