.  Итак,
деньги, прошу вас?...
     Ско... - Хозяин смолк на полуслове. - Пардон, я  на минуточку, подперло
срочно отлить...
     Старик,  пользуясь моментом,  снял  очки, наклонился над  столешницей и
дрожащей рукой потянулся к лицу, дотянулся грязным пальцем  до левого глаза,
сковырнул  второе  бельмо,  спрятал в карман. И вовремя,  вернулся Александр
Николаевич, бросил полотенце на спинку  стула  и встал  перед сидящим дедом.
Старик проскрипел, тускло глядя на его живот:
     -- Вы хотите отнять  мои деньги. Их пять  тысяч двести.  - Речь его шла
так медленно и с таким старческим глиссандо,  что хозяин едва разобрал смысл
-- старикан упрямился, надо же, какой кремень замшелый...
     - Не отнять, а  получить, в  обмен на обучение русскому языку. Смотрите
на подсвечник, сейчас я зажгу свечи, а вы пока доставайте деньги  и  кладите
на стол,  мы их  будем  пересчитывать...  -  Он осторожно повел  ладонью  --
заклятье действовало и сидело прочно. Так в чем же дело?...
     Старик  перестал спорить  и запустил  правую, ходуном  ходящую клешню к
себе за пазуху. То, что он вынул оттуда, вовсе не походило ни на кошелек, ни
на  бумажник.   Это  была  черная  трубка-цилиндр,   диаметром  около   трех
сантиметров и длинною сантиметров двадцать пять. На конце этой трубки сидело
нечто вроде плиссированной юбочки,  или сложенного зонтичного купола. Старик
обхватил цилиндрик ладонью, щелкнул чем-то и зонтик раскрылся, превратившись
в круглую гарду,  а  из торца черной трубки с  шипением  выскочила  метровая
лента какой-то черной субстанции. Мерцание, от нее исходившее, подсказывало,
что  это не  металл, а скорее какое-то  энергетическое  поле,  заключенное в
форму  прямого  клинка.  Острие  клинка  оказалось  перед  носом  того,  кто
представился Александром Николаевичем.
     -- Э,  э,  дедушка, ты что удумал? -- Хозяин понял, что все идет не так
как  полагалось.  Смертным ужасом пробила  догадка: "оллы  накрыли"... Но --
нет,  не  похоже,  поле не то, мана  не та... Ужас отступил, оставив  пот на
жирном загривке и слабость в коленках. Он отпрянул от клинка на метр,  потом
еще немного...  Это не страшно,  здесь  можно управиться...  Либо отвлечь  и
отнять, либо бросить в голову, чем потяжелее...
     - Погоди, дед, ты мне эту штуку предлагаешь?
     --  Кх-х...  нет...  - Старик  неуклюже  повел  мечом  поверх  стола  и
старинный бронзовый  канделябр лишился, подобно  сраженному  Змею  Горынычу,
всех трех "голов" с незажженными свечами.
     Гобой не был  трусом, но осторожностью не пренебрегал никогда. С  таким
мечом  шутить  нельзя,  но  и...  Надо  что-то делать,  а  главное  отвлечь,
заговорить зубы...
     -- Ты что  творишь, дед.  Канделябр  --  из  царского  дворца,  знаешь,
сколько он...
     - Убью.  --  объявил старик. -- Только  дернись.  Он хватил  лезвием по
столешнице  красного дерева  и  здоровенный треугольник, едва  не  в  ладонь
толщиной, с глухим стуком упал на паркет.
     --  Деньги.  --  Старик задыхался и  видимо поэтому  старался  говорить
экономно. -- Десять тысяч.
     Живо.
     Гобой-Новый был тертый мужик и повидал всякое, но чтобы трухлявый пень,
да  под  заклинанием, у  него дома разбойничал...  Однако факта скепсисом не
перешибешь: он к стене прижат, а чертова саблюка у горла дрожит.
     --  Ладно...  дед, осторожнее... нет  у меня таких... дам!!! Сейчас дам
все деньги...
     - Сам... возьму... Иди... в ва-нну... Быстро...
     Делать нечего, мужик  попятился  и на время  оказался в безопасности от
меча. Сейчас  бы...  Но  как? --  на  окнах решетки, входная дверь у деда за
спиной...  Он  задницей  вперед  ввалился  в ванную  комнату  и  хотел  было
запереться изнутри, но  спохватился, вспомнив  свойства  стариковского меча.
Подковылял и старик.
     -- В ванну лезь.
     -- Зачем? -- Гобой занес  было ногу,  но замер:  чутье  и опыт уверенно
подсказывали страшное. -Зачем еще в ванну?
     --  Пока  я...  запру...  воду  наберешь  --  и  чтобы  ни  всплеска...
К-х-хаа...
     Нет, врал старик, врал. Он врет!
     -- Дед, не надо... Ты -- убить собрался. Дед, я прошу... Давай спокойно
по...
     - Лезь.
     --  Нет.  Лучше здесь кончай, хоть напачкаю... Дед, тебе ведь не деньги
нужны. Я отдам деньги, отдам. Что еще  хочешь, я помогу? Я живой тебе больше
пригожусь.   Дед,   не  надо,  я  ведь  не  заложу,   у  меня  ведь   статья
подкирдычная... Чем тебе помочь,  я мамой клянусь... Ну  подумай,  в натуре,
раскинь мозгами?...
     Старик замер, мысли ворочались медленно, в глазах плавали черные круги.
Прощелыга его расколол, что делать?
     -- Жилье... нужно. Чтоб никто...
     -  У  меня  живи. Жене скажу -- дед из Вятки приехал... Сколько  хочешь
живи, ухаживать будем.
     (Рано или  поздно  заснет  ведь,  старая гнида... И тогда  никакой  меч
тебе...)
     -- Нет. -- Старик, похоже, на что-то решился...
     - Есть!  Есть квартирка, прямо надо мной. С  телевизором,  с душем. Это
моя, я ее для  баб снимаю, от Ленки... Дед, там жить будешь, сколько хочешь,
как сыр в масле. Никаких забот знать не будешь...
     - Стой ровно. Ладно. Пятнадцать, живо. Верну... как чары снимешь...
     -- Но...
     - Убью.
     ...  Через два часа взаимной  пытки недоверием, дед обрел себе  жилище,
как и обещал ГобойНовый, этажом выше, в однокомнатной квартирке, с унитазом,
душем,  телевизором,  холодильником  и галереей порнографических плакатов на
всех  стенах  всех помещений,  от  кладовки  до  туалета.  Десять  тысяч  из
пятнадцати он вернул Гобою, а пять оставил себе в  качестве трофея. Заставил
Гобоя снять  заклятье. Гобой  рискнул  спросить  старика,  как  тому удалось
нейтрализовать  магию, и старик ответил вроде того, что он старый,  ко всему
притерпелся  и  поэтому оно хуже  действует, но все равно  - голова болит  и
сердце,  и что долго терпеть -- мучительно крайне, потому и пять тысяч взял,
на лечение... Потом старик пообещал оставить ему деньги, меч и барахло, если
Саша  (олленьий хрен тебе Саша, старый  пидор) похоронит его по-человечески,
когда его час придет.  Чтобы в  землю,  а не  в огонь, в приличной домовине.
Гобой,  естественно,  поклялся, со  всей  доступной  ему  искренностью,  все
исполнить  по  высшему разряду и,  если понадобится,  если  стариковских  не
хватит, своих денег не пожалеть. Для такого-то матерого человечищи!..
     Оставалось ждать, пока  эта  облезлая крыса откинет  хвост или примерит
паралич, либо инсульт.
     Дни шли за днями. Старик не выходил на улицу,  продукты, (обязательно и
каждый день чеснок) и  бытовую дребедень носил ему Гобой, причем старик даже
платил ему за это из денег, у Гобоя же и отнятых. Он  не смотрел  телевизор,
не  читал газет,  а  только  ел,  спал,  ходил  по  комнате,  неукоснительно
натаптывая положенное им для себя  количество шагов, а остальное время сидел
у окна и глазел  на улицу. Что он там высматривал -- неизвестно,  но  старик
все  смотрел  и  смотрел,  сколько  позволяли  глаза,  тут  же  в  кресле  и
задремывал. Конечно, это был слабый дозор, а все лучше, чем никакой.
     Восемь месяцев  прошло, а проклятый  дед, оккупировавший  такой удобный
потаскушник, все не умирал... Гобой уже подумывал пристрелить его как-нибудь
в  удобный  вечер,  когда  тот  откроет  дверь,  да откладывал,  надеясь  на
естественный исход событий... Но однажды его прихватили.
     Старик не зря высиживал у окна:  ему повезло  и он видел, как  подъехал
фургончик, с надписью
     "Булочки от Ежова", как невзрачные мужики  в темных плащах и полумасках
зашли, а потом вышли, под руки и за волосы волоча обмякшего  от ужаса Гобоя,
как два олла из дознавателей жезлами сканировали окрестности. Но старик даже
в  туалете  старался  не  выпускать  из  рук  открытый  меч  и  тот  надежно
экранировал ауру старика, собственную магическую сущность, остатки заклятий,
если вдруг Гобой не вычистил  квартиру как следует, и вообще все связанное с
колдовством  и  маной  --  в радиусе трех  метров.  Первый  меч, оставленный
сатанистуАссаселу,  был  гораздо мощнее, экранировал на  полной  зарядке  до
восьми метров и мог подпитываться маной даже от мертвых тел. Этот, созданный
Громом второпях и кустарно,  был чуть послабже и запитывался только от живых
теплокровных  организмов.  Но зато  старику  в  свое  время  удалось сделать
гениальное усовершенствование: из убитых им оллов меч высасывал не только их
собственную энергию,  но  и подчистую  втягивал и  перерабатывал  запас  так
называемой  наложенной  маны,   которой  наделялись   оллы  для   выполнения
положенных им обязанностей  - из магов, воинов,  жрецов, метеорологов -- меч
все  жрал,  все легко  усваивал  и был  необычайно  экономичным.  Пролежал в
тайнике семь десятков лет  без подпитки , он еще оставался заряженным более,
чем на треть.  И вновь подкатила опасность: Сашку допросят с пристрастием, а
значит  -- надо бежать  с насиженного места. Стемнело и ждать больше нельзя.
Старик открыл  картонную  коробку, доверху наполненную  истолченным  в сухую
пыль чесноком,  и принялся  ходить по  квартире, густо  посыпая все  пахучей
субстанцией: ни  один сканер не сумеет воссоздать хоть сколько-нибудь четкий
фантом  владельца и  структуру его  личной ауры.  После этого  он  закупорил
пробкой слив в ванной, включил на  полную  мощность воду, сорвал со  стены и
поджег несколько плакатов, смятых в единый неплотный ком, подхватил на плечо
котомку с уложенными вещами и поковылял к  двери. Пока еще Гобой расколется,
а пожарные к тому времени затопчут, зальют и загадят все, что возможно...
     - ...Что? Еще  один  меч? Взяли  этого  старика?  А меч? Почему?  Лара,
ракетой туда, языком вылизывай,  но дай мне результат, кожу сдеру! Так у вас
говорится?
     -- "Шкуру  спущу", что примерно одно и  то же,  мой  генерал. Ну  так я
поехала? -- Лара давно уже привыкла к пустым угрозам. Пустым, потому что она
сами и все вокруг, вплоть до Императора, знали: Лара люта  на работу, делает
ее  лучше  всех,  в  погонялах не  нуждается и  по-прежнему  единственная  и
незаменимая фаворитка Его Превосходительства.
     - Связников понадежнее возьми, чтобы я был  постоянно в курсе...  Стой,
мою связь  возьми, твои телепаты дерьмовые. При  этих словах  один из оллов,
личный  связной  генерала,  выбежал  из кабинета, организовывать специальный
экранированный электромобил, его  алтер-его, перципиент, остался в кабинете,
готовиться к приемке сообщений.
     Лара превзошла  саму себя: весь чеснок был  выбран до последней крошки,
вся гарь  была по  миллиметру вычищена,  опрошены  жители  всех  близлежащих
улиц... Старик с мечом как в воду  канул.  В квартиру закачали столько маны,
что  ее хватило бы на  большую  дворцовую литургию,  у  реавизоров-оллов шла
кровь носом  и  ушами,  результат -- неясная тень, ни лица,  ни  характерных
особенностей  тела.  Оставалось  полагаться  на  показания  тех,  кто  видел
старика.
     Кроме Гобоя -- несколько человек издалека и мельком.  Не было сомнений,
что это тот самый, с
     Королевской  улицы. Следовало истратить все запасы министерства, города
и государственного  резерва, залезть в  НЗ Его Святейшества,  но  немедленно
накрыть специальным "комендантским"  колпаком весь  город, до тех пор,  пока
все  до единого жители - младенцы,  калеки, старики, полицейские, беременные
женщины и имбицилы --  все до  единого, включая  оллов,  будут индивидуально
досмотрены  и просканированы на предмет идентификации,  локализации и поимки
фигуранта No0(как его по наития назвала в свое время Лара). Да, следовало бы
именно так и сделать, это Лара очень хорошо поняла  через годы, задним умом;
а сейчас были просто предприняты  экстраординарные меры городского масштаба:
начисто перекрыты  границы района, три сплошных  облавы с интервалом в шесть
часов в  том же  районе, усиление  в пределах  города,  патрули  по границам
городской черты. Множество побочных результатов в укор  местной полиции -- и
никаких следов  загадочного старика.  Ну  как  загадочного...  Кое-что  Лара
откопала в древних архивах, но до конкретного и осязаемого знания было очень
еще далеко, а генерал  не любит пустых предположений. Работа должна  быть...
хорошо сделана, фундаментально.
     Весна,  вслед  за  остальными временами года,  как  обычно, делала свой
вклад:  ветрами,  слякотью,  грязью  и  переменными  заморозками  продолжала
перемалывать  город,  когда-то  гордившийся  своей  опрятностью  и  холодной
красотой.   Центральные   улицы   и   проспекты   хранили    все    признаки
цивилизованного, но чуть подальше -- за Обводным, за островами, на
     Голодае, на  Гражданке -- мрак,  нищета, закон зверя, бесконтрольность,
подтверждающие  олловский тезис об изначальной неполноценности человека, как
субъекта цивилизации.
     И снова старик просил милостыню, взирая на прохожих накладными бельмами
из под очков. Ночевал он в руинах Петропавловки, в  притонах, где можно было
обогреться,  обсохнуть  и  поспать  в  тепле, либо  в  тоннелях  Горьковской
подземки, но там условия похуже;  а  побирался здесь же  , на  Петроградской
стороне. Разные бывали заработки: случались абсолютно пустые  дни, бывало  и
по  десять рублей  перепадало, половину  из  них старик отдавал "за  защиту"
нищему-рулящему.   Сам  он  предполагал  пересидеть,   с   месяцок,  облавы,
осмотреться,  да и  двигать  от греха подале, в  провинцию, но  ноги все еще
плохо носили его, а люди рассказывали  об олловских патрулях, которые совсем
озверели в последнее время и "бошки секут" еще до начала допросов. Так  день
за днем, месяц  за  месяцем,  а два  года -- с плеч  долой. Итого  четыре  с
лишком, умножить на акселерацию --  лет десять-одиннадцать  получалось. Руки
все еще тряслись, но пальцы сгибались и разгибались - не в  пример прежнему,
старик  и слышать стал получше, и дыхания  ему хватало,  чтобы вполне  бодро
доковылять от "крытых кибальчичей" до
     Сытного,  а  вечером  обратно.  Окрестные  маргиналы   любили  деда  за
незлобивый нрав, за то, что он орудует "с  применением технических средств",
хотя на такую  старость ему и без  "бельмов" жертвовать  не перестали бы, за
терпение и интерес к чужим "исповедям", за безобидность, в  конце-концов  --
сейчас любой любому исподтишка нагадит,  ограбит и заложит напоследок, а дед
-- нет,  он  еще  по старым  понятиям живал,  да и зубов  уже нет  у него --
кусать...
     Весть  прикатилась издалека, из  Купчино: оллы вяжут  всех слепых и под
них закошенных.
     Видимо, у дознатчиков  кончились версии и они пошли  по  второму  кругу
(два  года назад  тоже  была  поголовная  чистка по  Питеру, но  старик тихо
вернулся на свою прежнюю, что на
     Королевской улице, и  нагло прожил там  три месяца, снимая угол у новой
хозяйки-дворничихи.
     Там  его никто  не  искал и может быть следовало...  Но дерзость должна
быть умеренной... А кроме того, дворничиха могла пригодиться...).
     В тот  же вечер  старик  вернулся на  Королевскую.  Еще через  два  дня
похоронный микроавтобус был  остановлен  для досмотра на заставе  в  Автово.
Простоволосая и дряхлая,  как  сама  смерть, старуха-мать  тихо  каркала над
пожилой  покойницей  --  любимой доченькой. Ауросканер показывал  не  совсем
норму: бабка то ли обкурилась, то ли  под ворожбой и ее полагалось задержать
и просканировать "  в полный профиль". Как и всюду на заставах, старшим  был
олл, но он появлялся  только под вечер. Прапор, долгим усердием "выслуживший
двоечку",  был  опытен и знал, что при полном профиле накроется его  обед  и
послеобеденные картишки. Ладно,  пусть едет в свой крематорий, а на обратном
пути они  ее  тряхнут как положено. Старуха  обратно  не вернулась. Водитель
"похоронки"  сказал,  что  оставил ее там, на  месте. Следовало доложить  по
команде  и  писать  подробный рапорт... Но...  Свидетель, видевший показания
сканера, только один, он сам. Если оллы допросят впрямую -- конец,  казнят и
не дослушают оправданий. Не допросят -- все  замажется, подумаешь, может она
и сама умерла в том же крематории... Надо молчать -- рисковать не привыкать,
риск дело благородное  (Откуда  ему  было знать, что  настоящий риск был бы,
затей он задержание старухи).
     А земная  Империя продолжала  жить,  работала  государственная  машина,
собирались налоги, рождались  дети  -- и у землян,  и у  оллов, все было как
всегда в последние столетия.
     Жизнь  Императора  не  то,  чтобы  не  омрачалась  заботами, но они  не
выходили  за  рамки обычных государственных и семейных проблем,  именно  для
этого  и работал  государственный  механизм:  не должно  быть  потрясений  и
катастроф, все остальное -- в руках Императора и судьбы. Со
     Стефании Лары никто не снимал  ее долгов по текущим оперативным  делам,
но дело "Гром", в выжимках, всегда лежало у нее на столе, а полностью -- уже
занимало  целый шкаф  и распухало  с  каждым  месяцем, с  каждым  годом. Да,
интересное дело, ничего  уж  такого особенно угрожающего, а все  же червячок
тревоги живет в ее душе...
     До  брянских  лесов  старик  добрался поздней  осенью,  когда  пожухлые
листья, сбитые холодными  дождями на землю, уже почернели и успели окаменеть
под  заморозками, но  все еще  томились  скукой  в  ожидании снега, который,
наконец, избавит  их  от созерцания  пустых  деревьев и унылого неба. Там, в
лесах,   ему  посчастливилось   разыскать   скит  кришнаитов,   несгибваемых
сектантов, сохранивших  свои  заблуждения  в  первозданной чистоте.  Было их
немного  --  два  десятка пожилых людей, преимущественно женщин, две молодых
девахи, один мужчина лет  тридцати, четверо детей,  от  восьми до пятнадцати
лет.  Из животных  -- стадо коз, которых  есть было  нельзя, а  доить можно.
Почему так -- старик решительно не мог  понять,  хотя ему и объясняли. Здесь
было безопасно: кришнаиты  ни разу не сделали попытки убить его, или хотя бы
ограбить и он прожил с ними  до весны.  Он подозревал, что они  предпочли бы
умереть от недоедания в эту лютую зиму, но ни словом, ни жестом не намекнули
бы о том,  что  он для  них  -лишний рот. Однако у  старика  было достаточно
денег, чтобы с лихвой покрыть их издержки и он не скупился. Кришнаиты  знали
толк в покупках и одна из монашек, помоложе, переодевалась в мирское и раз в
неделю ходила до  самого Брянска за продуктами и лекарствами. Старик понимал
приличия, без  колебаний тряс мошной  и зиму прожили сносно. А  в мае, когда
зелень  раньше обычного  заполнила  собою простреливаемое  и просматриваемое
пространство,  старик ушел от них, не прощаясь и не сожалея --  да и  о  нем
никто не сожалел.
     Душен  был июль и дождлив. Сердце щемило у старика  -- постоянно, разве
что вечером поменьше,  а утром  и ночью  --  побольше,  легкие горели липким
кашлем; только и хорошего, что кости не зябли. Ноги в суставах скрипели, как
несмазанные,  а  все же позволяли ему проходить  каждый  день по  пятнадцать
километров.
     Шел он без карты, по приметам, которые помнил  еще с  прошлого века, по
инструкциям,  полученным   от   сатанистов,  по   собственному  чутью,   все
подсказывало ему -- правильно идет.
     Точного  "адреса"  конечно  же  не  было, но  старик решил  обойти  все
перспективные места, стараясь держаться опушек и больших полян.
     Так и  получилось: поздним  вечером,  когда  уже и дышится чуть  легче,
когда комары и мошка не вошли еще в полный вкус, а глаза нежити в чащобе уже
утрачивают робость и наливаются голодом, старик вышел на поляну.
     -- Кого там Сатана принес?
     -- Божьего странника...
     Посреди  поляны стояла  здоровенная  квадратная  изба,  со  стенами  из
ошкуренных  бревен такой  толщины,  что  они казались  бутафорскими,  словно
накачанные  резиновые баллоны,  но старик помнил, что  это было  натуральное
дерево, мореный дуб. Фундамента под бревнами не было никакого,  а почему так
-- старик тоже знал. Он вновь поднял клюку и ткнул ее в ставень.
     -- Открывай.
     Открылась  дверь, из нее выпала, сл