о до своего
времени, увы, не дожил.
     Все так. Пашу я знал. Но главное было в  другом: ни этот  Шрам, ни один
из  его  подручных Раменского и в глаза не  видели. Паша был маленький, весь
как бы перевитый жилами сорокалетний  человечек с орлиным носом и без единой
родинки или даже бородавки на изрытом оспой лице. Такого один раз увидишь --
и  уже ни с  кем не спутаешь.  Да, его шлепнули при разборке, это верно.  Но
было у  меня  ощущение,  что об этой разборке  Шрам  узнал из  той  же самой
заметки в  "Московском комсомольце".  Ай-ай-ай. А врать-то нехорошо. Но врут
-- по крайней мере  в подобных  случаях  -- не  из любви  к искусству, а для
достижения каких-то вполне определенных целей.
     Каких?
     Случайный наезд залетной братвы?
     Ну, посмотрим.
     --  Договоримся  так,  Сергей  Сергеевич,  --  продолжал  Шрам.  --  Ты
отстегиваешь нам пять штук и  спишь спокойно. И никаких пожаров не боишься и
вообще ничего.
     -- Пять штук чего? -- переспросил я.
     -- "Зеленых", козел! Чего! -- популярно раз®яснил мне качок.
     -- А, "зеленых"!  -- повторил  я. -- Нет  вопросов.  У меня как  раз  в
инструментальном  шкафчике  были   отложены  пять  тысяч  баксов  --  завтра
предстояло расплатиться с леспромхозовскими  за делянку  с трелевщиками и за
пилораму с сушилкой. Я извлек пачку и бросил ее Шраму.
     -- Можешь  не  проверять, вчера из банка. Пачку он поймал ловко,  одним
движением, но вид денег, как мне показалось,  его крайне озадачил. Он вскрыл
бандероль, полистал новые  стольники,  но выражение некоторой  обалделости с
его лица так и не исчезло.
     -- Что-то не так? -- спросил я.
     Он не ответил,  а по-прежнему  вертел баксы в руках,  что-то напряженно
обдумывая. Его поведение показалось странным даже качку.
     -- Какие проблемы, Шрам? -- спросил он. -- Дело сделано. Все ясно: лох.
Плюс навар. Мотаем?
     Шрам постучал пачкой по ладони и рассудительно заметил:
     -- Не  долго ты проживешь, Чир. Нет,  недолго.  А почему? А потому  что
лезешь не по чину. Нам что было сказано? Бабки взять?
     -- Нет. Нам было сказано...
     -- Заткнись, придурок. И молчи, пока тебя прямо не спросят! Понял?
     -- Понял, Шрам, все понял, -- заверил качок. -- Молчу.
     Это было уже интересно.
     --  Приятно с тобой иметь дело,  Сергей Сергеевич, -- заметил  Шрам. --
Быстро ты все понимаешь.
     Он бросил мне пачку баксов. Я поймал ее не менее ловко, чем он сам.
     -- Сто, -- сказал Шрам. -- И немедленно.
     -- Сто чего?  -- уточнил я. -- "Зеленых"? Сто  тысяч? Ты  за кого меня.
Шрам, принимаешь? Ты в столярке, понял? А не в  "Чейз манхэттен банке". Даже
если я продам все  оборудование вместе с  домом  и  землей,  вряд  ли выручу
больше полтинника. Ну, плюс двадцатник за "ниссан" и еще  копейки за "Ниву".
Я принял тебя за  разумного человека. Но начинаю в этом сомневаться. А  если
быть совершенно честным,  я вообще не  понимаю,  почему должен тебе платить.
Хоть копейку.
     Качок даже ахнул от такой моей наглости:
     -- Не в®езжает! Дай, Шрам, я ему растолкую?
     -- Ну растолкуй, -- разрешил старший.
     --  Слушай сюда, ты, Сергей  Сергеевич! Ты нам  по жизни должен! Теперь
в®ехал, нет?
     -- Нет, --  сказал  я.  -- Мне  приходилось слышать  это  выражение. Но
смысла не  понимаю. По какой жизни я вам должен? По вашей  или по моей?  "Ты
нам по жизни должен". Что это, собственно, значит?
     -- Это значит, что делиться надо! Теперь понял, козел?
     --  Ну, допустим. Но почему я должен делиться с вами? Вы что, инвалиды,
немощные?
     -- Я чего-то не врубаюсь, -- обратился качок к  Шраму. -- Он дуру гонит
или в самом деле совсем плохой, не понимает?
     -- Все он понимает. Даже чуть больше, чем нужно.
     -- Понимаю, конечно, -- согласился  я, продолжая  разыгрывать сельского
дурачка.  -- Но я  и другое  понимаю. Если вы сожжете  мою столярку,  вообще
ничего не получите.
     -- Верно, не получим, -- кивнул  Шрам. --  Но  мы другое получим. После
этого нам уже ни с кем не придется разводить такой базар.
     -- Акция устрашения, -- уточнил я. -- Воспитательное мероприятие.
     -- Грамотный ты, Сергей Сергеевич, парень.
     --  Да  нет,  Николай  Васильевич,  это я  просто  радио  наслушался. И
телевизора насмотрелся. Ну так начинайте прямо сейчас, чего тянуть? Бензин в
гараже в канистре, спички у самих есть.
     Подручные Шрама переглянулись с искренним недоумением.
     -- Полечить его для начала? -- предложил качок.
     --  Не  спеши,  --  возразил Шрам, разминая очередную "беломорину".  --
Предупреждал же  я тебя: не  спеши. Угробит тебя, Чир, эта спешка. Серьезные
дела делаются неторопливо. Правильно, Сергей Сергеевич?
     --  Ну,  допустим, --  согласился  я, хотя,  между  нами,  считал,  что
серьезные дела  делаются либо  очень быстро,  либо за них  лучше  вообще  не
браться.
     -- О чем я  и говорю, -- рассудительно продолжал Шрам. --  Это  хорошо,
когда человек не цепляется за свое добро. Добро -- что? Сегодня есть, завтра
нет. Добро  можно  снова  нажить,  а  вот кое-чего  снова  не  наживешь.  Ты
представь, Сергей Сергеевич, что вот пошла твоя жена с дочкой за молоком или
просто так погулять, а тут вдруг какие-нибудь отморозки. А? Времена-то нынче
неспокойные. И ведь никакие собаки не помогут, собак  перестрелять -- нечего
делать.  И  никто  не  поможет,  кричи не  кричи.  Все,  наоборот,  по избам
попрячутся. Как тебе такая картинка?
     Не стоило ему это говорить. Нет, не стоило.
     Его  я  убил сразу  --  проломил  висок носком  старого,  еще  с Чечни,
спецназовского ботинка.  Одновременно  метнул диск циркулярки с закруткой  в
обладателя  черного пояса и попал хорошо, в переносицу. Тут же сломал правую
руку качку, успевшему  вытащить  "тэтэшник", и  в  броске  достал обладателя
красного  пояса,  который от неожиданности даже  не шевельнулся.  Двое,  что
стояли у машин, разом сунулись, как я и предполагал, на шум  и получили свое
по полной программе. Ну, не по полной, убивать я их не собирался: щенки еще.
Они нужны мне были живыми для воспитательного  мероприятия. На  этот раз  --
моего.  А  в  любом  воспитательном  мероприятии  главное  что?  Публика.  Я
совершенно не представлял себе,  что вся эта  история значит,  но на  всякий
случай решил извлечь из нее  максимальную пользу. На будущее. На тот случай,
если это действительно просто  наезд.  Хотя уже был почти на все сто уверен,
что это не так.
     Краем  глаза  я  отметил,  что молодые  рыбаки-студенты в  адидасовских
спортивных  костюмах  присунули  к  берегу  плоскодонку  и делают  вид,  что
разбирают снасти. Так  что времени оставалось уже совсем  немного. Поэтому я
даже связывать никого из моих гостей не стал, лишь вытащил их ТТ и  бросил в
угол, а "макарку" Шрама оставил на месте в  его наплечной кобуре. После чего
отволок всех к стене, на которой Мишка отсчитывал свою "пятилетку здоровья",
открыл вентиль и полил всех из шланга, чтобы привести в чувство.
     Сомнений в выборе об®екта моего педагогического  мероприятия у  меня не
было.  На эту роль как нельзя лучше  подходил качок. Он сидел у стены и тихо
скулил,   баюкая   сломанную  руку.  "Черный  пояс"  зажимал  обеими  руками
разрезанную  переносицу,  между  пальцами сочилась почему-то  очень  темная,
почти  черная кровь.  На роль зрителя он не годился,  а  остальные годились.
Кроме  Шрама,  конечно,  в  руке  которого так и белела последняя  в его  не
слишком безгрешной жизни невыкуренная "беломорина".
     Я ухватил качка за златую цепь и подтащил к циркулярке.
     --  Какое  дело  вам заказали? -- Он замычал, завертел головой, пытаясь
освободиться. Но цепь была из хорошего металла, качественного, хоть и  не из
золота. -- Кто заказал? -- продолжал я. Он по-прежнему крутил головой.
     Я включил  циркулярку  и сунул  его морду  к сверкающему диску, который
вращался  со скоростью восемь тысяч оборотов в  минуту. Звук стоял  тот еще,
поэтому пришлось перейти на односложные предложения.
     -- Кто?
     -- Не знаю! Какой-то Серый!
     -- Что?
     -- Не знаю, он со Шрамом толковал!
     -- Где?
     Он помедлил с ответом, а я был уже не в том состоянии, чтобы сострадать
ближнему.  Я  ткнул  его ноздрю  в  диск,  струйка  крови  окрасила поднятый
защитный кожух.
     -- В Химках!
     -- Кто Серый?
     -- Не знаю! Похоже, не знал.
     -- Что заказал? -- повторил я, крича ему в ухо, потому что визг от пилы
был весьма высоких децибелов.
     Он молчал. Я приблизил его ряшку к пиле. Он заорал:
     -- Наехать!
     -- Зачем?
     -- Не знаю! Честное пионерское, клянусь, не знаю!
     Ну, если так клянутся...
     Я выключил станок, подождал, пока пила стихнет, и подвел итог:
     -- Твоя кличка Чир, так?
     Он послушно замотал головой.
     -- Теперь будет  другая. Чир Рваная  Ноздря.  Это  как  Ричард  Львиное
Сердце.
     Я  кинул парализованного от ужаса качка к стене и обратился к почтенной
публике:
     -- Все видели?
     Публика дружно закивала:
     -- Все, все!
     --  Расскажите об этом  в своих  кругах. И не опускайте подробностей. Я
уже однажды говорил это, но готов повторить: если хоть одна сука появится на
нашей стороне Московского  шоссе --  у этой  циркулярки выпуск двадцать  два
сантиметра. Все поняли? Они снова закивали:
     -- Все, все!
     Понятливый народ.  Правда,  и метод был доходчивым. А ведь по-другому и
не поняли бы.
     И  только  я успел закончить  свое воспитательное  мероприятие,  как  в
столярке  появились  два  рыбака-студента,  грамотно раскатились по  углам и
направили стволы коротких десантных "калашей" на моих совсем уж  офонаревших
гостей.
     У меня сегодня, похоже, был день открытых дверей.
     Моим  новым  гостям   и  полминуты   не   понадобилось,  чтобы  оценить
обстановку. Один из них сунул в ухо таблетку микрофона и включил передатчик:
     -- Я -- Третий. Мы на месте. Все в норме. Один холодный, пять теплых...
Нет, не мы, сам... Есть, ждем.
     Он  выключил рацию, оба  спрятали  "калаши"  под куртки  и  уселись  на
верстаке,   покачивая  ногами  в   обычных  белых   кроссовках.   Ну   чисто
студенты-практиканты.
     -- Чего ждем-то? -- спросил я.
     Ни один, ни другой не ответили. Грамотные студенты.
     Некоторое  время  было  непривычно  тихо, лишь  покрякивали  над Чесней
перелетные  утки. А потом  вдруг в  столярке потемнело, и начался прямо-таки
американский  вестерн.  В  дверном  проеме  возникли Мишка  Чванов, Артем  и
Борисыч с двустволками на  изготовку,  а позади маячил Костя Васин с вилами.
Другого оружия, видно, для него не нашлось.
     -- Руки вверх,  суки! -- заорал Мишка, переводя стволы с моих гостей на
студентов.  -- Двенадцатый калибр, картечь, суки, кишки наружу! Руки вверх и
никаких лишних эмоций!
     Студенты соскользнули с  верстака, перекатом ушли  по углам, в их руках
тускло блеснула сталь автоматов.  Я едва успел прыгнуть между ними и поднять
руки.
     -- Отставить!  Убрать  стволы! Здесь свои!  Мишка,  твою  мать, я  кому
говорю! Положи ружье на землю! Всем опустить оружие!
     Мой  истошный вопль  дошел-таки  до разгоряченного Мишкиного  сознания,
мужики опустили двустволки, а студенты, чуть помедлив, спрятали "калаши".
     -- Серега, извини! Припозднились! -- снова заорал Мишка.  -- Бабы, едри
их, патроны спрятали! Пока нашли. Ты в порядке?
     -- В  полном, как видишь,  -- ответил я,  оттирая  его к выходу. Но  он
успел рассмотреть столярку через мое плечо.
     -- T-мое! Это чего тут было? Едрена вошь!  Куликовская битва!  Чего тут
было, Серега?
     --  Ничего тут  не было! -- в  свою очередь заорал я. --  Быстро валите
отсюда!  Ничего тут не было, вас тут не было, ничего вы не видели и знать не
знаете! Ясно?
     -- Понял, Серега, все понял! Нас тут нет и не было никогда! Все понято,
Серега, будь спок! Пошли, мужики!
     -- Ружья  спрячьте,  вашу мать!  -- напутствовал я их.  --  Всю деревню
переполошите! И Ольгу еще задержи, -- крикнул я вслед Мишке.
     -- Бу сделано, Серега! Все путем, будь спок!
     Этот ковбойский налет произвел на студентов некоторое впечатление.
     --  Гляди-ка! -- заметил один из них. -- Защищать прибежали. За что они
тебя так любят?
     -- Они не меня прибежали защищать, -- возразил я.
     -- А кого?
     -- Не кого, а что. Свои рабочие места.
     -- Надо же! --  удивился второй.  -- Цивилизуемся! Они попросили у меня
санитарный пакет и моток веревки, упаковали моих гостей, умело наложив перед
этим шину  на сломанную руку качка, заклеив пластырем его разрезанную ноздрю
и  перевязав обладателя черного  пояса. Потом  сложили в кучку  их  стволы и
снова уселись на верстаке.
     -- И долго мы будем чего-то ждать? -- спросил я.
     -- Минут десять, -- взглянув на часы, ответил первый.
     И  верно,  ровно  через  десять  минут  у  ворот  столярки  затормозила
неприметная серая "Волга" с московскими номерами, без всяких  там  мигалок и
антенн  спецсвязи.  Из   машины  вышел  человек  в  штатском   --  начальник
оперативного  отдела   УПСМ  --   Управления  по   планированию  специальных
мероприятий -- полковник Константин Дмитриевич Голубков.
     * * *
     ...Через час,  когда  встревоженная  Ольга, наконец, вернулась домой, в
столярке уже  ничто не  напоминало о недавних событиях,  а  мы  с Голубковым
сидели во дворе  на  бревнах  и вели  неторопливую беседу. Но переход к этой
беседе оказался нелегким.
     Выслушав  короткий  рапорт одного  из студентов,  полковник раздраженно
прервал мою попытку об®ясниться:
     -- Отставить! Я все слышал!  Он жестом потребовал у одного из студентов
коробочку рации, вышел на связь:
     -- Я -- Первый, вызываю Пятого. Что там у тебя?
     Таблеткой микрофона  он пользоваться не  стал, поэтому я услышал сквозь
шум помех довольно отчетливый ответ Пятого:
     -- Стоит, где и раньше. Неподалеку от церквушки. Ждет. Зеленый "жигуль"
шестой  модели.  Один.  Ведет наблюдение из  салона. Бинокль или бинокуляр с
блендами.
     -- Контакты?
     --  Никаких. С полчаса  назад  подошел местный  священник, поговорили с
минуту. Видно, спросил, кого тот ждет, или что-нибудь в этом роде. Все.
     -- Задача прежняя. Конец связи.
     Голубков вернул рацию и коротко приказал:
     -- Действуйте.
     Никаких дополнительных  указаний не потребовалось.  Студенты сноровисто
транспортировали  команду Шрама в  их  "Нивы".  Лишь когда поволокли  самого
Шрама, пыхтя от  тяжести  --  а  трупы,  они  всегда  почему-то  тяжелые, --
Голубков  остановил  их,  обшарил карманы  куртки  Шрама  и  извлек какие-то
довольно замусоленные бумаги.
     --  Так  и  есть.  Справка об освобождении. Живет  в  Химках. В Химках,
понял?
     -- Это важно? -- поинтересовался я.
     --  Это  самое важное, --  ответил Голубков.  Бандитские "Нивы" уехали.
Голубков походил по  столярке, беззвучно матерясь, потом  остановился против
меня:
     -- Ну? И что теперь делать?
     Мне оставалось только пожать плечами:
     -- Вам видней. "Пожарную сигнализацию" с космической связью вы воткнули
мне в расчете на такой случай?
     -- Совсем не на такой. На другой.
     -- На какой?
     -- Не гони. Придет время, узнаешь. Убивать-то зачем было?
     --  А  вы  не понимаете?  --  спросил  я. --  На  моем месте  вы  долго
раздумывали бы?
     -- Вообще не раздумывал бы, -- буркнул Голубков.
     -- Так я и сделал.
     -- Ладно,  -- подумав, заключил он. -- Убийство в пределах  необходимой
обороны. Доказательство -- пленка. Прослушка санкционирована. Проходит.
     --  Так-то  оно,  может,  и  так,  --  согласился  я,  --  но  ведь  по
прокуратурам и судам затаскают.
     -- Нет. Не можем мы тебя засветить. Особенно сейчас. Уладим.
     -- Как?
     -- Ты помнишь, какие слова высечены на Дельфийском храме?
     --  Вы  говорили.  "Ничего  сверх  меры". Сверх  меры  я  ничего  и  не
спрашиваю. А все, что касается меня, должен знать. Это был не наезд.
     -- Да, это была прокачка.
     -- Меня? Они и слова-то такого не знают.
     -- Тот, кто дал им этот заказ, знает.
     -- Кто?
     Голубков не ответил.
     -- Ладно, ничего сверх нормы, -- согласился я. -- Кто их на меня вывел?
Верней, не их, а заказчика?
     -- Мы. Через ментовскую агентуру. И хватит вопросов.
     -- Нет, -- возразил я, -- не хватит. Что теперь будет?
     --  Будет следующее.  "Нивы" проедут в  один подмосковный район, далеко
отсюда.  Зеленый "жигуль" последует  за ними.  "Нивы"  в®едут на  территорию
завода  стройматериалов  и  через  полчаса  выедут  оттуда пустыми. Потом их
найдут сожженными в глухом  месте. А твоих гостей перегрузят  в "вахтовку" и
через  задние ворота отвезут в  надежное место. И они будут отсиживаться там
столько, сколько  нужно. Кроме Шрама, конечно. А утром с этого завода увезут
на стройку в Южное Бутово  шесть  довольно  массивных  железобетонных балок.
Думаю, что этот тип в зеленой  "шестерке" даже  заглянет на стройплощадку. И
пощупает  балки. А  они будут еще теплыми. После этого у  него  уже не будет
никаких сомнений в твоей личности. Что и требовалось доказать.  --  Голубков
подумал и добавил: -- На данный момент.
     Я  понял, что он больше ничего  не  скажет,  смыл  шлангом следы крови,
чтобы Ольга ничего не заметила, и поинтересовался:
     -- Ребята  сидели на базе  ПВО, это почти рядом. А  вы-то как оказались
здесь так быстро?
     -- А я как раз к тебе ехал. На половине дороги поступил сигнал.
     -- Эти двое -- боевое охранение?
     -- При нужде. Основная задача у них другая.
     -- Какая?
     -- Контроль твоих контактов.
     Я решил зайти с другой стороны:
     -- Зачем вы ко мне ехали?
     -- Есть дело.
     Но он не успел заговорить о деле, потому что подошла Ольга и с тревогой
спросила:
     -- Что тут было?
     -- Да ничего, -- сказал я.
     -- А почему Мишка и мужики с ружьями бегали?
     -- А кто их  знает. Показалось, что гуси на  перелет пошли.  А это были
просто чирки. Они даже ни разу не выстрелили.
     -- А где те люди?
     -- Уехали.
     -- Дали заказ?
     -- Нет, мы не  сошлись в цене. И только тут  Ольга обратила внимание на
полковника Голубкова.
     -- Здравствуйте, дядя Костя. Вы порыбачить приехали?
     -- Ну, не совсем, -- ответил он. У Ольги опустились руки.
     -- Опять! -- только и сказала она.
     -- Оля, ты жена офицера, -- мягко напомнил Голубков.
     -- Я жена деревенского столяра, -- резко возразила  Ольга. -- И мне это
нравится.   Он   давно  не   офицер,   его   разжаловали  и  вышвырнули   из
армии![1]
     Голубков покачал головой с седыми, коротко подстриженными волосами.
     -- Нет, -- сказал он. -- Нет. Русский офицер -- это не должность. С нее
нельзя разжаловать или уволить. Это призвание. -- Он подумал и добавил: -- А
может, правильнее будет сказать: судьба.
     -- Так что за дело? -- спросил я, когда Ольга, не то чтобы успокоенная,
но привычно смирившаяся, ушла в дом укладывать спать Настену.
     Голубков ответил не сразу.
     --  Ты  последние  дни  ничего подозрительного вокруг себя  не замечал?
Какие-нибудь новые люди или еще что?
     -- Да нет. Ну, кроме этих.
     -- С этими все ясно.  А дело вот  какое.  Для тебя и всех твоих  ребят.
Они, кстати, чем занимаются?
     --  Кто  чем.  Муха  на  мотоцикле гоняет,  хочет  стать профи.  Боцман
переехал  из  Калуги,  купил  квартиру в Москве, обживается.  Подбивает  нас
создать охранное агентство.  Артист  свой  театр организовал,  скоро  первый
спектакль. Мечтает  Гамлета  сыграть, но пока не рискнул. Ставят  "Сирано де
Бержерака". Это с таким длинным носом. Дуэлянт, поэт. А что? У  него, может,
и получится. Ну  а Док пока не  при деле. Недавно вернулся со стажировки. Не
знаю, чему он научился в полевой  хирургии, но похудел килограммов на десять
и даже бросил курить. А я -- ну, видите.
     -- Значит, всех можно задействовать?
     -- В чем?
     -- Скажу. Только ты, если сможешь