няньки, старый  козел? И когда  тебя только
черт приберет... А!...
     Ассасел  с силой саданул  вошедшему под  вздох, предварив  удар  мелким
ослепляющим  заклятьем,  прикрыл  за  ним  дверь  и подтащил  тело к  голому
старику.
     -- Раздеть пере...одеть обоих...
     Через десять  минут в кресле полулежало бесчувственное тело пришедшего,
дряхлого старика,  лет  под девяносто. Однако и  дряхлость  его все же  была
гораздо краше, живее, если можно так выразиться,  чем у хозяина... Тот, кого
назвали  Громом, стоял, держась своими уродливыми клешнями за спинку  кресла
(костыль Ассасел сунул в руки все еще беспамятному гостю).
     -- Добавь... аккуратно. --  Странное  дело,  вроде  бы включились некие
резервы у старика, он  и говорить стал заметно быстрее и глаза стали чуточку
осмысленнее. Ассасел добавил -- аккуратно сжал пальцами основание шеи. Новый
старик дернулся и снова обмяк.
     -- Я... ухожу... Ты...
     - Куда это ты уходишь? Скажи хоть, что задумал, что за херню затеял?
     -- Меньше знаешь... - легче  помирать... - Старик закашлялся и Ассаселу
почудилось вдруг, что  старик -- Гром, хром, как  его там... - смеется... Но
нет, кашель был без притворства...
     -  Под...   кроватью...  лючок.  Достанешь...  Подарок...  заодно  и...
отводка, ложный... след. Этому... очередь... в лицо. В лицо...обязательно...
и в  мозги...Через...  четверть часа... все поджечь... Своего... очистить...
мог видеть... И... сам... иначе... не уйти... мне... от них.
     --  Не  учи. -- Напоминание о близкой смерти  вернуло в сердце Ассаселу
холод  и ужас перед неизбежным. --  Если бы не воля Повелителя , сам бы тебя
кончил, гада  господнего...  за всех, за наших. Ну почему именно ты  избран,
насмешка мироздания? Ну почему?
     -- В черта... веришь?
     -- Мы -- служим Сатане, живем во славу его, Гавриил ты обосранный...
     - А  я... нет.  Ни в бога... ни в  черта... Прощай... Лючок... мозги...
поджечь... - И старик побрел, шаркая чужими тапочками,  к двери... Прошло не
менее пяти  минут, пока  сгорбленная тень ушедшего  не  показалась внизу, во
дворе изогнутой углом двенадцатиэтажки. Ассасел отвернулся. Только теперь он
позволил  себе  оглядеть  жилище  старого   чудовища.   Бедность,   пустота,
постельное  тряпье  на  диван-кровати, телевизор,  древний, как сам  хозяин,
шкаф, стол, стул... Следы от мокрой обуви. Как  он там, в мокрых тапочках...
Ассасел тщательно протер  следы на полу, стараясь не смотреть на тело своего
послушника, машинально  задернул занавеску. Старик  в кресле пошевелился, но
глаза открыть так и не успел: Ассасел выпустил  ему в лицо длинную, патронов
на  восемь очередь.  От падающих гильз  шуму  было  больше, чем  от тишайшей
автоматной стрекотни,  постарались оружейники. Умеют, когда хотят... Кровь и
мозги брызнули в стену за креслом, но и по сторонам разлетелось  достаточно,
однако теперь это было неважно....
     Люк под кроватью был без секретов, открылся легко. Ассасел сунул  руку,
ухватил какой-то цилиндр, сантиметров двадцать пять  длиной и, и вытащил его
на свет. Ох ты!!! О, Повелитель!
     Ассасел перехватил цилиндрик поудобнее, круглой гардой  вверх, отставил
от себя, нажал на кнопку. С радостным  шелестом из  гарды выскочило метровое
лезвие. Вернее это было нечто, вроде  поля или магической субстанции в форме
плоского, чуть изогнутого клинка. Да, этот дед  и был - Божий Гром, а это --
его меч, которым он казнил, или просто убивал детей Сатаны. И не было никому
магической  защиты от этого  клинка,  ни  адептам  повелителя, ни  Оллам, ни
поганым посланникам  Неба, бывшим соратникам деда, которых свихнувшийся Гром
взялся однажды убивать  с таким же рвением,  что  и служителей черной мессы.
Ассасел  махнул из любопытства поперек: рука почти не  дрогнула  от удара, а
труп старика и спинка кресла  -- развалились пополам. Ах, хорошая штучка! Да
вот  беда --  ближнего действия: рука  с рукояткой,  лезвие...  От  полутора
метров  до двух, максимум... Ха! А  дед ведь  и его  мог завалить из хитрого
костыля.
     Ну,  дед.  Может  и  вырулит,  во славу  Повелителя...  Не верит  он...
Повелителю все равно -- веришь или  нет, до любого дотянется... "А  ведь  не
дотянулся же до оллов" -  мелькнула вдруг  крамольная мыслишка,  но  Ассасел
постарался  отогнать  ее  подальше:  эти  схоласты  спорили,  да  так все  и
профукали в  пустых разговорах, нет  чтобы собрать всех убежденных  в единый
кулак!
     "А некого  собирать, сегодня последние гастроли" - продолжил внутренний
оппонент.  Прочь сомнения! Воистину сказано: "Не ищи справедливости сам, ибо
только Он ею  ведает..." Ассасел остервенело саданул по  стене  -- отвалился
кусок  в лошадиную голову, а руке --  никакой, хоть сколько-нибудь ощутимой,
отдачи.
     Ассасел постоял, смакуя про себя последние спокойные секунды оставшейся
жизни, вынул из нагрудного кармана плоскую  квадратную  плитку, со сторонами
13 на  13  сантиметров,  а толщиною в  два,  засунул обратно и  принялся  за
работу...
     Он  почти успел добежать до заброшенного парка в западном створе улицы,
прежде чем услышал  вой сирен.  Через четверть  часа умеренного бега Ассасел
попал в жилой массив другого района, что, собственно, и требовалось. По пути
через парк он зарубил двух подонков, ночных грабителей; задержка в пути вряд
ли  составила хотя бы  десяток  секунд, зато  удовольствие  от того, что  он
гарантированно  пережил  еще двоих, тешило  сердце...  И еще пятерых: одного
олла  и   четверых  землян-шестерок  удалось  ему  отправить  на  встречу  к
Господину, прежде чем  его засекли и взяли в магическое кольцо. Пока в руках
меч --  магия  против  него  --  тьфу  и  растереть,  да оллы  его  попросту
расстреляют,  а потом допросят...  Стоило подпустить  презренных поближе, но
они так  хитры... Ассасел прижал руку к груди, хрупнул плиткой и  вместе  со
сторожевой  будкой,  вместе  с  телами  казненных  им  служителей олловского
порядка, распался  в оглушительном  взрыве на мелкие  часточки,  которые вся
магия  оллов не смогла бы собрать в  тело,  пригодное  для  допросов... Меч,
естественно, уцелел (а что ему сделается, если для  его  разрушения потребна
энергия  эпицентра термоядерной  бомбы?)  и теперь  изучался  в  лаборатории
самого Вардола...
     Пожарная и  полицейская  машины,  карета  дежурной  медицинской  помощи
подоспели на  место пожара почти одновременно,  то  есть  через полчаса, уже
когда  огонь  успел  пожрать  семь  квартир второго,  третьего  и четвертого
этажей, вместе с обитателями. Пожарные маги, из оллов, огонь убрали довольно
быстро, теперь предстояло разобраться в происшедшем, но для этого существуют
дознаватели.  А  дознавателям в  ту  ночь  хватило  работы по всему  городу:
пожары, трупы,  взрывы  составили, как позднее подсчитали  в  статистическом
отделе, полную  трехмесячную норму. Поэтому  рутинная работа, с описанием, с
опросом свидетелей проводилась силами  районной  бригады  -- одного олла, по
причине  запойного пьянства докатившегося  до  районного  отдела, и  четырех
человек.  Они  старались  так...  спустя рукава...,  недалекие,  не  слишком
добросовестные исполнители, и только на  третьи сутки, когда магический след
от меча и сам найденный меч были идентифицированы  в городском аналитическом
отделе,  на  "королевскую" улицу высадился  целый десант лучших дознавателей
империи.  Возглавляла  их землянка, Стефания Лара, любимица  и,  по  слухам,
любовница  генерала  Фока.  Это  была  грузная, высокая, миловидная женщина,
около тридцати биологических лет. Высшая "десятка", присвоенная Стефании еще
в двадцатипятилетнем возрасте, делала ее почти вечной в глазах других землян
и помогала оллам воспринимать ее почти как  равную  себе. Во  всяком случае,
под началом у Стефании, только в непосредственном  подчинении, служило более
тридцати оллов, но в  случае надобности, как,  например, в  данном  эпизоде,
Лара  могла распоряжаться  ресурсами целого управления генерала Фока, и  она
делала  это  жестко,  смело и без оглядки на недовольство высокопоставленных
оллов  и их  покровителей. Она уже полвека  верой и правдой, без раздвоений,
служила  Фоку  и  верила в  его  защиту  от любых  неприятностей  со стороны
интриганов, расистов и завистников.
     А на вторые сутки  после пожара, задолго до прибытия столичных ищеек, в
соседнюю парадную прибыли исполнительные приставы из городского департамента
социального  обслуживания.  Они  составили  акт  о  передаче в муниципальную
собственность двухкомнатной квартиры, дар  пенсионера Антона Лесных, в обмен
на  пожизненное обеспечение  его,  Лесных,  в городском  доме призрения. Сам
Лесных,  дряхлый беззубый  маразматик, едва  сумел  поставить  закорючки  на
необходимых  документах,  но,  видать,  что-то  еще  соображал,  если  сумел
воспользоваться механизмом городской социальной защиты. Его под локти вывели
на улицу, помогли забраться  в  машину,  сунули в руки  котомку с  вещами  и
увезли  на Петроградскую сторону,  на улицу Черную,  бывшую Добролюбова, где
ему  и предстояло  досуществовать остаток дней в обществе таких же, как  он,
старых одиноких развалин, выслуживших перед оллами право умереть от старости
на  приютской  койке.  Олл-дознаватель,  стоящий возле  парадной,  скользнул
взглядом по машине, эмблеме, слюнявому стариковскому лицу за  стеклом, хотел
было сканировать на магию, да пожалел маны, а  потом  и  вовсе  забыл о нем.
Через  сутки начался  ад служебный: его  самого  допрашивали  и сканировали,
потом  отстранили  от дела, ни  за что ни про что влепили неполное служебное
соответствие...  А вспомнить  бы ему того  старика, да выяснить для порядку,
глядишь - совсем иначе сложилась бы его карьера. Но не вспомнил.
     А старикан, тем временем, был подселен в двухместную каморку, к  такому
же дряхлому  рамолику.  Тот даже и не заметил смену соседа и  в разговоры не
вступал, все что его интересовало
     -- это перловая каша на завтрак, картофельное,  либо  свекольное пюре с
котлетой --  в обед,  и рыба  на  ужин  (в  приюте  не  баловали престарелых
питомцев   разнообразием).  Новичок,  выдавший  себя   за   Антона   Лесных,
моментально   вписался   в   местное   общество,  был   тих,   незаметен   и
непритязателен.  Сосед  его вскорости  умер,  и  теперь  уже  он,  на правах
старожила, мутным взглядом следил, как санитары  меняют постельное белье,  с
несмываемыми  желтыми  разводами  от   вечных  стариковских  энурезов,   как
перетряхивают  жалкий  скарб  покойного  соседа,   в  бессмысленной  надежде
поживиться  чем-нибудь  полезным...  Со вторым соседом  ему  повезло: был он
таким же лысым, беззубым и тихим.
     Гром  решился на  подмену  без колебаний, очень уж удобный случай выпал
ему -- сгорела от  пьянства нянечка, толстуха шестидесяти лет,  гроза тех из
стариков и  старушек,  кто еще  сохранял остатки  разума  и здоровья,  чтобы
понимать окружающее и  уметь  бояться. Она  единственная, кто знала  всех по
именам и  особенностям, а санитары-надзиратели и  высшее начальство менялись
так часто, что никого не помнили в лицо, не то что по имени...
     Так  Антон Лесных стал Борисом Липкиным, а тот, соответственно, Антоном
Лесных. Гром в наглую заменил прикроватные таблички, несколько дней угрозами
и  уговорами  удерживал соседа от  протестов и  петиций в защиту утраченного
имени,  а потом улучил удобный  момент и задушил его. Душа  чуть теплилась в
несчастном Липкине, но  и Гром был  очень плох, настолько, что сам  едва  не
отдал концы от  напряжения во  время убийства. Неделю он не вставал с койки,
мочился под себя и уже думал, что умрет, но нет, ожил-таки, обманув ожидания
санитаров, собственные предчувствия и надежды нового соседа. А время шло...
     - Ну, что, Стефания? Что новенького накопала? -- Лара  уже привела себя
в порядок, одернула рукав кителя и по-военному четко отвернувшись от зеркала
подошла к столу своего возлюбленного шефа.
     -  Мой  генерал...  О,  извините,  Ваше  Превосходительство...  -  Лара
смахнула  улыбку  с   толстого   лица,  раскрыла  бювар,  помотала  головой,
отказываясь от предложенного кресла, и начала доклад. Подробность доклада не
могла затушевать тот факт, что расследование топталось на месте.
     Четыре  месяца  шло следствие,  версии  уходили в отвал одна за другой,
силы и средства тратились полным ходом, но...
     - Меч принадлежал некоему Грому,  Ваше Превосходительство, это доказано
однозначно. Существует предположение, что расстрелянный старик с Королевской
улицы и был тот самый Гром.
     Но есть  тут странность, которая не дает мне покоя...  - Лара замолкла,
но генерал не поддался на это молчание, провоцирующее  нужный вопрос, и Лара
вынуждена была продолжить.
     - Как они его нашли и зачем убивали? Вот что меня настораживает.
     -- Из-за меча, нет?
     -- Не может быть... Ваше Превосходительство. Гром был уникальным типом,
опаснейшим маньяком-убийцей, но и мастером, Мастером с  большой буквы в том,
что касалось всякого боевого рукоделья. Костыли, меч, арбалеты, скорострелы,
приборы слежения -- он был подлинный гений. Но даже и такой меч -- это всего
лишь меч, оружие ближнего  боя и  индивидуальная магическая защита. Лишиться
всего, поголовно погибнуть, чтобы  расправиться с Громом и захватить меч? Не
верю.
     -- Все-таки -- был? Гром этот?
     -- Или есть... Ваше Превосходительство.
     --  Стефания, Стефания,  мне не  до твоих  "верноподаннических" штучек.
Думаешь -- жив?
     -  Н-нет, вероятность  этого  ничтожна.  Но я  вынуждена и  эту  версию
держать на столе. Расчеты сложные. Вот если бы...
     - Обсчитать вероятность -- "вот если бы"? Поработать в музее?
     -- Так точно.
     --  Забудь о  компьютерах. Вардол добился у  Императора  -  и даже  мне
нельзя  больше нарушать высочайшие запреты...  Цыц. Ни  в интересах дела, ни
для  чего иного -- я не  смогу  преступить  категорически  высказанную  волю
Императора. Ослушаешься меня --  лично запытаю. Император,  Его святейшество
Вардол, и я тоже искренне считаем, что эти механизмы -- рука самой Энтропии.
И если  руку  не  отсечь  -- она дотянется  до  нас,  как  уже  дотягивалась
аналогичными  штучками  и  едва  не погубила  Империю-праматерь  во  времена
старинные. Все, иди работай.
     -- Еще один вопрос.
     -- Ну?
     -- Пусть вся работа с Нью-Йоркскими архивами будет мне подотчетна.
     --  Считай,  что   уже.   Приказ  поступит  к  ним  сегодня.  Отчет  по
расходованию маны я  не принял, финтишь. К послезавтра еще раз представишь и
не надейся на свои прелести -- в пыль сотру, если не обоснуешь как положено.
Понятно?
     -- Да, Ваше Превосходительство. Но это был не крутеж, а ошиб...
     - Ступай! -- Генерал проводил  равнодушно-сытым взглядом мощные ягодицы
своей сотрудницы,  черканул  на бумажке короткую невнятицу и пошел в комнату
за  кабинетом  -- вздремнуть пару часиков, добрать  свежести после бессонной
ночи на пиру у Его Величества. Работы предстояло - как всегда - очень много.
     -  Работы  предстояло  много, невпроворот, одних свидетелей требовалось
допросить --  более трех тысяч человек и оллов,  а  спала Стефания не больше
генерала. Уже у себя в кабинете она вынула из сейфа бутылочку, отмерила себе
пятьдесят  граммов сорокаградусной, поморщилась вместо закуски и  дзинькнула
по кнопке секретарю-оллу, чтобы сварил кофе, побольше и покрепче...
     И прошел  год с хвостиком. У  старческого  приюта была довольно высокая
пропускная способность, а старый  Липкин все  жил и  жил, беспощадно проедая
казенные  харчи.  Надзиратели уже косо посматривали на него, поскольку целый
год он жил  под  их опекой  и  многое  мог не так  увидеть  и  понять  своим
старческим умишкой. Впрочем, дело  шло к  закономерному концу: старик впал в
тихий маразм  и  целые  дни проводил у  окна,  а когда  погода позволяла, во
дворике у ворот  на улицу. Трижды  его находили на соседних улицах,  где  он
бессмысленно стоял и  глядел  в никуда, тряся беззубой  челюстью. Трижды его
приводили обратно, а на четвертый раз он бесследно исчез. И только на исходе
весны,  когда   из   уличного  канализационного   люка  невыносимо   поперло
тухлятиной,  когда каторжники-ассенизаторы  вынесли наружу осклизлые комья ,
работники приюта опознали  пропажу по идентификационному номеру на лохмотьях
и тапочках.
     Примерно тогда же с соседнего перекрестка исчез слепой нищий мужичонка,
но  его судьбой никто не поинтересовался: мало  ли  нищих бродит  по матушке
Руси? Если бы  слепой был членом  своей  гильдии  или окрестной  банды, дело
осложнилось бы, но нищий жил и зарабатывал один.  Для старика это было очень
полезным обстоятельством, поскольку нищий все свои капиталы носил при себе и
лже-Липкину осталось в наследство  более пяти тысяч рублей на русские деньги
-- два официальных годовых оклада директора приюта.
     По  первой  линии  Васильевского  острова,  от  Среднего  проспекта   к
Большому,  ковылял  слепец в очках и с  белой палочкой. Уже  неделю,  как он
обосновался возле ближайшей станции  полуразрушенного древнего,  но все  еще
действующего  метро,  где другие  нищие сжалились над  ним  и  выдуманной им
историей и приняли в свои ряды. Там он собирал на пропитание, там же и спал,
в загаженном "метровском" вестибюле. Уже  дважды ночью его пытались ошмонать
коллеги  по  промыслу,  но  обошлось... Старик  чувствовал  себя существенно
лучше,  чем год с четвертью тому назад, но ощущал, что измученный временем и
бездомьем организм может отказать в любую минуту. Все так же тряслись руки и
ноги,  столь  же  мучительной  для  него  оставалась  процедура  пользования
сортиром,  разве что  голова  работала чуточку  яснее,  и  голосовые  связки
отказывали не столь часто. Надо было срочно искать логово покомфортнее...
     Сегодня  ему  бросили в шапку монету-ловушку  и  теперь  он следовал на
магический  зов. Несмотря  на  пытки  и  казни,  в  городах всех стран  мира
продолжали орудовать воры, убийцы, торговцы дурью, мелкие колдуны. Как их ни
выпалывали оллы  --  этих подонков  словно  и  не  убывало.  Вот  и  сейчас:
остроумный  землянин   придумал   и   подколдовал  монету,   которая  должна
подействовать только  на  человека,  и  только если  при нем  большая  сумма
наличных денег. Всем известно, что среди нищих попадаются богачи...
     Полкилометра старик преодолевал дольше двух часов и только властный зов
заклятья не  позволял ему лечь и уснуть  тут же, на  асфальте первой  линии.
Минут пять он стоял перед дверью в полуподвал и  мелко-мелко кхекал, пытаясь
одновременно отдышаться и откашляться. Старик сунул ревматический  палец под
стекло очков  и  неуклюже,  но с  первого раза  выковырнул с  правого  глаза
накладное бельмо: "А.Н.  Гобой-Новый". Русский язык и литература", -  прочел
он на двери и ткнул костылем в дверь раз, еще раз. Немного погодя -- еще два
раза. Вдруг дверь распахнулась.
     -  Здравствуйте.  --  Хозяин  остро  глянул  на  пришельца  --  вы   по
объявлению?
     Был он невысок, пузат и седовлас, возрастом -- если  земных, ординарных
-- лет под шестьдесят.
     Пухлая рука на отлете, в ладони самокрутка, крепыш, видимо --  не дурак
весело пожить, взгляд быстрый и твердый.
     -- Д-а-а, - выдохнул старик.
     -- Деньги при  вас? --  голос хозяина был  абсолютно безмятежен,  будто
речь   шла  не   о  разбое  с  отягчающими  обстоятельствами,  триста  сорок
шестая-бис,  а о реальных курсах русского  языка и литературы. Старик  вновь
кивнул и хозяин зашевелился -- Проходите, давайте я помогу...
     Он подхватил старика под локоток и свел вниз по  бетонным ступеням. Все
складывалось как нельзя более удачно: на деда  морок навести -- раз плюнуть,
а не  выдержит сердчишко  -- ночью выкинуть  в ближайшую  подворотню,  магию
счистить --  и все  будет ровно. Наговор был составлен для суммы от штуки  и
выше, значит и две, и три может образоваться.
     -- Зовут меня  Александр Николаевич, а вас?  Впрочем,  не важно