а Угрюмого. - Надо одного парнищу успокоить перед уходом...
     - Должник, что ли?
     - Что-то вроде того... - Он усмехнулся.
     - Чего темнишь? Говори!
     - Ты о Бешеном слышал?
     - Кто такой?
     - Которой Аршина помял...
     - Ну... А мы-то при чем здесь?
     - При  том!  Поручение  есть:  наследил  он  много...  людей  деловых
подвел...
     - Но не тебя же?
     - Ты что-то очень много рассуждать стал! - обозлился Тихоня. -  Когда
в столице тебя от  ментов  спасали,  не  разбирался,  то  да  почему:  жил
спокойно, пил, жрал да баб трахал! Не так, что ли? С  тебя  же  монеты  не
требовали за это?
     -  Нужно,  расплачусь,  в  должниках  не  останусь!  -  на  этот  раз
разозлился Угрюмый.
     - Вот и молодец! Я был уверен, что ты  не  подведешь!  Денег  с  тебя
никто не требует, даже наоборот, тебе приплатят!
     - Так это Воланду нужно? - воскликнул Угрюмый.
     - Да тише  ты,  поубавь  громкость,  если  голову  хочешь  продолжать
носить!.. Короче, я узнал, что он почти все время на промке околачивается!
И отлично, на руку нам! Узнай, где он пашет, и...  минут  за  двадцать  до
прибытия вагонов вызови на воздух!..
     Угрюмый сразу решил, что сделает все, чтобы парень  остался  жив.  Он
даже не пошел искать его, как обещал Тихоне, тянул время, сказал, что  все
знает и сделает как надо, а когда времени не  осталось,  отговорился  тем,
что Савелия куда-то вызвали  к  начальству...  Поматерившись,  Тихоня  сам
сходил к прессам, но Савелия там не было, а молодой пацан,  его  напарник,
сказал, что он пошел куда-то спать...
     Как же они удивились, когда обнаружили  Бешеного  в  вагоне.  Сначала
Тихоня хотел прямо там его "успокоить", но Угрюмый уговорил его не  делать
этого в зоне: на воле всегда успеют, а он может принести им пользу...
     Федор криво усмехнулся:  надо  же,  словно  чувствовал,  что,  спасая
Бешеного, спасает себя...
     - Сука! "Свидетель должен быть мертвый!"  -  передразнил  он  голосом
Тихони. - Не тебя ли Бог прибрал?.. - Федор вспомнил  тот  душераздирающий
вопль.
     - Успел ли ты нырнуть, Тихоня? Если успел, то почему не  выныриваешь,
пора бы?.. - Закрыв глаза, он забылся и задремал. Неожиданно  громко,  как
ему показалось, хрустнула сухая  ветка.  Федор  испуганно  встрепенулся  и
вскрикнул от боли.
     - Это я, Федор! - Савелий протянул ему сапоги.
     - Чего так долго? Завалились неуда, что ли? -  Несмотря  на  сердитый
тон, было видно, что он очень рад возвращению Савелия.  Превозмогая  боль,
стал обувать сапоги.
     - Да нет, я их сразу нашел... -  Савелий  многозначительно  замолчал,
поморщился, вспоминая что-то... - На мост ходил...
     - Тихоня? - воскликнул Федор, сразу догадавшись.
     - Да... с ним все кончено... Вдребезги! Всмятку! Смотреть страшно!  -
Савелий брезгливо передернул плечами. - Мозги по железу: чуть не рыгнул...
     - Отпрыгался, землячок родимый! - с долей злорадства, как  показалось
Савелию, произнес Федор и посмотрел Савелию в глаза.  -  Удивляешься,  что
слез не лью по безвременно ушедшему Тихоне?
     - Да нет. Как рана?
     - Хорошего мало: дышать трудно...
     - Доктора тебе нужно!
     - Где ж его возьмешь? Назад - зона,  вперед...  -  Федор  кашлянул  с
надрывом. - Вперед - километров пятьсот-шестьсот до ближайшего населенного
пункта...
     - Сколько? - поразился Савелий, подумав, что ослышался.
     - Пятьсот - шестьсот! Это тебе не Москва, землячок...
     - Загнемся мы здесь... - обречено заметил  Савелий.  -  Ни  пиши,  ни
ружья...
     - Как? - встрепенулся Федор. - А рюкзак?
     - Вот... - Савелий вытащил из кармана полиэтиленовый  пакет.  -  Все,
что мы имеем: шесть сухарей и один  огурец.  -  Он  хмыкнул.  -  "Богатые"
запасы... на шестьсот километров!.. Вон, костюм  еще  один  сохранился,  -
кивнул он на землю, где бросил джинсовый костюм. - Остальное либо... -  он
снова поморщился, - либо нельзя трогать: следы оставишь...
     - Молодец, сообразил! - похвалил Федор. - За остальное  не  волнуйся:
все будет! - Он вытащил из кармана какой-то комочек и начал разворачивать.
- Вот! -  Он  протянул  Савелию  клочок  такой  же  белой  материи,  какую
разглядывал Тихоня перед прыжком с вагона.
     - Что это? - На белом клочке была какая-то карта, нарисованная умелой
рукой. - Дубликат? Почти... - Федор хитро ухмыльнулся. Да ты  что?!  Когда
же успел? - Савелий даже сел от удивления.
     А когда он ко мне подходил... Я как чувствовал, что  нам  она  нужнее
будет!
     - Это все хорошо, но чем она поможет? Не  сократит  же  километры?  -
Савелий со вздохом усмехнулся и махнул рукой.
     - Зря усмехаешься... Здесь карта!
     - Ну, карта! И что?
     - А на ней курки одного таежника...
     - Это который большой любитель рамса?
     - Да.... но... - У него даже челюсть отвисла от удивления.  -  Откуда
ты знаешь?
     - ЦРУ все известно! - рассмеялся Савелий,  но  заметил  настороженный
взгляд Федора и решил пояснить: - По сторонам  смотреть  нужно,  когда  не
хочешь, чтобы тебя кто-то услышал...
     -  То-то  я  чувствовал,  что  кто-то  смотрит  из-за  штабелей...  -
успокоился Федор. - Так вот этому Браконьеру помогать пришлось:  откупать,
чтобы не опедерастили...
     - А стоило? - небрежно усмехнулся Савелий.
     - Чудак! Да в его курках все есть для жизни: еда, оружие и... - Федор
многозначительно подмигнул, - ... и кое-что подороже золота.
     - Вот как? Что же это такое? -
     - Так... - неопределенно буркнул он. -  Нам  бы  до  первого  быстрее
добраться...
     - Далеко до него топать?
     - Километров пятьдесят, не больше... - вглядываясь в тряпицу, ответил
Угрюмый.
     - Это при условии, что Браконьер не двинул...
     - Ну уж нет! Он в курсе, что за фуфло по нашему  маяку  его  прямо  в
зоне пришьют!
     - Дай-то Бог... За супа дойти можно!
     - За сутки? Шустрый ты больно! - осадил Федор. - Топать-то  по  ночам
придется... Тревогу-то вот-вот подымут: на проверке, утром... Если уже  не
рюхнулись, торопиться нужно, а с моей раной... Далеко ли уйдем?
     - Уйдем! - заверил Савелий. - Еще как уйдем! - Он  поднялся  и  хотел
поднять Федора.
     - Погоди, осмотреться надо: не наследили ли?.. Хорошо, трава высокая,
на ней следов не остается... Часа через два выпрямится...
     - А собаки? Дождя бы сейчас... Он был бы кстати...
     - Для собачек я  сюрприз  приготовил,  -  хитро  прищурившись,  Федор
вытащил из кармана небольшой полиэтиленовый пакетик.
     - Что это? Отрава, что ли?
     - Что ты! Животных любить надо... Табачок... нюхательный: собачки  же
не курят и запах его не переносят...
     - Не промок?
     - Не должен вроде: пакетик запаивал и в воде проверил...
     - Подготовочка! - удивился Савелий.
     - А ты как думал? За жизнь борьба идет? За  свою  жизнь!  -  Надорвав
пакетик зубами, отложил в сторону. - Помоги-ка раздеться! Савелий  снял  с
него куртку, рубашку.
     - Отжаться хочешь?
     - Нет! - Он вдруг бросил окровавленную рубашку в воду. - Снимай  свой
пиджак!
     Ничего  не  понимая,  Савелий  подчинился,  и  пиджак  последовал  за
рубашкой Федора.
     - Не понял? Улика! - через силу улыбнулся  Федор.  -  Надо  же  нашим
преследователям найти что-то, кроме... - кивнул ой в сторону моста,  затем
отжал и напялил на себя свою куртку, а Савелию кивнул на джинсовый костюм.
- Одевай... Должен быть впору, на себя в швейке заказывал... Штаны тоже  в
воду: мог же ты в воде раздеться...
     Савелий быстро переоделся и бросил в речку в штаны.  Угрюмый  посыпал
вокруг табаком.
     - Теперь можно двигать...
     - А моя следы наверху, может, тоже посыпать? Я помню, как шел...
     - Твои следы пусть найдут: они от воды к  мосту  ведут  и  обратно  к
воде... Пусть головки  ломают...  Пошли,  до  рассвета  километров  десять
намотать нужно...
     Савелий подхватил Федора под  руку  и  легко  поднял.  Они  двинулись
вперед, вверх  по  течению,  и  Угрюмый,  пока  не  кончился  весь  табак,
аккуратно посыпал за ними. Вдруг он встал как вкопанный.
     - Беше... Савелий, где майка? Ну, та, что сапоги обвязывал?
     -  Обижаешь,  Федя!  -  рассмеялся  Савелий  и  вытащил  из   кармана
разодранные клочки бывшей майки.
     - А ты не такой лопух, каким кажешься! - рассмеялся Федор.



        ВОЛЯ!!!

     Стараясь отойти как можно дальше от моста, они  останавливались  лишь
на мгновения, чтобы заглянуть  в  карту  да  чуть  перевести  дух.  Федор,
превозмогая  боль,  отказывался  от  более  длительного  привала,  но  ему
становилось все хуже и хуже. Савелий страдал от того, что ничем  не  может
облегчить его  муки.  Он  пытался  отвлечь  его  от  боли,  рассказывая  и
рассказывая различные веселью истории... Однако и он вскоре  замолчал:  на
него навалилась такая усталость, что язык не ворочался, хотелось упасть  и
уснуть... Ему казалось, что к его  ресницам  подвешены  грузики,  и  он  с
трудом держал глаза открытыми,  чтобы  не  наткнуться  на  дерево  или  не
завалиться на какой-нибудь колдобине.
     Савелию стало казаться, что  он  только  что  сошел  на  берег  после
долгого и утомительного плавания...  С  непривычки  земля,  словно  живая,
норовила сбросить его, сбить с дог. Походка была  неуверенной,  враскачку,
как у всех моряков, долго не ступавших на землю... Он бесцельно бродил  по
родному городу,  всматриваясь  в  дома,  в  людей,  стараясь  понять,  что
изменилось за его  девятимесячное  отсутствие.  С  удовольствием  улыбался
каждому  прохожему,  совсем  незнакомым  людям,  радовался   обыкновенному
троллейбусу. У него было состояние человека,  только  что  выпущенного  на
свободу после долгого заключения.
     "Действительно, поножей" - промелькнуло в воспаленном мозгу Совели.
     Это состояние опьяняло, наполняя душу какой-то необ®яснимой  радостью
бытия...
     Точно такое же состояние испытал он в первые минуты своей воли... Все
вокруг было совершенно другим. Казалось бы, те же деревья, те  же  листья,
тот же воздух, все такое же, как и в зоне, но... Но все  было  таким  и...
другим! Даже воздух казался ему более  чистым,  свежим,  свободным...  Вот
главное: СВОБОДНЫМ!  В  этом  и  было  главное  различие!  Воля!  Свобода!
Нормальное и обычное состояние для человека, воспринимающееся  им  так  же
просто, как потребность дышать, пить, есть? Другими словами,  естественная
потребность, на которую обычно человек не обращает внимания!
     Однако прошли первые часы на воле, и Савелий вдруг почувствовал,  что
напрасно он радуется:  по  существу,  ничего  не  изменилось.  Да,  он  на
свободе!  Да,  его  не  окружает  колючая  проволока   и   нет   вышек   с
автоматчиками! Да,  никто  не  окрикнет  и  не  оскорбит,  не  унизит  его
человеческого достоинства! Да, не зазвучит  душераздирающий,  заставляющий
каждый раз вздрагивать нервы, звук сирены! Все это так, но... Но может  ли
он считать себя свободным? Вроде бы все внешние факторы говорят о том, что
может! Но это внешние факторы, нет  самого  важного:  внутренней  свободы!
Внутреннего ощущения, когда человек может  сказать  самому  себе:  "Да,  я
свободен!"
     Осознание  этого  пришло  не  сразу,  но  вдруг...  Осознание   этого
настолько поразило Савелия, что он грубо выругался, не заметив, что вслух.
     - Савелий! - хрипло позвал Федор.
     - Что? Ты что-то сказал? - очнулся Говорков от своих мыслей
     - Как думаешь, прошли мы километров семь-восемь?
     - Думаю, да. А что? - Светает. Давай передохнем, ты же еле дышишь!
     - Нет, давай еще рискнем, вряд ли они сразу рюхнутся на железку. А мы
километры выиграем! Лучше плохо дышать на воле, чем хорошо  -  в  зоне,  -
усмехнулся Федор.
     Они прошли еще часа  полтора,  в  которые  Савелий  двигался  подобно
роботу  ни  о  чем  не  думая,  ничего  вокруг  не  замечая...  Вдруг   он
почувствовал, что Федор дергает его за рукав.
     - Что?
     - Говорю-говорю тебе, а ты не отвечаешь...
     - Задумался...
     - А... по-моему, хватит: риск хорош, когда разумный... Савелий  вдруг
осмотрелся и растерянно спросил:
     - Слушай, зачем мы от реки ушли?
     - Ты же уже спрашивал! - удивился Угрюмый. - Здесь река крюк  делает,
мы и срезали... - Он прислонился к сосне.  -  Худо  мне!  Совсем  худо!  -
Тонкий ствол сосенки покачивался, а вместе с ним и раненый.
     - Давай присядем минут на десять. - Он сполз на землю.
     - То говоришь, что не хочешь рисковать, то - на десять...
     - Подумал, что тут до речки недалеко...
     - Вот и хорошо, тогда надо идти, там по новой тебя перевяжу...
     - Чем перевяжешь-то? - со стоном выдавил Угрюмый.
     - Старый постираю... Прокипятить бы их... - Он с  жалостью  вздохнул,
взглянув на бледное лицо Федора, и устало прикрыл глаза.
     - Нельзя спать, Савка, нель... зя!  -  толкнул  его  Федор.  -  Пошли
дальше, пока я еще могу двигаться...
     - Сейчас, сейчас я помогу тебе! -  Превозмогая  усталость  и  боль  в
боку, Савелий рывком поднялся с земли и поднял раненого.
     Они двинулись вперед, но теперь Угрюмый просто повис на его  плече...
Не прошли они и нескольких сот метров, как Федор сполз по нему на землю.
     - Все! Не могу больше... Не могу!
     - Надо идти, братишка, надо! - Савелий попытался поднять его.
     - Не могу! Горит все! Все горит во мне! - Федор вдруг начал сдирать с
себя бинты. - Горит!.. Горит!..
     - Что ты делаешь? - крикнул Савелий и схватил его за руки. -  Подожди
немного! Потерпи. - Беспомощно оглядевшись,  он  посмотрел,  на  дерево  и
воскликнул: - Посиди минутку, влезу на дерево, погляжу... Посидишь?  -  Он
крепко держал его руки, пока Федор обречено не произнес:
     - Хорошо! - и откинулся  на  спину.  Савелий  отпустил  его,  постоял
немного, но Федор спокойно лежал  с  закрытыми  глазами  и  не  шевелился.
Выбрав подходящее дерево. Говорков медленно, часто отдыхая, полез по нему.
Добравшись до середины, он увидел блеснувшую на солнце реку.
     - Река! Река! - радостно прокричал Савелий и стал  быстро  спускаться
вниз. - Совсем близко -  рукой  подать!  Метров  восемьсот,  не  больше...
Вставай, пошли потихоньку...
     То ли сил прибавилось от близости желанной цели, то  ли  оттого,  что
Федор немного отдохнул, но они двигались быстрее...
     Вскоре перед ними, сверкая под лучами восходящего  солнца,  открылась
причудливая змейка сибирской речушки. Здесь она была намного шире,  чем  у
моста.
     - Слава богу, дошли! - прошептал Федор и медленно опустился на траву.
- Здесь искать не должны... Даже если они уже и наткнулись  на  него...  -
Федор говорил тяжело, в груди все хрипело и клокотало.
     - Почему?
     - Мы шли против течения и не использовали реку для отрыва, во Что они
вряд ли поверят, к тому же от населенного пункта уходим... Не могут же они
знать о курках Браконьера!..
     - Все ж укрыться чуть-чуть не помешает. Ты полежи, а я осмотрюсь...
     Спуск был крутой, и Савелий решил найти более пологий. Был бы  здоров
Федор, могли бы спрыгнуть, но...  Метрах  в  пятидесяти  он  наткнулся  на
небольшой овражек, ведущий прямо  к  реке.  Спускаться  здесь  было  очень
удобно. Савелий сошел к воде и жадно напился. Намочив свою  бывшую  майку,
он решил вернуться за Федором, но  вдруг  увидел  в  крутой  стене  берега
какой-то странный вход. Он вел в достаточно просторную пещеру. Когда глаза
свыклись  с  полумраком,  он  заметил  в  углу  белесые  кости   какого-то
животного, которым,  вероятно,  с  удовольствием  пообедал  бывший  хозяин
пещеры. Хорошо,  что  он  покинул  это  убежище:  не  хотелось  бы  с  ним
повстречаться в таком состоянии.
     Сделав из веток огромный веник, Савелий, поднимая невообразимую пыль,
вымел тщательно весь мусор и  кости,  натаскал  хвойных  веток  и  зеленой
травы, соорудил из них две мягкие и удобные постели. Полежав то на  одной,
то на другой, остался доволен и вернулся за Федором. Он спал, но сразу  же
открыл глаза, услышав шаги.
     Гостиницу "Метрополь" в Москве знаешь? -  деланно  весело  воскликнул
Савелий. - Номер люкс на двоих, со всеми удобствами: с видом  на  море,  с
мягкой мебелью... Правда, остальные удобства - во дворе...
     - Ты чо, гонишь, что ли? Какой люкс? Какие  удобства?  Шайба  с®ехала
или крыша потекла? - Федор с  явной  тревогой  уставился  на  Савелия:  не
рехнулся ли парень.
     Не веришь? Отличное помещение! Еще спасибо скажешь!



        УГРЮМЫЙ

     Он помог Угрюмому подняться, и они медленно побрели к спуску. Хотя он
и был пологим, однако раненый несколько раз спотыкался, и  Савелию  стоило
больших трудов удержать его. Наконец они добрались до  берега  и  вошли  в
пещеру
     Извини, землячок! Действительно, как говорил,  и  "вид  на  море",  и
"мягкая мебель"... А я подумал, что ты  свихнулся.  А  запах-то  какой!  -
воскликнул Федор, опускаясь  на  ложе  из  травы  и  веток.  Красота!  Вот
спасибо!.. А, черт! Проклятая рана!
     Сейчас  полегчает!  Савелий  начал  осторожно  разбинтовывать.  Кровь
подсохла, и бинты пришлось отдирать от тела. Федор  скрежетал  зубами,  но
терпеливо переворачивался с боку на бок и стоически молчал.
     Когда обнажился тампон, темно-багровый от крови, Федор  взял  Савелия
за руку.
     - Дай передохнуть малость... Поговорим лучше... Я  же  вижу,  что  ты
давно хочешь спросить о чем-то...
     - И  спрошу!  -  Савелий  нахмурился.  -  На  зоне  все  считали  вас
приятелями...
     - Можешь не продолжать! - Глаза Федора зло заблестели. - О покойниках
принято плохо не говорить, но... веришь, рано или поздно я бы сам придушил
его вот этими руками. - Он  сжал  внушительный  кулак  так,  что  побелели
пальцы. - И Тихоня это чувствовал... - Он вдруг опустил голову. - Боялся я
его... Это он тоже знал... Ведь  мог  его  пальцем  раздавить,  а  боялся!
Сколько его знаю, столько боюсь... даже сейчас, когда он мертв. -  Угрюмый
все равно говорил о Тихоне в настоящем времени. - А знаю его давно...
     - Может, не надо?..
     - Надо! - упрямо воскликнул он. - Надо же когда-нибудь об этом  вслух
сказать!.. Я еще малолеткой был, когда по его милости на баланду  пошел...
Ты, говорит, в первый раз да малолетка: на себя бери - много не дадут... А
всех потянут, то и тебе, как соучастнику, на всю катушку влепят... Я  ему:
какой  я  соучастник?  А  он:  ты  знал?  Знал!  И  не  донес  -   значит,
соучастник!.. - Федор зло сплюнул. - Я  и  уши  развесил,  мне  на  них  и
привесили - пятак. Гуляй, Федя!.. Совсем немного! Пустяки!  Гад  ползучий!
Эх, жизнь моя - индейка! - Он тяжело вздохнул. -  Я  же  спортсменом  был:
диск, копье метал под мастера...
     - И что же дальше?
     - Дальше?.. Думал, выйду, опять  спортом  займусь...  -  Федор  снова
сплюнул. - Занялся, называется! Вышел, а он тут как тут:  в  кабак  тащит,
три куска сует - заслужил, мол...  И  покатило-поехало...  Капуста  вскоре
кончилась, долги начались, а их отрабатывать надо...  Снова  загремел,  на
шестеру, четыре хозяину оставил! Вышел, а через месяц - треха до звонка...
А теперь глухо: сто сорок шестую загрузил...
     - Грабеж?
     - Грабеж! - криво усмехнулся Федор. - Дело, конечно, твое: верить аль
нет, но мне тебе лапшу на уши вешать резона нет - чистый я  в  этом  деле!
Чист как стеклышко! За предыдущее - виноват и отбарабанил сполна! А тут...
Один земляк твой, тоже москвич, Доцент кликуна - не  слыхал?  Так  вот  он
стих сложил, ну, словно про меня, точно...
     "На свободу с чистой совестью", - - Призывает плакат на стене!  Я  же
не виновен полностью! И угрызений и капли нет...
     Эти строки он прочитал с неожиданным чувством и замолчал.
     - А что же случилось? - спросил  Савелий  не  из  интереса,  а  точно
поняв, что Федору очень нужно выговориться.
     - В тот день я был, что говорится, в стельку... А у меня  особенность
одна: какой бы ни был пьяный, на  следующий  день  все  помню,  до  мелочи
последней... -  говорил  Федор  тяжело,  часто  замолкал,  но  Савелий  не
торопил,