Владимир Карпов.
     Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира (часть 1)

     (Литературная мозаика)

     ВВЕДЕНИЕ

     Хочу ввести читателя в мою  книгу  Именно  ввести,  объяснить,  о  чем,
почему и как она написана.
     Книга  эта  непростая,  тем,  кто  ищет развлечения или отдыха, советую
закрыть и отложить ее в сторону Эта книга была трудна при  создании,  трудна
она  и  для  чтения.  Поэтому  приглашаю  отправиться  вместе со мной в этот
нелегкий путь только тех, кто ощущает в себе достаточно  сил  для  раздумий,
горьких  переживаний,  а  может  быть, и разочарований. Но в целом, в итоге,
надеюсь, мы достигнем определенного результата  и  проясним  многие  томящие
нашу  душу  вопросы,  поставленные  недавней  историей, да и нами самими, ее
участниками. Участниками честными, но порой слепыми, не имевшими возможности
обозреть, охватить происходящее вокруг, понять, что творим, движимые теми, в
чьих руках были рычаги или, как говорится, бразды правления
     Тема книги - дела военные, выделенные из всех других дел и  проблем  XX
века  Центром повествования, фигурой, объединяющей все, о чем я рассказываю,
является человек, сыгравший необыкновенно важную  роль  в  достижении  нашей
победы  в  Великой  Отечественной  войне,  Маршал  Советского  Союза Георгий
Константинович Жуков, личность неоднозначная  -  и  как  полководец,  и  как
общественный деятель, и как человек.
     Одна  из  главных  трудностей  в  работе над книгой проистекала из того
обстоятельства, что в течение всей войны рядом с Жуковым был,  или,  вернее,
Жуков  был рядом с человеком, который являл собой своеобразный эпицентр всех
происходящих событий на фронте и в тылу. Я имею в  виду  И  В  Сталина.  Как
историческая  личность,  как  политический  деятель и как человек Сталин еще
более сложен, чем Жуков. Я не берусь анализировать, а  тем  более  оценивать
всю  деятельность Сталина, я намереваюсь описать его лишь как военачальника,
как Верховного Главнокомандующего.
     С другой стороны фронта Жукову противостоял,  был  его  противником  во
многих сражениях и в воине в целом Адольф Гитлер, тоже личность сложнейшая -
в  нравственном,  политическом  и  даже психологическом аспектах. Нго обойти
нельзя, он постоянное действующее лицо на протяжении всей войны  и  до  нее.
Значит,  и  он  будет  присутствовать  в  книге. И, конечно, будут названы и
охарактеризованы те гитлеровские генералы, которые  противостояли  Жукову  в
конкретных  сражениях. А на нашей стороне Жуков будет окружен своими боевыми
соратниками.
     Моя задача, с одной стороны, облегчается, а с другой - усложняется тем,
что Жуков написал большую книгу  "Воспоминания  и  размышления",  в  которой
осветил  почти  всю  свою  жизнь.  Казалось  бы,  что  может  быть  точнее и
достовернее этой книги? Но следует напомнить, что в то время,  когда  маршал
ее  писал,  он  был  стеснен  ситуацией  тех  дней, обстоятельствами, в силу
которых он не все мог сказать о себе. При этом необходимо  иметь  в  виду  и
известную  скромность,  присущую  ему  как автору. А кое о чем маршал, может
быть, не хотел написать по другим причинам - несомненно,  у  Жукова,  как  у
всех  нас,  грешных,  было немало и таких моментов в жизни, о которых ему не
хотелось бы вспоминать. Вот и получается:
     есть о чем рассказать, даже при  наличии  объемистых  и  содержательных
воспоминаний самого героя предстоящего повествования.
     Даже   то,  о  чем  он  рассказал  (например,  какое-нибудь  событие  с
совершенно  определенным  местом  действия,  точной  датой   и   конкретными
участниками),  может  быть  порой проанализировано и оценено несколько иначе
из-за того, что открылись какие-то новые, неизвестные ранее  обстоятельства.
А  может появиться - и у меня, пишущего, и у вас, читающих,- желание чему-то
возразить, высказать свое суждение и оценку, опираясь на те же самые факты и
события.
     Маршал  -  полководец  на  поле  сражения,  а  за   письменным   столом
маршальские  звезды  сил  не прибавляют. Перед чистым листом бумаги трепещут
даже профессиональные литераторы. Чистый лист - проверка и уровня  личности,
пожалуй  не  менее строгая, чем в бою. В сражении, если даже совершен огрех,
прошла, отгремела битва, и если ты не хочешь, то можешь никому не говорить о
своей ошибке или минутной слабости, а то, что написано на бумаге,  этого  не
позволяет  -  написанное  остается  навсегда  и  становится  уже не твоим, а
общенародным достоянием, и если солжешь - это так и останется и будет  видно
всем и всегда. Тут тебе и оценка, и приговор - получишь то, что заслужил.
     Нелегко  справиться  с трепетом и чувством ответственности перед чистым
листом. Не всем удается преодолеть этот барьер  в  себе.  При  жизни  нашего
поколения  мы  много  раз  были  свидетелями,  когда  люди  с  очень высоким
общественным положением и, казалось  бы,  очень  крупные  не  устояли  перед
чистым  листом  и  написали  на  нем  такое, за что не примет их в свое лоно
история как порядочную, честную личность.
     Много  удивительных  изобретений   совершили   люди.   Ухитрились   они
преодолевать  и  трудность  написания  мемуаров.  Часто бывало так - человек
прожил сложную жизнь, много видел, а написать об этом не может, не дала  ему
природа  литературных  способностей.  Вот  и придумали: объединяются двое, у
одного опыт, большая жизнь, а другой свободно выкладывает мысли  на  бумагу,
так  рождается  своеобразный  литературный кентавр. Много у нас появилось за
послевоенные  годы  таких  кентавров.   Как   правило,   это   искусственное
объединение  порождало  вещи неполноценные, но все же, с одной стороны, надо
сказать спасибо литзаписчикам за то, что они сохранили для потомков хотя  бы
рельеф событий. Но, с другой стороны, им же и упрек за то, что многие из них
вытравили  душу  рассказчика,  его личные переживания, отношение к событиям,
язык (пусть  не  литературный,  но  у  каждого  свой).  Вот  в  этом  смысле
литературные  обработчики,  как  на  лесопильном  заводе,  делали  из разных
деревьев одинаковые столбы. Да еще каждый, в зависимости от  степени  своего
мужества  или  трусости,  заботился  о  благополучии и "проходимости" своего
творения, вытравляя из воспоминаний то, что, на их взгляд, не нужно или  еще
не время рассказывать, а тем самым они вытравляли самую душу, самый смысл из
тех воспоминаний, которые они литературно обрабатывали.
     Приложили  свои въедливые перья дописчики и советчики и к воспоминаниям
Жукова. Это не предположение - я даже беседовал с некоторыми из  них.  Жуков
незадолго  до  смерти  с  грустью  сказал: "Книга воспоминаний наполовину не
моя".   Это   подтверждается   в   статье   доктора    исторических    наук,
генерал-лейтенанта  Н.  Г.  Павленко,  опубликованной  в  No  11,  1988  г.,
"Военно-исторического журнала". Профессор Павленко был в шестидесятых  годах
главным  редактором  этого  журнала,  он  человек  широко информированный об
официальных и неофициальных делах и разговорах в военной среде после  войны.
Николай  Григорьевич  не  раз  встречался  с  Жуковым. В застойные времена о
многих закулисных делах, касающихся книги Жукова, говорить было нельзя.  Вот
что  наконец  смог написать Павленко лишь в 1988 г.: "...из рукописи вопреки
авторской  позиции  выбрасывались  многие  критические  мысли,  связанные  с
деятельностью  И. В. Сталина, репрессиями, недостатками и просчетами в войне
и т. д.
     Еще до выхода в свет мемуаров Г. К.  Жукова  у  руководства  на  Старой
площади  были  разные  точки  зрения  на  труд  полководца.  Например,  член
Политбюро ЦК КПСС М. А. Суслов, ведавший в те годы идеологией,  считал,  что
никакими купюрами изменить содержание книги Г. К. Жукова нельзя. Ее лучше не
издавать  совсем. Других взглядов придерживался Л. И. Брежнев. Он в конечном
итоге и дал разрешение на публикацию Но раньше, чем это произошло,  над  ней
довольно  основательно  "потрудились"  две  группы доработчиков (из Главного
политического управления  Советской  Армии  и  Военно-Морского  Флота  и  из
Военно-научного управления Генштаба)... они выписывали и вычеркивали все то,
что  считали  нужным  Как  потом  вспоминал  один  из  руководителей  группы
доработчиков  генерал   М.   X.   Калашник,   они   "устраняли"   недооценку
партийно-политической работы в мемуарах Г. К. Жукова.
     После  того как усердно потрудились доработчики, готовая рукопись долго
не посылалась в набор. Редактор А.  Д.  Миркина,  работавшая  над  рукописью
Жукова, рассказывала и в печати и мне, почему происходила задержка. (Кстати,
с  благодарностью должен сказать о том, что Анна Дмитриевна Миркина читала и
рукопись этой моей книги.) Она рассказывала: работникам редакции дали понять
- Брежневу очень хочется, чтобы маршал упомянул его в  своих  воспоминаниях.
Но  вот  беда,  за  все  годы войны Жуков ни разу на фронте не встречался с.
Брежневым. Георгий Константинович просто  не  знал,  что  в  какой-то  армии
существует  такой  полковник-политработник. Как быть? Без выполнения просьбы
Генерального книга не пойдет. Тогда написали, что,  находясь  в  18-й  армии
генерала  К.  Н. Леселидзе, Жуков якобы хотел "посоветоваться" с начальником
политотдела армии Л. И. Брежневым, но, к сожалению, его  в  штабе  армии  не
было,  "он  как  раз находился на Малой земле, где шли тяжелые бои". Миркина
сказала, что, когда Жукову показали этот "довесок" и попросили  согласиться,
чтобы  ускорить  выход  книги,  маршал  уступил  и горько усмехнулся: "Умный
поймет".
     Еще  до  того,  как  мне  стали  известны  вышеприведенные  подробности
"доработки" рукописи Жукова, я, внимательно читая и перечитывая воспоминания
маршала,  видел  многие  страницы  "не  его  текста",  они  выделяются своей
чужеродностью, казенностью, тенденциозностью содержания. Встречаются и такие
суждения, которые невозможно посчитать за жуковские,  они  противоречат  его
взглядам,  характеру, убеждениям. При чтении и анализе таких мест у меня все
сильнее укреплялось желание познакомиться с первоначальной рукописью Жукова.
Я предпринял немало усилий,  чтобы  найти  ее,  но  обнаружить  рукопись  не
удавалось  ни  у  родственников,  ни  в архивах. Это само по себе еще больше
распаляло не только мое любопытство, но и убеждение - что-то не так  в  этом
исчезновении  рукописи.  Почему ее прячут? Кто и зачем? И если это так, то в
рукописи, наверное, много такого, что не случайно прячется.
     И я стал искать Искал долго, упорно и терпеливо. Несколько лет.
     И вот однажды очень хороший и добрый человек мне сказал:
     - Я знаю, вы работаете над книгой о Жукове, может быть,  вам  интересно
будет  познакомиться  с  его  первоначальной рукописью. Ксгати, в ней многое
поправлено,  а  вам,  наверное,  небезынтересно  узнать  подлинные  суждения
Георгия Константиновича.
     Я  не верил своим ушам! Неужели это не сон? Стараясь быть сдержанным (а
внутри все кричало:
     Неужели? Неужели нашел?!),  я  ответил,  что  мне  будет  и  полезно  и
интересно познакомиться с рукописью. Но точно ли это оригинальный вариант?
     - Не  сомневайтесь,-  самый  первый,  с  замечаниями на полях лиц очень
высокопоставленных и с ответами на эти замечания самого Жукова
     Я готов был оставить все дела и кинуться за этой рукописью, но разговор
этот произошел во время заграничной командировки, в далеком Буэнос-Айресе. Я
потерял покой, не мог дождаться возвращения на родину. Мне  не  верилось,  я
боялся,   что  не  сбудется,  что-то  помешает  мне  получить  рукопись  для
ознакомления.
     Опасения  мои  оказались  не  напрасны  -   хороший,   добрый   человек
засомневался,  его  смущали  замечания на полях рукописи, сделанные людьми и
сегодня очень влиятельными Я дал слово  никогда  никому  не  называть  имени
хорошего,  доброго  человека,  что свято выполняю. Еще и еще раз выражаю ему
благодарность от  себя  и  от  читателей  за  то,  что  он  сохранил  и  дал
возможность  нам  ознакомиться  с  подлинными  мыслями  и суждениями Жукова,
которые  дают  нам   возможность   в   какой-то   степени   восстановить   и
справедливость и образ Георгия Константиновича
     Хочу привести только один пример, подтверждающий бесценность находки.
     Характер  человека  проявляется  в поступках, в манере речи, в жестах и
даже в походке. Общественные поступки и дела показывают характер и  масштабы
личности.  Рассуждая  так,  я заходил в тупик, читая в мемуарах Жукова такую
фразу: "Массовое выдвижение  на  высшие  должности  молодых,  необстрелянных
командиров   снижало  на  какое-то  время  боеспособность  армии"  И  только
вскользь, как бы мимоходом, о массовых репрессиях,  о  погибших  талантливых
сослуживцах,  которых так не хватало в боях! Что это - нежелание "ворошить"?
Хотел написать - "трусость", но с именем Жукова это так  несовместимо,  что,
как  говорится,  рука  не поднимается написать такое. Тогда - что же? Почему
мужественный, всегда самостоя гельно мысливший маршал не написал подробно об
этой страшной беде нашей армии? Почему?!
     Ответ я нашел в его рукописи. Все он написал! И отношение свое высказал
крепко и прямо - по-жуковски. Например, опубликованная в книге маршала глава
"Командование 3-м  кавалерийским  и  6-м  казачьим  корпусами"  занимает  10
страниц,  а  в  рукописи  -  29.  В книге это чужой, не жуковский по стилю и
содержанию текст - сухой газетный отчет о некоторых международных событиях и
становлении советской военной промышленности А в рукописи говорится честно и
безбоязненно  о  репрессиях,  которые  опустошали  ряды  командного  состава
Красной  Армии,  и  как  сам  Жуков  едва не угодил в сталинскую мясорубку В
соответствующем месте я приведу текст этой главы подробнее.
     По ходу повествования я буду часто обращаться к подлиннику Жукова,  это
поможет нам пробиться к правде не только поступков маршала, но и событий тех
лет. (1)
     Задумывались  вы,  уважаемый читатель, над тем, как пишется история? По
моим  наблюдениям,  она  пишется  дважды,  трижды,  и  каждый  раз   события
истолковываются по-разному.
     Не  вдаваясь  в  другие  области,  бегло  взглянем  на  историю Великой
Отечественной войны. Все в ней вроде бы детально известно-  операции,  даты,
имена,  цифры, рубежи. Но до 1953 года в наших исторических трудах был явный
перекос в сторону преувеличения заслуг Сталина в достижении победы в целом и
во многих операциях. был  он  назван  "Великим  полководцем  всех  времен  и
народов" Напомню еще про "десять сталинских ударов в 1944 г.".
     А  позднее,  в  конце пятидесятых годов? В шеститомном издании "Истории
Великой Отечественной войны" и во многих  книгах  того  периода  виден  иной
акцент.  Имя  Сталина  вычеркнуто и там, где это было необходимо, и там, где
нельзя; возникла другая крайность- его пытались заменить именем Хрущева
     А затем, в шестидесятых - семидесятых годах,  появился  и  разросся  до
невероятных  размеров  новый  конъюнктурный  бурьян  о  том, что наши победы
главным образом вдохновлялись с Малой земли и были одержаны на том пути, где
"вел" 18-ю армию начальник политотдела  полковник  Брежнев  Писали  об  этом
всерьез  и  так много, что он сам поверил в это и преподнес себе маршальское
звание, пять геройских Золотых Звезд и орден  Победы.  По  статусу  все  это
дается   лишь   за   дела   и   подвиги,   совершенные   на  поле  брани,  и
полковнику-политработнику никак не полагается.
     Вот такой неприглядный  путь  сложился  у  нас  при  написании  истории
Великой  Отечественной  войны  Стыдно  нам  будет  перед потомками Наверное,
наследники будут пожимать плечами и поражаться нашей непоследовательности  в
оценке  великих  дел,  которые  мы смогли совершить, но не сумели достойно и
правдиво описать
     Здесь, мне кажется, пора сказать несколько слов  о  том,  как  написана
книга, о жанре "литературная мозаика".
     Одна  из  причин,  почему в нашей литературе до сих пор нет современной
"Войны и мира", на мой взгляд, в  том,  что  писатели  пытались  решить  эту
труднейшую  проблему  в  старой  форме, то есть создать роман или эпопею. Но
тема, масштабы событий так огромны, что они не поместились в  рамки  старого
жанра  Для  того  чтобы охватить колоссальный размах великой войны, нужно не
плавное повествование с описанием батальных  картин,  пейзажей,  переживаний
героев  Нужно  что-то  новое  Кстати,  Лев Николаевич Толстой к концу жизни,
опираясь на свой огромный и многолетний опыт, пришел  к  заключению,  что  в
старых  формах,  в тех, в которых работали он и его современники, уже писать
нельзя Вот что он говорил об этом:
     "12 января. Сейчас много думал о работе И художественная  работа:  "был
ясный вечер, пахло..." невозможна для меня. Но работа необходима, потому что
обязательна  для  меня.  Мне  в  руки  дан  рупор,  и  я  обязан владеть им,
пользоваться им Что-то напрашивается, не знаю, удастся ли. Напрашивается то,
чтобы писать вне  всякой  формы:  не  как  статьи,  рассуждения,  и  не  как
художественное,   а  высказывать,  выливать,  как  можешь,  то,  что  сильно
чувствуешь" (2)
     Или вот еще - та же мысль:
     "Мне  кажется,   что   со   временем   вообще   перестанут   выдумывать
художественные   произведения  Будет  совестно  сочинять  про  какого-нибудь
вымышленного Ивана Ивановича или Марию Петровну Писатели,  если  они  будут,
будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что
им случалось наблюдать в жизни" (3)
     Не  надо подозревать меня в нескромности и самонадеянности. Я не имею в
виду себя как продолжателя Толстого, говорю лишь о форме изложения. Опираясь
на мудрость, опыт и прозорливость великого мыслителя, да и не только его,  а
и  многих  других  (что  никогда  не  было  предосудительным),  я  попытаюсь
осуществить задуманное мною.
     С необходимостью создания нового жанра,  отвечающего  задачам,  которые
стояли  передо  мной  как писателем при создании широкоохватных литературных
произведений, столкнулся я еще при работе над повестью  "Полководец"  И  мне
кажется,  я  нашел  такой жанр еще в той книге. В предисловии к ней я назвал
его  мозаикой  Мозаика  -  это  вид   изобразительного   искусства,   широко
распространенный  еще  в  Древнем Риме. Она создается из отдельных плиточек,
разноцветных кусочков, все вместе они составляют  определенное  изображение,
картину  Вот  и в своей мозаике я создаю из отдельных эпизодов, фрагментов и
цитат художественную литературную картину. Если в обычном романе или повести
писатель оперирует словом и образом для изложения своих мыслей, поступков  и
переживаний  героев  и  в  целом  замысла,  то  в  мозаике  писатель  должен
оперировать целыми блоками (если так можно сказать) и из этих блоков создать
свое произведение. Для моей мозаики важным  составным  компонентом  является
документ,  рассказ  участника  или  очевидца события, способной убедительно,
правдиво и достоверно показать то, о чем идет разговор.
     Очень интересную мысль (ободряющую меня!)  высказал  Белинский  еще  до
того, как Толстой пришел к выводу о том, что должна появиться новая проза:
     "Мемуары,  если  они  мастерски  написаны,  составляют как бы последнюю
грань в области романа, замыкая ее собою.  Что  же  общего  между  вымыслами
фантазии  и  строго  историческим изображением того, что было на самом деле?
Как  что?  -  художественность  изложения!  Недаром  же  историков  называют
художниками. Кажется, что бы делать искусству (в смысле художества) там, где
писатель  связан источниками, фактами и должен только о том стараться, чтобы
воспроизвести эти факты как можно вернее? Но в том-то  и  дело,  что  верное
воспроизведение  фактов  невозможно  при  помощи одной эрудиции, а нужна еще
фантазия. Исторические факты, содержащиеся в источниках, не более как  камни
и  кирпичи:  только  художник  может  воздвигнуть из этого материала изящное
здание... Тут степень достоин