гать от вехи к вехе.
   Но Андрей остался недоволен моим дружеским советом и указал на картину,
которая  висела  над  его  рабочим  столом.  Там  был  изображен   Геракл,
догоняющий Кирнейскую лань.  Геракл  бежал  за  ланью  по  снежным  горным
вершинам.
   - Видишь, как он бежит? - сказал Андрей. - Он бежит  по  самым  высоким
вершинам, а тех вершин и скал,  что  пониже,  он  не  касается  ногой,  он
перепрыгивает через них. Поэтому он и догнал лань.
   - Он мог и не нагнать ее, - резонно возразил  я.  -  Он  мог  упасть  и
разбиться. И потом Геракл - это Геракл, а ты - простой смертный.
   - Ну, это уж другое дело, - сухо ответил Андрей и перевел  разговор  на
марки.
   В тот день я ушел от него с ощущением, что он  избрал  какой-то  ложный
путь в науке и не хочет сойти с него из  упрямства.  Мне  даже  жалко  его
стало. Мне давно казалось, что он топчется на месте, в то время как я  шаг
за шагом неуклонно иду вперед. Моя "Антология" и комментарии к ней были не
так  далеки  от  завершения,  и  я  уже  подумывал  о  следующей   работе:
"Писатели-фантасты XX века в свете современных этических воззрений". Кроме
того, я неустанно работал над своим СОСУДом. Как я уже упоминал,  это  был
весьма кропотливый труд. За каждым  бранным  словом  для  первого  раздела
СОСУДа мне приходилось буквально гоняться с пеной у рта, как говорилось  в
старину. Дело осложнялось и тем, что свою Помощницу, Нину  Астахову,  щадя
ее девическую стыдливость, к этой работе привлечь я не мог.
   В целом же я медленно и верно продвигался вперед, в то время как Андрей
топтался на месте,  поставив  перед  собой  невыполнимую,  как  мне  тогда
казалось, задачу.
   Но вернусь к описываемому мною дню. Итак, я  встретил  Андрея  на  углу
Большого проспекта и Шестой линии. Андрей опять был мрачен.
   - Куда ты спешишь, Андрей? - спросил я его.
   - На Почтамт, - хмуро ответил он. - Ты ведь знаешь, что марки отменены.
Прежде мне хоть в марках везло, а теперь и марки отменили.
   - Отменили? - удивился я. - Как же так? А наши коллекции?
   - Ты плохо слушал сообщение об отмене денег.  Там  сказано:  отменяются
деньги, а также всякие знаки оплаты. А марки - это и есть знаки оплаты.
   - Действительно, - догадался я. - Раз нет денег, то и марки отпадают...
А как же быть филателистам?
   - Никак! - буркнул Андрей. - Едем к Почтамту.
   Движением руки он подозвал проходящий мимо такси-элмобиль, и мы сели  в
него.
   -  Везите  нас  скорее  к  Почтамту,   -   сказал   я   АВТОРу   [АВТОР
(Автоматический Водитель Транспорта, Обладающий Речью) - старинный агрегат
конца  XXI  -  начала  XXII  века;  давно   заменен   более   совершенными
устройствами].
   - Понял. Везу к Почтамту. Оплата отменена, -  произнес  АВТОР,  склонив
над приборами металлическую голову  с  тремя  глазами.  Четвертый  глаз  -
большая затылочная линза - смотрел на нас.
   - Поедем с перепрыгом, - сказал Андрей. - Мы спешим.
   - Предупреждаю об опасности, -  сказал  АВТОР.  -  К  Почтамту  сегодня
большое движение. Перепрыгивание опасно. Вести с разговором?  За  разговор
надбавка отменена.
   - Везите с разговором, - сказал я.
   - До вас вез к Почтамту седого старика, возраст приблизительно  МИДЖ  и
сорок лет. Старик имел огорченный вид. На куртке у него Гуманитарный знак.
Старик был очень сердит.
   - Он не ругался? - с надеждой спросил я.
   - Нет, он не делал того, о чем вы упомянули. Но у него  был  огорченный
вид.
   - И не надоела вам эта болтовня! - сердито сказал Андрей. -  Не  пойму,
что за удовольствие разговаривать с механизмами.
   Мы замолчали.
   До Почтамта было довольно далеко, он находился в новом  центре  города,
который сместился по направлению к Пушкину.  Элмобилей  было  в  этот  час
много. Когда впереди, за  несколькими  машинами,  намечался  просвет,  наш
элмобиль выпускал подкрылки  и  перелетал  через  идущие  впереди  машины,
занимая свободное место. Наконец мы  подъехали  к  Почтамту  -  небольшому
двадцатиэтажному зданию, стоящему среди площади.
   На площади толпилось довольно много народу. Здесь были и  школьники,  и
люди  среднего  возраста,  и  совсем  пожилые  люди.  Некоторые  пришли  с
альбомами для  марок  и  "Справочником  филателиста".  У  всех  был  очень
недовольный вид. Все смотрели на гигантский телеэкран, который был  вделан
в стену Почтамта.
   Мы с Андреем тоже стали смотреть на  экран  и  вскоре  увидели  Москву.
Площадь перед Московским Почтамтом тоже была полна филателистов. Потом  на
экране появился Почтамт в  Буэнос-Айресе.  Там  была  уже  ночь,  и  толпа
филателистов стояла с факелами. Некоторые держали в руках какие-то дудки и
дудели в них. Потом возник  Почтамт  в  Риме.  Здесь  тысячи  филателистов
сидели на пластмассовой мостовой, не давая двигаться транспорту. Затем Рим
померк, и на экран наплыл небольшой городок - где-то в Черноземной полосе.
Здесь перед зданием Почты стояли  школьники  и  взрослые,  держа  в  руках
плакаты с надписью: "Почтовики! Людям нужны марки!".
   Затем экран погас, и Диктор сказал:
   - В Женеве непрерывно  заседает  Всемирный  Почтовый  Совет.  Вопрос  о
марках будет решен в ближайший час. Включаем Женеву.
   - Идем в зал, -  сказал  мне  Андрей  и  стал  пробираться  к  подъезду
Почтамта.
   Я пошел за ним,  вслушиваясь  в  разговоры  Людей  и  надеясь  услышать
какое-нибудь ругательство, дабы пополнить свой  СОСУД.  Но,  к  сожалению,
никто не ругался, хоть все и были возбуждены.
   В зале Почтамта народу было много, однако  меньше,  чем  я  ожидал.  Мы
подошли к окнам, где еще  вчера  продавались  марки.  Теперь  здесь  висел
аншлаг: "В связи с  отменой  денег  марки  отменены.  Письма  пересылаются
бесплатно".
   Девушка-почтовичка терпеливо объясняла какому-то старичку, МИДЖей двух,
что раз деньги отменены, то и марки не нужны и его письмо дойдет по адресу
безо всякой марки. В ушах девушки  покачивались  серьги.  Они  были  очень
простые - два металлических шарика на тонких цепочках, но  все-таки  сразу
бросались в глаза: в наше время эти ушные украшения давно вышли  из  моды.
Впрочем, девушка была хороша собой, и серьги ей шли.
   - Собирание марок - это историческая традиция, - сказал Андрей, подойдя
к окошечку. - И не вам, Почтовикам, ее отменять.
   - Марки отменены  не  Почтовиками,  а  временем,  -  скромно  возразила
девушка с серьгами. - Собирание марок - ненужный, отживший предрассудок.
   -  Раз  есть  люди,  интересующиеся  марками,  значит,   марки   должны
существовать, - громко и сердито сказал Андрей.
   - Как вы смешны со своими марками! - вспыхнув, ответила девушка.
   - А вы глупы со своими рассуждениями о марках и со  своими  допотопными
серьгами! - воскликнул Андрей. - Вы просто сущая кикимора!
   Девушка с испугом и обидой посмотрела на Андрея.
   - Андрей! До чего ты дошел! - сказал я. - Ты произнес ругательство! Мне
стыдно за тебя!
   - Простите меня, - обратился Андрей к девушке с серьгами. - Никогда еще
со мной не бывало такого. Простите, что я вас обидел.
   -  Я  прощаю  вам,  -  сказала  девушка.  -  Вы  просто  очень   чем-то
взволнованы... А что это такое - кикимора?
   - Не знаю,  -  ответил  Андрей.  -  Так  говорил  мой  прадедушка  моей
прабабушке, когда был сердит.
   - Под "кикиморами" в глубокой древности  подразумевались  некие  лесные
мифические существа, - сказал я.  -  В  дальнейшем  же  слово  "кикимора",
утеряв свое первоначальное значение, стало употребляться в  фольклоре  как
бранное слово, применяемое  по  отношению  к  сварливым  и  не  обладающим
внешней привлекательностью женщинам. Могу вас заверить, что на кикимору вы
не похожи, и с этой точки зрения мой друг ошибся.
   - Очень интересно! - сказала девушка. - И откуда вы все это знаете?
   - Я знаю не только это, но и много больше этого, - скромно ответил я. И
далее я пояснил, что  Словарь  Отмерших  Слов,  Употреблявшихся  Древними,
сокращенно именуемый СОСУДОМ, вмещает в себя очень много слов,  понятий  и
идиоматических выражений. Далее я сказал, как меня зовут и  кто  я  такой.
Девушка слушала меня с интересом, а затем сказала несколько слов  о  себе.
Ее звали Надей. Впоследствии Надя стала моей женой, но сейчас  речь  не  о
том.
   Когда мы с Андреем вышли из зала Почтамта, то на гигантском  телеэкране
увидели Диктора, который сообщил следующее:

   1.  Всемирный   Почтовый   Совет   считает   коллекционирование   марок
пережитком, не приносящим Человечеству никакой пользы.
   2.  Всемирный   Почтовый   Совет   считает   коллекционирование   марок
пережитком, не приносящим Человечеству никакого вреда.
   3. Поскольку коллекционеры хотят, чтобы марки существовали,  пусть  они
существуют, но не как знаки оплаты.
   4. Впредь каждый Человек получает право выпускать свои марки, для  чего
выделяются типографии и прочая техника.
   5. Каждый Человек за свою жизнь имеет право выпустить три  марки  общим
тиражом не более 1.000.000 экземпляров.

   - Вот видишь, - сказал я Андрею, - все кончилось  очень  хорошо.  И  не
следовало тебе обижать девушку  и  присваивать  совсем  не  идущее  к  ней
определение "сущая кикимора". Ты оскорбил Человека. Тебе придется искупить
свою вину.
   - Я и сам это знаю, - ответил Андрей. - Я вел себя недостойно.  И  дело
тут не в марках, а в том, что мне очень не везет. Одно время мне казалось,
что я близок к великому открытию, а теперь  начинаю  думать,  что  шел  по
ложному пути...
   - В наш век не может быть великих открытий, - возразил я. - В  наш  век
возможны только усовершенствования.
   Андрей промолчал в ответ, и мне показалось тогда, что внутренне  он  со
мной согласен, но из ложной гордости не высказывает этого.
   Но я ошибался. В Андрее было много непонятного для меня. А ведь  я  его
знал с детства.



ДЕТСТВО

   В самом раннем детстве я жил с родителями в доме на Одиннадцатой  линии
Васильевского  острова.  Отец  преподавал  литературу  в  школе,  мать  же
работала Модельером на фабрике женских украшений. Там  отливали  кольца  и
всевозможные украшения из химически чистого железа (золото давно вышло  из
моды). Там же изготовлялись перстни и диадемы с марсианскими камешками. На
этой фабрике мать моя подружилась  с  Анной  Светочевой,  матерью  Андрея.
Потом подружились и наши отцы, и мы съехались в одну квартиру в Гавани,  в
дом на самом взморье. В то время начался процесс так называемой  вторичной
коммунализации жилья. Дело в том, что когда-то многие Люди вынуждены  были
жить в больших коммунальных квартирах. Так как в  этих  больших  квартирах
жили Люди разных характеров, профессий и привычек,  то  между  ними  порой
возникали ссоры, недовольство друг другом. Тем  временем  темпы  жилищного
строительства все нарастали,  и  вот  все,  кто  хотел  жить  в  отдельных
квартирах, стали жить в них. Но прошло еще некоторое время -  и  отдельные
Люди и семьи, дружившие меж собой, начали съезжаться в общие квартиры  уже
на новой основе - на основе дружбы и расположения друг к другу.  Это  было
учтено, и снова часть новых зданий стали строить  с  большими  квартирами.
Люди в таких квартирах жили как бы одной  семьей,  внося  деньги  в  общий
котел, независимо от величины заработка. Сейчас этот естественный  процесс
продолжается, все ускоряясь, - тем более что деньги отменены и  все  стало
гораздо проще.
   Дом, куда мы въехали со Светочевыми,  обменявшись  с  какой-то  большой
семьей,  был  старый,  кирпичный.  По  сравнению  с   новыми   домами   из
цельнобетона, которые стояли рядом с ним, он казался  старинным.  В  нашем
доме, в дверях, выходивших из квартир на лестницу, были даже замки, и  мне
очень нравилась эта старина. Двери  закрывались,  конечно,  просто  так  -
ключи давно были потеряны или сданы  в  утиль,  -  но  само  наличие  этих
странных приспособлений придавало квартире какую-то таинственность.
   Жили  наши  семьи  очень  дружно.  Отец  Андрея,  Сергей   Екатеринович
Светочев, был добродушный, веселый Человек. Он работал на бумажной фабрике
и очень гордился своей профессией. "Все течет, все  меняется,  а  бумажное
производство остается, - говаривал он. - Без нас Людям не прожить". Мог ли
он предполагать, что сын его сделает такое великое открытие,  что  даже  и
бумага будет не нужна!
   Нас с Андреем поместили в  одну  большую  комнату  -  детскую,  и  наши
кровати стояли рядом. Квартира была невелика, но уютна, - да кто  из  вас,
уважаемые  Читатели,   не   побывал   в   ней!   Ведь   дом   сохранен   в
неприкосновенности в память об Андрее Светочеве, и все в  квартире  такое,
как в старину. Только настил пола там меняют теперь дважды  в  год  -  его
протирают ноги бесчисленных экскурсантов со всех  материков  нашей  Земли.
Посетителям дома-музея квартира эта кажется скромной, но мне в детстве она
казалась очень большой. В ту  пору  еще  не  было  такого  изобилия  жилой
площади, как сейчас, и норма - комната на человека - еще была в силе.  Это
теперь, когда за одни сутки воздвигаются гигантские дома из  аквалида,  вы
можете, если вам в голову придет такая нелепая  идея,  заказать  для  себя
личный дворец. В Жилстрое удивятся вашей причуде, но заявку удовлетворят -
и через день вы въедете в свой дворец, а еще через неделю сбежите из  него
от скуки.
   Но возвращаюсь к Андрею. Итак, мы с ним жили в одном доме  и  ходили  в
один детский сад, а затем вместе поступили в школу. Жили мы с ним дружно и
всегда поверяли друг другу свои тайны и  планы  на  будущее.  В  учебе  мы
помогали друг другу: я неплохо шел по родному языку, Андрей же был силен в
математике. Однако никаких признаков гениальности у  него  в  ту  пору  не
было. Это был мальчишка как мальчишка. В начальных классах  он  учился,  в
общем-то, средне, а тетради вел хуже, чем я, и меня нередко ставили ему  в
пример. Должен заметить, что хоть мы и очень дружили, но были в  характере
Андрея черты, которые мне не очень нравились. Мне казалось, что как мы  ни
дружны, но Андрей всегда чего-то не договаривает до  конца,  точно  боясь,
что я не смогу его понять. Обижало меня и его  стремление  к  уединению  и
молчанию, овладевавшее им порой. Он мог просидеть час-другой не  шевелясь,
уставясь в одну точку и о чем-то думая. На мои вопросы он отвечал в  таких
случаях невпопад, и это, естественно, сердило меня. Еще любил  он  бродить
один по берегу залива, там, где пляж. Осенью пляж был безлюден,  и,  когда
мы возвращались из школы, я прямиком шагал домой, а Андрей иногда зачем-то
сворачивал на этот пустынный пляж, где нет ничего интересного.
   Однажды я, как часто бывало, вернулся домой без Андрея, а тут его  мать
послала меня за ним. "Ведь сегодня день рождения Андрюши, - сказала она, -
неужели он забыл об этом?" Я пришел на берег. Было в  тот  день  пасмурно,
сыро. Шел мелкий дождик. Вода была неподвижна, только иголочки дождя  тихо
втыкались в нее и исчезали.  Андрей  в  дождевике  стоял  у  самой  кромки
залива. Смотрел он не вдаль, а прямо под ноги, на воду.
   - И охота тебе торчать на этом пляже! - сказал  я.  -  Ведь  сейчас  не
лето. Иди  домой,  тебя  мама  зовет.  Или  ты  забыл,  что  тебе  сегодня
исполняется десять лет? И о чем ты думаешь?
   - Я думаю о воде, - ответил Андрей. - Вода -  очень  странная,  правда?
Она ни на что на свете не похожа.
   - Чего странного нашел ты в воде? - удивился я. - Вода  -  это  и  есть
вода.
   - Нет, вода - странная и непонятная, - упрямо повторял  Андрей.  -  Она
жидкая, но если по ней плашмя ударить палкой, то руке  больно,  такая  она
упругая. Вот если сделать воду совсем твердой...
   - Настанет зима - вода превратится в лед и станет твердой, - прервал  я
Андрея.
   - Да я не о льде, - с какой-то обидой сказал он.
   Мы молча пошли домой.
   Дома мать Андрея обняла его и подарила пакетик с марками,  а  моя  мама
подарила ему "Справочник филателиста".
   - Ура! Никарагуа! Никарагуа! - закричал мой товарищ, рассмотрев  марки.
Он запрыгал от  радости  и  стал  бегать  по  всем  комнатам,  выкрикивая:
"Никарагуа! Никарагуа!"
   Когда он пробежал мимо дивана, я сделал ему  подножку,  и  он  упал  на
диван. Я тоже плюхнулся на диван, и мы стали бороться, а потом схватили по
диванному валику и начали бить друг друга. Конечно,  все  это  делалось  в
шутку.
   - Бей зверинщиков! -  кричал  я,  замахиваясь  нитролонным  валиком  на
Андрея.
   - Бей портретников! - кричал он, опуская мне на голову валик.
   "Портретниками" в нашем школьном филателистическом кружке называли тех,
кто собирал марки с портретами. Я, например, подбирал марки с изображением
знаменитых Людей. Андрей же принадлежал к "зверинщикам" - он  собирал  так
называемые  красивые  марки;  особенно   он   любил   изображения   разных
экзотических зверей. Вкус у него был странный: ему нравились самые  яркие,
аляповатые марки, нравились пестрые птицы и звери,  изображенные  на  них.
Коллекцией своей он очень дорожил, но если кто-нибудь из  ребят  просил  у
него даже самую яркую марку, он отдавал ее. Сам же он  редко  обращался  к
кому-нибудь с просьбами, и из-за этого некоторые считали его гордецом.  Но
гордецом он не был, просто он был сдержанным, и с годами эта  сдержанность
росла.
   С годами росла в нем  и  некоторая  тяга  к  отвлеченным  рассуждениям.
Рассуждения эти, признаться, нагоняли на меня скуку.
   Так однажды, когда мы учились в  четвертом  классе,  у  нас  состоялась
экскурсия в старинный Исаакиевский собор - вернее, на его колоннаду. В тот
день на плоскую крышу нашей школы сел средний аэролет, мы быстро прошли  в
его салон и вскоре подлетели к Исаакию. Остановившись в воздухе у  верхней
колоннады собора, аэролет выдвинул наклонный трап, и  весь  наш  класс  во
главе с Учителем сошел под колонны. С вершины собора нам  виден  был  весь
город и Нева с ее четырнадцатью мостами, и  "Аврора",  стоящая  на  вечном
причале, и залив, и корабли на нем.
   - Как красиво! - сказал я Андрею. - Правда?
   - Очень красиво, - согласился  он.  -  Только  все  кругом  из  разного
сделано. Из камня, из железа, из кирпича, из  бетона,  из  пластмассы,  из
стекла... Все из разного.
   - Чего же ты хочешь? - удивился я. - Так и должно быть. Одно делают  из
одного, другое - из другого. Так всегда было, так всегда и будет.
   - Надо делать все не из разного, а все из одного,  -  задумчиво  сказал
Андрей. - И дома, и корабли, и машины, и ракеты, и ботинки,  и  мебель,  и
все-все.
   - Ну, это ты ерунду говоришь, - возразил я. - И потом вот из  пластмасс
очень многое делают.
   - Но не все, - сказал Андрей. -  А  нужно  такую  пластмассу,  что  ли,
изобрести, чтобы из нее все делать.
   - Не строй из себя умника! - рассердился  я.  -  Мы  с  тобой  в  школе
учимся, и незачем нам думать о том, чего не может быть.
   После этой моей отповеди Андрей обиделся и  долго  не  разговаривал  со
мной на отвлеченные темы. Зато он начал таскать домой всевозможные научные
книги, в которых речь шла главным образом  о  воде.  Когда  мы  перешли  в
следующий  класс,  Андрей  стал  почти  все  вечера  проводить  в  Вольной
лаборатории - такие лаборатории и сейчас имеются  при  каждой  школе.  Там
было много всяких машин и приборов, и он возился около них, забывая даже о
еде. Как это ни странно, но ни мои, ни его родители не  принимали  никаких
мер против этого увлечения. Когда я намекал им, что Андрею это ни к чему и
только идет во вред здоровью и общей успеваемости, они мягко отвечали мне,
что я чего-то недопонимаю. Однако для своего  возраста  я  был  совсем  не
глуп, и успеваемость моя была совсем неплохая. Что  касается  Андрея,  то,
чем дальше, тем все выше были его успехи в области точных наук, в то время
как по остальным предметам он шел весьма посредственно. А некоторые  уроки
он вообще пропускал ради своих опытов, и, как ни странно, Педагоги ему это
почему-то прощали. Так, на физкультуру он ходил очень редко,  а  на  уроки
плавания в школьный бассейн - еще реже. Только подумать  -  он  так  и  не
научился пла