корме.
     Я рассказал Кристоффу об инструкциях, а он сказал, что хочет взять их
на короткую морскую прогулку. Я заявил, что категорически против этого,  а
Кристофф ответил, что я должен верить ему и выполнять приказы, потому  что
он знает, что делает. Я продолжал его уговаривать, тогда он поставил  меня
по стойке "смирно" и приказал готовить корабль к выходу в море.  Я  ничего
не мог сделать. Я выполнил его приказ.
     - Казался ли он пьяным?
     - Позднее - да. Но не в момент этого разговора.
     - Что произошло потом?
     - Они спустились вниз. Когда мы прошли шесть миль, они  поднялись  на
палубу и направились к носу  корабля.  Там  они  уселись  на  спасательные
жилеты, что привязаны к бортам. Когда я вставал на цыпочки, мне  удавалось
их увидеть. Я стоял у штурвала. Ветер усиливался. Кристофф приказал  выйти
в море на десять миль. Как только мы проплыли десять миль я сделал поворот
на сто восемьдесят градусов и повел корабль назад. Через пару минут О'Делл
начал что-то кричать мне, размахивая руками. Я никак не мог  понять,  чего
он от меня хочет. Тогда он  поднялся  ко  мне  на  мостик  и  сказал,  что
Кристофф упал за борт. Мы повернули назад, но так и не смогли найти его.
     - А не увидели ли вы в этой истории чего-нибудь странного?
     Прошло несколько минут прежде чем Квинн ответил мне. Наморщив лоб, он
смотрел вниз на уродливый коричневый ковер.
     - Я много думал об этом. Конечно, неожиданный  разворот  мог  застать
его врасплох. Он же ведь не моряк. Я пытался объяснить  офицерам,  которые
вели расследование, что Кристофф не походил на человека,  зря  нарушающего
инструкции, но ведь и знаком я с ним был всего  несколько  дней,  так  что
обращать особого внимания на мои слова они  не  стали.  Уж  слишком  много
нарушений допустил Кристофф. Посетители,  выход  в  море  без  разрешения,
спиртное на борту. Если бы он не утонул, они  бы  живьем  содрали  с  него
шкуру и зажарили.
     -  А  никто  из  других  членов  экипажа  не   заметил   каких-нибудь
странностей?
     - Никто. Если бы хоть  кто-то  меня  поддержал,  я  бы  сопротивлялся
подольше.
     Я  подождал,  и  Квинн  рассказал  мне  всю  историю  снова,  гораздо
подробнее. Но время от времени он посматривал на потолок. Когда  он  начал
рассказывать в третий раз, я прервал его и сказал, что мне  пора,  большое
спасибо, прошу извинить за все неприятности, которые я причинил,  рад  был
услышать вашу версию...
     Он проводил мня до дверей. Я сел в "Плимут" и уже отъехал  на  восемь
или девять кварталов, когда вспомнил, что забыл спросить его  о  Штенвице.
Ничего конкретного. Я просто хотел, чтобы  Квинн  начал  о  нем  говорить.
Что-то в поведении Штенвица беспокоило меня.
     Я развернулся и поехал назад к его дому. Я подошел  к  дверям  и  уже
собрался нажать на кнопку звонка, когда  услышал  странные  глухие  звуки,
будто кто-то выбивает  пыль  из  ковра.  Сквозь  звуки  ударов  доносились
усталые крики о пощаде.
     Я вернулся в машину. Миссис Квинн не собиралась никуда  уходить.  Она
никогда не покинет этого дома. Она  будет  продолжать  болтаться  здесь  и
периодически получать колотушки еще лет тридцать. Я  усмехнулся  и  поехал
прочь, забыв о своих вопросах.
     До Чикаго было довольно далеко. Я  старался  особенно  ни  о  чем  не
думать. Я ехал, шины шуршали, мотор выводил свою басовую арию. Дэн  мертв,
а мне ничего не удалось узнать. Не то чтобы совсем уж ничего, но близко  к
тому.  Небольшие  сомнения  у  Квинна  все-таки  были.   Да   необъяснимое
сопротивление Штенвица. Две эти детали, плюс совершенно не характерное для
Дэна поведение.
     Я ехал прямо в Чикаго, делая лишь короткие остановки чтобы  поесть  и
вздремнуть. В Чикаго я остановился в  дешевом  отеле  и  захватил  бутылку
бренди к себе в номер. Я собирался проспать весь день, а на следующее утро
пойти на работу. Чтобы  заснуть,  проехав  перед  этим  семьсот  миль  без
длительных остановок, мне требовалось как следует выпить. Я сидел на  краю
постели в одном нижнем белье и  пил  разбавленный  бренди  из  стаканчика,
взятого в ванной. Пил и обдумывал все разговоры, которые я вел  с  членами
экипажа "Бэтси". Я не винил  Дороти  и  родителей  Дэна  за  то,  что  они
потеряли надежду. Я сам ее почти потерял. Казалось нет ни  одной  ниточки,
за которую можно ухватиться. Но все-таки что-то здесь было не так. Я пожал
плечами и плеснул себе еще бренди. В конце концов это не мое дело. Я начну
работать и забуду обо всем этом. Или, по крайней мере, постараюсь забыть.
     Я вспомнил как однажды мы с Дэном сидели в засаде на уток. Как раз на
уток-то мы  и  не  стали  обращать  никакого  внимания,  а  выпили,  чтобы
согреться, наверное половину всего бренди, что только существовало в мире.
Дэн был отличный парень. Вдруг я застыл в  неподвижности,  почти  перестав
дышать. Потом тихонько прищелкнул пальцами.
     Через десять минут меня соединили с Дороти. Она взяла трубку  еще  не
до конца проснувшись.
     - Привет, Говард. Что случилось?
     - Пока я просто размышляю,  Дороти.  Может  быть,  я  кое-что  нашел.
Постарайся вспомнить, часто ли напивался Дэн?
     - Пару раз, а что? Похоже, ты сам немало выпил, Говард.
     - Может быть, немного. Послушай, Дороти,  как  он  себя  ведет  когда
напьется? Физически - как он реагирует?
     - Он никогда не показывает, что он напился, я имею в виду никогда  не
показывал. Почему ты говоришь  о  нем  в  настоящем,  Говард?  Это  больно
слышать.
     - В чем же все-таки это выражалось?
     - У него просто отказывали ноги. Он  сидел  и  казался  трезвым,  как
епископ, и единственное, чего он не мог  сделать  -  встать  на  ноги,  не
говоря уже о том, чтобы ходить. Пожалуйста, скажи  мне  почему  ты  хочешь
знать об этом?
     - Так происходило каждый раз?
     - Насколько мне известно - да. Почему ты не можешь  забыть  об  этом,
Говард?
     - Не сейчас, малышка. У меня есть одна идея и я  собираюсь  проверить
ее до конца. И пожалуйста, Дороти...
     - Что такое?
     - Пожелай мне успеха.
     - Удачи тебе, Говард, - ее голос был тихим, а потом  я  услышал,  что
она повесила трубку.
     Я допил остатки бренди и улегся спать.


     На получение паспорта у меня ушла неделя. Я зарезервировал  билет  на
"Сиам Экспресс", отплывающий из Лос-Анжелеса. Корабль отходил через  шесть
дней в двадцативосьмидневное плавание до Рангуна [столица Бирмы].  Времени
оказалось достаточно, чтобы спокойно доехать до Лос-Анжелеса и продать мой
"Плимут" на пятьдесят долларов дороже, чем я сам платил за него.
     Я набил полный саквояж одеждой,  бутылками  с  бренди,  сигаретами  и
романами. Утром я пришел на причал и нашел свое место в каюте  туристского
класса. Моим соседом по каюте оказался хитрый гражданин по  имени  Даквуд.
Он утверждал, что отправляется в Рангун, чтобы  возглавить  там  рекламное
агентство одной из крупнейших киностудий.  У  него  были  светлые  волосы,
складки под маленьким подбородком и отвратительный запах изо рта. Я  решил
оставить его  одного  до  конца  поездки,  купил  шезлонг  и  приготовился
проскучать двадцать восемь дней на палубе.
     Днем мы отплыли. У меня ушло три дня на то,  чтобы  привыкнуть  есть,
спать, читать и делать зарядку  по  расписанию.  Я  не  старался  избегать
людей, но и сам на знакомства не напрашивался.  Таким  образом  я  большую
часть времени проводил в  одиночестве.  "Сиам  Экспресс"  оказался  вполне
приличным кораблем, правда, имел небольшую тенденцию к  качке  в  ветреную
погоду. Кормили недурно, и я с удовольствием съедал свою порцию.  За  моим
столом, кроме меня самого, обедали также Даквуд и две напыщенные  школьные
учительницы из Канзаса, которые вынуждены были  просидеть  в  Штатах  пять
военных  лет  и  теперь  получили  годичный  отпуск.   Они   имели   очень
привлекательную привычку - есть с открытым ртом. Я их обеих  нежно  любил,
впрочем имен их мне так и не удалось запомнить.
     Через десять дней мне стало совсем скучно. Я старался спать как можно
больше.
     Утром двадцать пятого дня я узнал, что  корабль  опоздает  в  Рангун,
поскольку возникла необходимость  зайти  в  порт  Тринкомали  на  северном
побережье Цейлона. Я зашел поговорить с начальником  интендантской  службы
по поводу прекращения моего путешествия. Он заупрямился и сказал, что  это
невозможно.
     Я вернулся в каюту и собрал свои вещи. В два  часа  дня  мы  медленно
подходили к огромной Британской военной базе в Тринкомали. Поросшие  лесом
холмы  круто  спускались  к  голубой  гавани.  Вокруг  портовых   строений
извивалась дорога, и вдалеке по ней, в клубах пыли, ехал грузовик. Я  взял
саквояж с собой на палубу и поставил его рядом с  пассажирскими  сходнями.
Матрос, который приготовился сбросить трап на причал, удивленно  посмотрел
на меня. Я старательно  игнорировал  его.  Мой  расчет  на  суматоху,  что
начинается, когда большое судно заходит в порт, полностью оправдался.
     Как только трап оказался спущен, я проскользнул мимо матроса  и  стал
спускаться вниз. Люди на причале и на палубе  бессмысленно  уставились  на
меня. Кто-то закричал:
     - Остановите этого человека! - наверное, это был мой друг интендант.
     Я пошел  по  причалу  к  берегу.  За  моей  спиной  раздались  чьи-то
торопливые шаги. Я остановился и повернулся. Передо мной стояли  интендант
и толстый матрос.
     - А теперь, друзья, послушайте меня, - сказал я. - Цейлонская виза  у
меня есть и, если хотя бы один из вас протянет ко мне свои обезьяньи лапы,
я вчиню вашей компании иск на сто тысяч, а вы останетесь без работы.
     Я сошел на берег, а эти двое все еще продолжали орать друг на  друга.
Я обернулся. Интендант махал рукой в мою сторону, а  матрос  -  в  сторону
корабля.
     В  Тринкомали  не  имелось  американского  представительства,   и   я
телеграфировал о своем прибытии на остров американскому консулу в Коломбо.
Англичане были очень любезны, когда производили  досмотр  моего  багажа  и
меняли часть моих долларов на цейлонскии рупии.  Я  поблагодарил  их,  они
поблагодарили меня, а я снова поблагодарил их. Короткие поклоны и  крепкие
рукопожатия. Все очень приятно. Они улыбнулись и спросили, что я собираюсь
делать на острове. Я улыбнулся и сказал, что я турист, который  собирается
написать книгу. Когда же они улыбаясь спросили  о  заглавии  моей  будущей
книги, я улыбаясь ответил: "Британские сферы влияния, или  Железный  кулак
над миром". Они перестали улыбаться и кланяться, и я благополучно отбыл по
своим делам.
     На ночь я остался в Тринкомали.  В  сто  рупий  мне  обошлось  нанять
машину до Канду. Узкая,  разбитая  дорога  изгибалась  среди  джунглей.  В
асфальте полно было выбоин шириной в фут и дюймов  по  шесть  глубиной.  Я
трясся на кожаном заднем сиденье старого автомобиля и дважды прикусил себе
язык. Шофер не спускал босой коричневой ноги с педали газа и не обращал ни
малейшего внимания на  состояние  дороги.  После  особенно  чувствительных
ударов  он  оборачивался  ко  мне  и  смущенно  улыбался.  На   нем   была
бледно-зеленая европейская рубашка и цветастый саронг [мужская  и  женская
одежда народов Юго-Восточной Азии: полоса ткани, обертываемая вокруг бедер
или  груди  и   доходящая   до   щиколоток].   Дорога   выровнялась   лишь
непосредственно  перед  въездом  в  Канду.  Шофер   высадил   меня   перед
Королевским отелем. На ужин я съел карри  [острое  индийское  национальное
блюдо] и на такси доехал до вокзала, чтобы успеть сесть на поезд, идущий в
Коломбо.
     До прибытия на остров моя задача казалась совсем  простой:  разыскать
О'Делла и Констанцию Северенс  и  узнать,  что  же  все-таки  произошло  в
действительности. За долгие дни путешествия я много раз  представлял  себе
эти разговоры. В моем воображении все должно было происходить в уединенном
номере отеля, где каждый из них охотно расскажет о том, как и почему погиб
Дэн.
     На острове же все оказалось иначе.  Я  сидел  в  купе  и  смотрел  на
возвышающиеся вокруг меня горы, а маленький поезд скрежетал на  поворотах.
Когда я плыл на корабле я совершенно не  думал  об  острове.  Было  в  нем
что-то теплое и  буйно  зеленое,  что  делало  все  происходящее  каким-то
таинственным. Длинноногие обитатели острова сильно отличались  от  жителей
Индии, к которым я привык за время службы. Это был остров  сочных  цветов,
острых приправ и драгоценных камней.  Все  планы  серьезных  разговоров  с
О'Деллом и Констанцией Северенс улетучились у меня из  головы.  Я  потерял
уверенность. Вернулись старые сомнения. И что я  вообще  делаю  здесь,  на
Востоке?
     Я приехал в Коломбо еще  до  закрытия  американского  консульства.  Я
поднялся наверх на старом скрипящем лифте, и сидел у  стола,  ожидая  пока
молодой блондин изучит мой паспорт. Я смотрел в окно, выходящее на большой
порт: ряды кораблей, стоящих на якоре, маленькие лодочки, лениво плавающие
вдоль длинного причала от одного корабля к другому.  Воздух  в  офисе  был
теплым и влажным.  Лопасти  вентилятора  медленно  кружились  у  меня  над
головой. У молодого вице-консула на верхней губе выступили капельки  пота.
Шум проезжающих машин доносился с улицы через открытое окно.
     Наконец, он протянул мне мой паспорт назад.
     - Как долго вы планируете пробыть здесь, мистер Гарри?
     - Трудно сказать. Может быть, неделю. Может быть, месяц...
     - У вас есть... э... достаточные фонды, я полагаю.
     - Вполне.
     - Здесь очень часто воруют. Не хотите ли оставить часть ваших средств
в сейфе? В Коломбо даже с чеками вы не сможете чувствовать себя спокойно.
     Я отсчитал три тысячи долларов и положил на край его стола. Он  занес
сумму в книгу и дал мне расписку. Затем я спросил его насчет  отеля  и  он
порекомендовал мне "Галли Фейс". Позвонив прямо из офиса, я получил номер.
     "Галли Фейс" находился в конце длинного  усыпанного  роскошным  белым
песком пляжа, недалеко от центра города. Высокая стена  отгораживала  пляж
от города. По верху этой стены шла дорожка  для  прогулок.  А  параллельно
пролегало  асфальтовое  шоссе,  по  сторонам  которого  высилась   зеленая
изгородь  деревьев.  Недалеко  от  шоссе  располагался   клуб   "Коломбо",
пристанище ленивых плантаторов.
     Мой номер был на четвертом этаже, с  окнами,  выходящими  на  море  и
парк. Я мог сидя на постели видеть целую милю  пляжа,  наблюдать  парочки,
прогуливающиеся по дорожке на стене или следить за лошадьми, галопирующими
в парке.
     Посыльный сказал, что зовут его Фернандо. Он обещал служить честно  и
являться по первому моему зову. Я  дал  ему  пять  рупий,  дабы  закрепить
сделку, и его ухмылочка при этом стала такой широкой, что  ее  можно  было
завязать у него на шее, как салфетку.
     Разложив вещи по различным шкафчикам, я принял  душ  и  переоделся  в
более легкую одежду. Спустившись в большой холл, я стал листать телефонный
справочник. В нем далеко не всегда соблюдался алфавитный порядок,  поэтому
я нашел фамилию О'Делла лишь минут через десять. Кларенс Дж.О'Делл,  Галле
Роуд, 31. Затем я не торопясь пообедал  в  огромном  зале  ресторана.  Еда
показалась вкусной, но порции могли бы быть и побольше.
     Когда я уже заканчивал обед, маленький оркестрик поднялся на  эстраду
и начал играть нечто, что сами исполнители считали музыкой Шопена. Я вышел
из отеля и немного постоял на  ступеньках.  Наступали  сумерки  и  прибой,
казалось, шумел громче, чем днем.  Звон  колокольчиков  рикш  был  гораздо
приятнее музыки в ресторане. Отмахнувшись от  швейцара  с  белой  бородой,
который предложил мне поймать такси, я прогулялся до угла и обнаружил, что
как я и предполагал Галле Роуд начинается почти от отеля.
     Я прошел почти целый квартал, прежде чем увидел два номера: 18 и  20.
Значит я двигался  в  нужном  направлении.  Это  был  фешенебельный  район
больших бунгало, стоящих далеко за высокими заборами и зелеными лужайками.
Я пересек улицу и нашел 31-й номер. Номер был  нарисован  на  воротах  при
въезде. Я вошел в ворота и направился к дому.  Я  не  ожидал,  что  О'Делл
живет в таком шикарном доме. Я бросил сигарету в траву  и  она,  прочертив
огненную дугу, рассыпалась маленький  фейерверком  искр.  Впереди  золотые
овалы света падали на газон из больших окон. Когда я подходил  к  крыльцу,
из-за колонны выступил человек и стоял, явно поджидая меня. Я всмотрелся в
него и оказалось, что это сингалец  [нация,  основное  население  Цейлона;
язык сингальский, по религии буддисты] в белой униформе.
     - Кого вы хотите видеть? - вежливо спросил он.
     - О'Делла. Кларенса О'Делла. Меня зовут Говард Гарри  и  он  меня  не
знает.
     - С кем, дьявол тебя раздери,  ты  там  болтаешь,  Перейра?  -  голос
прозвучал так близко, что я вздрогнул. Круглый высокий  человек  стоял  на
крыльце, выделяясь силуэтом на фоне окна. Он казался гигантом -  такой  он
был огромный и толстый.
     - Меня зовут Говард Гарри, я  хотел  бы  поговорить  с  вами,  мистер
О'Делл. Если вы сейчас заняты, я могу зайти завтра.
     - Ничем я не занят, - проревел  он,  -  я  никогда  не  бываю  занят.
Заходите. Заходите и садитесь. Давайте выпьем. Перейра! Дай этому человеку
то, что он захочет. Виски, бренди, пива - что пожелает.
     Я попросил немного бренди с содовой и стал  разглядывать  О'Делла.  В
нем было по меньшей мере шесть футов и  пять  дюймов  росту  и  сильно  за
триста фунтов весу. Он был  обнажен  -  только  большая  голубая  турецкая
простыня обернута вокруг мощной талии. Он имел очень много  лишнего  веса,
но под жировыми складками еще перекатывались бугры мышц.  Лицо  и  руки  -
кирпично-красные, все остальное тело мертвенно белое, широкий жирный  торс
абсолютно лишен растительности.
     В его лицe что-то  мне  показалось  странным.  Я  продолжал  довольно
нахально рассматривать его, пока не понял, в чем тут дело. Чертам его лица
не хватало  грубости,  свойственной  таким  огромным  людям.  У  него  был
деликатный маленький нос, а губы по форме напоминали женские. Я решил, что
его  хриплый  голос  и  грубоватые   манеры   были   для   него   способом
доказательства собственной мужественности.
     - Что вас привело ко мне? Давайте, выкладывайте. И покончим с этим.
     - Вы здесь один, мистер О'Делл?
     - Совершенно, если не считать четырех или пяти слуг.  Никак  не  могу
разобраться с ними. Жена и дочь  в  Южной  Африке.  Отвратительное  место.
Лучше уж быть здесь, а?
     - Я хочу поговорить с вами о том, что произошло около года назад.  Вы
поехали  кататься  на  американском  корабле.  Совсем  небольшом.  Капитан
Кристофф упал за борт и утонул. Я прошу вас рассказать, как это произошло.
     - Господи, да я уже несколько раз рассказывал  вашим  офицерам.  Все,
что только мог. А теперь еще и вы пришли сюда морочить мне голову. У  меня
из-за этого неуклюжего бедолаги  и  так  уже  было  немало  неприятностей.
Вам-то что за дело? Кого вы представляете?
     - Никого. Только себя. Я был его другом.
     - Предположим, я скажу, что  повторю  эту  историю  только  человеку,
наделенному  официальными   полномочиями,   а   не   всякому   любопытному
американцу, неизвестно откуда взявшемуся.
     - Тогда я скажу, что вы грубы и  неприятны.  Я  спрошу  вас,  что  вы
теряете, если расскажете мне эту историю. Не похоже, чтобы вы были  чем-то
сильно заняты.
     О'Делл откинул голову назад и громко расхохотался, так  что  казалось
от этих чудовищных звуков стены заходили ходуном. Потом он вытер  глаза  и
пролитое на колени виски.
     - Прямой парень, а? Разве вы не знаете, что плантаторы,  вышедшие  на
покой, никогда не выглядят занятыми? Мы для того и выходим на покой, чтобы
ничем не заниматься. Что вы от меня хотите? Чтобы я рассказал всю  историю
с подробностями?
     Я расслабился, когда слуга принес мне высокий бокал бренди  с  водой.
Попробовав, я убедился, что воды там было чуть-чуть.
     -  Расскажите  все  с  самого  начала  и,   п