атится  в  нескончаемую  вереницу
бессмысленно прожитых дней, наполненных тягостной безнадежностью.
   Он просидел так несколько минут, стараясь успокоиться, внушить себе,  что
ничего страшного не произошло, и в конце  концов  ему  удалось,  по  крайней
мере, унять дрожь.
   Хлопнула входная дверь,  и  в  холле  раздались  торопливые  шаги.  Лоури
вскочил и бросился к двери.
   Она вешала на вешалку свою новую меховую пелерину.
   - Мэри!
   Она взглянула на него с удивлением - сколько  чувства  он  вложил  в  это
восклицание.
   - Вот ты где, Джим Лоури! Праздный  бродяга!  Где  ты  пропадал  все  это
время?
   Но он не слышал слов,  смеясь  от  счастья,  он  чуть  не  задушил  ее  в
объятиях.  Она  тоже  засмеялась,  хотя  он  испортил  ей  прическу  и  смял
белоснежный воротник платья.
   - Какая ты красивая, - сказал Лоури.  -  Ты  прелестная,  изумительная  и
потрясающая, если бы я тебя лишился, я бы сразу пошел  и  бросился  вниз  со
скалы.
   - Лучше не надо.
   - Ты единственная и неповторимая. Ты очаровательная, верная и добрая!
   Мэри просияла, а ее глаза, когда она его  легонько  от  себя  отстранила,
смотрели ласково.
   - Ты старый медведь, Джим. Изволь рассказать о себе. Где ты был?
   - Понимаешь... - Он замолчал, сильно смутившись. - Не знаю, Мэри.
   - А ну дыхни.
   - Я не пил.
   - Ты весь дрожишь, Джим! Опять приступ малярии? Надо лежать в постели,  а
ты бродишь бог весть где...
   - Нет. Со мной все в порядке. Правда, все  в  порядке,  Мэри,  А  ты  где
была?
   - Тебя разыскивала.
   - Извини, что заставил тебя волноваться. Она пожала плечами.
   - Всякий раз, когда я за тебя волнуюсь, понимаю, как я тебя люблю.  Стоим
тут, болтаем, а ты ничего не ел. Сейчас же что-нибудь приготовлю.
   - Нет! Я сам приготовлю. Слушай. Садись вот  сюда,  к  камину,  а  я  его
разожгу и...
   - Что за чепуха!
   - Делай, как я говорю. Сядь сюда, чтобы я мог тебя видеть,  и  постарайся
выглядеть как можно красивее, а я сооружу себе что-нибудь перекусить.  И  не
спорь со мной.
   Она улыбнулась, когда он усадил ее на стул, и хмыкнула, когда он рассыпал
щепки, вынутые из корзины.
   - Неуклюжий старый медведь.
   Он разжег камин, и когда Мэри хотела встать,  остановил  ее  протестующим
жестом, быстро пересек столовую и пошел в  кухню,  где  наспех  сделал  себе
бутерброд из вчерашнего ростбифа и налил стакан молока.  Он  так  боялся  не
застать ее, когда вернется, что раздумал варить кофе.
   Вскоре он вошел в гостиную и вздохнул  с  облегчением,  увидев,  что  она
по-прежнему там. Он уселся на диван напротив и с минуту держал бутерброд  на
весу, глядя на жену.
   - Поешь, - сказала Мэри. - Я плохая  жена,  если  позволяю  тебе  ужинать
бутербродом.
   - Нет, нет! Я не дам тебе и пальцем пошевелить. Ты  только  сиди  и  будь
красивой, - Он начал медленно есть,  постепенно  его  отпустило,  и  он  уже
полулежал на диване. Внезапная мысль  заставила  его  резко  выпрямиться.  -
Когда я вошел, я слышал крики.
   - Крики?
   - Ну конечно. Ты как будто звала меня.
   - Должно быть, у Аллизонов работало радио. Их дети  ловят  самые  ужасные
передачи, и им даже в голову не приходит убавить звук. Наверно,  у  них  вся
семья туговата на ухо.
   - Да, наверно. Но я так жутко  перепугался.  -  Он  опять  расслабился  и
застыл, глядя на жену.
   У Мэри были необычайно притягательные глаза - темные и полные  истомы,  -
она  медленно  перевела  глаза  на  мужа,  и  он   почувствовал   сладостное
покалывание. Какой он был болван, что уехал от нее! Она такая молоденькая  и
такая прелестная... Он недоумевал, что она  в  нем,  старом  дураке,  нашла.
Впрочем, разница между ними составляла всего десять  лет,  а  он  так  много
времени проводил на свежем воздухе, в экспедициях, что ему нельзя было  дать
больше тридцати одного - тридцати двух. И все же когда  он  сидел  вот  так,
вглядываясь в ее прелестное лицо, в нежную округлость тела, отблески огня на
черных волосах и чувствовал на себе ее ласкающий взор, он не  мог  до  конца
понять, почему она вообще его полюбила; Мэри, которая могла  выбрать  любого
из пятидесяти кавалеров - сам Томми Уилльямс  за  ней  ухаживал...  Что  она
нашла в нем - коренастом, неуклюжем,  топором  рубленном?  Вдруг  ему  стало
страшно, что в один прекрасный день ей надоест его молчаливость, его  вечная
скрытность, его долгие отлучки...
   - Мэри?
   - Да, Джим?
   - Мэри, ты меня хоть чуточку любишь?
   - Гораздо больше, чем чуточку, Джим Лоури.
   - Мэри. "Да?
   - Ведь Томми однажды делал тебе предложение? Она недовольно поморщилась.
   - Стоит ли говорить о мужчине, у  которого  был  роман  со  студенткой  и
который тем не менее мог предложить мне выйти за него замуж... Джим, не надо
ворошить старое, я думала, мы с этим давно покончили.
   - А ты взяла и вышла за меня.
   - Ты сильный и энергичный, в тебе сочетается все то, чего желает женщина,
Джим. Женщины замечают в мужчине красоту только тогда, когда замечают  силу;
Джим, если женщина влюбляется в мужчину только потому, что он  красавчик,  в
ней есть какой-то изъян.
   - Спасибо, Мэри.
   - А сейчас, мистер Лоури, вам следует отправиться  в  постель,  иначе  вы
уснете прямо на диване.
   - Ну, еще немножко.
   - Нет. - Она встала и потянула его за руки.  -  У  тебя  и  жар  и  озноб
одновременно, а самое лучшее средство для тебя во  время  этих  приступов  -
постель. Никак не могу взять в толк, что за радость - укатить  за  тридевять
земель, чтобы жариться там на солнце  и  подцепить  какую-нибудь  заразу.  В
постель, мистер Лоури.
   Он не сопротивлялся, когда она повела его по лестнице в его комнату,  там
он поцеловал ее долгим поцелуем и обнял так, что запросто мог переломать  ей
ребра, и лишь после этого отпустил ее в гостиную.
   Когда он раздевался, на душе у него было хорошо и, вешая костюм, он готов
был даже запеть что-нибудь, как вдруг обнаружил на воротнике  большую  дыру.
Он внимательно осмотрел костюм. Костюм был весь в дырах, мятый,  заскорузлый
от засохшей грязи. Что за оказия? Костюм испорчен! Постояв в недоумении,  он
сунул пиджак и брюки в бельевую корзину, злясь на себя за  то,  что  погубил
английскую твидовую пару.
   Надевая пижаму, он подумал, какая все-таки прелесть его Мэри. Ни слова по
этому поводу не сказала, хотя он походил на настоящее чучело.  Умываясь,  он
рассеянно размышлял о том, как же он умудрился угробить костюм.  Он  вытерся
большим банным полотенцем и уже собирался натянуть пижамную  куртку,  как  с
ужасом заметил у самого плеча что-то вроде клейма.
   Оно было небольшим и не болело; обуреваемый любопытством, он поднес  руки
ближе к свету. Эта штука была ярко-красного цвета! Алое клеймо, напоминавшее
татуировку. А какая, однако, странная у него форма, словно подушечки на лапе
маленькой собачонки: раз, два, три, четыре - четыре крошечных подушечки, как
будто маленький зверек наступил сюда лапкой. Но  собачки  такого  размера  -
редкость. Скорее уж кролик...
   - Странно, - сказал он себе.
   Лоури вернулся в свою комнату и выключил свет. Странно. Он устроился  под
одеялом и взбил подушку. Клеймо, похожее на отпечаток кроличьей  лапки.  Как
он мог изодрать костюм и заляпать его грязью? Откуда взялся этот отпечаток у
него на руке? У него начался приступ озноба,  лицо  стало  дергаться,  и  он
ничего не мог с этим поделать.
   Холодная  луна,  время  от   времени   заслоняемая   бегущими   облаками,
отбрасывала тень от оконной рамы к изножию кровати. Он сбросил с себя одеяло
и, досадуя, что забыл открыть окно, поднял  раму.  Ветер  набросил  на  него
ледяную петлю, и он торопливо юркнул обратно под одеяло.
   Завтра наступит новый день, и как только выглянет  солнышко,  ему  станет
легче, впрочем, во время приступов малярии в животе никогда не бывало такого
противного ощущения.
   В окно струился голубоватый лунный свет,  а  ветер,  обнаружив  щель  под
дверью, завел заунывную песнь: звук был прерывистым из шепота он  постепенно
вырастал в явственный стон, затем в громкий крик  и,  наконец,  замирая,  со
вздохом затихал. Лежавшему в постели Лоури почудилось,  что  это  был  живой
голос, он повернулся на бок, прижав левое ухо к подушке, а на правое натянул
одеяло.
   Ветер хныкал и каждые несколько секунд с плачем вопрошал: "Где?" Затем  с
бормотанием и ворчанием он будто на цыпочках подкрадывался к кровати,  чтобы
выкрикнуть:
   "Почему?"
   Профессор перевернулся на другой бок и снова поплотнее натянул одеяло  на
ухо.
   - Где? Жалобный стон.
   - Почему?
   Окно неистово задребезжало, как будто кто-то пытался в  него  влезть;  по
спине побежали мурашки, Лоури приподнялся на локте и уставился на  луну.  Но
ее накрыло проносившееся мимо облако. Окно  снова  загрохотало,  и  снова  -
ничего, кроме лунного света.
   - Ну и дурак же я, - сказал Лоури, натягивая одеяло. Вздох.
   - Почему? Жалобный стон.
   - Где?
   Занавеска начала биться о  стекло,  и  Лоури  вскочил  с  постели,  чтобы
отодвинуть штору. Это шнурок с металлической застежкой на конце  ударялся  о
раму, и ему пришлось найти булавку, чтобы прикрепить шнурок к шторе.
   - Ну и дурак же я, - повторил Лоури.
   Пальцы страха, не знающие жалости, впились в его  плоть  и  отыскали  его
сердце, они стискивали его при каждом ударе, так что  кровь  пульсировала  в
горле. Лишь стон ветра под дверью,  да  беснующиеся  шторы,  да  дребезжание
рамы, да холодный голубой свет луны у изножия кровати...
   Дверь медленно отворилась, штора тут же устремилась  из  окна  наружу,  а
порыв ветра ворвался в комнату. Дверь хлопнула, и стена содрогнулась.  Белый
силуэт приближался к нему, бесшумно ступая, на бледном лице мерцали  тусклые
отсветы поблескивающего ножа. Ближе и ближе...
   Лоури бешено метнулся к силуэту и выбил нож.
   Но это была Мэри.
   Она стояла, взирая на него с обидой и недоумением, ее пустая рука все еще
была поднята кверху.
   - Джим!
   Он задрожал от ужаса при мысли, что  мог  причинить  ей  боль,  бессильно
опустился на край кровати, вздохнув все  же  с  некоторым  облегчением.  Она
зажгла свет - на коврике лежали осколки разбитого стакана и  поднимался  пар
от лужицы  теплого  молока.  Мэри  держала  руку  за  спиной,  и  охваченный
внезапной догадкой, Лоури вытянул ее вперед. Это он с такой силой ударил  по
стакану, что она порезалась.
   Он придвинул к свету ее маленькую ладонь  и  заботливо  извлек  из  ранки
осколок стекла, затем, чтобы  потекла  кровь,  пососал  ранку.  Открыв  ящик
письменного стола, он вынул оттуда свою  походную  аптечку,  отыскал  в  ней
антисептик и бинт. Похоже, гораздо  больше,  чем  рука,  ее  беспокоило  его
состояние.
   - Мэри.
   - Да?
   Он усадил ее на кровать и накинул край покрывала на плечи.
   - Мэри, со мной произошло нечто ужасное. Я тебе не  сказал.  Я  утаил  от
тебя две вещи. Джебсону попалась на глаза моя статья в "Ньюспейпер уикли", и
с конца семестра я уволен. Нам.., нам придется покинуть Атуорти.
   - И всего-то, Джим? Ты же знаешь, я не привязана к  этому  месту  -  куда
поедешь ты, туда и я. - Она чуть не  рассмеялась.  -  Так  что,  Джим,  тебе
придется тащить меня за собой даже через самые непроходимые джунгли.
   - Да. Ты сможешь поехать со мной, Мэри. Я был дураком, что не брал тебя с
собой раньше. Тебе здесь, наверно, было ужасно одиноко.
   - Мне всегда одиноко без тебя, Джим. Он поцеловал ее  с  таким  трепетом,
словно жрец, прикоснувшийся к ногам своей богини.
   - А что второе, Джим?
   - Я.., я не знаю, Мэри. Я понятия не имею, где я был от без четверти  три
до без четверти семь. Четыре часа, вычеркнутых из жизни. Я не был пьян. И не
потерял сознание. Четыре часа, Мэри.
   - Может быть, ты упал и ударился.
   - Но был бы синяк.
   - Может быть, ты не знаешь всех симптомов малярии.
   - Провалы в памяти означали бы, что заболевание слишком серьезно, а между
тем я чувствую себя вполне сносно. Нет, Мэри. Произошло.., произошло  что-то
другое. Мы с Томми рассуждали о демонах и дьяволах, и.., и он сказал, что  я
напрасно бранил их в своей статье. Он сказал, что, возможно, они пытаются...
Но, Мэри, мир полон добра. Им не правит зло. Человеку незачем омрачать  свою
жизнь страхом перед призраками.
   - Конечно, незачем, Джим. Завтра ты,  скорее  всего,  выяснишь,  что  это
было. А вдруг окажется, что это совершенный пустяк.
   - Ты так думаешь, Мэри?
   - Разумеется. А сейчас ложись и усни.
   - Но...
   - Да, Джим?
   - У меня такое чувство.. - такое чувство, словно со мной произошло  нечто
ужасное и что.., что меня поджидает нечто еще более ужасное. Я не знаю, что.
Если б я только мог это выяснить!
   - Ляг и усни, Джим.
   - Нет. Нет, я не могу спать. Я выйду на воздух и прогуляюсь, может  быть,
это прочистит мне мозги, и я вспомню...
   - Но ты же болен!
   - Я не могу здесь дольше оставаться. Не могу бездействовать!
   Лоури опустил окно и начал одеваться. Она с покорностью смотрела, как  он
надевает пиджак.
   - Ты не надолго?
   - На полчасика, не больше. Не беспокойся. Отправляйся спать.
   - Уже почти полночь.
   - По-моему... - Он замолчал, потом вновь заговорил уже  другим  тоном,  -
Сегодня днем мне казалось, что на без четверти три у меня  где-то  назначена
встреча. Может, я куда-то ходил... Нет. Не знаю, где я был и что делал. Нет.
Не знаю! Мэри!
   - Да, Джим?
   - С тобой все в порядке?
   - Конечно, в порядке.
   Он застегнул пальто, нагнулся и поцеловал ее.
   - Вернусь через полчаса. У меня  такое  ощущение..,  в  общем,  мне  надо
прогуляться, вот и все. Спокойной ночи. - Спокойной ночи, Джим.

Глава 3

   "Ну что ж,  Джеймс  Лоури,  это  ужасная  глупость,  глупость,  глупость.
Потерять шляпу. Ты уже не мальчик - и пора соображать,  что  к  чему,  да  и
голова у тебя достаточно большая, чтобы на ней могла  удержаться  шляпа.  Но
это не единственная твоя потеря, Джеймс Лоури".

   Минуту он постоял на крыльце - ночь была ясная и  лунная,  запахи  свежей
земли и распускавшейся зелени разбудили в нем воспоминания. Это была одна из
тех ночей, когда ребенку хочется бежать и бежать по полю, не останавливаясь,
и чувствовать, как земля улетает из-под ног, и он не может объяснить, отчего
ему так весело, - а весело ему просто оттого, что он живет. Как-то раз такой
ночью они с Томми забрались в пещеру в миле от города, -  поговаривали,  что
там водятся привидения, - у обоих душа ушла в пятки при виде чего-то белого,
но оказалось, что это всего-навсего  одинокая  старая  лошадь.  Воспоминание
ободрило Лоури: ох уж этот Томми с  его  богатым  воображением  и  привычкой
болтать.
   Томми  всегда  нравилось   стращать   дьяволом   своего   рассудительного
друга-материалиста;  вот  и  сегодня  один  из  таких  розыгрышей.   Ведьмы,
привидения, старушечьи  бредни,  дьяволы,  демоны  и  черная  магия.  Томми,
который ни во что не верил, обожал притворяться, будто  верит  в  такое,  от
чего у других волосы вставали дыбом! Студенты буквально со  стульев  падали,
когда он, таинственно понизив голос, с упоением изрекал: "Для отвода глаз мы
называем это психологией, но вы и я знаем, что  на  самом  деле  мы  изучаем
черных домовых и жестоких вампиров - они лишь делают вид, что спят,  прячась
от нашего сознания". Он прямо с ума сходил от таких штучек. Конечно, все его
объяснения полностью соответствовали науке, просто  Томми  изъяснялся  таким
своеобразным способом - ведь мир так скучен и сер, почему бы его  слегка  не
оживить, подстегнув воображение? И впрямь, милый Томми, почему бы и нет?
   Макушке стало холодно, и, потянувшись к  ней  рукой,  он  обнаружил,  что
забыл надеть шляпу, тут его осенило - он же ее потерял. Поскольку почти  вся
его одежда предназначалась для тропиков, фетровая шляпа была единственной  в
его гардеробе, что же делать - не разгуливать  же  по  Атуорти  в  пробковом
шлеме от солнца - где-где, но только  не  в  Атуорти!  Его  огорчала  потеря
шляпы. А лучшая твидовая пара испорчена окончательно! Но на подкладке  шляпы
значилось его имя, а так как шляпа была из дорогих, то какой-нибудь студент,
найдя ее там, куда ее унес ветер, вернет ее в деканат... И  все  же  было  в
этом что-то странное - в пропаже шляпы таился некий скрытый смысл, связанный
с неизвестно куда девавшимися  четырьмя  часами.  Будто  исчезла  часть  его
самого - четыре часа были безжалостно украдены из его  жизни,  а  с  ними  и
шляпа. Ему вдруг пришло в голову, что если он  отыщет  шляпу,  то  отыщет  и
четыре часа. Странно все-таки, что он не в состоянии решить эту головоломку,
он, которого вообще трудно сбить с толку.
   Пропавшие четыре часа.
   Пропавшая шляпа.
   У него было смутное чувство, что он должен пойти по  направлению  к  дому
Томми и по дороге поискать шляпу -  не  валяется  ли  она  под  каким-нибудь
кустом - нельзя же, честное слово, чтобы хорошая шляпа оставалась лежать  на
газоне - вдруг пойдет дождь.
   Да, надо непременно отыскать шляпу.
   Он начал спускаться с крыльца, глядя на  полупрозрачные  облака,  бегущие
между луной и землей. Он спускался по этим ступенькам тысячи раз, но сейчас,
когда он думал, что достиг земли, он чуть не сломал ногу - там  была  лишняя
ступенька.
   Лоури взглянул под ноги и хотел было попятиться, однако тут же обнаружил,
что отступать некуда. Он едва не скатился в пустоту! Ступеньки были не  над,
а под ним. Он взирал на лестницу остекленевшими глазами, пытаясь сообразить,
откуда же столько ступеней. Время  от  времени  их  застилал  полупрозрачный
темный туман, и совершенно невозможно было предугадать, что подстерегает его
там, у подножия лестницы.
   Он с тревогой поднял голову  и,  слава  Богу,  увидел  луну,  он  все  же
находился над  землей,  а  значит  мог  дотянуться  до  таинственного  края,
подтянуться и выбраться наверх. Лоури поднял руку, но край отодвинулся, и он
чуть  не  потерял  равновесие.  Затаив  дыхание,  взирал  он  на  загадочную
лестницу. Луна, ступени и он, неведомой силой отрезанный от крыльца.
   Откуда-то донесся тонкий смех, и он огляделся по сторонам,  но,  конечно,
то  были  всего  лишь  японские  колокольчики  на  двери.   Шестое   чувство
подсказывало ему, что по лестнице спускаться нельзя, что  у  него  помутился
рассудок, и он не вынесет ожидавшего его там кошмара. Но ему и надо-то всего
лишь спуститься на две ступеньки тогда он сможет ухватиться за  край.  Лоури
спустился край отодвинулся. Глядя на сжимавшие пустоту руки, он  понял,  что
все бесполезно. Надо вернуться назад.
   И опять он едва не скатился вниз! Две ступеньки,  которые  он  преодолел,
исчезли буквально у него из-под ног.
   Снова тот же смех - нет, просто мелодичное позвякивание колокольчиков.
   Он взглянул вниз - на стены  пропасти,  в  чернильную  бездну,  прикрытую
слоями темного тумана. Минутку. Да, там, внизу, была дверь -  на  расстоянии
тридцати ступеней от него. Если  в  нее  войти,  то  можно  будет  подняться
наверх, - ему ничего не оставалось, как рискнуть. Лоури стал спускаться, вот
он остановился и оглянулся. Чудно ступени исчезали, как только  он  оставлял
их позади! Между ним и домом было пустое пространство, он все еще видел свет
в окнах. Что подумает Мэри...
   - Джим! Джим, ты забыл свою шляпу.
   Он в смятении повернулся и посмотрел  наверх.  Мэри  стояла  на  крыльце,
глядя в углубление, образовавшееся на месте дорожки.
   - Джим! - Она увидела яму.
   - Я здесь, внизу, Мэри. Не спускайся. Я сейчас выберусь. Все в порядке.
   Луна светила слишком тускло, чтобы он мог разглядеть выражение  ее  лица.
Бедняжка, она, наверно, перепугалась до смерти.
   - Джим! О Господи! Джим!
   До нее что, не долетал его голос?
   - Со мной все в порядке, Мэри! Я вернусь, как только дойду до этой двери!
- Бедная малютка.
   Она начала  спускаться  с  крыльца,  и  он  сложил  руки  рупором,  чтобы
выкрикнуть предостережение. Ведь она бы ступила в пустоту!
   - Остановись, Мэри! Остановись!
   Раздался раскат грома, и земля