е-нибудь  реальные  достижения?  -  перебил  я
своего собеседника.
   - В обычном понимании - нет. Но если...
   - Если бы да кабы, да  во  рту  росли  грибы,  -  ответил  я  старинной
пословицей, после чего мой собеседник замолчал, ибо  ему,  как  в  старину
говорилось, крыть было нечем.
   Я ведь тогда еще не  знал,  что  формула  Светочева  в  скором  времени
обратится в техническую реальность.


   На следующий день, когда я  работал  над  своей  "Антологией",  ко  мне
явилась Нина. Я сразу же заметил, что у нее какой-то праздничный вид и что
она очень похорошела за эти дни.
   - Тебе пошел на пользу воздух заповедника, - сказал я, и она  почему-то
смутилась.
   - Я пробыла там вместо четырех дней целую декаду, потому что Андрей был
так занят... - каким-то извиняющимся тоном произнесла она.  -  Я  готовила
ему еду. Если его не накормить, он сам не догадается поесть. Но  он  очень
продвинулся в своей работе. Он проверил свою формулу, и она...
   - А еды вам хватило? - спросил я. - Ведь в заповедник  нельзя  вызывать
транспорт.
   - Я два раза ходила к Смотрителю. Это такой славный Человек. А его жена
вернулась из Австралии, и...
   - Нина, меня интересует не Австралия, а "Антология", - мягко сказал  я.
- И хоть твоя помощь сводится только к чисто технической работе, но все же
твое участие  весьма  желательно.  Но  договаривай  об  Андрее.  Итак,  он
проверил свою формулу, и она, как и все у него, оказалась ошибочной?  Ведь
так?
   - Пока что ничего не известно. Он сдал материалы в Академию, а  там  их
отдали  на  проверку  САПИЕНСу   [САПИЕНС   (Специализированный   Агрегат,
Проверяющий Исследователю Его Научные Сведения) -  старинный  агрегат  XXI
века].  Но   расчеты,   представленные   Андреем,   настолько   сложны   и
парадоксальны, что САПИЕНС бьется  над  ними  уже  сутки  и  не  может  ни
опровергнуть их, ни подтвердить их правильность. А ведь обычно САПИЕНС уже
через несколько минут решает, прав или не прав Исследователь.
   - Я хоть не электронный САПИЕНС, а простой гомо сапиенс, но  и  я  могу
предвидеть результат, - пошутил я. - Опять будет неудача.
   Нина промолчала, сделав вид,  что  погружена  в  чтение  материала  для
"Антологии".
   - Мне не очень нравится твой подбор авторов, - сказала вдруг она. -  Ты
обедняешь Двадцатый век. Он был сложнее, чем ты думаешь. Так мне кажется.
   -  Меня  удивляет  твое  замечание!  -  сказал  я.  -  Не  забудь,  что
"Антологию" составляю я, а ты только моя Техническая Помощница.
   Этот выпад Нины против моей работы так расстроил меня, что в тот  вечер
я долго не мог уснуть. Уснул я только в два часа ночи, а в  три  часа  был
разбужен мыслесигналом Андрея.
   - Что случилось? - спросил я. - Нужна помощь? Сейчас выхожу.
   - Помощи не нужно, - гласила мыслеграмма Андрея. - Поздравь  меня.  Три
минуты тому назад САПИЕНС подтвердил правильность моей формулы.
   - Поздравляю, рад за тебя, - ответил я. - Все?
   - Все. Мыслепередача окончена.
   Я был очень рад, что Андрею наконец-то повезло. Правда, меня  несколько
удивило, что он не сообщил мне это известие  каким-либо  другим  способом.
Ведь в  наше  время  к  мыслеграмме  прибегали  только  в  случае  крайней
необходимости. Только много позднее я понял, какие огромные перемены в наш
мир внесло открытие Андрея.


   На следующее утро, когда я работал над своей "Антологией", ко мне опять
пришла Нина. Прямо с порога она мне сообщила новости:
   - Ты не представляешь, что у Андрея в Академии  творится!  Туда  спешно
прилетел  Глава  Всемирной  Академии  Наук,  прибыла  целая  делегация  от
Института Космонавтики! Андрею и андреевцам выделяют специальный институт,
лаборатории, им дают право набирать любое количество помощников. Андрей...
   - Ты уже успела побывать у него? - спросил я.
   - Да, - ответила она. - А что?
   - Так, ничего. Я спросил просто так.
   - Можно подумать, что ты не рад успеху своего друга! - сказала Нина.
   - Я очень рад его успеху, - ответил я. - Но  меня  несколько  беспокоит
эта обстановка сенсации, которая создается вокруг Андрея. Можно  подумать,
что мы вернулись в Двадцатый век.
   - В нашем веке тоже возможны великие открытия, - возразила Нина.
   Я не стал с ней спорить, зная,  что  это  бесполезно.  Вместо  этого  я
напомнил ей, что начинаются каникулы, и предложил  отправиться  вместе  на
Гавайские острова.
   - Нет, это лето я хочу провести в Ленинграде, - ответила Нина.
   - Что ж, вольному воля,  спасенному  рай,  -  отпарировал  я  старинной
поговоркой. - Сейчас я пойду в Бюро Отпускных Маршрутов.
   - Иди, - сказала Нина. - И не сердись на меня. -  Она  положила  ладони
мне на плечи и поцеловала меня в лоб. - Желаю тебе счастья.



СОБЫТИЯ РАЗВИВАЮТСЯ

   В раздумье шел я по людному  проспекту.  Мне  было  грустно.  Прав  был
старый Чепьювин - он сразу понял, что Нина меня  не  любит  и  никогда  не
полюбит. В чем-то тут была и моя ошибка, но в чем - я не  знал.  И  вот  я
шагал по светлой улице, среди  веселых  и  счастливых  Людей,  а  сам  был
невесел и не слишком-то счастлив.
   В дальние края лететь мне уже не хотелось,  и  я  решил  провести  свои
каникулы в работе и только переменить на время свое местопребывание. Зная,
что в Новосибирске есть большая библиотека, где много  старинных  книг,  я
решил отправиться на лето туда. А по пути я заеду в Москву, там мне  нужно
навести кое-какие библиографические справки в Центральной библиотеке имени
Ленина. Придя к этому решению, я вернулся домой, взял портфель и поехал на
подземный вокзал,  чтобы  сесть  в  пневмоснаряд.  В  то  время  этот  вид
скоростного транспорта был в новинку, и я часто пользовался им.
   - Есть свободные места? - спросил я у Дежурного.
   - Есть одно, - ответил тот. - Отправка через четыре минуты. Садитесь  в
коллективный скафандр.
   Он открыл герметическую дверь, и я вошел в длинный  круглый  баллон  из
очень толстой самосветящейся  резины.  Внутри  были  сиденья  из  того  же
материала, на них уже сидели пассажиры, я был последним, пятидесятым.
   -    Скафандр-амортизатор    подземно-баллистического    вагона-снаряда
пассажирами укомплектован полностью! - сказал Сопровождающий в микрофон. -
Двери загерметизированы, ждем отправки. Заряжайте!
   Наш скафандр начал слегка покачиваться. Это означало, что его вставляют
в полый металлический снаряд. Потом покачивание усилилось -  это  заливали
амортизационной жидкостью пространство между наружными стенками  скафандра
и внутренними стенками металлического  снаряда.  Скафандр  как  бы  плавал
внутри снаряда.
   - Все готово! - послышался голос из репродуктора.
   - Стреляйте нами! - скомандовал в микрофон Сопровождающий.
   Я, как обычно, почувствовал  легкий  толчок,  затем  у  меня  захватило
дыхание от нарастающей скорости, Чувство было такое, будто  я  нахожусь  в
сверхскоростном лифте, который движется не вертикально, а по  горизонтали.
Затем в тело вошла приятная легкость, а вскоре я  уже  плавал  в  воздухе,
держась за поручень, как и остальные пассажиры.  Баллистический  подземный
вагон-снаряд летел по  идеально  гладкой  трубе-тоннелю.  Вскоре  скорость
замедлилась,  состояние  невесомости  прекратилось.   Затем   вагон-снаряд
остановился, двери открылись, и  я  поднялся  лифтом  на  улицу  Москвы  и
направился в библиотеку. Там  я  просидел  до  вечера,  делая  нужные  мне
выписки. Я сидел в тихом зале и работал, а в  памяти  моей  нет-нет  да  и
всплывал недавний разговор с Ниной. Но я отгонял грустные мысли и с  новым
упорством принимался за работу, зная, что труд мой нужен Человечеству.
   Когда я вышел из библиотеки, уже стемнело, и от самосветящихся мостовых
исходил ровный, спокойный свет. Пора думать о ночлеге. К  счастью,  в  мое
время это уже не было трудной проблемой для всех, приезжающих в знакомые и
незнакомые места. Гостиницы еще существовали, но пользовались ими  главным
образом в курортных городах, в остальных же крупных  и  мелких  населенных
пунктах они уже были непопулярны. Любой Человек мог войти в любой  дом,  и
всюду ему были рады и встречали как друга. Спрашивать  гостя,  откуда  он,
кто он и зачем приехал в этот город,  считалось  невежливым.  Гость,  если
хотел, рассказывал о себе, а если не хотел - не рассказывал.
   Мне понравился один небольшой дом на берегу Москвы-реки, и  я  вошел  в
его подъезд и поднялся лифтом на двадцатый этаж - я люблю верхние этажи, в
них светлее. На лестничную площадку выходили двери четырех квартир, и я на
минуту задумался - в какую именно войти. Я любил эти мгновения,  когда  не
знаешь, какие именно Люди тебя встретят,  кто  они  по  специальности,  но
знаешь: кто бы тебя ни встретил - ты будешь  желанным  гостем.  В  старину
такая  ситуация  называлась  беспроигрышной  лотереей.  Впрочем,  одна  из
четырех дверей отпадала: на ней висел знак  одиночества.  Я  открыл  дверь
противоположной квартиры и прошел по коридору в комнату, откуда  слышались
голоса. Войдя в эту комнату,  я  увидел,  что  группа  Людей  сидит  перед
объемным телевизором.
   - Здравствуйте! - сказал я. - Хочу быть вашим гостем.
   - Мы вам рады! - откликнулось несколько голосов. От сидящих  отделилась
молодая женщина и подошла ко мне.
   - Я сегодня за хозяйку, - сказала она. - Идемте, я вам покажу свободную
комнату и квартиру вообще. И потом вы, наверное, проголодались?
   - А завтра мы вас поводим по Москве, - сказал кто-то из сидящих.
   - Нет, по Москве меня  водить  не  надо.  Я  ее  хорошо  знаю,  я  ведь
ленинградец, - ответил я и  затем  поведал  о  себе.  Присутствующие  тоже
сообщили мне свои имена и профессии.
   В мое время люди уже не торчали часами перед телевизорами,  смотря  все
подряд, как это делали многие Люди  Двадцатого  века,  судя  по  старинным
книгам и журналам. Поэтому меня удивило, что вся квартира смотрит какой-то
довольно посредственный фильм, - увы, их хватает и в наше время. Я спросил
у присутствующих, чем объясняется их странный интерес к этому фильму.
   - Как, разве вы не знаете? - удивились все.  -  Ведь  вам-то  в  первую
очередь надо знать новость - вы же  только  что  из  Ленинграда.  Мы  ждем
чрезвычайного сообщения.
   - Это касается научной группы,  в  которой  работает  Андрей  Светочев.
Сделано какое-то важное открытие, - пояснили мне.
   На экране телевизора тем временем ничего особенного не происходило. Шел
обычный фильм, который можно смотреть, но можно и  не  смотреть.  Какой-то
молодой человек и девушка то ссорились, то мирились, то собирались  вместе
лететь на Марс, то раздумывали.
   - А что случилось у ваших соседей? - спросил я присутствующих. - Почему
у них на двери висит знак одиночества?
   - У них большое несчастье. В их квартире жил молодой инженер-строитель.
Месяц назад он полетел в командировку на Венеру и  там  погиб.  Обрушилось
какое-то сооружение. Вы же знаете, наши земные материалы  плохо  переносят
инопланетные условия.
   Внезапно фильм прервался, и на экране телевизора возник Старший Диктор,
окруженный переводящими машинами. Диктор был взволнован.
   - Внимание! Внимание! - сказал он. - Слушайте  чрезвычайное  сообщение.
Работают все земные и внеземные передающие системы.
   Всемирный Ученый Совет обсудил теоретические  выкладки,  представленные
научной группой Андрея Светочева, а также  проверил  правильность  формулы
Светочева.   Возможность    создания    принципиально    нового    единого
универсального материала признана правильной и технически осуществимой.
   Предоставляю слово Андрею Светочеву.
   На экране появился Андрей. Вид у него  был  скорее  встревоженный,  чем
радостный. Глухим, невыразительным  голосом  начал  излагать  он  сущность
своего открытия. Он часто запинался, не  находил  нужных  слов,  некоторые
повторял без всякой надобности - вообще, культура речи у него  хромала.  Я
вспомнил, что в школе отметки  по  устному  разделу  русского  языка  были
всегда ниже моих. Но сейчас он говорил совсем плохо - на тройку, если даже
не на двойку. Только когда он подходил к стоящей поодаль световой доске  и
начинал чертить какие-то формулы и таблицы, голос  его  звучал  увереннее,
выразительнее. (Сейчас эту речь Андрея знает наизусть каждый школьник,  но
знает ее в подчищенном виде, без всяких пауз,  запинок  и  повторений.  На
меня же тогда, признаться, она не произвела сильного впечатления.)  Андрей
употреблял слишком много научных и технических терминов, понять которые  я
не мог. Сущность же его открытия, как вы все знаете, сводилась к тому, что
он  теоретически  доказал  возможность  создания  единого   универсального
материала из единого исходного сырья - воды.
   Но вот Андрей умолк,  экран  погас,  и  в  комнате  на  миг  воцарилось
молчание. Затем все мои новые знакомые, не  сговариваясь,  встали  в  знак
высшего уважения. Пришлось встать и  мне,  хоть  в  глубине  души  я  счел
излишним такое преувеличенное выражение чувств.
   - Начинается новая техническая эра, - тихо сказал кто-то.
   Мы вышли на балкон. С высоты двадцатого этажа видны  были  уходящие  за
горизонт огни Москвы. Справа от  нас  виднелись  башни  Кремля,  озаренные
особыми прожекторами солнечного свечения. Казалось -  над  Кремлем  вечное
солнце, вечный полдень.


   Когда я проснулся на следующий день в отведенной мне комнате, то  сразу
почувствовал, что уже девять часов одиннадцать минут. Квартира была пуста,
все ее жители ушли на работу. Я умылся, съел приготовленный мне завтрак  и
посмотрел утреннюю газету, которая почти целиком была посвящена  Андрею  и
его открытию. Затем я вышел на балкон.
   Внизу, на набережной Москвы-реки, тек людской  поток,  и  все  в  одном
направлении - к Красной площади. Этот поток не вмещался  на  тротуаре,  он
захлестывал  мостовую,  и  из-за  этого  не  могли  двигаться  элмобили  и
элтобусы.
   "Странно, - подумал я. - Сегодня не Первое мая, и не Седьмое ноября,  и
не День космонавтики. Неужели вся эта суматоха из-за Андрея?"
   Я  включил  телевизор.  Показывали  Ленинград.  "Стихийный  митинг   на
Дворцовой площади", - сказал Диктор,  и  я  увидел  на  площади  множество
людей. У всех были счастливые лица, будто невесть  какое  чудо  случилось.
Группы Студентов несли  довольно  аляповатые,  наспех  сделанные  плакаты.
"Давно пора!", "Даешь  единый  универсальный!",  "Химики  рады,  физики  -
тоже!" "Ура - Андрею!" - вот что было написано  на  этих  плакатах.  Толпа
вела себя совершенно недисциплинированно - она громко пела, гудела, шумела
на все лады. Я выключил Ленинград и включил Иркутск, но и там было  то  же
самое. На площади толпился народ, пестрели самодельные плакаты.  На  одном
было написано: "Металлы, камень, дерево, стекло"  -  все  эти  слова  были
жирно зачеркнуты, а поверх  начертано:  "Единый  универсальный".  Затем  я
включил Лондон, Париж, Берлин  -  там  происходило  то  же  самое,  только
надписи на плакатах были на других языках.
   "Эта всемирная суматоха не должна мешать моей работе, -  подумал  я.  -
Каждый должен делать свое дело".
   Вскоре я вышел из квартиры и через  двадцать  минут  был  на  воздушном
вокзале.



САМОДЕЛЬНЫЙ АТИЛЛА

   В те времена до Новосибирска можно было лететь экстролетом,  скоростным
ракетопланом, рейсовым дирижаблем и дирижаблем-санаторием. Так как спешить
мне было незачем, то я выбрал дирижабль-санаторий  и  вскоре  был  на  его
борту. Дежурный Врач  провел  меня  в  двухместную  каюту  и  показал  мою
постель. Затем он приложил к моему лбу ЭСКУЛАППП,  который  показал  всего
три болевых единицы по восходящей.
   - Ну, вы, товарищ, два МИДЖа проживете, - улыбнулся Врач. -  Но  у  вас
легкое переутомление, поэтому я назначу вам кое-какие процедуры. Есть ли у
вас какие особые пожелания?
   - Если можно, то пусть моим однокаютником будет  Человек  гуманитарного
направления, - попросил я. - Голова уже гудит  от  всех  этих  технических
разговоров.
   Врач ушел, а в каюту вскоре вошел Человек  средних  лет.  При  нем  был
довольно большой чемодан, что меня несколько удивило:  как  правило,  Люди
давно уже путешествовали без ручной клади. Мой спутник  сообщил  мне,  что
зовут его Валентин Екатеринович Красотухин и что у него две специальности:
он Ихтиолог и Писатель. Признаться, имя это мне ничего не говорило, хоть я
знал не только литературу XX века, но и современную. Назвав  себя  и  свою
профессию,   я   поинтересовался,   какие   произведения   созданы    моим
однокаютником.
   -  Видите  ли,  -  ответил  Валентин  Екатеринович.  -  Ихтиолог  я  по
образованию и по роду работы.  А  Писатель  я  по  внутреннему  призванию.
Правда, я смотрю истине в лицо и сознаю, что таланта  у  меня  нет,  но  я
сконструировал кибернетическую машину и с ее помощью надеюсь  со  временем
создать поэзо-прозо-драматическую эпопею, которая прославит меня и...
   - Но послушайте, - перебил я своего нового знакомого, - всем  известно,
ведь уже в конце Двадцатого века было доказано, что  никакая,  даже  самая
совершенная, машина не может заменить творческий процесс. Это так же ясно,
как то, что невозможно создать вечный двигатель.
   -  Но  я  сам  сконструировал  свой  творческий  агрегат,  -   возразил
Красотухин. - Я верю, что мой АТИЛЛА не подведет меня) Вот полюбуйтесь  на
него!
   С этими словами Писатель-Ихтиолог раскрыл  чемодан  и  извлек  из  него
довольно большой прибор со множеством кнопок и клавиш и  поставил  его  на
стол каюты.
   - Вот он, мой АТИЛЛА!
   Мне стало немного грустно: и здесь  я  не  избег  техники.  Но  мне  не
хотелось огорчать своего спутника.
   - Почему именно АТИЛЛА? - проявил я интерес.
   -  АТИЛЛА  -   это   Автоматически   Творящий   Импульсный   Логический
Литературный Агрегат, - пояснил Красотухин. - Правда,  он  еще  не  вполне
вошел  в  творческую  силу,  он  еще  учится.  Ежедневно   я   читаю   ему
художественные произведения  классиков  и  современных  авторов,  учу  его
грамматике, читаю ему словари.  Кроме  того,  я  беру  его  на  лекции  по
ихтиологии, которые он внимательно слушает. Еще я читаю ему главы из Курса
Поэтики, из Истории Искусств. Года через три он будет знать все  и  сможет
работать с полной творческой отдачей. Но уже и сейчас мы с ним  творим  на
уровне начинающего среднего Литератора.
   - А вы не можете продемонстрировать АТИЛЛу в действии? - спросил я.
   -  С  удовольствием!  -  воскликнул  Красотухин.  -  Дайте   творческую
программу.
   - Ну пусть он сочинит что-нибудь для детей, что-нибудь там про кошечку,
например, - предложил я, выбирая тему полегче.
   Красотухин нажал на  АТИЛЛе  кнопку  с  надписью  "Внимание".  Вспыхнул
зеленый глазок, агрегат глухо заурчал. Тогда Красотухин  нажал  клавишу  с
надписью "стихи д/детей". Прибор заурчал громче. Из него выдвинулся черный
рупор.
   - АТИЛЛушка, творческое задание прими. Про кота  что-нибудь  сочини,  -
просительно произнес Писатель-Ихтиолог в рупор.
   - Творзадание принято! - глухо произнес голос из прибора,  и  сразу  же
вспыхнуло табло с надписью "творческая отдача".  Затем  из  продолговатого
узкого отверстия вылез лист бумаги. На нем было напечатано:

   КОТ И МАЛЮТКИ

   Здравствуй, здравствуй, кот Василий,
   Как идут у вас дела?
   Дети козлика спросили...
   Зарыдала камбала.
   И малюткам кот ответил,
   Потрясая бородой:
   - Отправляйтесь в школу, дети!..
   Окунь плачет под водой.
   Сотворил АТИЛЛА

   - Не так уж плохо, - утешающе сказал я. - В некоторых детских  журналах
XX века я читал нечто подобное. Только тут нужна правка. Ваш АТИЛЛА путает
кота с козлом. И потом, откуда-то, ни к селу ни к городу, камбала с окунем
появились.
   - У АТИЛЛы еще смещены некоторые понятия, - несколько смущенно  ответил
Писатель-Ихтиолог. -  А  рыдающая  камбала  -  это,  очевидно,  творческая
неувязка.  Но   в   строке   "окунь   плачет   под   водой"   есть   нечто
высокотрагедийное, здесь  чувствуется  некая  натурфилософская  концепция.
Впрочем, стихи  АТИЛЛе  даются  т