ни
кажутся не от мира сего. Они улыбаются, когда ничего забавного нет. Они  как
будто видят то, чего другие не видят. Такие люди  всегда  смущают  тех,  кто
здесь не бывал они настораживают людей,  потому  что  безумие  -  каким  бы
незначительным  оно  ни  было  -  всегда  кажется  опасным  тому,  кому  его
прикосновение незнакомо.
   Эш вспомнила  глаза  Боунза,  и  глаза  ее  спутницы  -  под  вуалью,  но
посверкивающие из-под нее. И у Лусвен, и у Боунза был такой свет в глазах.
   Они оба в этом мире духов чувствовали себя так же нормально, как Эш  -  в
своем, может быть, даже лучше. Потом Эш вспомнила парня, который шел за  ней
до дома накануне вечером.
   Она тогда подумала, что у него опасные глаза но, может быть, она увидела
именно этот отсвет мира духов. Наверно, и он  бывает  здесь.  Хотя  это  все
равно не объясняет, зачем он провожал ее до дома из оккультной лавки.
   - Ты сказала, что  Нину  преследует  какая-то  тайна,  -  сказала  Эш.  -
Почему?
   - В ней есть магия.
   Ах, да. Эш все еще с трудом представляла себе,  что  ее  кузина  способна
заниматься чем-то еще, кроме своей косметики и зависания на всякой попсе - -
новом альбоме Мадонны или какой-нибудь идиотской телепередаче.
   - Нет, - сказала она, - я хотела спросить - зачем это им?
   - Магия их притягивает.
   - А во мне есть такая магия? Магия, которая притягивает тайны?
   Глаза Лусвен блеснули из-под вуали - она долго и пристально поглядела  на
Эш.
   - Тебе стало бы от этого лучше?
   Эш пожала плечами.
   - Не знаю. Во всяком случае, жизнь стала бы чуть-чуть интереснее.
   Понимаешь, я смотрю на то, что происходит вокруг меня в реальном мире,  и
я думаю, что же из всего этого - для меня и у меня выходит, что ничего. А с
магией я бы по крайней мере...  ну,  я  не  знаю.  Я  смогла  бы,  наверное,
что-нибудь изменить.
   Эш подумала о своей маме. Магия могла бы вернуть ее, разве нет?  А  тогда
все стало бы снова, как при ней. А не наперекосяк, как сейчас.
   - Твоя беда - в твоем отношении к вещам, - сказала Лусвен.
   Эш глянула на нее. Еще эта вот феечка будет ей об этом  говорить?  Какого
рожна?!
   - Типа того, что ты что-то об этом знаешь? - спросила она.
   - Я знаю, что жизнь была к тебе сурова, - начала Лусвен.
   Эш рассмеялась коротко и невесело:
   - Да, уж ты-то знаешь!
   - Знаю, - сказала Лусвен. - Со мною было то же, что и с тобой.  Моя  мать
умерла, когда я была ребенком. Мой отец бросил  меня.  И  то,  что  с  тобой
сейчас, со мной тоже было. Я тоже ходила по миру,  сжав  кулаки  и  отчаянно
пытаясь хоть куда-нибудь пристроиться. И ничего не получалось, потому что  в
моей голове было такое, чего остальные просто не могли себе представить. Как
мне кажется - насколько я помню, как  это  было  у  меня  в  твоем  нынешнем
положении - перед тобой на выбор два пути. Ты можешь позволить  своей  тоске
утопить тебя и провести остаток жизни в такой же  пустоте  и  бесполезности,
как сейчас, или даже хуже и ты можешь стать чем-то.
   Эш захотела спросить Лусвен, что же случилось с ее матерью. Она  захотела
посочувствовать ей, разделить ее боль, и  может  быть,  ей  самой  стало  бы
легче, но все та же беспричинная злость  не  дала  ей  разрушить  те  стены,
которые она  возвела  между  собой  и  остальным  миром.  А  стены  ей  были
необходимы. Потому что если пустить кого-нибудь  к  себе,  то  будет  только
больнее. Выжить можно только так, только защищаясь, сама за себя.
   Два желания боролись друг с другом. Эш чувствовала,  как  одна  часть  ее
тянется к Лусвен - та мягкая часть, та сердцевина,  спрятанная  под  жестким
панцирем, тот ребенок, которого били по голове слишком часто. Но  стоило  Эш
заговорить, как на губах ее появилась злая усмешка:
   - Да-а? - сказала она. - Например, чем?
   - Ты уже сейчас делаешь такое доброе дело - ты помогаешь своей кузине.
   - Большое дело! Типа того, что миру будет большая польза от того,  что  я
помогу нашей маленькой Мисс Солнышко!
   - Ты могла бы кое-чему научиться у нее, - сказала Лусвен.
   Точь-в-точь то же самое говорили Эш и в школе. Почему бы  тебе  не  взять
пример со своей сестры? У тебя такие способности, а ты их разбазариваешь.
   И врач, к которому отправляли ее тетушка и дядюшка, был не многим лучше.
   - Надоело мне до смерти слышать про Нину! - воскликнула Эш.
   - Она хорошая.
   - А я - плохая?
   - Я этого не говорила.
   - Ну конечно, быть такой, как она, легко! Ей везет в жизни.
   - Что ты имеешь в виду? - спросила Лусвен. Голос ее был спокоен и тих.  И
из-за этого, из-за того, что, бог весть, зачем, Лусвен, казалось,  на  самом
деле было нужно все это, Эш почувствовала, как на  глаза  ее  наворачиваются
слезы.
   Я не буду плакать, поклялась она. Я не заплачу.
   Но у нее так заныло в груди, что стало трудно дышать, и она  поняла,  что
теряет последнее самообладание.
   - Ничего, - выдавила она. - Давай... Давай оставим это...
   - Но...
   Это было уже слишком.
   - Да хотя бы то, что ее родители любят ее! Ясно? Это ты хотела  услышать?
Они не говорят ей "ты нам не нужна", и не... не уходят и не возвращаются...
   Плотину прорвало. Эш отвернулась, и слезы потекли  по  ее  щекам.  Лусвен
дотронулась до нее, но Эш сбросила ее руку.
   - Не трогай меня!
   Она отодвигалась, пока не оказалась на краю обрыва, вздрагивая всем телом
и плача. Лусвен не подходила ближе. Она  стояла,  обхватив  себя  руками,  и
ворон, нахохлившись, сидел  у  нее  на  плече,  а  ястреб  кружил  над  ней,
вскрикивая тревожно и странно.
   - Твоя мама любила тебя, - тихо сказала Лусвен.
   Эш только заплакала сильнее.
   - Ты же веришь в это, правда?
   Эш могла только кивнуть. Плач не утихал.
   - А твой отец - просто ничтожество, раз ты ему не нужна.
   - Легко тебе... гово... рить...
   - Перестань, Эш, - сказала Лусвен. Она сделала несколько шагов  к  Эш,  и
голос ее был словно бальзам на раны. -  Мир  полон  таких,  как  он.  Таких,
которые думают только о себе. Таких, которые не желают отвечать  за  то,  за
что должны. Таких, которые не могут любить...
   Эш повернула к Лусвен зареванное лицо - слезы все еще текли - и спросила,
вхлипывая и вздрагивая:
   - Так значит... я... такая же... как... как он, да?
   Лусвен подошла к ней и положила ей руку на плечо. Эш передернулась, но не
отпрянула, когда Лусвен подняла ее голову, и  они  заглянули  друг  другу  в
глаза.
   - Я так не думаю, - ответила она.
   - Откуда ты... знаешь? Ты же даже не... не знаешь меня...
   Но тут ветер откинул вуаль с глаз Лусвен, и что-то сверкнуло в них. В это
мгновение Эш показалось, будто взгляд Лусвен пронзает ее насквозь.
   Словно Лусвен видела все то, что Эш прячет за своими крепостными стенами.
   Все, что Эш сделала, все, что она  думала,  все,  чем  она  была,  Лусвен
увидела, взвесила, и не сочла недостойным.
   - Ты ошибалась, - сказала Лусвен, - и тебе не везло,  но  в  душе  -  что
только и важно - ты хорошая. Мне этого хватает.
   Эш всхлипнула и вытерла нос  рукавом.  Она  не  стала  вырываться,  когда
Лусвен обняла ее.
   - И тебе этого хватит.

***

   Тронулись с места они не сразу. Лусвен сняла амулет со своего браслета.
   Когда она оживила его, на заболоченном лугу появился столик, прислоненный
к большому камню, и на нем стояли две кружки чая и  тарелочка  с  маленькими
пирожными. Эш с  благодарностью  взялась  за  кружку.  Она  думала,  что  не
проголодалась, но, попробовав пирожное - это  было  что-то  вроде  плюшки  с
медом и орехами - тут же прикончила четыре штуки за один присест. Когда  она
взялась за пятое и не положила его, не в силах доесть, Лусвен рассказала ей,
как зовут ее птиц, и научила ее подзывать их на плечо  или  на  руку,  чтобы
покормить.
   Ворона звали Кюфи, а ястреба - Хунрос, что означало "доверие" и  "мечта",
сказала Лусвен.
   - Почему ты их так назвала? - спросила Эш.
   - Чтобы помнить о том, что друзьям надо доверять, как себе, и что,  когда
все становится мрачно, можно еще мечтать и надеяться. Иногда стоит  подумать
о чем-нибудь хорошем, как сразу все становится немного лучше.
   Точно так же, как и наоборот.
   - Отношение к вещам... - произнесла Эш со слабой улыбкой.
   - Вроде того. Тебе легче?
   Эш кивнула.
   - Можем идти?
   Эш кивнула снова.  Ей  действительно  стало  легче,  хотя  все  еще  было
несколько не по себе.
   Словно под ее настроение, местность снова переменилась. Луга стали  более
сырыми, а скалы - грозными. Птиц в небе не осталось, кроме Кюфи  и  Хунроса.
Становилось все холоднее, и  Эш  застегнула  куртку.  Она  глянула  на  свою
спутницу, но Лусвен как будто не чувствовала холода.
   Спустя несколько часов хода по все более пустынным местам, они  выбрались
на невысокую горку. Под ними в небольшой долине стоял  заснеженный  сосновый
бор.
   Ветер, долетавший до вершины горы, нес дыхание зимы. Хунрос сел на  плечо
Лусвен и пожаловался на  своем  тонком  птичьем  языке.  Кюфи  спустился  по
ледяному ветру кругами и тоже  присел  на  джинсовое  плечо  Эш,  что  очень
польстило ей. Она протянула руку и погладила его блестящие черные перья.
   - Вот здесь она живет, - сказала Лусвен.
   Вся радость Эш тут же испарилась. Она обхватила себя руками,  холодея  от
мороза и от угрюмого вида леса. Почувствовав ее состояние, Кюфи  заерзал  на
ее плече, стиснув его когтями чуть сильнее, чем надо.
   - Кто - она? - спросила Эш.
   Но она знала и сама.
   - Я-вау-тсе, - ответила Лусвен. - Дух, который затребовал себе душу твоей
сестры.
   Эш не стала ее поправлять. Кузина или сестра - это  перестало  иметь  для
нее значение. Она смотрела вниз на лес и тихонько дрожала.

НИНА

   Развалясь на диване, незнакомец  был  совершенно  спокоен.  Как  будто  в
собственном доме, и это Нина пришла к нему в гости. Это смущало Нину, но еще
больше сбивало ее с толку то, что он,  несмотря  на  свой  рост  и  заметную
крепость, вовсе не казался таким уж  страшным,  этак  вот  развалясь  на  ее
диване.
   Вот только глаза...
   Это были опасные глаза.  В  их  глубине  мелькали  нехорошие,  угрожающие
огоньки. Они так пугали Нину, что она не могла пошевелиться.
   Только бы он меня не убил, думала Нина.
   - Так вот, сны, - повторил незнакомец.
   - К-кто вы?
   - Это ведь не тот вопрос, на который ты хочешь получить ответ, не так ли?
- ответил он. - Или это только его часть.
   - Что вы имеете в виду?
   - Ты хочешь узнать, откуда мне все известно о тебе. Что я здесь делаю.
   Что мне от тебя нужно.
   Нина через силу кивнула.
   - Меня зовут Элвер, - сказал он. - Но ты можешь звать меня просто Эл -  -
как в той песенке, помнишь?
   Теперь в его взгляде мелькнула насмешка.
   Я хочу только выгнать тебя отсюда вон, подумала Нина. Выгнать и забыть.
   - Не легче, верно? - спросил Элвер.
   Нина покачала головой.
   - Я пошел за твоей кузиной, потому что она играет с магией, - сказал  он,
- но магия-то заключается в тебе.
   - Во мне?
   Элвер кивнул.
   - Это магия вызывает нас - из Другого Мира. И это магия помогла мне найти
тебя.
   - А, ну-ну, - вымолвила Нина. Страх не  прошел,  но  это  было  настолько
нелепо, что Нина не могла не рассмеяться. - Во мне столько же магии, сколько
в корешке сельдерея.
   Элвер усмехнулся:
   - На самом деле, некоторые индейцы используют корешок  и  семя  сельдерея
как укрепляющее и тонизирующее средство, а  то  и  как  успокоительное,  для
нервов. Это тоже кое-какая магия - скажешь, нет?
   От его улыбки у Нины мурашки пробежали по спине.
   - Может быть. Но я тут не при чем.
   - Тут - не при чем. А твои сны?
   - Что мои сны?
   - Что это, по-твоему, такое?
   Нина вздохнула.
   - Болезнь.
   - А если я тебе скажу, что они реальны?
   Я скажу, что ты - кекс с изюмом, подумала Нина, но  тут  же  решила,  что
надо вести себя поаккуратнее.
   - Я вам не поверю.
   - Я вижу.
   Некоторое время он сидел молча. Веселье в его глазах погасло, и теперь он
смотрел с какой-то чуть ли не тоской куда-то далеко, сквозь  стены  дома,  в
какие-то невидимые дали. Словно бы видел что-то, чего не видел больше никто.
   И то, что он видел, его не радовало.
   - Давай, я расскажу тебе сказку, - сказал он.  -  Представь  себе  место,
где-то далеко, не здесь и не сейчас, в твоем мире, а... ну, скажем, где-то в
другом месте. Долину, укрытую от любопытных глаз даже в том, тайном мире. Ее
жители похожи на гамадриад у ваших древних греков - они  живут  в  деревьях.
Они - буквально часть дерева. Подвижный орган чувств,  если  хочешь,  потому
что как бы далеко он ни уходил от своего дерева, в  котором  живет,  он  все
равно остается частью его - какая-то самая главная его сущность  остается  в
дереве. И, в отличие от представлений об этих существах в  вашем  мире,  там
живут люди обоих полов.
   Нине все это не понравилось. Представь себе такое место  и  таких  людей,
говорил он, но было непохоже, чтобы он все это придумывал. Похоже было,  что
для него все это существует на самом деле. Или то, как он говорил "ваш  мир"
про единственный мир, который есть. Или то, что он  сказал  про  нее  и  про
магию. Сейчас он скажет, что эти люди в своих домах-деревьях  заворачиваются
в фольгу, чтобы спрятаться от летающих тарелок, и  что  их  король  -  Элвис
Пресли.
   Сумасшествие - это хорошо, это забавно. Сходить с ума можно,  как  только
захочется. Но не так. Не так, чтобы вламываться в чужой дом и рассказывать с
бешеными глазами свои дурацкие сказки. Потому что  потом  такие  сумасшедшие
вынимают пистолет и убивают десятки людей, потому что так им надо.
   А Нина тут одна...
   - Ты слушаешь? - спросил он.
   Нина быстро кивнула, чтобы не злить его:
   - Да, конечно.
   Нужно играть в его игру. Пусть он будет доволен.
   Он продолжил,  а  Нина  оглядела  гостиную,  пытаясь  придумать,  чем  бы
пристукнуть его - если вдруг представится случай. Она остановилась на  вазе,
которую мама сделала на курсах керамики, куда она ходила пару лет назад. Она
была достаточно тяжелая, чтобы оглушить его, но не убьет, как  если  ударить
молотком, который папа забыл утром взять с собой на работу.
   - Само собой, - говорил Элвер, - этот лес - вся жизнь этих людей.
   Если умирает их дерево, умирают и они вместе с ним. Их жизнь  зависит  от
леса и смены времен года в нем. Весной они пробуждаются. Летом они живут.
   Осенью собирают урожай. Зимой они спят.
   Он остановился и бросил на Нину косой взгляд.
   - Разумно, - быстро сказала Нина.
   Ваза стоит как раз напротив, на столе у окна... Сколько же до нее шагов?
   - Важно понять, что, как эти люди зависят от леса, так и лес  зависит  от
смены времен года. Ему нужна зима для отдыха, для восстановления сил.
   Ему нужно лето, чтобы расти и впитывать  солнце.  Нужно  равновесие.  Без
него нарушается естественный порядок, и все... меняется.
   Нина снова прислушалась к нему. Он говорил уже совсем не так, как  тогда,
когда только вошел, поняла она вдруг. Он говорил по-английски, но с каким-то
неопределенным акцентом. Интонация его речи тоже переменилась, из уличной  и
разболтанной речь его стала больше похожа на речь  их  учителя  английского,
когда тот читал вслух какую-нибудь книгу.
   - Однажды в эту долину пришла зима, - продолжал Элвер, - как  это  бывает
каждый год, сразу вслед за осенним урожаем, но на этот раз она не ушла.  Она
осталась. Год шел за годом, а зима все не кончалась. И знаешь, почему?
   Потому что космические пришельцы украли жрицу гномиков, подумала Нина, но
ей хватило ума не произносить это вслух. Вместо этого  она  просто  покачала
головой.
   - Потому что пришла она.
   Элвер снова погрузился в молчание.
   Он  действительно  верит  во  все  это,  подумала  Нина.  Это  ее  вконец
встревожило. Она шарила взглядом по комнате в поисках того,  до  чего  будет
легче дотянуться при случае, но были только ваза или молоток - или так,  или
так. Все остальное, что приходило в голову, было просто слишком далеко.
   - Кто  -  она?  -  спросила  Нина  наконец,  когда  молчание  слишком  уж
затянулось.
   Элвер моргнул, и его страшные светлые глаза встретились с ее глазами.
   - Ее зовут Я-вау-тсе. На языке кикаха это значит "из белого огня".
   - Я тоже немного кикаха, - сказала Нина, не удержавшись. - Моя бабушка по
отцу была чистокровной кикаха.
   - Я знаю.
   - А...
   Как будто это преступление, подумала Нина! Хотя, для него, может быть,  и
так.
   Кто знает, что там творится за этими  его  глазами?  Может,  он  поклялся
мстить всем индейцам до седьмого колена?
   - Я-вау-тсе - дух земли, -  сказал  Элвер,  -  дух  зимы.  Там,  где  она
поселяется, никогда не тает снег. Ничего не может расти. Колесо времен  года
перестает вращаться. А если оно не вращается, не могут  вращаться  и  колеса
наших собственных жизней. Мы замыкаемся в зимней спячке. Наши души увядают и
старятся без поддержки. Мы все немного теряем рассудок.  Многие  умирают.  В
конце концов, мы вымрем все.
   Голос у него был тихий и печальный. В глазах стояли боль и злость.
   - Смерть - это часть другого круга, другого колеса, -  добавил  он.  -  С
этим мы согласны. Но Я-вау-тсе приносит нам слишком раннюю смерть. И слишком
противоестественную.
   Он снова умолк, но теперь в воздухе стояло  такое  напряжение,  что  Нине
стало трудно дышать. Ей было просто не расправить грудь для вдоха.
   - Я... Я все-таки не понимаю... - начала она.
   - При чем тут ты?
   Нина кивнула.
   - Даже духи не бессмертны, - сказал Элвер.  -  Большинство  просто  живет
отпущенный срок, как и мы. Но есть такие, что отведали служения и набрали из
него силу и еще дольший срок жизни.  Они  привыкли  к  этому  служению  и  к
жертвам.
   Без них они увядают и пропадают. Они уже не могут без своего бессмертия и
своей силы.  Если  жертвы  вдруг  прекращаются,  они  ищут  себе  пропитания
по-другому.
   Нина увидела, что он смотрит на нее так, что волосы у нее встали дыбом.
   Вот оно, подумала она.
   У нее задрожали коленки.
   - Вы собираетесь... вы же не хотите... отдать меня ей, правда? - спросила
она.

***

   Элвер мотнул головой.
   - Совсем наоборот.
   Нина вздохнула с облегчением, напряжение вышло  из  нее,  как  воздух  из
шарика, и тут он сунул руку во внутренний карман своего плаща и вынул оттуда
выкидной нож.
   Едва заметное движение большим пальцем, и нержавеющее лезвие выскочило из
рукоятки со щелчком, от которого пульс Нины мгновенно участился.
   - Я должен убить тебя, чтобы ты не досталась ей, - сказал Элвер.
   Голос у него был виноватый,  и  во  взгляде,  обращенном  к  ней,  стояла
печаль, еще более глубокая и сильная, чем в голосе всего его народа.
   Нина, не отрываясь, смотрела на лезвие ножа. Она не видела ничего,  кроме
него.
   Отблески света  на  кромке.  Голубые  тени  металла.  Заточка  бритвенной
остроты.
   - Почему... м-меня?..
   - Есть правила даже для таких, как Я-вау-тсе, - объяснил Элвер. - Она  не
может сама выбирать себе жертву. Только того, кто был посвящен ей, и  только
тогда, когда он достигнет взрослого возраста. Когда ей  служили,  она  могла
взять любого из своих поклонников, потому что все они были посвящены ей,  но
тогда это и не было ей нужно. Теперь же ей нужно подкрепить свои силы,  и  у
нее есть только ты.
   - Н-но...
   - Ни я, ни мой народ, не рады этому. Мы не хотели этого.  Но  у  нас  нет
другого выбора, чтобы выжить. Я-вау-тсе  увядает  с  каждым  днем.  Если  мы
сможем не дать ей пищи, она скоро пропадет, и мы освободимся. Колесо  времен
года снова начнет вращаться, и с ним начнут вращаться колеса нашей жизни. Мы
сразились бы с ней сами, но даже в своей слабости  она  слишком  могуча  для
нас. Мы не победим в этой войне... Мне искренне жаль.
   Он стал подбираться к ней,  и  Нина  вжалась  в  спинку  дивана,  пытаясь
отодвинуться от него.
   - Вы ошиблись! - закричала она. - Никто меня никому не посвящал!
   Разве что...
   Может быть, Эшли? - спросила она себя, и вдруг поняла,  что