лли испуганно пискнули,  этот  писк  прозвучал
удивительно громко в наступившей тишине.
   Избиение внезапно прекратилось, полицейские разогнулись -  каждый  держал
за предплечье одного из парней, поднимая его на ноги.
   Вид у них был ужасающий. У обоих была рассечена  голова,  тонкие  струйки
крови, размазываясь по лицу, стекали со лба  и  за  ушами.  Рот  О'Хары  был
разбит и кровоточил, нос Мерривейла тоже. Оба были потрясены и находились  в
полубессознательном состоянии. Когда их волокли из  столовой,  они  даже  не
пытались сопротивляться.
   Мы смотрели им вслед. Стоддард стоял, прислонившись к столу Роуз и Молли,
глядя на уходящих, на его лице отражалась смесь недоверия и самого  мрачного
фатализма.
   После того как полицейские вышли из  комнаты,  уводя  с  собой  О'Хару  и
Мерривейла, мужчина в  коричневом  костюме  оглядел  всех  нас  так,  словно
считал, что все мы состоим в тайном сговоре, но  собирался  вывести  нас  на
чистую воду.
   - Кто из вас Тобин? - спросил он.
   Я встал, внезапно занервничав и испугавшись. В желудке начались колики, а
прямо под ребрами образовался жесткий комок нервов.
   - Я, - почему-то фальцетом ответил я. - Прочистив горло, я повторил:
   - Я Тобин.
   Он посмотрел на меня:
   - Здесь все постояльцы, Тобин?
   - Все, за исключением двоих.
   - Приведите их, - приказал он мне. - Я хочу, чтобы все оставались  здесь,
пока их не вызовут. Приведите тех двоих и  предупредите  их  тоже.  А  потом
спускайтесь в кабинет Камерона. Я хочу поговорить с вами.
   - Я не знаю, где их комнаты.
   - Тогда возьмите с собой  кого-нибудь,  кто  знает.  Боб  Гейл  сразу  же
вскочил:
   - Я пойду с вами.
   Я взглянул на него, сожалея о том, что у него не хватает здравого смысла,
чтобы не привлекать к себе внимание. Но  делать  было  нечего  -  оставалось
только кивнуть и сказать:
   - Хорошо.
   - Поторопитесь, - распорядился человек в коричневом костюме  и  вышел  из
столовой, хлопнув дверью.

Глава 17

   Уолтер Стоддард на негнущихся ногах  подошел  к  нашему  столу  и  оперся
руками о спинку стула:
   - Так вот они какие.
   - Мы не должны делать поспешных выводов,  -  предостерег  я,  но  в  моем
голосе не хватало уверенности.
   То, что мы  сейчас  видели,  было  из  разряда  низкопробных  полицейских
штучек, о которых мне доводилось слышать и раньше.  О'Хара  и  Мерривейл  не
нанесли друг другу никаких увечий. Это сделала полиция, одним этим  настроив
против  себя  всех  потенциальных  свидетелей  и   затруднив   расследование
убийства.
   Это предубеждение распространилось и  на  меня  тоже.  Я  не  хотел  быть
эмиссаром человека в коричневом костюме и  приводить  сюда  Дорис  Брейди  и
Николаев Файка, но стал им в их глазах, теперь все знали, что я  и  сам  был
почти что  полицейским,  и  я  сразу  превратился  для  них  в  человека  из
вражеского лагеря.
   Но на самом деле я не принадлежал ни к  одному  лагерю.  Для  человека  в
коричневом костюме уже никогда не буду  полицейским,  а  для  этих  людей  я
перестал быть постояльцем "Мидуэя". Я был восковым  яблоком  и  в  той  и  в
другой корзине.
   Боб Гейл оторвал меня от моих мыслей:
   - Мы должны идти, Митч. - У него по-прежнему  не  хватало  ума  соблюдать
между нами четко определенную дистанцию, а это могло ему дорого обойтись.
   Я кивнул ему и сказал Стоддарду:
   - Будем надеяться на лучшее.
   Он холодно посмотрел на меня и ничего не ответил. Я неохотно  отвернулся,
и мы с Бобом пошли к выходу.  Я  чувствовал,  что  на  нас  смотрят.  Страх,
царивший в столовой, ощущался почти что кожей. Прежде чем  закончится  день,
случится не одна истерика.
   За  дверью  стоял  полицейский.  Это  был  здоровенный  парень  с  рыжими
волосами, выбивающимися из-под форменной фуражки, с добродушным  деревенским
лицом, дружелюбный и, судя по всему,  доверчивый.  Именно  он  охранял  тело
Дьюи, пока не подъехали его начальники и "скорая помощь".  Он  посмотрел  на
нас. У  него  были  странные  глаза:  вокруг  зрачка  -  белый  ободок.  Мне
понадобилась секунда, чтобы понять, что он тоже напуган, и глаза выдают  его
страх, как это бывает у лошадей.
   Ну, конечно. Это "Мидуэй", а мы -  его  постояльцы,  а  для  местных  все
постояльцы "Мидуэя" - чокнутые. Целый дом, полный сумасшедших, - вот что они
о нем думают. И этот парень, которому  не  больше  двадцати  пяти,  охраняет
дверь, за которой находятся двадцать сумасшедших.
   Я обратился к нему, чтобы как-то подбодрить его:
   - Я Тобин, меня попросили привести сюда остальных постояльцев.
   - Да, сэр, - сказал он с явным облегчением, - капитан Йонкер мне говорил.
Он не смотрел на Боба Гейла, предпочитая сосредоточить все свое внимание  на
мне, по его предположению достаточно здравомыслящем человеке.
   Мы пошли дальше, и я пропустил Боба вперед, чтобы он показывал дорогу. Мы
направились к черной лестнице, и  когда  мы  миновали  первый  поворот.  Боб
взволнованно прошептал:
   - Что нам делать, Митч?
   - Привести Дорис Брейди и Николаев Файка.
   - Я не это имею в виду. Нам  надо  что-то  предпринять!  Копам  не  найти
убийцу, и вы это знаете. Они только доставят всем кучу неприятностей.
   - Нам не следует  вмешиваться  в  действия  полиции.  Представляю,  какие
неприятности мы себе наживем, если попробуем что-то предпринять. Я  поговорю
с доктором Камероном о том,  что  случилось  с  О'Харой  и  Мерривейлом,  но
остальное пусть решает он сам. Поверь мне. Боб, мы с тобой можем только  все
испортить.
   - А если мы сами найдем убийцу? - Он был взвинчен до  предела  и  сам  не
понимал, что говорил, хотя и думал, что ведет  себя  совершенно  разумно.  -
Передадим убийцу этому капитану, как там его...
   - Йонкер, - напомнил я, - капитан Йонкер.
   - Если мы передадим убийцу капитану Йонкеру, - решительно продолжал  Боб,
- ему незачем будет здесь болтаться.
   - Мы не знаем, кто убийца, - возразил я. - К тому же, Боб,  мы  не  можем
заниматься поиском, когда в доме полно людей Йонкера.
   Мой ответ ему не понравился.
   - Мы могли бы попытаться!
   - Нет.
   - Вы хотите сказать, что даже не попытаетесь? Не понимаю, как вы  можете?
Разве вы не видели, что они сделали с...
   - Я видел. У меня больше опыта, чем у  тебя.  Боб,  поэтому  позволь  мне
кое-что тебе сказать. Единственная разумная  вещь,  которую  можно  сделать,
когда поблизости крутятся такие люди, - это стать тише воды и ниже травы.  И
надеяться, что тебя не заметят. А если все же заметят, то следует вести себя
еще тише, не раздражать их, потому что у них власть и сила.  Ты  с  ними  не
можешь ничего сделать, а они с тобой могут  сделать  очень  многое,  и  тебе
лучше поскорее понять это.
   Мы дошли до черной лестницы и начали подниматься. У Боба был обиженный  и
разочарованный вид.
   - Я думал, вы другой, - сказал он.
   - Сожалею.
   Мы поднялись по ступенькам,  и  он  жестом  показал,  что  надо  свернуть
направо, в сторону, противоположную от моей комнаты. Эту часть дома  я  знал
хуже всего. Мы молчали, понимая, что нам больше нечего друг  другу  сказать.
Потом Боб остановился и показал на дверь справа:
   - Это комната Файка.
   Я тихонько постучал и позвал Файка по имени - ничего. Я снова постучал  -
по-прежнему ничего. Тогда я повернул ручку, толкнул дверь и вошел.
   Комната была пуста. Она была меньше моей, но очень  похоже  обставлена  и
выглядела точно так же. Два ящика металлического комода были  выдвинуты,  и,
подойдя поближе, я увидел в них личные вещи  Файка.  Их  было  немного.  Оба
ящика были наполовину пусты.
   - Может, он в ванной? - сказал Боб.
   - Сходи посмотри.
   Он вышел, а я подошел к шкафу  и  открыл  дверцу.  По  краям  перекладины
кое-какая  одежда:  пальто,  костюм,  пара  рубашек,  две  пары   брюк,   но
проволочные и деревянные вешалки в центре  были  пусты.  На  полке  не  было
ничего, кроме серой шляпы, задвинутой в угол.
   Я подошел к окну, оно выходило на ту же сторону, что  и  мое.  Перед  ним
высилась зеленая стена из густых деревьев. Окно было открыто. Я высунулся  и
посмотрел вниз. Примерно десятью - двенадцатью футами ниже была  площадка  -
мягкий темный суглинок, затененный деревьями.
   Я услышал за спиной какие-то звуки и обернулся. В  дверном  проеме  стоял
Боб. Он сказал:
   - Его там нет.
   - Он сбежал, - отозвался я.  -  Собрал  вещи  и  вылез  из  окна.  Боб  с
удивлением огляделся по сторонам:
   - Вы уверены?
   - Абсолютно.
   - Вы думаете, это он?
   - Сомневаюсь. Его заставило сбежать душевное напряжение,  а  не  вина.  У
нашего  злоумышленника  было  много  времени,  чтобы  привыкнуть  к   такому
напряжению: он шесть раз увечил людей, прежде чем убить Дьюи.
   Боб подошел к окну и выглянул наружу, но там ничего интересного не было -
только ветки и листья.
   - Куда он пойдет? Ему ведь идти некуда.
   - Думаю, его задержат в каком-нибудь баре, в Кендрике.  Он  посмотрел  на
меня:
   - Дело дрянь. Он приехал сюда, потому что нуждался в покое. Все мы в этом
нуждались. Это отвратительно, мистер  Тобин,  отвратительно,  отвратительно,
отвратительно!
   Он был на грани срыва, и я  поневоле  вспомнил  некоторые  факты  из  его
досье. Вьетнам тоже был отвратительным, и он вынес оттуда столько боли,  что
ему потребовалось провести три года в госпитале для ветеранов, чтобы стереть
из памяти один год Вьетнама. Я не хотел,  чтобы  он  сломался  -  ведь  этот
надлом снова бросит его в пучину страданий. У  меня  не  было  ни  малейшего
сомнения в том, что капитан Йонкер и его люди  были  готовы  живьем  сожрать
всех этих страдальцев, которые были у них в руках.
   - С Файком все будет в порядке, - заверил я Боба. - Настолько,  насколько
это вообще возможно. Пойдем, давай проведаем Дорис Брейди.
   Ему не хотелось уходить из этой комнаты,  хотя  там  больше  нечего  было
делать. Мне пришлось подождать его у двери.
   Комната Дорис Брейди находилась за  поворотом.  Я  постучал  и  снова  не
получил никакого ответа. Боб вопросительно посмотрел на меня и спросил:
   - Она тоже?
   - Не думаю. Она совсем другая.
   Я снова постучал, окликнул Дорис по имени и, наконец, толкнул дверь.
   Пусто. Я вошел в комнату, которая казалась такой же безликой, как моя или
Файка. На то, что тут живет женщина, указывали только  туфли  под  кроватью.
Ящики комода были задвинуты, а  окно,  выходившее  на  дорогу  перед  домом,
закрыто.
   - Она пользовалась той же ванной, что и Файк?
   - Конечно. Ванная в конце коридора. Там было пусто, когда я заглядывал.
   Я подошел к шкафу и открыл его.  На  полке  лежал  чемодан.  Одежды  было
немного, но висела она равномерно по всей длине перекладины.
   Я уже хотел закрыть шкаф, но вдруг почувствовал на себе взгляд. Посмотрев
вниз, я вздрогнул от неожиданности.
   Дорис сидела на полу, уперев подбородок в колени, обхватив  их  руками  и
прислонившись к боковой стенке шкафа. Она смотрела на  меня  серьезно  и  не
мигая. А я смотрел на нее, но почему-то у меня было такое  чувство,  что  на
самом деле она меня не видит,  хотя,  когда  я  повернул  голову,  ее  глаза
переместились следом за моими.
   Но это были совсем неживые глаза, как на  портрете,  который  смотрит  на
вас, где бы вы ни стояли.
   Я позвал:
   - Дорис!
   Выражение ее лица не изменилось, совсем никакой реакции. Я  услышал,  как
Боб шагнул к шкафу, и сделал ему знак рукой, чтобы он не подходил ближе.
   - Дорис, - снова позвал я ее, но в ее глазах не  мелькнуло  ни  малейшего
отклика. Я понял, что бесполезно пытаться достучаться  до  нее,  но  все  же
произнес:
   - Вы не выйдете, Дорис? Ответа не было.
   Я отошел от шкафа, оставив дверь открытой, и когда оказался вне  поля  ее
зрения, повернулся и сказал Бобу:
   - Приведите сюда доктора Камерона.
   - Что, она?.. Она?..
   - Приведите доктора Камерона. Он вышел.

Глава 18

   Первым пришел Йонкер, и я почувствовал в  груди  тугой  ком,  потому  что
каким бы рассудительным я ни был в разговоре с Бобом,  я  едва  ли  удержусь
сейчас от попытки защитить Дорис Брейди от этого человека. Я стоял,  готовый
к самому худшему, но вслед за Йонкером в комнату вошел доктор Камерон,  и  я
неожиданно понял, что все это время задерживал дыхание. Я  выдохнул.  Доктор
Камерон вошел, а за ним - двое полицейских, избивавших О'Хару и  Мерривейла.
Йонкер бесцеремонно спросил, обращаясь ко мне:
   - Где она?
   Я постарался отнестись к этому вопросу так, словно он исходил от  доктора
Камерона, и отвечал, глядя на доктора:
   - Она в шкафу, доктор. Сидит на полу справа. Йонкер направился  к  шкафу,
но доктор Камерон его  опередил,  и  я  услышал,  как  он  заговорил  мягким
ободряющим голосом. Йонкер стоял позади него, пытаясь  увидеть  происходящее
из-за спины доктора. Потом он предложил:
   - Давайте вытащим ее оттуда, доктор. И вы сможете с ней поговорить.
   - В этом нет необходимости, - вмешался Фредерике. Его  тон  был  холоднее
обычного, и я посмотрел на него с  некоторым  удивлением,  заметив,  что  он
относится к капитану Йонкеру с неприкрытой антипатией.
   - Доктор Камерон лучше знает, что делать в данной ситуации, - добавил  он
и повернулся ко мне:
   - Вы с ней говорили?
   - Я позвал ее по имени три или четыре раза, и спросил, не  хочет  ли  она
выйти. Ответа я не получил.
   Йонкер,  чьи  планы  были  нарушены  из-за  сидящей  в   шкафу   девушки,
протиснулся между мной и Фредериксом:
   - А что насчет другого?
   - Исчез, - ответил я и рассказал о том, что обнаружил в комнате Файка.
   Йонкер был доволен: с этой ситуацией он был знаком.
   -  Птичка  упорхнула,  а?  Равносильно  признанию  своей  вины,  как   вы
считаете?
   Ответил ему Фредерике:
   - Совсем нет. Файк - алкоголик с  большим  стажем.  После  эмоционального
потрясения он обычно снова тянется к бутылке. Вы  найдете  его  в  ближайшем
баре.
   - И все же он может оказаться преступником.
   - У Николаев Файка,  -  презрительно  сказал  Фредерике,  -  недостаточно
крепкие нервы даже для того, чтобы поставить мышеловку. Он не тот,  кто  вам
нужен, если вы действительно ищете того, кто совершил преступление.
   - Конечно, мы ищем преступника. - Йонкер действительно ничего не понял. -
Для чего еще мне тут быть?
   Он на самом деле не понял скрытого обвинения  Фредерикса,  что  он  хочет
засадить первого же подвернувшегося под руку  подозреваемого,  и  мне  стало
интересно, повторит ли Фредерике эту мысль в более ясных выражениях.
   Не повторил - просто пожал  плечами  и  отвернулся,  а  потом  подошел  к
доктору Камерону. Они пошептались, стоя  у  дверцы  шкафа,  затем  Фредерике
снова повернулся к Йонкеру и сказал:
   - Доктору Камерону нужно поговорить с молодой леди наедине.
   - Я могу оставить здесь кого-нибудь из охраны, - предложил Йонкер, - если
вы считаете, что так будет лучше.
   - Так будет хуже, -  возразил  Фредерике.  -  В  этом  шкафу  всего  лишь
испуганная девушка, а не сбежавший из зоопарка тигр.
   Йонкеру не хотелось уходить, но  тут  его  взгляд  упал  на  меня,  и  он
загорелся новой идеей:
   - Хорошо. Ну а мы, Тобин, тем  временем  постараемся  узнать  друг  друга
получше. Пойдемте-ка.
   Мы все вышли из комнаты, за исключением доктора Камерона, который остался
стоять у дверцы шкафа, мягко беседуя с сидящей  на  полу  девушкой.  Йонкер,
Фредерике, двое полицейских и я пошли к главной  лестнице  и  спустились  на
первый этаж, где Фредерике сказал:
   - Я вам нужен?
   - В ближайшее время не нужны. -  Было  очевидно,  что  Йонкеру  Фредерике
нравился не больше, чем он сам нравился Фредериксу, но Йонкер пока не решил,
слабый Фредерике противник или нет. - Где вас искать  на  тот  случай,  если
понадобитесь?
   - В столовой.
   Йонкера это не очень-то устраивало.  Ему  не  хотелось,  чтобы  Фредерике
общался с подозреваемыми, я это видел по его глазам и по тому, как он дернул
головой. Но он не  мог  придумать  никакого  законного  возражения,  поэтому
только неуклюже пожал плечами и сказал мне:
   - Идемте, Тобин.
   Он привел меня в кабинет доктора Камерона, за дверью которого ждали  двое
полицейских в форме. Мы с Йонкером вошли в кабинет, и он указал мне на  стул
напротив письменного стола:
   - Сядьте здесь.
   Я так и сделал, а он занял место за столом.  Опершись  локтями  о  журнал
регистрации, он наклонился вперед и произнес:
   - Расскажите мне обо всем.
   Я поведал ему уже известную историю, и он выслушал ее, не  перебивая.  Он
был не слишком умен, но и дураком он тоже не был, и я знал, что он проверяет
в уме каждую деталь моего рассказа, выискивая слабые места, несоответствия и
намеки на ложь.
   Мне не хотелось лгать. Моя выучка, прошлое и склонности характера  -  все
восставало против этого. К тому же я слишком долго служил в  полиции,  чтобы
чувствовать себя уютно, выступая против полицейского. Поэтому мне все  время
приходилось напоминать себе, что это за человек  и  каков  будет  результат,
если я расскажу ему правду.
   Когда я закончил, он посидел несколько секунд, молча меня изучая, а потом
произнес:
   - Все это я проверю, как вы понимаете.
   - Разумеется.
   - Расскажете мне сами, за что вас выгнали,  или  предпочитаете,  чтобы  я
получил информацию из Нью-Йорка?
   - Предпочитаю последнее.
   Он скупо улыбнулся, словно оба мы были падшими ангелами, и сказал:
   - Тяжелый случай, да? Перевернул всю вашу жизнь?
   - Да.
   - Думали, это вам поможет? - Он кивнул головой на стену, подразумевая  не
просто комнату, в которой мы находились, а все здание. - Запретесь  здесь  с
кучей чокнутых и это снова поставит вас на ноги?
   - Они не чокнутые.
   - Слушайте больше вашего доктора Камерона. Они с приветом, это уж  точно.
- Он кивнул, словно соглашаясь сам с собой. - А что у вас с рукой?
   - Я упал с лестницы в первый же день, как приехал в "Мидуэй".
   - Упали или вас столкнули?
   - Упал. Насколько мне известно, я был один.
   - Знаете, мы тут имеем дело с убийством, - заявил он. - Доски на площадке
пожарной лестницы были подпилены.
   - Я предполагал, что может обнаружиться что-нибудь в этом роде.
   - Здесь произошло много  несчастных  случаев.  Двое  ненормальных  сейчас
лежат в больнице.
   - Знаю. Одна из них разбилась только вчера.
   - Разбила голову. - Он захихикал. - Думаете,  это  причинит  ей  какие-то
неудобства? Удар по голове. - Он откинулся в кресле и спросил:
   - Тобин, вы ведь были полицейским в большом городе. Как это  может  быть,
что вы ничего не соображаете?
   Я не понял, что он имеет в виду, и это парализовало меня.  Я  был  уязвим
сразу с нескольких сторон, и просто не знал, какой ответ безопасен,  поэтому
все, что я мог сделать, - это  посмотреть  на  него  удивленными  глазами  и
сказать:
   - Не соображаю? Я? Не понимаю, что вы имеете в виду.
   - Я имею в виду то, что здесь произошло. Все эти несчастные случаи.  Один
из них произошел с вами. Вы, бывший полицейский, работавший в  Нью-Йорке,  -
вы должны быть сообразительным,  гораздо  сообразительнее  нас,  деревенских
полицейских, но вам, Тобин, даже не пришло  в  голову,  что  эти  несчастные
случаи, возможно, вовсе и не случайны. Так ведь, Тобин?
   - С тех пор как я сюда приехал, было всего два  таких  случая.  Я  и  эта
девушка, Прендергаст. Если бы я присутствовал при  всех  этих  случаях,  то,
может быть, я бы и призадумался. Вероятно, да. Но меня тут не было.  К  тому
же, как можно было подстроить то, что произошло со мной? Я упал с  лестницы,
когда  рядом  никого  не  было.  Все  ступеньки   целы,   ничего   подобного
сегодняшнему случаю не было. С чего я могу предполагать, что это было кем-то
подстроено?
   Он нахмурился:
   - В вас есть что-то подозрительное, Тобин. Я все  о  вас  выясню,  можете
быть уверены.
   - Не сомневаюсь.
   До этого он сидел, откинувшись  на  спинку  стула,  а  теперь  наклонился
вперед, поставил локти на стол и уставился на меня с  хмурым  видом,  видимо
думая о чем-то своем. Это продолжалось минуты